Зов Ланелы

Владимир Городов, 2023

Вторая книга цикла "Козыри богов". Приключения попаданца на планету Ланела продолжаются.

Глава 2.

Скрип колеса, лужи и грязь дорог

В напрасном ожидании хорошей погоды я провёл у Енила два дня, за время которых хозяин чрезвычайно утомил своей разговорчивостью, а беспрестанное «крысяк задери» уже вызывало оскомину. Раньше, когда он обитал в Одессе, за ним такой словоохотливости не наблюдалось. Однако за годы жизни на выселках, когда пообщаться (кроме домашних, с которыми уже обо всём не единожды говорено-переговорено) не с кем, он даже приобрёл привычку говорить сам с собой и постоянно бормотал под нос, занимаясь чем-нибудь по хозяйству. Тем не менее из его пространных речей мне удалось выудить очень мало информации о событиях на Ланеле за прошедшее десятилетие. Я узнал лишь, что империя, власть которой простиралась на всю планету, ныне распалась. Каждое лэд-княжество стало самостоятельным государством. Кроме того, образовалось множество новых. В связи с этим возобновились войны по поводу и без оного. Торговля стала делом опасным, все товары подорожали, народ обнищал, многие подались в разбойники, а от этого заниматься торговлей стало ещё более опасно. Бепо — бесполых детей — год от года рождается всё больше и больше, относятся к ним всё хуже и хуже, а потому, как оно вырастет, так ему только две дороги: либо в батраки, либо в дружину к лад-лэду, воинскую науку постигать.

Енил очень живо интересовался моей биографией, в особенности житьём-бытьём на Априи за последние десять лет. Пришлось мне живописать полное невзгод и опасностей существование человека, оставшегося в полном одиночестве на диком острове. В основу повествования я, ничтоже сумняшеся, положил «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка», коей книги вполне хватило на пару длинных дождливых вечеров. Всё небольшое население дрогоута — хозяин с хозяйкой, два сына и три дочки — слушали меня с широко раскрытыми глазами, то и дело охая и ахая от удивления и восхищения. Особенно ярко выражали эмоции девочки. За эти дни я стал их любимчиком. Они изо всех сил старались мне угодить, а когда в конце второго дня я заявил, что мне пора, и что наутро, пожалуй, двинусь в путь, разразились дружным рёвом.

— Так ить не всё ж ему, Лансу-то, здесь жить-то… Ить скока лет, крысяк задери, он в своём дому-то не бывал! Вы столько и не жили на белом свете! У него дома-то, небось, свои ребятишки плачут, — неумело утешал Енил детей, поглаживая грубой рукой их белобрысые головки, но в голосе простодушного крестьянина помимо его воли сквозило облегчение. Был он человеком вобщем-то неплохим, но слегка прижимистым, и долгое присутствие гостя помимо воли погружало его в невесёлые экономические подсчёты. Впрочем, его настроение заметно улучшилось, когда я, оставшись с ним наедине, предложил в качестве оплаты за приют небольшой кусочек «осминожьего щупальца». Кроме того, мне были необходимы нормальная одежда, еда в дорогу и немного денег — до той поры, пока не найду возможность продать золото. Сделка была для Енила невероятно выгодна. Мы тотчас ударили по рукам и, как водится, сели за стол, чтобы её обмыть. Посиделки за очень большим кувшином самодельного пива продолжались почти всю ночь. Дети давно уже спали. Хозяин сетовал на трудности жизни, на плохой урожай и неважную охоту. Хозяйка сидела в уголке и при неярком свете масляной лампадки перешивала что-то из одежды мужа под мою фигуру.

* * *

Погода и не думала налаживаться. Небо, затянутое беспросветно-серым уже несколько дней, дождило почти непрерывно. То слегка моросило, то вдруг разражался сильнейший ливень, и тогда густая пелена дождя скрывала и горы, и Полуденное море. В ней же пропадали и оба конца раскисшей дороги, по обочине которой я, накинув на голову капюшон плаща, брёл в сторону Суродилы. Асур, весь в сосульках намокшей шерсти, невесело трусил рядом.

Куда идти? Что искать? «Предназначение само найдёт тебя», — вновь и вновь вспоминались мне слова Асия. Однако я очень сомневался, что для этого достаточно сидеть на одном месте. Да и найдёт ли оно меня? В прошлый раз, как выяснилось, эта встреча не состоялась. Хотя казалось: что может быть важнее, чем спасение целой цивилизации от инопланетной экспансии. Однако ж дело-то до конца я не довёл! Стальная луна всё так же продолжает висеть над планетой. Да, империя — главный инструмент воздействия инхов на ланельскую цивилизацию — распалась. Однако же вирус, это чудовище генной инженерии, продолжает хозяйничать по всему континенту, погружая местное население в демографическую яму. Да в какую там яму — в пропасть! Пройдёт ещё всего лишь несколько десятков лет — и всё! Коренного ланельца можно будет найти только при археологических раскопках! Могу ли я как-то это изменить?

Впрочем, почему бы и нет? Противоядие от вируса есть, способ его массового производства — тоже. Надо только найти возможность проникнуть в Подземный Город: это самая главная задача. После этого накопировать в достаточном количестве вакцину, и… И что? Ездить по городам под видом знахаря и раздавать всем желающим? Пожалуй, не слишком эффективно, но тоже вариант, если ничего другого не придумается. Только одно уточнение: не раздавать, а продавать. Пусть за очень небольшую, доступную для всех цену — но продавать! Это более органично впишется в здешние реалии, не надо будет каждому встречному-поперечному объяснять причины своего альтруизма. К тому же в этом случае можно создать дилерскую сеть, и распространение противоядия пойдёт гораздо быстрее.

Однако же все эти планы будут оставаться прожектами до тех пор, пока я не попаду на базу Иных, в Подземный Город. Как это сделать? Способов два.

Первый — через входной люк. Но для этого надо пробраться в Суонар, что уже само по себе затруднительно: город своим расположением и стараниями Иных Людей превращён в почти неприступную крепость. Затем следует по тоннелю добраться до входного люка. Но расчищен ли тоннель после землетрясения? Возможно, после исчезновения императора работы по ликвидации завала остановились. И, самое главное: сумею ли я открыть вход, оказавшись перед ним? Как воспримет система безопасности меня-нового и мой «сим-сим»?

Второй способ проникновения на станцию — через портал, установленный там. Надеяться где-то раздобыть ещё один Камень Ол, конечно, не стоит: не булыжник, по дорогам не валяется. Но найти портал, имеющий последнюю связь с Подземным Городом, вполне реально.

Я последовательно припомнил все свои перемещения по Ланеле с помощью внепространственных порталов. Из ныне действующих и мне известных последний раз соединялся с Подземным Городом один — тот, что находился в пещере Аррутара на хребте Долгая Грива. Однако пещера после бомбардировки её десантным катером инхов основательно завалена огромными кусками породы: каждый — целая скала. Встаёт задача разобрать завал. Для этого надо попасть на Плато Синих Псов, да не одному — одному с такой работой не справиться — а с целой бригадой камнетёсов. А потом, если очистить проход удастся — сидеть и ждать грозы. Но прождать-то её можно ой как долго! Так что для начала надо посетить Урочище Девятирога и вновь заручиться покровительством Рога Воды. Вот этим и займусь в первую очередь!

Дорога очень долго оставалась совершенно безлюдной. В двух местах мне встретились свидетельства произошедших здесь совсем недавно трагедий: обгорелые остовы повозок и уже подразмытые дождём холмики, форма которых и водружённые сверху камни не оставляли сомнений в их происхождении.

Часа через три за очередным поворотом глазам предстали четыре маленьких фургончика, каждый из которых был запряжён одним волом. Повозки раскрашены в красно-зелёный колер, а это означает, что их хозяева — из братства фигляров, бродячих артистов. Когда мы с Асуром подошли поближе, стала ясна причина остановки маленького каравана: небольшая техническая проблемка, у одного из фургонов слетело колесо. Несколько мужчин суетились вокруг, пытаясь при помощи вырубленных в лесу жердей приподнять задок повозки и насадить колесо обратно на своё место. Однако получалось это у них из рук вон плохо. Пока мы до них дошли, я дважды стал свидетелем того, как повозка срывалась с их приспособлений и с шумом ударялась о землю, громким треском свидетельствуя о том, что вскоре уже готова рассыпаться.

— Ты и ты, — ткнул я пальцем в двоих мужчин, показавшихся мне несколько послабее, — держите колесо, будете насаживать. Остальные — взялись за телегу и по команде поднимаем. Да уберите вы эти палки, ещё покалечите друг друга!

По моей команде «и-и взяли!» мы рванули угол фургончика вверх. Повозка оказалась много легче, чем думалось, глядя, как они кажилятся: я вполне мог бы поднять её и в одиночку. Колесо быстро насадили. Один из фигляров принялся заколачивать фиксирующий шкворень.

— Надёжнее крепи! — строго приказал ему высокий и очень массивный мужчина с пышной шапкой курчавых и почти совершенно седых волос. Его густые усы седина затронула чуть поменьше. — И все остальные колёса проверь. Не приведи Тот либо Другой, снова какое слетит — устрою тебе праздник Великого Хлыста!

— Да помогут тебе Оба, как ты помогаешь тем, кто в этом нуждается, добрый путник, — повернулся он ко мне. Его карие, глубоко посаженные глаза изучали мою внешность с неприкрытым интересом. — Платить за услугу нам тебе нечем, но если не побрезгуешь фиглярским обществом, то мы могли бы тебя подвезти.

— Благодарю, — кивнул я в знак признательности. — В такую погоду пешие прогулки доставляют мало удовольствия.

— Тогда садись в передний фургон, на козлы, рядом со мной, — указал он рукой.

Фиглярские повозки поделены поперечной перегородкой на две неравные части. Передняя, меньшая, служит одновременно и козлами, и второй комнатушкой — стоит лишь опустить заменяющий четвёртую стенку полог из плотной дерюжной ткани. Впрочем, для двух человек и одного пса места там оказалось вполне достаточно. Мы с Асуром, хоть и с минимальным комфортом, но всё же довольно удобно разместились позади возницы. А следом за нами в повозку влез и он сам. По-собачьи помотал головой, стряхивая дождевую воду со своей седой гривы, поудобнее уселся, зычно гикнул на вола, и фургон тронулся.

— Зовут меня Кавни, — представился он. — Я — сетрик, старший в этой шайке бездельников и тунеядцев.

— Откуда ты родом, сетрик Кавни? — спросил я, памятуя, что к имени на Ланеле принято добавлять место рождения.

— Откуда? Да ниоткуда, — он равнодушно пожал плечами. — Вот этот скрипучий фургон намно-ого старше меня. Это и мой дом, и моя родина, а также родина моего отца. Глупо представляться «Кавни из фургона». Ты не находишь, э-э-э… господин?

Последняя фраза — явный намёк на то, что и мне не плохо бы представиться.

— Зови меня Лансом, — сказал я.

После этих слов наступило долгое молчание.

— Как-то странно ты это высказал, — наконец задумчиво произнёс Кавни. — Словно в другом месте тебя прозывают иначе…

— Возможно, так оно и есть.

И вновь повисло молчание, нарушаемое только скрипом колёс, шумом дождя по крыше фургона да шлёпаньем копыт по грязи.

— Смутные нынче времена, — через некоторое время осторожно произнёс сетрик. — Очень смутные. Великое множество людей остались и без крова, и без подданства… Не все они, конечно, в привольные подались. Да только уж слишком часто в последние годы стали на дорогах пошаливать. Нас-то обычно не трогают: что взять с нищих фигляров! Не добыча мы для лихих людей. А всё равно боязно.

— Меня не бойся, я не из привольных, — попытался я рассеять его опасения.

— Чего ж тогда имя своё скрываешь?

— Не скрываю. Тут другое. Не знаю я своего имени…

— Это как так? — удивлённо вскинул брови Кавни.

— Да так вот… Помню, шла война. Я сражался. И вдруг — провал, полнейшая темнота… — Я старался не врать, просто недоговаривал. — С тех пор я не знаю, как меня зовут.

— Ах, вон оно что! — вроде бы успокоился Кавни. — Я и то, на тебя глядючи, прикидываю: кем тебе и быть-то при такой силушке, как не воином! Да-а… Война, война… Видать, крепко тебя приложило, если имячко-то запамятовал! Сказывали мне про такие случаи… А нынче кому служишь?

— Никому.

— А куда путь держишь?

— Куда дорога ведёт… — пожал я плечами.

— Вот и мы туда же… — философски вздохнул сетрик.

Мы вновь замолчали. Раскисшая дорога навевала скуку и дрёму.

— Расскажи мне о своём коллективе, — попросил я.

— О чём, о чём? — не понял он.

— Ну, про «шайку бездельников и тунеядцев», в которой ты за старшего.

— Это пожалуйста, это всегда с превеликим удовольствием. Начну, пожалуй, с самого себя. Раньше, покуда попроворнее да постройнее был, умел ходить по канату да на нём же ещё и ловкоручеством занимался.

— Чем занимался? — переспросил я.

— Ловкоручеством. Или не видал ни разу?

Кавни достал из холщовой сумки пяток яблок и очень ловко некоторое время ими жонглировал.

— Видел, — улыбнулся я. — Только не знал, что это так называется.

— А как же по иному назвать? — искренне удивился Кавни. — Ловкие руки. Ловлю и бросаю что угодно. Раньше до девяти всяческих штуковин в воздухе держать мог. А сейчас — только пять. Да и на канате я уже с трудом удерживаюсь, а без него не тот уже фирисет, не тот!

— Фирисет — это что такое?

— Фирисет? Словечко наше такое, фиглярское. Это когда что-нибудь очень трудное делаешь красиво, блестяще и словно бы совсем без напряжения. Когда публика — просто ах! — и ни слова от восхищения! Э-эх… Как вспомню старые добрые времена!.. — Кавни прикрыл глаза и мечтательно покачал головой. — Что ни номер — то полный фирисет! А сейчас… Взять к примеру моих шутов, У-Ди и А-Ди. Так разве ж то шуты? За всё их выступление разве что кто-нибудь хмыкнет разок… А вот в моё время выступал Рето. О-о! Что это был за шут! Это был Великий Шут, Оба не дадут мне соврать! Публика начинала хохотать, лишь только он выходил, ещё до первых реплик! А уж потом и вообще смеялась до колик! Кто у меня ещё? Лимо, танцор-бесхребетник. Этот, надо сказать, ещё туда-сюда. Зрителям нравится, как он изгибается. А вот Годо-волшебника с его «чудесами», секрет которых и дитё сопливое разгадать может, народ уже не раз грязью да порченными овощами закидывал. И вот выгнал бы его, да жалко — пропадёт! К тому ж, больно ловко у него получается народ на представление скликать. Есть у нас ещё Нуну. Этот умеет… Ох, тарк лесной раздери их на мелкие кусочки! Привольные! И что им от нас понадобилось? Тпрр-уу, крысобачья сыть! — остановил Кавни повозку.

Я приподнялся со своего места и взглянул поверх рогов флегматично качающего головой вола. Впереди, перегораживая дорогу, стояли пять человек. Все в дорогих, но помятых плащах, уже изрядно потемневших под дождём. Повязанные под самые глаза платки скрывали лица. Вооружение грабителей состояло из весьма разномастных предметов: самодельное копьё, алебарда, кистень, меч и… автомат.

— Оставайся в повозке, я сам с ними поговорю, — сказал я Кавни, накинул на голову капюшон, спрыгнул на землю и направился вперёд. Оглянулся, оценивая обстановку, и увидел, что к хвосту нашего небольшого каравана выходят из леса ещё четверо привольных: двое с мечами, один с арбалетом и один с луком.

Человек с автоматом, судя по всему, главарь этой шайки, смотрел на меня из-под широких полей шляпы с превосходственно-презрительным прищуром.

— Почему я не вижу в твоих руках откупного? — встретил он меня вопросом. И я сразу узнал этот голос. Передо мною стоял ни кто иной, как Авер, один из «тушканчиков», с которым мы вместе уходили от императорской охоты по Плато Синих Псов, и который, мягко говоря, не совсем корректно покинул наше сообщество. Авер — человек с тяжёлым характером, а потому я не слишком удивился, узнав его в предводителе разбойников. Тем более, что в его руки попал автомат: огнестрельное оружие может творить чёрт-те что с психикой человека, заставляя поверить в собственную неуязвимость, неординарность и превосходство над всеми. Сказать Аверу, что я его знаю? А какой смысл? Вот уж с кем мне абсолютно не хочется вести ностальгические беседы!

— Что, атаман, дела в ватаге совсем ни к тарку? — ответил я вопросом на вопрос.

— С чего ты это взял, наглец?

— Этот нехитрый вывод я сделал из того обстоятельства, что вы грабите нищих фигляров. Хотите отобрать последний шестак, прибережённый для скудного ужина?

— Наперво проверим, какие вы фигляры: может, только прикидываетесь ими? Купцов хитромордых немеряно развелось, все норовят какими-нибудь хитростями мимо прошмыгнуть! Да и тот же шестак нам лишним не будет!

— Понятно: на охраняемые караваны нападать страшно.

По реакции Авера я понял, что попал не в бровь, а в глаз.

— Молчать, дерьмо придорожное! А ну, падай на землю! Носом в грязь! Живо! — заорал он.

— Не, не буду. Не люблю лежать в грязи.

— А придётся! — криво усмехнулся атаман и выстрелил. Пуля взметнула фонтанчик грязи у моих ног. — Следующий выстрел — в твою тупую башку!

— Сдаётся мне, — я изобразил на лице задумчивость, — что тебя немного недоучили, а потому рекомендую прослушать небольшую лекцию по устройству и эксплуатации пистолета-пулемёта, именуемого в данной местности скорострелом. Так вот, сбоку на нём есть рычажок, который переключает данное оружие либо на стрельбу очередями, либо на одиночные выстрелы. Если знать это, совсем не обязательно отсоединять магазин, экономя патроны.

— Впрочем, тебе эти знания больше не пригодятся, — я уже откровенно издевался, — потому что эту игрушку я у тебя заберу.

Авер скрипнул зубами от злости и полез рукой под плащ — за магазином.

— Он меня утомил, — обратился он к своим соратникам. — Убейте его!

Авера я нокаутировал простым, но действенным хуком справа, остальных как следует обработал древком вырванной из рук опешившего разбойника алебарды. Произошло это настолько быстро, что остальные четверо, уже приступившие было к «таможенному досмотру» последнего фургона, не успели ничего заметить. Пришлось громким свистом в два пальца привлечь их внимание. Те обернулись на свист и, увидев своих товарищей недвижимо лежащими в дорожной грязи, на несколько секунд оторопели, но потом, размахивая оружием, запоздало бросились на выручку. Один из них, уже подбегая, почти в упор выстрелил в меня из арбалета.

— А вот этого делать не стоило! — произнёс я, отбивая лезвием алебарды арбалетный болт и сразу же вслед за этим, не прерывая движения оружия, припечатывая правую скулу стрелявшего концом древка. Удар получился мощным до жестокости: разбойника перевернуло в воздухе и выбросило на обочину, где он и остался лежать, не подавая признаков жизни. Оставшиеся трое в нерешительности остановились.

На меня нацелились два меча. Третий привольный — самый молодой, почти мальчик, огненно-рыжий, с усеянным веснушками лицом — держал стрелу на тетиве лука, но не натягивал его.

— Бросьте оружие, — предложил я.

Юноша снял стрелу с тетивы и положил в колчан.

— Не брошу! — сказал он с вызовом, сверкнув на меня зелёными глазами и… со всех ног припустил в лес. Два других разбойника переглянулись и, дружно заорав, вновь бросились на меня. Два удара древком — и вот два меча уже валяются в дорожной грязи, а оба привольных от боли корчат дикие рожи, одинаковым жестом прижимая к груди левыми руками ушибленные правые кисти.

— Знаете, почему я не сделал с вами то же, что с ними? — спросил я, указывая концом алебарды на лежащих «в отключке». — Ответ прост: мне не хочется пачкаться в грязи, освобождая дорогу от мусора. Может быть, вы мне поможете? Нет возражений? В таком случае, ты начинаешь оттаскивать своих дружков на обочину, а ты собираешь оружие и складываешь его в передний фургон. После поможешь коллеге.

Привольные, кряхтя и постанывая, принялись выполнять приказ. Я подобрал из лужи автомат. Внешне он выглядел вполне рабочим, даже смазан каким-то маслом. Правда, подозреваю, что автоматчик-недоучка Авер так и не отважился разобрать и почистить его внутри. Я подошёл к продолжающему валяться без чувств атаману и откинул полу его плаща. Из-за широкого кушака, опоясывающем разбойника, торчал автоматный рожок с патронами, рядом прицеплен совсем не худенький кошель. Когда я забирал и то, и другое в качестве трофеев, мой старый знакомец невнятно что-то промычал и приоткрыл глаза.

— Надеюсь, Авер, что наши дороги больше никогда не пересекутся. Поверь, это даже больше в твоих интересах, — сказал ему я, после чего вернулся в повозку.

— Зачем нам всё это? — испуганно спросил меня Кавни, кивая в сторону кучи оружия. — Фиглярам запрещается иметь такие вещи. Знаешь, что будет, если кто-нибудь из стражников…

— Если не нужно — выкинем где-нибудь по дороге. Не оставлять же его этим… Держи, это тебе компенсация за моральный ущерб! — я вложил в руку сетрика атаманов кошель и вновь поудобнее устроился на своём месте.

Сетрик понукнул вола. Повозка тронулась, за ней двинулся весь караван, и вскоре за поворотом исчезли двое привольных, растерянно стоящие возле тел своих до сих пор не до конца пришедших в себя товарищей.

— Слышь, Ланс, — обратился ко мне Кавни некоторое время спустя, — ты вот давеча говорил, что идёшь, куда дорога ведёт… То есть, я так понимаю, мы можем надолго стать попутчиками?

Хм… Попутчиками… Впрочем, почему бы и нет? Хотя меня никто не разыскивает и совершенно никому на этой планете нет до меня дела, но одинокий странник с собакой редкой породы вызывает гораздо больше вопросов, нежели один из членов бродячей труппы.

— Зачем вам лишний рот, Кавни?

— Лишний рот, оно, конечно: кому нужен? Только вот с тобою мне и веселее, и безбоязненней! Да и хороший номер в представлении лишним не будет!

— Хороший номер? Это ты про меня?

— Вестимо, про тебя, — кивнул сетрик.

— Кем же ты мне предлагаешь заделаться?

— Разве сразу не понятно? Силушкой тебя либо Тот, либо Другой наградил отменной, вот силачом и будешь. Тяжести поднимать непомерные. А вызовется кто — так и побороться с тем об заклад по правилам честным. Бороться-то умеешь? Не из последних борцов? Опять же, собаку твою необычную всяческим затейкам обучить можно на потеху честному люду. А? Как тебе моё предложение?

— Мысль интересная. Я подумаю, Кавни. Извини, но я сегодня очень мало спал. Подремлю чуток, а ты, если что вдруг снова случится, разбуди.

В это время сзади раздался шорох отодвигаемой заслонки. В крохотном окошке, прорезанном в разделяющей фургон перегородке, показались удивительно большие карие глаза в обрамлении длинных густых ресниц.

— Тятя, кто это там с тобой? Симпатичненьки-ий! Я что, опять что-то проспала?

— Это моя дочка Зи. Она у меня певица, — представил девушку Кавни, после чего ответил. — Ничего особенного, дочка. Всего лишь одну героическую битву. Нас пытались ограбить привольные. Много, две дюжины! И все с ног до головы увешаны всяким разным страшным оружием. А этот бесстрашный герой — его зовут Ланс — расправился с ними голыми руками!

Глаза из окошка посмотрели на меня. Во взгляде перемешались удивление, восхищение и недоверие.

— Ты и взаправду один справился с двумя дюжинами привольных?

— Нет, неправда, — ответил я.

— Тятя!! — в голосе девушки послышались плаксиво-рассерженные нотки. — Ты почему опять меня обманываешь?!

— Тятя не обманывает, — заступился я. — Тятя преувеличивает. Разбойников было только девять.

— ТОЛЬКО девять?! Но ведь это тоже очень-очень много! Тятя, я хочу, чтобы у меня родился сын — такой же большой, сильный и ловкий, как Ланс!

— Ну, а я-то здесь при чём? — проворчал Кавни. — У Ланса и спрашивай!

— Ланс, ты сейчас не очень занят? — прозвучал вопрос из окошка.

О, святая простота здешних нравов! От такого прямого предложения вряд ли можно открутиться. Да и, откровенно говоря, откручиваться-то не хотелось: уж очень призывно смотрели её глаза, нежным и воркующим стал голос.

Конечно, я мог бы написать в угоду сторонникам очень высоких отношений, что стоически отказался и гордо хранил верность своей избраннице. Однако это было бы, во-первых, неправдой. А во-вторых, в мире, где нет даже понятия «супружеская неверность», где женщина гордится количеством девочек и мальчиков, рождёнными соседками от её мужа, где «проституция» — только способ забеременеть, где… Короче говоря, слишком много различных «где». Так вот, в этом мире, придерживайся я пуританских взглядов, принятых в балладах о верных рыцарях, ко мне будут относиться примерно так, как к чудаку, который вздумал бы загорать в вечернем костюме на нудистском пляже.

— «Нет. До пятницы я совершенно свободен!» — процитировал я фразу героя одного из популярных мультиков.

— Не знаю, что такое пятница, но надеюсь, что это не скоро! Так что приглашаю тебя зайти ко мне в гости. Кроме всего прочего, у меня найдётся кружка хорошего отонарского пива!

— Приглашение с благодарностью принимается! — ответил я и спрыгнул с повозки, успев услышать, как сзади Кавни пробормотал: «Может, хоть сейчас что получится… Но только бы не бепо, упасите нас Тот или Другой, только не бепо!»

Пропустив фургон мимо, я запрыгнул в отворившуюся заднюю дверцу. Обстановка внутри оказалась по-походному бедной и непритязательной, хотя везде чувствовалась заботливая женская рука: и в занавесках на маленьких окошках, и в покрывающей небольшой пристенный столик вышитой скатерти, и в букетике магнолий в простом глиняном кувшине.

Зи оказалась невысокой худенькой девушкой с милым лицом и пышными каштановыми волосами, перехваченными узенькой голубой ленточкой: концы длинной полоски материи, завязанной на виске бантом, терялись в густых, спадающих на высокую грудь и на спину локонах. По подолу длинного, до пола, платья Зи пестрели вышитые цветы и что-то летающее, напоминающее птеродактилей: возможно, подразумевалось изобразить бабочек или птичек, но художественное мастерство вышивальщицы несколько подкачало. Зи стояла и с откровенным интересом рассматривала меня с ног до головы.

— Ну, и где же хорошее отонарское пиво? — спросил я шутливо, стараясь скрыть возникшую неловкость.

— Так ведь ты же не за пивом пришёл! — Зи хитро улыбнулась и, прищурив свои огромные глаза, чуть склонила голову на бок.

— Вообще-то от пива тоже не откажусь! — продолжил я в том же игривом тоне. — Или пошутила?

— Какие же вы всё-таки все, мужики, одинаковые! — преувеличенно-огорчённо вздохнула Зи. — Вам бы только пива набулькать полный живот! Будет, будет тебе пиво отонарское, только сначала сыночка мне сделай: большого, сильного и ловкого! Чтобы мне был помощником и защитником. Давай!

Она подобрала платье до пояса, повернулась и легла грудью на столик. Нижнего белья Зи не носила. Я опешил. Конечно, я знал о здешней простоте нравов. И о том, что к сексу здесь относятся без всяких предубеждений и ханжества. Но не до такой же степени!

— Что стоишь? Не нравится? — оглянулась Зи через плечо.

— Отчего ж? Девушка ты милая, и прелестями не обижена…

— Так чего ж стоишь столбом?

— Да как-то… не привык я вот так-то… А пообниматься-поцеловаться?

— Ишь чего захотел, бесстыдник! Как же, буду я целоваться с первым встречным-поперечным! Для этого надо, чтобы любовь была!

И чувствовал я себя в этот момент — дурак дураком! А потому даже обрадовался, когда зашуршала, открываясь, заслонка оконца в перегородке, и показавшийся в нём Кавни громко и встревожено зашептал:

— Слышь, Ланс, попутчик у нас объявился. Один из тех, что нас только что ограбить пытались.

Я спешно выглянул наружу из бокового окошка. Рядом с фургоном, спрятав кисти рук в рукава мешковатого одеяния и то и дело швыркая конопатым носом, хлюпал сапогами по грязи юноша, отказавшийся отдавать свой лук, который сейчас висел у него в чехле за спиной.

— Далёко ли путь держишь? — поинтересовался я.

Он подошёл поближе к фургону, взялся рукой за его край и, открыто глядя мне в глаза, без предисловий попросил:

— А вот возьмите меня с собой!

— До Суродилы?

— Нет, не то чтоб до Суродилы… Назавсегда возьмите!

— Что, больше не хочется быть привольным?

— Да я и не хотел никогда! Деться было некуда… А фигляром давно мечтал стать, только мамка вот всё болела, бросить её не мог.

— А сейчас бросаешь?

— Померла она, неделю как…

— Соболезную. Только вот по вопросу трудоустройства — это не ко мне, а к сетрику. Кавни, проводи собеседование!

— А что ты делать-то умеешь-то? И как тебя звать? — спросил выглядывающий с козел сетрик. Весь наш разговор он слышал, и в курс дела его вводить не требовалось.

— Зовут меня Реди из Атрока. Я песни петь умею!

— Что ж, спой. Послушаем, Реди из Атрока, каков ты певец.

Парнишка откашлялся и во весь голос грянул:

«Как во город Суродилу

Купцы-гости заходили,

Похвалялися товаром,

Отдавали не задаром!»

— Довольно, довольно… — поморщившись, махнул рукой Кавни. — Голос у тебя, конечно, звонкий, но таких певунов — в каждом трактире охапки четыре. Если перед почтенной публикой выступить осмелишься — закидают тебя тухлыми яйцами!

— Ага! И поёшь ты не в лад! — добавила высунувшаяся из-за моего плеча Зи. — Хотя мордашка у тебя о-очень миленькая!

— Ну-ну, голову-то не вешай! — приободрил паренька сетрик. — Может, ещё чего умеешь?

— Стрелять умею, — хмуро ответил юноша. — Только вот фиглярам это умение не надобно.

— Не скажи! — возразил я, с тайным облегчением выпрыгивая из фургона на дорогу. — А ну-ка, Кавни, останови караван!

Я взял одно из яблок, которыми жонглировал Кавни, и шагов на пятнадцать отошёл в сторону от дороги к ближайшему дереву. Прислонился к стволу и поставил яблоко себе на темя. Глазами показал на него пареньку:

— Стреляй!

У Кавни округлились глаза, Зи в ужасе прикрыла рот ладонями. А Реди не спеша достал лук, натянул тетиву. Затем расчехлил колчан, быстро выхватил стрелу и, практически не целясь, выпустил в мою сторону. Зи успела взвизгнуть.

В случае чего увернуться я бы успел, поэтому промаха не боялся. Но отклоняться и не потребовалось: стрела уверенно пронзила яблоко точнёхонько посередине. Я отошёл на пару шагов, взглянул на пришпиленный к дереву фрукт, поднял брови и развёл руками, демонстрируя немое восхищение. Реди коротко улыбнулся, так же быстро достал вторую стрелу и послал вослед за первой.

«М-да, о таком я только читал, — подумал я, разглядывая результаты выстрела: вторая стрела расщепила первую. — В книжках про Робина Гуда!»

Переведя взгляд на Кавни, я спросил его:

— Фирисет, сетрик?

— Фирисет-то, оно, конечно, полный фирисет, — в некоторой озабоченности тот полез рукой в дебри своей шевелюры. — Только ведь этого фирисета всего лишь на одно выступление и хватит.

— Это почему же?

— Да потому. Выступим мы, к примеру, в той же Суродиле, а потом разведут нас за белы рученьки по разным местам. Его, за стрельбу меткую, в воинство лад-лэдское, хочет он того или нет, а меня — в узилище, где расспрашивать будут с превеликим пристрастием: для чего в фиглярском караване оружие имеется? Уж не привольные ли мы, под личиной фигляров спрятавшиеся?

— Не хочу я в воинство! — испуганно воскликнул Реди. — Не любо мне людей жизни лишать!

— А что любо?

— Любо по свету бродить, разные края и земли видеть. Людей потешать.

— Конечно, решать тебе, — обратился я к Кавни, — но я бы на твоём месте парнишку взял. Мне кажется, такой бы пригодился.

— Пригожусь, дяденьки! Ей-ей, пригожусь! Непременно научусь какому искусству! А пока так и на охоту могу ходить, дичь к столу промышлять…

— Ну, пусть так и будет, — согласился сетрик. — Иди в последний фургон. Скажешь Годо, что я велел тебя приютить.

— Нет, нет, нынче пускай со мной едет! — встряла Зи и, прострелив меня навылет ехидным взглядом, добавила. — А то мне скучно, и развлекать никто не хочет!

Под вечер дождь прекратился, хотя тучи продолжали беспросветно затягивать небо. Волы зашагали веселее, но въехать в Суродилу мы всё же не успели: ворота в город, запираемые на ночь, закрылись почти перед мордой сетрикова вола. Упрашивать стражников впустить нас, по словам Кавни, было делом совершенно бесполезным, а потому мы стали на ночлег на специальной, именно для этого и предназначенной площадке под высокими стенами из крупных каменных блоков. Три фургона выстроили буквой «П», загнали между ними волов, а потом задвинули четвёртым, замкнув четырёхугольник. Таким образом путешественники страховались от охочих до чужого скота воров. Некоторое время спустя подошли ещё два припозднившихся обоза и присоседились тут же. По всему биваку зажглись огни: путники готовили себе ужин. Я сидел подле нашего костра, ерошил густую гриву лежащего рядышком Асура и наблюдал, как Зи, изредка довольно насмешливо на меня поглядывая, готовит ужин в большом котле. В тишине внезапно раздался не слишком мелодичный звук: у пса от голода заурчало в животе. Асур поднялся, принюхался к запахам кухни, презрительно фыркнул и убежал в ночь. Кавни обиходил своего вола и задал ему корм, проследил за тем, как то же самое сделали его артисты, а потом подошёл ко мне и присел рядышком.

— Хочешь знать, сколько денег было в кошельке у того разбойника? — спросил он меня.

— Скажи, — ответил я без особого, впрочем, интереса.

— Мелкой монетой двадцать три макатима и полушка с шестаком! Почти два катима! Это же примерно столько, сколько мы зарабатываем за семь, а то и за восемь выступлений!

— Три макатима за выступление? Так мало? — искренне удивился я, произведя нехитрые арифметические вычисления.

— Мало? — в свою очередь удивился Кавни. — Да где ж ты видел, чтобы за выступление платили больше?!

— Видел. На Божьей Столешнице.

— А, ну да… Там-то — да… — Кавни цыкнул уголком рта и почесал макушку. — Туда ведь редко кто из фигляров отваживается заглянуть. Жара, крысобаки, привольные… Поэтому каждое выступление в диковинку! Вот народ-то и щедрится. Да-а…

Мы помолчали под треск костра и тихий гул разговоров со стороны наших соседей. Я размышлял о том, что именно туда, вглубь Божьей Столешницы, мне и следует сейчас направляться. Там Урочище Девятирога, там, если свернуть на Великий Северный Торговый путь, дорога, по которой можно добраться и до Новгорода, и до Пармы.

— А почему бы туда не прокатиться? Я говорю про Божью Столешницу, — стал прощупывать я почву. — Ведь фиглярам, по большому счёту, всё равно, куда направляться?

— Если только это не тот путь, — Кавни скептически прищурил глаз, — который ведёт в пасти крысобак! Хороший заработок — это, конечно, очень чудесно и замечательно. А вот если, скажем, не приведи Тот или Другой, поломка в пути? Ежели до какого из дрогоутов доехать не успеем? Что тогда?

— Ну, если ехать на этих развалюхах, то поломка случится непременно. А если сделать новые? Да ещё и не простые, а особые. Посмотрел я на ваш бивак, и вот что придумал. Фургоны должны быть подлиннее и иметь устройства, скрепляющие их между собой. А кроме того, каждый фургон должен иметь с одного бока два деревянных щита: один, опускаясь, будет закрывать колёса и пространство под повозкой, а второй, если его поднять, увеличит высоту маленькой крепости, в которую превратится караван на стоянке — никакие крысобаки не страшны! А если три таких фургона расположить обратной стороной наружу, то между ними из этих же самых щитов получится неплохой помост для выступлений.

— Не-е, — Кавни выпятил губу и отрицательно помотал головой. — От крысобак такая приспособа не спасёт!

— Это почему же? Щиты ведь можно железом обить!

— Да не в щитах дело. Крысобаки ж сразу подкопы рыть начнут. Землю-то железом не обобьёшь! Это одно. И потом, волов-то внутри ведь держать придётся? А они, крысобак зачуяв, в такую панику ударятся, что всю твою «крепость» изнутри-то и разнесут! Так что бесполезно это. Хотя задумка насчёт помоста — шибко хороша! Ну, да ладно, помечтали — и будет. Вредно впустую-то мечтать.

— Это почему «впустую»?

— Так ведь как оно получается? Чтобы ехать зарабатывать денежки, нужны новые повозки, чтобы в пути не ломались. А чтобы купить новые повозки, опять же нужны денежки. Вот ведь какая круговерть получается!

— А если будут деньги? — спросил я.

— Тогда зачем ехать их зарабатывать?

— А если будут повозки?

— Откуда? От сырости, что ль, заведутся?

— Допустим, я куплю.

— Темнишь ты что-то, парень, — подозрительно прищурился Кавни. — С чего бы вдруг такая щедрость?

— Я тут кое-что припомнил… Есть у меня надобность проехать по Северному Торговому пути…

— Ну так и купи место в торговом караване, если деньги имеешь — дешевле станет!

— Караван, если мне понадобится, ждать меня не станет. Да и не свернёт куда мне надо. Поэтому я хочу нанять вас. Выручку с представлений будешь оставлять себе. Новые повозки по окончании дела тоже оставишь себе. Но риск остаётся, и за него я хочу заплатить. Сколько ты хочешь?

— Пять золотых! — не задумываясь, загнул цену Кавни явно с единственной целью: отделаться от опасного путешествия.

— Даю десять. При условии: мы едем туда, куда необходимо мне и никто не задаёт мне лишних вопросов.

— Десять?! Золотых?! Ты платишь десять золотых? — не поверил своим ушам сетрик. — Большие деньги. Очень большие. Однако ж и опасность не малая. Да-а… Ты уж позволь мне поразмыслить…

В это время к костру подошли и расселись вокруг остальные члены труппы, всего около двух десятков человек. Были среди них и дети: мальчик, две девочки и одно бепо. Завязался разговор, главной темой которого стало самое волнующее событие прошедшего дня — нападение привольных. Впрочем, краснеть от славословий мне не приходилось: в основном люди размышляли о том, отчего народ подаётся в леса, о трудностях жизни вообще и кочевой жизни в частности. «Вот бы скопить деньжат, да построить балаган в каком-нибудь большом городе! В этой же Суродиле, к примеру», — высказал мечту Лимо-гимнаст, высокий молодой парень с прямыми светлыми волосами и несколько резковатыми чертами лица. «Да-а, неплохо было бы!» — поддакнули ему со всех сторон.

— Вот и я о том же… — негромко сказал я сетрику.

— К вам в этот балаган, будь он хоть в самом большом городе, уже через пару дней никто заглядывать не будет! — громко проворчал Кавни. — Работать надо лучше! Что-то новое всё время измышлять, чем публику завлечь можно! И работать с душой, а не так, словно подёнщину отрабатываешь!

— Мы стараемся, — робко пролепетало одно из бепо, одетое в пёстрый красно-жёлтый балахон.

— Стараетесь вы, как же! — закипятился Кавни. — Вот буду кормить тебя и А-Ди только тем, что вы собираете — гнилыми помидорами да порчеными капустными кочерыжками! Тогда-то радения, поди, поприбавится!

Оба шута пристыжено отвели глаза в сторону.

— Ладно уж, — перевёл дух сетрик, — пока я добрый — давайте все к котлу, перекусим тем, что Оба ниспослали.

В этот вечер Оба ниспослали бродячим артистам жиденькую пшённую кашицу без малейших признаков мяса или маслица. Хлеб же закончился у них уже давно. Я, хоть и проголодался, есть такую пищу не смог. Сидел и думал: что же мне делать с этой похлёбкой? Не выбрасывать же! И тут же наткнулся взглядом на четыре пары глаз, напряжённо следящих за моей миской. Похоже, дети фигляров сытыми бывали не часто. Я качнул миской в их сторону и кивнул: хотите? Детишки часто закивали. Я отдал им миску, и меньше чем через минуту четыре ложки уже выскребали остатки с её донышка.

Фигляры, выхлебав свои порции, получили от Зи по кружке пива и разошлись спать по фургонам. Возле костра остались трое: я, Кавни и Зи, занятая отмыванием котла.

— Не слишком сытен стол лицедея, — заметил я.

— Да уж, — невесело согласился сетрик. — И спаться будет неспокойно: те звуки, что доносятся из полупустого брюха — не самая лучшая колыбельная. А наутро так и вообще ничего съестного не осталось.

— Может, прикупить что-нибудь у соседей? — кивнул я в сторону соседнего бивака.

— Что ты! — Кавни как-то презрительно-безнадёжно махнул рукой. — То ж купцы гильдийские. Им с нами, фиглярами, и знаться зазорно. Да и темно уже, чтобы к ним идти: слова промолвить не успеешь, как в тебя несколько стрел полетит.

— Ну да не беда! Завтра можно будет перекусить в городе, в трактире.

— Перекусить-то можно будет. Однако же спервоначалу непременно надо выступить. Нельзя время упускать: и так уже на цельный день на торговище опоздали. В Суродилу пустят не рано. Сразу же надо прямиком на площадь ехать и успеть дать представление, пока в торговых рядах народу изрядно. Вечером ещё одно представление дадим, но тогда уже сбор совсем не тот. Так что утром придётся дармоедам натощак выступать.

— Что-то мне подсказывает, что не придётся, — прислушавшись к своим ощущениям, произнёс я. — У тебя есть нож для разделки мяса?

— Есть, конечно, — ответил он несколько недоумённо. — Но зачем тебе он?

— Сейчас узнаешь! — подмигнул я заговорчески. — Неси.

— Зи, принеси мне нож, — распорядился Кавни, — тот, самый большой… и ещё парочку кружек пива!

Зи почти беззвучно фыркнула, состроила на своём личике именно то выражение, которое возникает при упоминании о добавочной порции алкоголя у большинства представительниц её пола и, гремя чистым котлом, направилась к фургону. Вскоре она вернулась и принесла всё то, о чём просил отец. Кавни ловко пожонглировал большим ножом, прихлебнул из кружки и молча, с очень преувеличенным выражением ожидания на лице уставился на меня. Я, в свою очередь, тоже пригубил пиво и, отставив кружку, с не менее преувеличенным выражением непонимания стал смотреть на него.

— Ну? — не выдержал, наконец, сетрик.

— Что «ну»?

— Вот он, нож!

— А вот оно, мясо!

— Где?

Я молча мотнул головой влево, где из темноты доносился неясный шум, словно кто-то что-то волок. А ещё через несколько мгновений в свете костра появился Асур. Наискосок его спины свисала тушка лани, которую пёс придерживал зубами за шею. Задние копыта добычи волочились по земле, создавая тот самый небольшой шум, который мы услышали. Всё самое вкусное по собачьим меркам — требуха — было уже съедено. Положив свой охотничий трофей между нами, Асур самодовольно рыкнул, гордо прошёл к костру, возлёг подле него и принялся вылизывать несколько запачкавшуюся шерсть.

— Ай да… Ну и… — только и смог вымолвить Кавни. Зи бросилась к бепсу, принялась его гладить и называть различными ласковыми именами, на что Асур порыкивал в очень лицемерном недовольстве: мотающийся из стороны в сторону хвост предательски выдавал его истинные чувства.

Тут же объявили общую побудку. Фигляры с недовольными и уже несколько заспанными физиономиями стали вылезать из фургонов. Однако лишь только человек узнавал, чем вызвана причина неурочного подъёма, его лицо волшебно преображалось. Асур стал героем дня.

На разделку и приготовление мяса ушло больше часа. Часть его отложили на завтрак, вторую пожарили на углях. К этому времени окончательно стемнело. По сторонам виднелись лишь дозорные, скучающие возле соседских костров, да слабо мерцающие факела на башнях городской стены. После сытного ужина бродячие артисты вновь отправились спать по своим фургонам. Кавни пригласил меня в свой, однако я отказался и, завернувшись в плащ, прикорнул тут же, возле костра. Асур, чуть повозившись, притулился к моей спине и тоже задремал.

* * *

Проснулся я от того, что Зи и ещё одна из фиглярок, которую звали Дэ, гремя утварью, принялись хозяйничать возле костра. Было ещё рано. Солнце уже взошло, но плотная пелена облаков не пропускала его лучи к земле. Городские ворота пока оставались запертыми. Тело немного затекло после сна на земле. Кавни и Реди тоже уже поднялись. Сетрик, натянув между повозками на небольшой высоте канат, учил паренька удерживать на нём равновесие.

«А вот ты что-то разленился! Даже обычной зарядки по утрам не делаешь! Надо же быть в форме! А ну, подъём! Утренний комплекс имени Светлого Олина делать начи-най!» — скомандовал я себе и, сбросив плащ и рубаху, принялся выполнять комплекс упражнений, разработанный мною же для априйских гвардейцев. И тут же обнаружил, что с силовыми упражнениями всё в порядке, а вот с растяжками — не очень: не уделял Семьсот Пятьдесят Пятый этому должного внимания. Пока я кряхтел, растягивая ноги на поперечный шпагат, кто-то подошёл и стал за мной. Асур сидел напротив и, склонив набок голову, с удивлением наблюдал за моими действиями. Я воспользовался его зрением, чтобы, не оборачиваясь, заглянуть себе за спину: сзади меня стоял рыжий экс-привольный.

— Что-то хочешь спросить, Реди? — задал я вопрос, непроизвольно улыбнувшись: уж очень выражение лица юноши походило на то, что выражала и морда сипса. Даже угол наклона головы примерно одинаковый.

— Это… не… то есть, да… — замялся тот. — Ты бы это… Научил бы меня, а? Ну, как ты вчера… Вот бы мне б тако же научиться!

— Ты, наверное, имеешь в виду вчерашнюю беседу с привольными?

— Хе! «Беседу»!.. Вот уж не желал бы я, чтобы кто-нибудь со мною так ещё беседовал!

— А ну-ка, разденься! — скомандовал я, обернувшись к нему. Реди послушно снял курточку.

— Ну что ж, парень ты не из самых хиленьких, — констатировал я, оглядев его крепкий торс, — так что при большом желании может что-то и получится. Только вот знаешь такую пословицу: «Бесплатно только птички поют»?

— Теперь знаю. Только вот того, что у меня в кошельке позвякивает, — горестно вздохнул паренёк, — не то, что в оплату предложить — показать совестно…

— Разве я что-то говорил о деньгах?

— А что тогда? — насторожился Реди.

— Вчера ты показал своё искусство с луком управляться, — сказал я, а затем воспроизвёл его же фразу. — «Вот бы мне б тако же научиться!»

— Не, никак не можно, — он горестно поник головой.

— Это почему же?

— Так ведь как учить-то?.. Меня ж ведь и самого этому никто не учивал, сам всё. Это равно как дышать кого-то учить. Я ведь, когда из лука стреляю, так я его как живого чувствую. И ветер тоже как живой. А стрела, когда летит, так будто бы у неё на острие ещё один мой глаз! Ну как такому другого учить?! Не можно. Это ведь в крови у меня.

— Постой-постой! — зародилась у меня догадка. — А кто ж отец твой?

— Отца моего знавали как Красного Лучника из Суродилы. Однако ж в глаза я его ни разу не видел за все свои семнадцать лет: матушка лишь частенько его добрым словом поминала, да люди байки похвальные сказывали.

— Знал я твоего отца. Было дело, жизнь он мне спас, — припомнил я своё первое появление в Суродиле. — В память о том благородном поступке, пожалуй, возьму его сына в ученики!

— А как это было? — зажглись глаза у Реди. — Расскажи о том приключении!

— Не уместно сейчас. Будет время — может быть и узнаешь. А сейчас — за тренировку! Откладывать незачем.

* * *

Прошло ещё немало времени, прежде чем городская стража соизволила открыть ворота. К этому моменту уже подтянулись обозы из ближайших дрогоутов, и довольно длинная очередь из всевозможных повозок нетерпеливо шумела на дороге. Фиглярские фургоны стояли первыми. Кавни, сунув в огромную лапищу рябого стражника въездную пошлину — по шестаку с повозки — торопливо тронул караван по мощёным крупным булыжником улицам Суродилы.

Вначале потянулись недоброй памяти стюганские кварталы. Вони и грязи, правда, намного меньше, чем мне помнилось: долгие проливные дожди почистили сточную канаву, делящую улицу пополам, вымыли грязь из закоулков.

Здесь, на окраинах, невозможно встретить ни одного одинакового жилища, однако все схожи в одном: неухоженные, построенные кое как и наспех, они производят впечатление готовых рассыпаться только лишь от одного неосторожного прикосновения. Завидев входящие в город обозы, к дороге в надежде на подаяние поспешили многочисленные нищие и калеки: и безрукие, и безногие, и с обезображенными иссечёнными лицами. Собирались они в таком количестве, что местами просто образовывался живой коридор. Фиглярский обоз попрошайки высокомерно пропускали, а к купеческим липли, как мухи на мёд. Десять лет назад такого не было.

Затем всё это безобразие и убожество как отрезало: начались мастеровые слободки. Словно бы начался совсем другой город: стоки забраны в подземные коммуникации, каждый из домов имеет своё «лицо», отражающее ремесло, вкус и достаток его хозяина.

Знати в городе живёт не очень много, а потому элитная часть города располагается на небольшой территории — примерно на полсотни шагов вокруг цитадели, резиденции суродильского лад-лэда. Дома богатых людей, очень изящные, сложенные из блоков песчаника, на фоне массивной гранитной стены замка выглядят совсем крохотными, почти игрушечными. Центральная площадь, выложенная так же, как и мостовая, булыжником, ограничивается замковой стеной, зданием городской управы, храмом Обоих и торговыми рядами, поближе к которым и расположилась бродячая труппа. День ярмарочный, народу на площади снуёт довольно много. Фигляры тут же раскинули на земле дерюжки, обозначающие сцену, и начали представление.

Первое их выступление я просмотрел с начала до конца, и оно на меня не произвело сильного впечатления. И это ещё очень мягко сказано. Правда, очень неплохо жонглировал Кавни, но, как он и говорил, делал это уже не на канате, что, несомненно, уменьшало ценность номера. Очень хорошо пела лирические баллады Зи — у неё оказалось замечательное колоратурное сопрано. При желании можно довести до блеска и номер гимнаста Лимо — «танцора-бесхребетника», как это здесь называлось. Остальные смотрелись очень непрезентабельно. «Чародей» Годо безуспешно пытался удивить публику своими «чудесами», во время которых уличные мальчишки громко выкрикивали комментарии: «Вона-вона, в рукаве у него букетик! А чевой-то ты там за спиной спрятал?! А в столике-то дырка!» Выступление дрессировщика Жиго тоже имело мало успеха. Его обезьянка, одетая в маленький костюмчик, плащ и шляпу, никаких трюков делать не умела, смех вызывало лишь её карикатурное сходство с человеком. Изрыгание огня Нуну, «человеком-драконом», уже после третьего-четвёртого факела не представляло интереса. Скоморохи-шуты У-Ди и А-Ди паясничали и шутили настолько плоско, что вызвали смех только у одного человека — толстущего дебила с текущими по подбородку слюнями. Этот хохотал настолько громко и заливисто, что поневоле стали смеяться и окружающие. Шуты, приняв это за свой успех, довольно кланялись.

— Так что же насчёт моего предложения? — спросил я у Кавни, когда представление окончилось. — Ты уже принял решение?

Я почти не сомневался, что сетрик не откажется путешествовать по Божьей Столешнице: то, что я ему предложил — целое состояние для нищего фигляра. Однако он вдруг неожиданно принялся торговаться.

— Трудно на такое решиться… Десять золотых — это, конечно, хорошие деньги…

— И к этому ещё четыре новых фургона, — уточнил я величину оплаты.

–…но если бы ты накинул ещё два… чтобы уж ровным счётом дюжина…

— Помнится, первоначально ты сказал: пять.

— Да, но у меня было время подумать…

— Кавни, я не люблю и не умею торговаться. Поэтому вот моё последнее слово. Или мы сейчас же расходимся каждый своею дорогой, либо идём вместе в Повозный ряд заказывать новые фургоны, а в конце путешествия по Божьей Столешнице ты получаешь девять золотых.

— Девять?! Но мы вроде бы остановились на десяти?..

— Остановились? Разве? А кто только что пытался увеличить эту цену? Уж не я ли? Но раз уж ты начал торговаться, то и продолжи это занятие: я выплачу тебе половину из той суммы, на которую ты сбавишь стоимость фургонов. Так что скажешь? Время на обдумывание прошло.

— Ох, ладно уж! — он резко махнул кулаком перед своей грудью — жест принявшего непростое решение человека. — Да поможет мне Тот ли, Другой ли! По рукам! Да-а…

* * *

Я вышел из лавки менялы, где обналичил пару кусочков золота. Впрочем, «лавка менялы» — не совсем точное название, просто другого, более подходящего термина, в русском языке не существует. Менялы обычно живут за счёт разницы курса валют, а на Ланеле валюта единственная. Во всяком случае, была таковой до появления «тима априйского бриллиантового», который за эти годы мог и раствориться в общей денежной массе, а то и вообще стать раритетом. Тем не менее, меняльные лавки здесь существовали и представляли собой очень многофункциональные учреждения. Это была комбинация банка, дающего деньги в рост, нотариальной конторы, заверяющей особенно крупные сделки с товаром и недвижимостью, ломбарда и ювелирной мастерской. Так вот, вышел я из этого заведения и остановился, наблюдая за детьми, которые, выбрав на улице место посуше, самозабвенно предавались нехитрой игре, в которой следовало попасть своим шариком по чужому. После очередного удара один из таких шариков отлетел в мою сторону и подкатился к самым ногам. Я поднял его и стал с интересом рассматривать. Диаметром чуть побольше сантиметра, слишком лёгкий для камня, казалось, он сделан из какого-то пластика — очень твёрдый, полупрозрачный, в серо-зелёных разводах.

— Это мой тук! Отдай! — услышал я и, оторвав взгляд от шарика, увидел стоящего передо мной мальчугана лет пяти. Он стоял насупившись, глядя на меня исподлобья сердито и обиженно одновременно.

— Конечно, твой, — кивнул я. — А продай мне его!

— Шестак! — очень легко согласился парнишка.

— Дорого… — покачал я головой.

— А ещё два дам!

— Давай!

Судя по тому, с какой скоростью довольный сорванец улепётывал с крепко зажатой в кулачке монеткой, сделка для меня была крайне невыгодная. Чтобы узнать, на сколько я «прокололся», я спросил об этом Кавни, подошедшего из лавки ткача с отрезом белёного холста.

— Ты эту гадость ещё и купил? — брезгливо поморщился тот, одновременно недоумённо вскидывая брови, отчего физиономия у него получилась презабавнейшая.

— Почему — гадость? По-моему, очень интересные вещицы, — ответил я, продолжая рассматривать лежащие у меня на ладони совершенно одинаковые по размеру, словно вышедшие с одного станка шарики.

— А что ж ещё, как не гадость? Это туки, настоящее проклятье всех матерей побережья.

— Это почему?

— На вид-то они красивые, детишки любят ими баловаться. А чуть подольше в руках подержи — такой пропадиной разить начнёт, только держись!

— А откуда они берутся?

— Да на берегу Полуденного моря находят во множестве. Говаривают, это закаменевшая икра рыбы-бака, которой нынче уж и не водится. Может, оно и к лучшему, что не водится: ежели уж икра такая, то какова ж сама рыбка-то была?! Да выкинь ты эту… не знаю, как и назвать, чтобы не сругаться по-нехорошему!

Действительно, от шариков начал распространяться очень резкий гнилостный запах. Однако совету Кавни я не последовал и, завернув шарики в заменявший мне носовой платок кусок материи, прихватил с собой.

Вместе с сетриком и Асуром мы прогулялись вдоль повозочного ряда и, облюбовав одну из мастерских, заглянули внутрь. Здесь, в просторном сарае, заставленном досками, бочками и различными станками-приспособлениями для обработки древесины, мы приглядели подходящие фургоны. Правда, в наличии их оказалось только три штуки, но мастер Дини, хозяин заведения, брался до конца торговища изготовить и четвёртый, а так же приделать щиты, которые можно будет использовать в качестве сцены, и перекрасить все экипажи в требуемый зелёно-красный колер.

Конец ознакомительного фрагмента.