Однажды в Асхане

Владимир Волконов (2024)

В одном из маленьких уголков Асхана, на поляне посреди старого леса, деревенский мальчик Максимилиан встречается с таинственным незнакомцем. Их случайная встреча повлечет за собой цепочку радостных и драматичных событий, которая навсегда изменит жизнь мальчика и его представления о людях. Вступление в шайку разбойников и борьба с местным тираном, пирушки и сражения в таверне, участие в спасении возлюбленных и даже небольшое путешествие в рай — все это ожидает каждого, кто решится на небольшую прогулку по закоулкам вселенной Асхана.

Глава четвертая. Заговор женихов

Леди Катрина, вот уже почти два месяца, сидела одна в высокой и красивой башне губернаторского сада, любезно предоставленной ей Клайвом Морганом для лучшей и надежной защиты. Предупредив об опасности, что грозит ей, если она покинет свое убежище, губернатор назвал несколько имен, хорошо знакомых девушке по частым визитам тех молодых наследников и богатых повес, что были «насмерть сражены ее красотой и добродетелью» и «не видели большего счастья в жизни, чем право назвать ее законной женой и привезти в свой собственный дом». Но этим словам Катрина никогда не верила и даже вся внутренне содрогалась, улавливая во взглядах женихов какой-то особенный блеск и тот ненасытный страстный огонек, что загорался в их глазах каждый раз, как только они оказывались рядом, имея возможность бесстыдно и откровенно разглядывать ее, любоваться ею, но не прикоснуться и получить желаемое. В отличие от них, Катрина была бедна и всегда хорошо знала и помнила об этом. Не имея ни защитника, ни брата, что могли бы уберечь ее от посягательств этих людей, девушка страдала и мучилась всей душой не столько за себя, сколько за своего отца, бывшего человеком слишком добрым, чувствительным и мягким и любившего Катрину до беспамятства. И, если одному из этих женихов удалось бы все-таки завладеть ею и даже похитить, сердце его не выдержало бы, либо он безрассудно и в одиночку бросился бы спасать ее и погиб.

Мысль эта была для нее невыносима так же, как и мысль о предполагаемой женитьбе. Женитьбе против воли, женитьбе на человеке, которого она не любит и вряд ли сумеет полюбить. Это касалось не только тех, чьими именами не уставал пугать Катрину чрезмерно заботливый и внимательный губернатор, но, в не меньшей степени, и его самого. Человека, хотя и порядочного и относившегося к ней всегда с уважением, но неприятного и даже ненавистного девушке по причинам, и до сих пор ею до конца не осознанным. Заглядывая в свою душу, Катрина не находила там ничего, что сумело бы изменить это стойкое, хотя и тягостное для нее отторжение.

Ее не убеждали даже слова отца, чьим щедрым покровителем и неизменным благодетелем Клайв Морган являлся еще в годы их общей, но такой разной по всем признакам молодости, когда простодушному и не имевшему ни капли гордости барону Октавиану, учитывая все его положение, а также и репутацию его легкомысленного и непутевого брата, было лишь в радость иметь столь благородного заступника и влиятельного друга, безнаказанно им помыкавшего. Тем не менее, барон продолжал горячо убеждать свою дочь, что губернатор Морган — идеальная партия для всякой, что желает быть осчастливленной до конца своих дней, живя в совершенном достатке и не зная никаких забот. Но, видя, что душа ее и сердце не расположены к губернатору, отец никогда всерьез не настаивал, да и попросту не умел делать этого, уже с самого ее детства не чая души в своей скромной и жалостливой девочке, никогда не знавшей ни материнской заботы, ни ласки по жестокой воле судьбы.

Слыша про отсутствие всех этих неведомых и всегда выставлявшихся в дурном свете житейских и повседневных «забот», Катрина думала, что именно их-то она, возможно, и желает, желает более всего остального, потому что именно они-то и составляют подлинное человеческое счастье, потому что она хочет по-настоящему жить, а не быть избавленной и убереженной от жизни. Да, она и по-прежнему была свободна, имея возможность идти туда, куда ей только заблагорассудится, но повсюду за ней следовали тени, приставленные к девушке губернатором Морганом «исключительно из соображений безопасности». Поэтому все чаще Катрина не покидала пределов сада, занимавшего, правда, территорию размером с небольшой замок, сада действительно прекрасного и благоустроенного, и служившего ей большим утешением.

Но, ухаживая за цветами и кустарниками и по-дружески с ними беседуя, она все же тосковала по полям и лесам, где так много гуляла в детстве, почти не имея ровесников для разговоров и игр, но умея радоваться и питаться созерцанием, наслаждаясь родством и единством с природой. Тем не менее, тихую и молчаливую, но всегда такую участливую и ласковую девушку любили в Данмуре почти все, за исключением соперниц, считавших ее самовлюбленной и надменной недотрогой, не желавшей поддерживать бедствующего отца и соглашаться на выгодный брак. Даже грубые и равнодушные солдаты, день и ночь сторожившие губернаторский сад, относились к ней с тайной симпатией и нежностью, стараясь развлекать «свою сестричку» разговорами и городскими новостями, которые Катрина всегда признательно и с улыбкой выслушивала, хотя и все чаще оставалась безучастной, и все глубже уходила в себя.

Однажды утром, у задней калитки, что вела прямо в Когстонский лес, показался какой-то человек, наблюдавший за ней пристально через решетку и готовый вот-вот перелезть. Вскрикнув, Катрина убежала, но увидела того незнакомца и снова, пришедшего на следующий день в сопровождении нескольких других, в одном из которых она сразу же узнала того жениха, которого более всего опасалась и который слыл в округе самым богатым и везучим среди всех данмурских ловеласов. Люди эти словно не спеша прогуливались, делая вид, что не интересуются ни ею, ни губернаторской башней, но об их намерениях и мыслях девушка догадывалась прекрасно. Несмотря на заверения стражников, обещавших защитить ее и не допустить сюда ни одного такого «романтичного наглеца», Катрина стала выходить все реже, утратив и без того уже хрупкое спокойствие и все больше поддаваясь страху. Одно только знакомое и преданное солнце, видное из высокого занавешенного окна, продолжало согревать ее, заставляя иногда улыбаться. Придавали ей сил и воспоминания, а также некая давно уже и мучительно хранимая тайна, в которую девушка не могла посвятить никого на всем белом свете, включая и родного отца. Катрина знала, что он будет умолять ее отказаться от подобных мыслей и несбыточных надежд, а потому раз за разом смиряла свою душу и покорно выносила заточение, хотя и не переставала мечтать о спасении.

Но дни шли за днями, и никто не приходил. И все же девушка продолжала ожидать. Ожидала она и в этот день, ничем не отличавшийся от всех остальных, сидя на привычном своем месте возле окна и лишь слегка раздвинув плотные бархатные шторы. Отсюда ей была видна часть храмовой стены, за которой жил хорошо знакомый ей еще с детства жрец, всегда с удовольствием беседовавший и поддерживавший Катрину, и бывший единственным, кто по-настоящему понимал ее, не считая еще одного человека, которого девушка не видела вот уже много лет и воспоминания о котором причиняли ей сильную боль. Но даже и Рион оказался теперь для затворницы в недосягаемости. Зная о его вездесущем любопытстве и неутомимой благожелательной настырности, Клайв Морган запретил стражникам подпускать жреца к своему дому, хотя тот почти ежедневно приходил, чтобы суметь однажды пробиться и посетить одинокую и несчастную девушку, даже и не подозревавшую о его намерениях, так как о визитах ей, разумеется, не говорили, и волей-неволей через некоторое время Катрина перестала ожидать и их.

И вот в этот жаркий день, на уже знакомом ей участке храмовой стены, снова появилась фигура мальчишки, любившего перелезать через нее в этом месте и прежде. Но сегодня следом за ней появилась там и совсем другая фигура, показавшаяся издалека такой же маленькой и слабо различимой, но принадлежавшая, несомненно, взрослому и высокому довольно человеку. Внезапно для самой себя увлекшись, Катрина начала рассуждать о том, кем мог быть этот храбрый и странный незнакомец, решивший совершить столь отчаянный и безрассудный все-таки поступок. Ведь одно дело ловкий мальчишка, — хотя и он, конечно, страшно рискует, — но человек взрослый? Девушке почему-то стало весело и радостно от этого. Она еще раз выглянула за штору, чтобы отыскать глазами незнакомца, но того уже на стене не было. С ужасом Катрина представила себе тут же, что человек этот упал и разбился, а, возможно даже, и погиб. Но, раз он такой ловкий, что сумел вскарабкаться и бесстрашно восседать затем на завоеванной вершине, то, может быть… нет, совершенно точно и обязательно он жив и беседует теперь о чем-то с Рионом…

В этот момент постучалась служанка, и, завесив шторы, Катрина отошла ото окна. Прислуживавшая ей девушка была совсем незнакомой, — так решил губернатор. Было видно, что и она сочувствует своей госпоже, и затворница была искренне благодарна ей за это, но на большее рассчитывать не смела. Тем временем день все больше клонился к закату. Катрина сидела, сложив руки на коленях, где лежала уже начатая книга. Она всегда любила читать, а в особенности — историю, древние мифы и легенды Асхана, которых так много рассказывал ей и Рион, поощрявший в девушке эту страсть к познанию, а потому и часто приносивший ей книги. Не было в них недостатка и здесь, учитывая, что все малейшие пожелания Катрины исполнялись Клайвом Морганом незамедлительно, в расчете на ее скорое и сердечное к нему расположение.

Именно в чтении находила она теперь постоянную отдушину и единственно возможное спасение. Но, как это бывало уже и множество раз, девушка вволю отдалась своим мечтаниям и грустным размышлениям и не заметила, как стала засыпать, облокотившись на спинку кресла. Внезапно ей послышался какой-то шорох, донесшийся со стороны окна, но она не придала ему особого значения, решив, что ей только кажется. Однако звук этот повторился снова, — и, открыв глаза, Катрина увидела чью-то голову, едва заметно высовывавшуюся из-за шторы. Окаменев от ужаса, она рассчитывала тут же закричать и позвать на помощь, но голос ее не послушался. Резко вскочив с кресла, она лишь инстинктивно отшатнулась к стене.

— Прошу вас, леди Катрина, не бойтесь меня. Я понимаю, что появился не совсем оттуда, откуда входят обычно нормальные и приличные гости, но к этому меня вынудили обстоятельства, и мне очень жаль, если я так сильно напугал вас, за что и от всей души прошу простить меня и постараться все-таки понять.

Голос человека, произнесшего это, звучал удивительно мягко и участливо. Он как можно тише и быстрее проник внутрь и, прикрыв за собой шторы, очень низко и почтительно поклонился ей. Смертельно бледная Катрина отошла еще дальше в угол и едва сумела промолвить:

— Кто… кто вы такой?

— Поверьте мне, — не тот, кого вы так опасаетесь. Но, чтобы окончательно развеять ваши страхи и подтвердить мои собственные слова, я прошу вас прочесть вот это.

Незнакомец извлек из-под плаща письмо и, медленно приблизившись, положил его на стол, после чего отступил обратно к окну и снова поклонился ей. Девушка продолжала неподвижно смотреть на него, не в силах сбросить оцепенение. Наконец, не отводя глаз от незнакомца, она нерешительно приблизилась к столу и бросила на письмо быстрый недоверчивый взгляд, — но, увидев печать, мгновенно задрожала и, опустившись в бессилии на кресло, бросилась его жадно читать. Пробегая небольшой листок лихорадочным и обезумевшим взглядом, Катрина вдруг словно просияла и одновременно с признательностью и некоторым изумлением взглянула на стоявшего возле окна посланца, скромно ожидавшего ответа.

— Так это от него? Но как же…

— Прошу простить меня, госпожа, но я, как и всегда, забыл сразу же представиться. Меня зовут Аэрис, и я — верный и старый друг лорда Антона из Хардвика, которому я клятвенно обещался доставить и передать это письмо непосредственно вам в руки, чего бы мне это ни стоило.

— Так, значит, вы видели его… недавно?

— Я видел его не более двух недель назад в одном городке неподалеку от Милфилда, в самом сердце земель Гончей.

— Да, это ведь столица герцогства, хотя я никогда и не бывала там, а вы… О, простите меня, я… я не в себе…

Катрина замотала головой и вся как-то опала в кресле. Кроме него, в комнате было несколько стульев, кровать с роскошным балдахином и два больших шкафа с книгами, оставлявших еще свободное пространство. Обстановка выглядела простой, но довольно изящной, хотя и не для такой леди.

— За что же вы извиняетесь, госпожа? Ведь это я так напугал вас своим диким и непредсказуемым появлением, и это мне нужно снова и смиренно просить у вас скорейшего и полного прощения.

Все еще бледная, девушка, слабо улыбнувшись, кивнула.

— После того, что вы сделали, я просто не могу держать на вас зла. Как не могу и поверить в то, что происходящее со мной теперь происходит на самом деле.

— Я понимаю. Вам нужно немного успокоиться. Вы все еще не в себе.

— Вы правы.

Катрина взялась за письмо и снова стала читать, как бы все еще не веря и с нежностью разглядывая и сломанную печать, и самую бумагу, и почерк, которым было написано это бесконечно дорогое для нее теперь маленькое послание, заставившее ее вновь ликовать. Оказалось, что Аэрису было известно почти все об их встрече с Антоном, об их тайной и робкой любви и о том мучительном расставании, что длилось вот уже несколько месяцев, из-за чего Катрина также не находила себе места, опасаясь и за судьбу возлюбленного, который ни за что бы не покинул ее, не сказав ни единого слова, — и вот теперь все так волшебно и счастливо разрешилось за несколько блаженных мгновений. Не в силах удержаться, девушка стала расспрашивать своего гостя об Антоне и о его жизни, об их дружбе и обо всех хардвикских новостях, и тот с радостью удовлетворял ее страстное и жадное любопытство, глядя на Катрину с каким-то странным изучающим восхищением и будто бы тоже не веря в то, что теперь перед собою видит. Увлекшись, она начала говорить громче, но тут же с опаской обернулась на дверь.

— Нас могут услышать… Моя служанка недавно ушла, но рано или поздно она вернется. И внизу, на первом этаже, стоит солдат, охраняющий дверь в башню, так что он… — Девушка вдруг осеклась. — Но… но как же вы попали сюда?

Она снова посмотрела на Друида глазами, полными изумления. Тот тихо усмехнулся и неопределенно покачал головой.

— Это было не так уж и трудно, миледи. Несмотря на то, что сегодня мне явно сопутствует удача, должен сказать, что ваши тюремщики стерегут вас из рук вон плохо, и, будь на то моя воля, я бы не доверил таким людям охранять даже телегу с картошкой. Но, как бы там ни было, лазать по стенам я, действительно, умею, а главное — ужасно люблю. Впрочем, вы и сами могли убедиться в этом еще несколько часов назад.

— Я? Но я никогда вас прежде не видела. Если только… Так это вы сидели днем на вершине храмовой стены?

— Верно. И я заметил, как ваша штора слегка отодвинулась в сторону.

— Но ведь это же очень далеко оттуда!

— Когда необходимо, я умею быть очень наблюдательным.

Катрина только растерянно улыбнулась.

— Значит, вы — и друг Риона?

— Надеюсь теперь считать себя таковым. Хотя до этого дня мы не были знакомы. К нему меня привел Максимилиан — тот самый мальчик, который сидел со мной рядом на стене.

— Да, я видела его часто и раньше. Но главное, что, когда я отвернулась, вы вдруг исчезли со стены, и я решила поначалу, что вы упали и разбились. Но я почему-то знала, что вы живы, что вы не могли просто так взять, да и упасть.

— Должен скромно признать, моя госпожа, что, сколько я ни лазал в своей жизни по стенам — даже и по самым скользким, и по самым немыслимо ровным — срываться мне не приходилось ни разу, а поэтому и здесь я чувствовал себя вполне спокойно и уверенно и даже наслаждался во всю этим процессом.

— Но как же вы теперь вернетесь обратно, как снова минуете стражу?

— О, об этом не беспокойтесь. Я обязательно что-нибудь придумаю. А, кроме того, я ведь уже сказал, что ваши, а, вернее, губернаторские стражники, совершенно никуда не годятся. Но, может быть, дело здесь всего лишь в том, что вас и не желают как следует оберегать.

— Как бы ни тягостно было мне такое существование, я знаю, что губернатор Морган делает все возможное, чтобы защитить меня от людей, мечтающих лишь о том, как бы силой добиться моей руки и похитить. Я и сама видела их уже несколько раз, и в их намерениях невозможно, увы, сомневаться. Иначе бы я не сидела здесь, взаперти, когда сердце мое стремится и отдано другому…

— О, моя добрая и доверчивая леди, как мало, видимо, вы знаете людей! — Аэрис вздохнул и грустно покачал головой. — Я ничуть не сомневаюсь, что все эти господа, и правда, хотят добиться вашей руки, — ибо и кто в здравом уме не желал бы этого, видя вас и зная красоту вашей души, о которой столько рассказывал мне Антон, да что и сам я вижу теперь собственными глазами, хотя совсем не хотел бы вас этим смутить или как-то обидеть, и все же человеку здравомыслящему и от рождения не слепому иначе думать и невозможно. Я понимаю, что и вы не можете думать иначе о губернаторе Моргане, учитывая его поведение и всю его репутацию, но уверяю вас, что человек этот — не только хороший управитель и одаренный политик, но точно такой же обманщик и не менее большой хитрец.

Катрина непонимающе смотрела на Друида, явно ожидая продолжения.

— Видите ли, моя госпожа, прогуливаясь сегодня по городу, я случайно натолкнулся на нескольких мужчин, разговаривавших посреди улицы не так уж и громко, но все же достаточно отчетливо для того, чтобы, и держась в стороне, расслышать поневоле каждое произнесенное слово. Тем более, что первые же долетевшие до меня обрывки фраз оказались интересными настолько, что я решил пренебречь правилами хорошего тона и, притаившись за углом, дослушать весь разговор до конца. Так как четверо людей, столь неосторожно собравшихся для дела, требующего полной конфиденциальности, говорили именно о вас, но вначале — о губернаторе Моргане. Вернее, речь шла о некоей сумме денег, которую он заплатил им за выполнение некоего особенного и тайного поручения и которая явно не устраивала одного из тех четверых, с жаром доказывавшего, что за столь щекотливое и тонкое дельце, без сомнений, требуется доплата. С ним согласились не все, но, так или иначе, вся эта компания отправилась в таверну, и я тотчас же последовал за ними. Но мне не пришлось слишком долго слушать этот оживленный, хотя и не очень-то толковый разговор, так как суть его была совершенно понятна, чтобы сделать один простой и несомненный для меня вывод. Те люди, что изображают из себя обезумевших от любви женихов, делающих попытки якобы похить вас из этой башни, были наняты самим Клайвом Морганом, чтобы иметь возможность держать вас взаперти и добиться ровно того же. Ведь он надеется, конечно, что со временем вы примете правильное решение, иначе говоря, — выйти за него замуж, что по здравому размышлению любой порядочной девушки явно лучше, чем быть похищенной и обесчещенной людьми с не самой завидной репутацией. Вот только это сулит годы страданий совсем иного рода, страданий, на которые вы вовсе не обязаны себя обрекать. Поскольку и вся ситуация эта — не более, чем жестокий фарс, прикрывающий тиранию и амбиции человека, для которого вы, несомненно, — пленница и очень давняя и заветная цель.

Большую часть его речи девушка слушала, опустив глаза.

— Я чувствовала, что губернатор — не тот, за кого себя выдает, — произнесла она наконец чрезвычайно отчетливо и медленно. — Не знаю даже, горько или радостно мне от того, что я услышала это. Возможно, в глубине души я и догадывалась… Что ж, по крайней мере, теперь я знаю все, и нет больше никаких потаенных страхов, нет больше глупых и ложных надежд. И все же я чувствую, что стала свободнее, несмотря на эту дверь, на это окно, на эти ужасные черные стены… Вы принесли мне добрые вести. Вы принесли мне правду.

Она взглянула на Аэриса с какой-то радостной и отчаянной решимостью.

— Ваша самоотверженность и сила духа восхищают и трогают меня до глубины души, миледи. Но я вовсе не хочу бросить вас наедине с вашим новым и неожиданным горем. Конечно, у меня нет своей армии, как нет и лестниц, и катапульт, чтобы штурмовать губернаторский замок, и все же обещаю, что я не успокоюсь и не покину вас до тех пор, пока вы навсегда отсюда не выберетесь.

— О, не обещайте того, что не сумеете выполнить, мой добрый и преданный друг, не давайте мне еще больше ложных надежд. Я не смогу сбежать отсюда не только потому, что губернатор Морган — один из самых влиятельных и сильных людей во всем герцогстве Единорога. Я не могу позволить себе сделать это и ради отца, ведь он ничего не знает об Антоне, а, кроме того, во всем зависит от доброты и поддержки губернатора, который обязательно расквитается с ним, если не получит того, что желает…

Друид покачал головой.

— Вы слишком подавлены, моя госпожа, и не можете сейчас мыслить разумно. Скажу лишь одно: вы явно преувеличиваете и переоцениваете возможности губернатора Моргана. Вспомните, что он и по-прежнему надеется на успех своего дела и совсем не ожидает никакого подвоха или вмешательства от кого-либо еще со стороны. И против его заговора с этими нелепыми и подставными женихами мы составим теперь заговор собственный. Ведь и у нас тоже имеется свой жених, причем — единственно нужный. И уж он-то, не сомневайтесь, жаждет видеть свою невесту куда как больше и на куда большее готов ради нее пойти. По крайней мере, очень скоро Антон об этом узнает и не останется сидеть сложа руки. Что же касается вашего отца, то прошу снова простить меня за некоторую нескромность, но ваш покорный слуга предусмотрел, в том числе, и такой вариант и даже догадывался о том, что вы решите так поспешно и благородно пожертвовать собой, а потому и навестил барона Октавиана прежде, чем прийти и уговаривать вас. Узнав, как обстоит дело, он был почти раздавлен и убит горем, но, взглянув на меня с той же невероятной и сияющей уверенностью, с горящими от гнева и отчаяния глазами, он просил спасти вас и вызволить отсюда любой ценой, если только в моих силах совершить подобный поступок. Вы должны простить меня, леди Катрина, но я не мог поступить иначе, зная, что вы не согласитесь бежать, не получив отцовского благословления, — и вот теперь оно с вами, я передаю его вам по просьбе барона.

Всхлипнув и зажав рот рукой, Катрина внезапно разрыдалась, почти не пытаясь более сдерживаться. Немного придя в себя, она начала горячо и безудержно благодарить Аэриса, схватив его руки в свои дрожавшие и похолодевшие ладони, но, дружески пожав их, он ласково остановил и образумил девушку. На все ее дальнейшие расспросы он отвечал только, что есть люди, готовые ему помочь и что сила здесь вовсе не потребуется, а потребуется лишь определенная ловкость.

— И хорошо продуманный план, разумеется, — добавил он. — Им я обещаю заняться сразу же, как только отсюда выберусь. Но лишь после того, как вы напишите Антону, сообщив о вашем решении, к которому я прибавлю и собственное. Только не смотрите на меня, пожалуйста, вот так.

— Как?

— Так, словно я — Сар-Илам или мудрец, знающий ответы на все вопросы.

Катрина смущенно опустила взгляд.

— Простите. Но вы, и действительно, кажетесь мне настоящим волшебником. Я сейчас же напишу письмо, ведь вы, наверное, очень торопитесь.

— Вовсе нет, моя добрая леди. Я собираюсь пробыть с вами еще некоторое время, чтобы вы вновь не загрустили и чтобы, напротив, обрели снова радость для жизни. Я могу рассказать вам множество новостей и самых разных историй со всех концов света, если только вы пожелаете услышать их. Я вижу, что вы любите читать, но книги — это еще не все, и далеко не все вмещается в них, и далеко не обо всем их авторы знают. Они не знают множества самых странных и удивительных вещей, что посчастливилось пережить мне на собственном опыте, как не знают и тех уютных и безнадежно затерянных в нашем мире уголков, где почти не ступала нога человеческая, разве что очень крепкая гномья или отважная и тонкая эльфийская, а, может быть, и одна только мохнатая орочья.

Так, усевшись на полу возле Катрины, начал говорить Друид. Красноватые и ровные отблески сходили по башне мягкой и прощальной поступью. Низкое и усталое солнце клонило свою голову к горизонту. На мир опускался покой. Вечерние запахи и звуки разливались волной бескрайнего и счастливого предчувствия. Предчувствия чего-то наступавшего и наступившего, близкого и далекого, неожиданного и знакомого, обещанного еще в самом вначале — и каждый раз обещавшего вновь. Раздвинув ненужные и мешавшие шторы, девушка любовалась закатом, окунаясь в это бесконечно знакомое, каждый раз возвышавшее и освобождавшее чувство, и одновременно слушала своего гостя и спасителя, полностью зачарованная рассказом.

И, чем больше Катрина слушала, тем все больше казалось ей, что она знает Аэриса уже очень и очень давно, что может полностью довериться и раскрыться ему абсолютно во всем, хотя и сама удивлялась и не понимала, откуда это доверие взялось. В облике этого еще совсем молодого и даже юного, но будто бы умудренного опытом множества прожитых жизней человека девушка ощущала необычайное и умиротворяющее спокойствие, какую-то необоримую внутреннюю силу, легкую и светлую уверенность и готовность ко всему, но главное — предельно искренние внимательность и заботу, почти братскую и лучащуюся нежность по отношению к ней самой, каких Катрина прежде не знала и не встречала даже у тех, кто, кажется, любил ее и сочувствовал ей всей душой.

С еще большим удивлением слушала она истории Друида. Среди них была, между прочим, и такая, где он точно так же влезал в окно к одной очень богатой и знатной девушке и невесте, с тем чтобы «заранее с ней о чем-то и хорошенько договориться». Рассказывал он это до того весело и живо, что его слушательница просто не могла удержаться от смеха, к собственному своему ужасу выслушав с таким же лицом и новость о планируемом побеге сэра Лоуренса, в подробности которого Аэрис так же не пожелал вдаваться, оправдываясь тем, что не стоит праздновать победу, пока в реальности она еще не достигнута, — в чем лично он, правда, нисколько уже не сомневается, так что и вскоре после освобождения Катрины она сумеет повидаться и побеседовать с дядей, который ничуть не больше, чем она, заслуживает тюремных страданий.

Девушка просто не верила собственным ушам, как поражалась и тому, что так естественно и с таким увлечением слушает все эти ребячливые и немыслимые заявления, в достоверности и реализуемости которых нельзя было при этом усомниться. Даже сама башня и все обстоятельства проникновения в нее Друида, как и обстоятельства заточения Катрины, и все ее прошлое, все страдания и надежды, все недавние новости и откровения, — все представлялось ей теперь в равной степени далеким и нереальным, даже само это место и время, которое словно остановилось или тянулось бесконечно и нескончаемо долго, приближая и час расставания, и возможное освобождение, и новое в свете всего этого существование пленницы, еще недавно предававшейся отчаянию.

Сколько длилось это состояние полной и счастливой свободы, — состояние, испытанное ею, может быть, лишь в детстве, но позабытое и вычеркнутое из жизни, — Катрина не знала, да и не хотела бы знать и расспрашивать. Лишь заметив, что Аэрис снова смотрит на нее с каким-то непонятным и восторженным недоумением, она, как бы очнувшись, смущенно, но и с рвущейся наружу затаенной радостью спросила его, нежно улыбаясь:

— Почему вы так странно смотрите на меня? Как будто бы не верите, что я — это я.

— Может быть, это, и правда, так, миледи. Но главное, что вы кое-кого напоминаете мне, кого-то, кто…

Внизу хлопнула дверь.

— Служанка вернулась!

Катрина побледнела и растерянно вскочила, не зная, что ей предпринять.

— Не бойтесь, моя госпожа, не бойтесь. Садитесь писать письмо, которое писать и собирались. Сделайте вид, что ничего не произошло и что все у вас обстоит как обычно. Но главное — ни под каким предлогом не подпускайте служанку к кровати.

С этими словами Друид начал не спеша снимать с себя плащ, а следом за ним — и сапоги. Аккуратно запихнув все это под кровать, он с невозмутимым видом раздвинул балдахин, залез с ногами на постель и скрыл себя в мягком убежище. Бросившись к столу, девушка схватилась за перо и попыталась дышать ровнее. Но писать она никак не могла. Ни одной мысли в голове ее не было.

— Пишите что угодно, — донесся совет из-за занавесей.

Через несколько секунд раздался стук в дверь, и вошедшая служанка остановилась на пороге в ожидании. На все ее вопросы Катрина отвечала с непривычной отчетливостью и неприятной ей самой неожиданной и явной строгостью. Но иначе она бы выдала себя с головой. Немного смущенная таким тоном и уведомленная известием о письме, которое позднее, возможно, потребуется отправить, служанка неловко раскланялась и вышла, захлопнув за собой тяжелую дверь.

— Вот видите, как все просто. — Аэрис выбрался наружу и уселся на самом краю. — Прощу прощения, что мне пришлось испачкать и помять вашу постель, миледи. Как видите, я постарался принять все возможные меры предосторожности, но, увы… За сегодняшний день я собрал на себе столько дорожной пыли, что мне не мешало бы искупаться в реке.

Сердце у Катрины все еще колотилось, но она вновь обрела уверенность, глядя на то, как деловито и тщательно оттряхивает и заправляет ее постель Друид, и не сумела сдержать усмешки.

— Да будет вам известно, госпожа, что вашему покорному слуге знакома и должность постельничего, каковую справлял он при одном безумном и ужасно капризном гномьем короле, имея вполне простительную неосторожность попасться к нему ненадолго в плен, — торжественно провозгласил Аэрис и поклонился своей собеседнице.

После этого разговор их снова вернулся к побегу, и, желая знать в связи с этим как можно больше деталей, Друид без устали расспрашивал узницу о распорядке ее дня, о том, когда и сколько раз приходит к ней служанка, часто ли навещает Катрину сам губернатор, всегда ли вокруг такое количество стражи и о множестве других вещей. С готовностью отвечая на любые, даже самые странные его вопросы, девушка испытывала к Аэрису уже полное и сознательное доверие. Она даже с радостью подчинялась его ясным и ласковым указаниям, снова усевшись за стол, чтобы написать письмо, — к тому, скорой встрече и воссоединению с которым она верила теперь и умом, и сердцем. Спрятав ее душистое и изящное послание у себя в плаще, гость начал прощаться.

— Как мне одновременно и хочется и не хочется отпускать вас, — со светлой грустью в голосе и в глазах тихо произнесла Катрина. — Но я знаю, что так надо.

— Не знаю, завтра ли или через несколько дней, но мы очень скоро увидимся вновь, моя добрая леди, ни на минуту не забывайте об этом. Я постараюсь передать вам весточку через вашего отца, но будьте готовы бежать отсюда в любой, даже самый неподходящий момент.

Девушка кивнула и озабоченно взглянула на окно.

— Но вы сможете?..

— О, об этом не беспокойтесь. — Друид широко и спокойно улыбнулся. — Кажется, это то, для чего я на этот свет и рожден.