Убийство в Ворсхотене

Владимир Корнилов, 2018

Ночь в лесу недалеко от элитного голландского городка Ворсхотен. Главный герой – российский разведчик – становится свидетелем жестокого убийства, и сам превращается из охотника в жертву. Скрываться от киллеров, выслеживать убийц, распутывать клубок международных интриг – как далеко зайдет герой, чтобы предотвратить глобальный вооруженный конфликт и вместе с тем не провалить российскую разведмиссию? Голландский спецназ, джихадисты-киллеры и депутаты Евро-парламента – все переплелось в этом захватывающем шпионском детективе. «Убийство в Ворсхотене» – художественный дебют известного политолога и историка Владимира Корнилова. Автор предупреждает: книга является исключительно плодом воображения, а все совпадения дат, имен и географических названий – случайность, не имеющая ничего общего с реальностью. Почти ничего… Книга публикуется в авторской редакции.

Понедельник, 21 июля 2014 г

Ровно через час Лазарев проснулся довольно бодрым. Это была одна из особенностей его организма: он мог пробудиться без всяких будильников в назначенное время. «Прямо как Штирлиц, — всегда поражалась Таня, уточняя при этом: — Ты случайно не из шпионов?» На что следовал дежурный ответ: «Штирлиц никогда не был так близок к провалу». И дался ему сегодня этот Штирлиц!..

Лазарев взглянул на монитор — Анжела еще спала. Он снова пробежался глазами по цифрам, пытаясь сопоставить их с данными, осевшими в голове: вроде все сходилось. После этого бюллетени полетели в урну. В конце концов, сюда доступ имели только свои, поэтому уничтожение улик было не его заботой. Пусть пользуются, если надо.

Завернув оставшиеся палки махана в пакет, разведчик тихонечко прошел через «шкаф» в квартиру Анжелы. Теперь следовало осторожно пробраться в спальню и разыграть сцену взаимного пробуждения. И хоть они оба знали, что их наверняка никто не слушает, Потапов был прав: береженого бог бережет.

Пока беречься особого смысла не было. Квартира Анжелы была напичкана аппаратурой, но все записи делались все теми же своими. Все потенциальные «жучки» могли быть только где-то в вещах или гаджетах Лазарева, которые все еще хранились в ванной. Туда «проснувшийся» Владимир и направился. Снова приняв душ, он надел костюмные брюки и достал свежую синюю рубашку. Пришлось слегка повозиться с серебряными запонками в виде львов, недавно подаренными Таней. Он и сам любил запонки, но Танюша просто обожала мужчин с этим вышедшим из моды аксессуаром, поэтому по поводу и без дарила запонки своему любимому — у него теперь была их самая невообразимая коллекция.

Взяв с собой ноутбук, пошел на кухню. Готовя кофе, он слегка поморщился, вспоминая, что последние три месяца мучается со своей «супер-пупер-навороченной» кофейной машиной дома в Гааге. Она периодически отказывалась работать, а тащить ее в ремонт было или некогда, или чаще всего лень.

Лазарев сделал двойной эспрессо, опрокинул его почти залпом, сделал еще двойную порцию и уже с ней устроился за свой ноутбук полистать новости и свежие котировки. В первую очередь его интересовало, ввела ли Европа санкции против России или еще нет. Оказалось, что обещают их на завтра, на вторник. Госсекретарь Керри уже назначил «виновных» в сбитом «Боинге», эвакуация тел в Голландию начнется со дня на день («Стало быть, прилечу раньше», — подумал Лазарев), Украина наращивает темпы наступления на Донецк и Луганск… Лазарев посмотрел на часы, маме в Донецк уже можно было бы позвонить, но он почему-то не хотел делать это при Анжеле.

Та, заспанная, растрепанная, но не менее соблазнительная, уже появилась на кухне в своем розовом халатике.

— Буду салатик делать, — зевая, сказала она. — Ты все так же не завтракаешь по утрам?

— Я и по ночам не завтракаю, — не отрываясь от компьютера, сказал Лазарев.

Увидев, что он уже одет, да еще с лэптопом и мобилками, Анжела вспомнила о своей роли:

— Боже, мой мальчик, как же вы с твоим Гигантом были хороши сегодня! Хочу еще…

Ее голос звучал томно и призывно. Лазарев улыбнулся, достал кошелек и отсчитал три новенькие купюры по 500 евро. Он, само собой, мог этого не делать — в конце концов, он был заданием Анжелы, ее уже «предоплаченной» работой. Но так уж у них повелось: все должно выглядеть натуральным, считал Лазарев. Да и Анжела никогда не возражала против честно заработанного гонорара. Вот и сейчас она быстренько пересчитала купюры и промурлыкала:

— Спасибо, мой хороший.

— Да не за что, моя радость. Тем более что в Голландии это все равно не деньги.

— Как не деньги?! — Анжела испуганно посмотрела купюры на свет.

— Да вот, не поверишь, у них там купюры по 500 евро не берет никто, практически запрещены к хождению. Говорят, подделывают часто. Не переживай, эти настоящие…

Анжела успокоилась, открыла стоявшую на тумбочке шкатулку — то ли малахитовую, то ли «под малахит» — и аккуратно сложила туда «заработок».

— Кстати, давно хотела спросить твоего совета. У меня тут баксиков поднакопилось. А все говорят, доллар будет падать в ближайшее время, поэтому лучше хранить сбережения в рублях.

— В рублях? — Лазарев на секунду оторвался от новостей. — Почему в рублях-то?!

— Ну, я читала, что Россия в ответ на санкции откажется продавать нефть за доллары, что-то там выведет из американских резервов — доллар в итоге рухнет.

— Хм, я с этой «игровой концепцией» не очень знаком, — скептически протянул Владимир. — А сейчас доллар почем?

— Где-то 35–36 рублей. А неделю назад было 37. Так что доллар вниз пошел. Я вот и боюсь.

— Знаешь что, мое золотко, чтобы уж наверняка, храни деньги в трех-четырех валютах сразу. Тогда не ошибешься. Если одна из них пойдет вниз, не поверишь, другая подорожает. Так что в любом случае не ошибешься… Да, и я тебе еще твои любимые голландские вафли привез, как обычно.

— Мм-мммм… Обожаю! Ты знаешь, сколько в Москве ни пытаюсь найти что-то похожее — нигде таких вкусных нет… Тебя сегодня повозить по городу?

— Нет, из офиса уже должны были прислать машину. Потом в аэропорт забросишь? У меня вылет в шесть. Так что в четыре желательно быть в Шереметьево.

— Не вопрос. А ты с префектом своим успеешь-то?

— Да я надеюсь, мы за полчаса с ним все решим. Так что на дорогу у нас будет где-то полтора часа. Прорвемся?

— Не вопрос опять-таки. Лето, пробок почти нет.

Лазарев недоверчиво хмыкнул. После голландского трафика движение в Москве для него выглядело сплошной и безостановочной пробкой. Он легким кивком показал Анжеле на ноутбук, закрыв крышку. Выключать его было нельзя, поскольку спецы, которые вот-вот должны были прийти за ним, без его отпечатка пальца включить компьютер не смогли бы. Девушка понимающе кивнула…

Выйдя на улицу, Лазарев сразу у подъезда увидел черный «Ауди» представительского класса. Он присвистнул. Макс сообщал о том, что одобрил покупку новой машины для московского офиса, но ее стоимостью Лазарев не поинтересовался.

— Ничего себе! Мы такого авто в Голландии себе позволить не можем, — приветливо сказал он мрачному водителю, стоящему рядом с машиной. Тот презрительно взглянул на вышедшего из подъезда «нищеброда» и пошел открывать багажник. Ни тебе «здрасьте», ни «доброе утро». По всему видать, шоферу не успели сообщить, что возить он сегодня будет владельца фирмы.

Как только авто завелось, из динамика раздалась какая-то блатная абсурдная песня без рифмы и ритма о «тюремном батюшке». Лазарев сразу вспомнил сетования Потапова по поводу пыток «Шансоном» и вежливо попросил водителя:

— Я вас очень прошу, переключите на что-то не блатное.

Водитель обиженно засопел, но, не проронив ни звука, каналы все-таки переключил. Теперь по радио говорили о некоем флешмобе, который должен был доказать, насколько хорошо жилось в 90-е по сравнению с «суровыми» 2000-м. Лазарев поневоле вспомнил свои 90-е.

Никакой особой ностальгии по тем временам он не испытывал. Тяжелое было время, что ни говори. Окончив свою «разведшколу» как раз в период полного распада, Лазарев оказался перед дилеммой: продолжать службу или вливаться в ряды своих массово увольнявшихся коллег, которые устраивались в различные охранные структуры. Контора, как и вся страна, переживала далеко не самые лучшие времена. Практически полное отсутствие финансирования, перманентные сокращения штатов, чуть ли не полный отказ от гостайны — сотрудники ЦРУ уже чуть ли не гуляли по коридорам. Его долго готовили для заброски в Нидерланды, годами оттачивали его легенду. А уже в первой половине 90-х все эти легенды можно было выбросить в мусорную корзину. Что говорить, если даже парторг их Института свалил в Штаты со всей базой данных на студентов, включая «нелегалов», и «преподов»!

Дальнейшее продвижение по службе зависело целиком и полностью от смекалки юного дипломированного, но так и не состоявшегося разведчика. Для внешнего мира он официально был уволен со службы и прибился к молодым бизнесменам, организовавшим бизнес по поставке голландских тюльпанов в Россию. Само собой, под своей настоящей фамилией, не скрывая ни своей предыдущей биографии, ни факта службы, — а какой смысл, если где-то в Лэнгли уже листали его личное дело?

Первая половина 90-х стала для юного Лазарева настоящей борьбой за выживание. Пришлось пройти через бандитские разборки, лично сопровождать грузы до Москвы, отбиваться от «цветочной мафии», пытавшейся обложить данью всех без разбора и за провоз по «ее территории», и за места на рынках. Особенно лютовали московские чеченцы, не раз нападавшие на их конвой. Пришлось прибегать к старым связям в Конторе. Попытки чеченской мафии брать дань закончились в тот момент, когда ее боевики открыли одну из фур якобы с цветами, а там оказались бойцы «Альфы», вооруженные автоматами «Вал» и даже крупнокалиберным пулеметом «Утес». С тех пор крупные мафиози знали, что у Лазарева есть надежная «крыша». Но это не защищало от гопников на большой дороге, которые периодически пытались сбивать дань вплоть до конца 90-х. Владимир сам порой ездил с «Валом» до польской границы, оставляя там автомат своим помощникам.

Лазарев прошел всю дорогу от мелкого бизнесмена до крупного. Сначала создал свою фирму, поставляющую цветы. Затем, когда цветами стали заниматься все кому не лень, начал продавать в СНГ голландские мини-пекарни. Ну а во второй половине 90-х окончательно перешел на более крупный бизнес, связанный с нефтью, газом и нефтегазовым оборудованием. Честно говоря, разведчик терпеть не мог бизнес и все с ним связанное. Именно поэтому он нанял своим заместителем Макса, молодого и пронырливого голландского юриста, который поначалу помогал ему с регистрацией и решением вопросов с налоговыми органами. Вскоре Макс стал незаменимым помощником по всем бизнес-вопросам, на него Лазарев переложил львиную долю бюрократических процедур и даже сделал его официальным партнером, передав незначительную часть акций.

Порой Лазарев приходил в отчаяние, не представляя толком, служит ли он еще Родине или в самом деле является уволенным сотрудником некогда мощной спецслужбы. Нет, его постоянно заверяли в Москве, что на самом-то деле он является кадровым разведчиком, продвигается где-то по службе и званиям, награжден каким-то юбилейным значком или еще что-то в этом роде. Но задания, которые приходилось выполнять, скорее напоминали имитацию серьезной работы, чем разведку. Лазарев чувствовал свою ненужность Системе, своей стране, и это его бесило.

Как это ни парадоксально, резкому его продвижению по службе способствовало бегство Милугина — того самого, который погубил лондонскую карьеру Потапова. Предатель в середине 90-х сдал практически всю российскую разведсеть в Британии и Скандинавии. Краем этого гигантского предательства зацепило и Голландию — Центру пришлось эвакуировать массу разведчиков и агентов. Лазарев внезапно проснулся главой резидентуры целого Бенилюкса. Звучало это, конечно, солидно, но сеть пришлось создавать фактически с нуля. По мере роста значимости Брюсселя как столицы ЕС и преодоления кризиса в России (и, соответственно, в Управлении) решено было поделить резидентуры. Лазарев остался «на Голландии», Бельгией и Люксембургом занялись отдельно. А затем начались 2000-е и настоящая работа разведчика. Благо отдел Европы возглавил профессионал Потапов, который досконально знал, что и как следует делать…

— Приехали, — прервал воспоминания Лазарева водитель. Это был первый произнесенный им звук за все утро, если не считать обиженного сопения, не прекращавшегося всю дорогу после отключения его любимого «Шансона».

Владимир от неожиданности вздрогнул. Да, машина действительно уже стояла у входа в старенькое шестиэтажное здание в Старомонетном переулке. Задрипанная дверь, неприветливый охранник на входе… С одной стороны, Лазарев понимал, почему Макс и его московский директор хотят поскорее переехать в новый навороченный офис в недавно отстроенном бизнес-центре, — уж больно запущенно и непрестижно выглядело здание в Старомонетном, где в свое время Владимир снял четвертый этаж для своей компании, добавив к нему вскоре и пятый под рекрутинговое агентство. Но Лазареву нравилось местоположение старого офиса — до Кремля и Москвы-реки рукой подать. А Солнечный округ, где возвели коробки новых офисов, находился у черта на куличках. Добираться из центра будет проблемой — Лазарев не мог преодолеть свою ненависть к московским пробкам.

В просторном офисе его же собственной компании Лазарева уже ждал не так давно назначенный директор российского представительства Николай Куличенко. Он услужливо предложил «шефу» свое огромное кожаное кресло, но Лазарев махнул рукой, попросив лишь очередную порцию двойного эспрессо. Времени было не так уж и много, поэтому он быстро пробежал взглядом положенную перед ним кипу бумажных отчетов и отложил их в сторону — пусть Макс занимается этой бюрократией. Оставил лишь докладную записку о необходимости переоборудовать новый офис путем объединения нескольких кабинетов. Как это обычно бывает, не успели туда въехать, а уже выяснилось, что получение разрешения на переоборудование — это череда массы согласований и бюрократических проволочек, на которые мог уйти год, не меньше. Все эти проблемы можно было решить одномоментно лишь встречей с префектом округа, а переговоры с тем мог вести только владелец бизнеса и никак не ниже.

Обсудив с услужливым Куличенко несколько деталей будущей встречи и взяв папку с планом переоборудования офиса, Лазарев пошел этажом выше, в рекрутинговое агентство. Его он создал лет 7–8 назад по собственной инициативе и очень гордился этой затеей. Нет, особо денег она не приносила и не могла принести, поэтому Макс искренне не понимал данного проекта и в нем не участвовал. Но вот Управление сразу оценило сию идею по заслуге. Как рассказывал Потапов, этот опыт теперь перенесли уже и на другие страны. Идея была проста до невозможности: агентство набирало на постсоветском пространстве специалистов для фирм и корпораций Бенилюкса, практически легально внедряя российских агентов — причем некоторые из этих агентов могли порой и не знать, что уже стали таковыми, будучи свято уверенными, что едут заниматься бизнесом и только бизнесом. Единственным посвященным в истинное положение дел был начальник московского офиса агентства Сергей Васильев, являющийся, как и Лазарев, прямым подчиненным Потапова. Формально он уже был на пенсии, так что должность в рекрутинговом агентстве была для него «постработой», как это называлось в Конторе. Внешне выглядело вполне природным, что «бывший кагэбэшник» Лазарев набирает в свои офисы своих бывших коллег.

Владимир обсудил со своим формальным подчиненным состояние вещей, отдельно поговорили о перспективах «компьютерного гения», которого Потапов просил пристроить в Эйндховен. Честно говоря, разведчик не был уверен, выполнял ли он в данном случае просьбу просто «по блату» или же внедрял будущего агента. В любом случае, если это и агент, то он будет подчиняться не Лазареву — в противном случае ему предоставили бы гораздо более полное досье на компьютерщика.

Васильев традиционно предложил приезжему начальнику отобедать. Но Лазарев старался днем не есть — он знал, что после практически бессонной ночи обед сделал бы его полностью неработоспособным. Поэтому снова кофе, вода и целый ряд звонков по работе, в том числе Анжеле с просьбой привезти «забытый» у нее дома ноутбук. С «голландского» телефона Лазарев позвонил Тиму Арендсу, тому самому аналитику голландского Минобороны, чью вербовку надо было ускорить. Договорились встретиться в два часа ночи в ночном клубе «Табу». Удивительного не было ни во времени, ни в месте встречи — это было буквально через дорогу от одного из любимых Арендсом казино, клуб работал до трех часов и обычно к этому времени народ уже начинал разбредаться, освобождая и приватные кабинеты в дальнем конце клуба. Во всяком случае, Арендс обрадовался встрече — видимо понимая, что пришло его время заработать.

Уже перед самым выездом из офиса Владимир позвонил с айпада по скайпу в Донецк маме. До войны он названивал матери раз в месяц-два. Но после того как украинские войска начали регулярно и жестко обстреливать его родной город, старался делать это если не каждый день, то хотя бы раз в пару дней. Старушке скоро исполнялось 80, она в детстве пережила одну страшную войну и никогда не помышляла, что на старости лет окажется в центре еще одной. Конечно, это очень тяжело давалось и ей, и ее сыну. Лазарев пытался уговорить маму уехать, пожить какое-то время у российских родственников, но она категорически отказывалась. В принципе, он ее понимал — в таком возрасте тяжелые переезды с пожитками и житье фактически на положении беженца может убить быстрее, чем шальной снаряд какого-нибудь «правого сектора».

Разговор с мамой был коротким и довольно дежурным. Как обычно, рассказала о том, что выстрелы были сильными — в последние недели Донецк регулярно обстреливался из района аэропорта. Как обычно, поспрашивала про Таню и Диму, которых она видела только по скайпу, но уже полюбила всей душой. Как обычно, повздыхала по поводу того, когда же ее сын уже женится. Владимир, в свою очередь, в который раз предложил организовать переезд и в который раз поинтересовался, достаточно ли у мамы денег, еды и лекарств. На этом разговор закончился. Отключив скайп, Лазарев некоторое время посидел молча. Мысли о маме последнее время не давали ему покоя. Она жила в самом центре Донецка, куда обычно снаряды не долетали. Но каждое новое известие об очередном артобстреле или авианалете порождало массу мыслей, которые Лазарев безуспешно пытался от себя отгонять. Больше всего на свете ему хотелось приехать в Донецк, обнять маму, успокоить ее. Но если раньше он мог позволить себе такое путешествие, то, пока идет война, путь туда ему заказан — такой поездкой в «непризнанную республику» он мог поставить под угрозу свою собственную миссию.

Однако пора было уже ехать к префекту. Попрощавшись со своими московскими подчиненными, Лазарев сел все в тот же «Ауди», снова подивившись такой тяге московских бизнесменов к вовсе не обязательной показухе, или «статусности», как любили говаривать его российские коллеги. Что и говорить, голландские бизнесмены были в этом смысле поскромнее…

В машине уже играл «Шансон». Но почему-то на этот раз у Лазарева не было ни сил, ни желания вступать в спор по поводу репертуара — в конце концов, лучше послушать несколько блатных песен, чем потом всю дорогу снова терпеть обиженное сопение водителя. Владимир даже попробовал вникнуть в смысл какой-то блатной песни, пытаясь найти что-то общее с шансонье вроде Эдит Пиаф или Шарлем Азнавуром и понять, почему же в России завывания в стиле «за это срок нам набавляли» назвали французским словом «шансон».

Разведчик вдруг почувствовал, как на него наваливаются одновременно дрема, голод и усталость — начинала сказываться практически бессонная ночь. Он даже пожалел на минуту, что не взял с собой этот чертов «мальдоний» или как его там…

Приехав к офису префекта, Лазарев отдал распоряжения водителю по поводу контакта с Анжелой и передачи ей багажа, забрал из сумки еще одну бутылку йеневера и папку с описанием «квартирного вопроса», попрощался, получив какое-то недовольное бурчание в ответ.

— Не знаю, любезный, какой из вас водитель, но сопите вы самозабвенно, — напоследок дружелюбно сказал Лазарев. — Будь я хореографом, обязательно взял бы вас в академический хор сопунов.

Водитель так и остался сидеть с открытым ртом…

Несмотря на то что Лазарев прибыл к префекту вовремя, тот продержал гостя в приемной минут двадцать, не меньше. Учитывая дальнейшее расписание Владимира, это не радовало.

Хозяином кабинета оказался типичный префект начала XXI века, ничем особо не отличающийся от первого секретаря горкома партии конца XX. Галстук, лежащий почти горизонтально на животе, светлая рубашка, помятый костюм. Хотя да, тут отличие чувствовалось — костюм был гораздо дороже, чем в горкоме. «Не иначе от Версаче», — подумал Лазарев. Но сидел этот «версаче» на владельце как-то несуразно: был явно на размер больше, но даже при этом не застегивался на животе.

— Как же, как же, дорогой Владимир Анатольевич, наслышаны, — префект вышел из-за стола и милостиво протянул руку посетителю. Чиновники такого уровня почему-то считали ниже своего достоинства пожимать руку, они именно вручали тебе свою десницу, чтобы ты мог благодарственно трясти ее, радуясь ниспосланной свыше милости. — Знакомьтесь, это наш начальник департамента по внешнеэкономическим связям Рудольф Михайлович.

Префект указал на стоящего по стойке «смирно» подчиненного, который старательно улыбался голливудской улыбкой. Рудольф был низенького роста, изрядно загоревший, подтянутый, в костюме той же марки, что у шефа, но в данном случае хорошо подогнанном под его владельца. Выражал он полную готовность следовать любым указаниям начальника и в позе верного служки ловил каждый звук, исходивший изнутри того.

Разведчик тут же вручил префекту тот самый «булькающий» сувенир. Чиновник осторожно поинтересовался его назначением.

— Это йеневер, голландская водка. Делают на можжевеле, — пояснил Лазарев.

— А! Джин, что ли?

— Скорее прародитель джина. Британцы в свое время полюбили этот напиток голландских эмигрантов и попытались перенять его, но что-то там напутали с рецептурой и получили джин. Йеневер имеет совсем другой вкус, ближе таки к водке.

— А, женевер! — радостно продемонстрировал свою эрудицию загорелый Рудольф.

— Ну что вы, батенька, не путайте, — пояснил Владимир. — Женевер — это бельгийская водка, а йеневер — голландская.

— А в чем разница?

— А ни в чем, только в первой букве и в ударении. Но для них это очень принципиально.

Лазарева усадили на стул напротив массивного дубового стола префекта, служка уселся на такой же стул с другой стороны приставного столика. Беседа сразу не особо задалась, Лазарев сам осознавал, что говорит слишком сухо и официально, приводя вполне резонные обоснования переоборудования их уже давно купленного помещения, к которому Солнечный префект по большому счету никакого отношения не имел. Глава округа вальяжно кивал головой и периодически объяснял, насколько важно согласовать вопрос переоборудования со всеми «соответствующими инстанциями». Лазарев бегло изучил вопрос перед встречей, знал, что таковых «соответствующих инстанций» всего две. Но префекту, похоже, такие подробности были неизвестны — да и зачем ему это? Служка Рудольф понимающе кивал после каждого слова начальника и озабоченно поддакивал, когда тот пытался обрисовать невероятную сложность данного вопроса. Лазарев понял, что теряет время, и сразу перешел к вопросу, который, по его мнению, должен был вызвать больше интереса у собеседников:

— Кстати, у вас же тут выборы в городскую думу на носу. Мы могли бы помочь паре-другой ваших кандидатов, пару-другую детских площадок для них соорудить.

На этих словах префект сразу оживился и посмотрел на своего верного оруженосца с видом «Я же тебе говорил!»

— А не продолжить ли нам наше знакомство за рюмочкой чая? — сказал префект и, не дожидаясь ответа, тут же нажал кнопку громкой связи. — Людмила, организуй-ка нам чего-нибудь закусить.

Лазарев понял, что у него возникают проблемы с рейсом. Пока они шли в соседний кабинет, где стояла бутылка коньяка и соответствующие рюмки под сей напиток, Владимир отправил СМС Анжеле: «Похоже, я на полчаса задерживаюсь. Придется в аэропорт гнать».

В 90-е Лазареву пришлось немало пообщаться с такого рода чиновниками, выбивая всевозможные разрешения и лицензии. С тех пор они так и не научились грамотно говорить, носить костюмы и приносить пользу, но вот что они точно научились, так это разбираться в дорогих спиртных напитках. На столе на синей ножке стояла оригинальная, слегка початая бутылка коньяка «Martell L'Art». «Не меньше 3–4 тысяч евро за бутылочку, а по московским ценам — наверняка больше», — мысленно отметил разведчик.

Научились нынешние чиновники, в 90-е хлеставшие любой напиток из граненого стакана, разбираться и в посуде, которая для соответствующих напитков предназначена: раз уж коньяк, значит, шарообразный бокальчик на короткой ножке. Правда, и Лазарев с 90-х изменился. Тогда он не смел особо перечить высокому начальству по поводу выбора напитков и, хоть терпеть не мог коньяк, давился и пил. Теперь же он с досадой пожал плечами и пояснил, что коньяки не пьет.

— И правильно, — пробасил префект. — Мы в России должны пить наш исконный напиток!

Служка тут же извлек из бара бутылку водки «Hoffman».

— Ничего, что водка немецкая будет? — извиняющимся голосом уточнил Рудольф.

Лазарев удивленно поднял брови — он впервые услышал, что «Hoffman» является «немецким брендом». Даже вспомнил, как пил эту водочку с владельцем данного бренда, депутатом Госдумы Яшей Гофманом. Но переубеждать Рудольфа Михайловича не стал — немецкая так немецкая. Тут же с подносами забегала пышнотелая Людмила, на столе появились типичные закуски «под коньячок» — бутерброды с сырами, лимончики, всевозможные нарезки. Почувствовав их запах, Лазарев вспомнил, до чего же он голоден. Он представил, как после первой же рюмки его потянет в сон — лишь бы не раззеваться прямо тут.

— Ну, за Россию-матушку, — префект важно произнес первый тост, вынудив всех присутствующих подняться за ним. — Мы, слуги народа, должны всегда помнить, кому мы служим и ради кого вершим наш труд…

Он хотел сказать что-то еще, но то ли забыл, то ли патриотизм момента вызвал душевное волнение, но префект тут же осушил коньячную рюмку «немецкой» водки и закусил сыром с бутерброда. Лазарев обратил внимание на слезу, выступившую на глазах Рудольфа.

— А что это только я тосты говорю? — ворчливо сказал префект, хотя с момента первого тоста не прошло и минуты. — Ну-ка, Рудольф Михайлович, скажи что-нибудь эдакое. Ты у нас мастер!

Рудольфа уговаривать не пришлось, он тут же подскочил как ошпаренный и начал тараторить:

— Вот вы, Валерий Николаевич, все правильно (впрочем, как и всегда) сказали о нас, о слугах народа, — подобострастно сказал загорелый начальник департамента. — Мы, чиновники, всегда должны…

— Ну, что-ооооо это такое? — выпятив нижнюю губу, недовольно поморщился префект, заставив загорелого Рудольфа слегка побледнеть. — Ну, что это за слово такое: «чинооооовник», «чинуууууууша»! Терпеть не могу этого слова! Мы — государственные служащие, это звучит гордо и наполняет нас совсем другим смыслом!

— Да-да, конечно, — залебезил моментально «наполнившийся совсем другим смыслом» Рудольф. — Конечно, мы все государевы люди. Извините, Валерий Николаевич, это я, конечно, ошибся. Конечно, мы государственники, веками служим царю и Отечеству. Вот поэтому и предлагаю выпить за царя и Отечество.

Пришлось снова вставать. Лазарев понял, что если сейчас данный процесс пустить на самотек, то ни на какой самолет он уже не успевает. Посему он быстро перехватил инициативу, произнес изящный «третий» тост за «отсутствующих здесь дам» (не за разведку же ему было пить) и быстренько спустил «государевых людей» с патриотических небес на грешную землю, предлагая обсудить в принципе размер его «взаимовспомоществования» в обмен на указанные услуги по нагибанию «многочисленных соответствующих инстанций». Сошлись на детских площадках и на том, что детали Рудольф обсудит с московскими подчиненными Лазарева. В принципе миссия Владимира была выполнена, и он начал всячески демонстрировать «слугам народа» свое стремление немедленно попасть в Шереметьево.

Раздобревший префект вальяжно начал уговаривать гостя не торопиться: «Мы вам дадим нашего Шумахера с мигалкой — домчитесь за 20 минут». Лазарева никак не радовала перспектива ехать под мигалками — не очень вписывалось в саму концепцию конспиративной работы разведчика. Тем более что он знал: Анжела заменит любую мигалку. Поэтому он все-таки настоял на «коне в морду».

— Ну что ж, дорогой гость, — префект уже совсем рассупонил явно ненавистный ему галстук. — Если будут какие-то проблемы с чинушами в моем округе, если кто будет вымогать, сразу обращайтесь. Всегда милости просим. И давайте в следующий раз не проездом, посидим где-нибудь, попаримся. Кстати, вы в Америке бываете? Вот можете заезжать к Рудольфу Михайловичу, у него там большое ранчо в штате Невада.

— Большое что, простите? — Лазарев не стал скрывать удивления.

— Ранчо, — любезно уточнил Рудольф, поясняя происхождение своего загара и голливудской улыбки. — Лошадей, знаете ли, люблю. Почти три тысячи акров. Так что окажетесь в наших краях — милости просим, примут по высшему разряду…

Перед тем как сесть в «мерс» Анжелы, Лазарев смачно сплюнул. Он не мог понять, от чего его подташнивало — от «немецкой» водки на голодный желудок или от беседы. Анжела сочувственно глянула на своего «любовника».

— Что? Сильно достали?

— Да бог с ними, — махнул рукой Лазарев, давая понять, что гнать надо очень быстро, но затем все-таки несколько раз повторил: — Слуги народа… Государевы люди… Ранчо… Невада…

Он невольно сравнил себя с этим «государевым человеком»: разве он другой? Ведь и сам Лазарев накопил себе состояние, которое позволяло купить не одно такое ранчо. И ведь тоже все эти годы находился «при исполнении». Неужели между ними нет никакой разницы? «Перестань, — сам себя успокаивал Лазарев. — Ты работал не для денег, а для легенды. Ты делал все это ради службы и ради своей страны. Обогащение и ранчо никогда не были твоей целью. А этот…»

Резкий гудок над ухом и средний палец водителя авто, которое пыталась подрезать Анжела, оторвали Владимира от этого аутотренинга. Он взглянул на часы. До вылета оставалось чуть больше часа, то есть регистрация вот-вот должна была закончиться. Даже теоретически Лазарев уже не успевал, но переносить рейс на поздний вечер ему никак не улыбалось — надо было успеть забрать «посылку» и завершить вопрос с вербовкой оборонного аналитика. Поэтому он позвонил в «депутатский зал» аэропорта и быстро утряс вопрос регистрации его там. Это хоть и стоило немалых денег, но как минимум давало возможность избежать очередей, досмотра и ожидания.

Анжела постаралась на славу, поработав и Шумахером, и мигалкой одновременно, разгоняя по дороге все преграды своим изысканным матом элитной проститутки и периодически извиняясь за это перед своим пассажиром. За 20 минут она, конечно, не доехала, но получаса ей хватило. На нежности времени уже не хватало, поэтому Лазарев расцеловал свою связную, забросил «забытый» у нее дома ноут в сумку и вручил багаж подбежавшим носильщикам «депутатского зала». Дородная тетенька в форме укоризненно глянула на его паспорт, покачала головой, давая всем видом понять, что так опаздывать неприлично, но побежала оформлять «депутатского» гостя на рейс. У Лазарева появилось минут пять, поэтому он схватил с прилавка буфета внушительного вида сэндвич и направился к бару.

Однозначно надо было выпить «на дорожку», с тем чтобы снять стресс и обеспечить себе железные три часа сна до самого Схипхола.

— Дайте мне, пожалуйста, ром, — на ходу жуя бутерброд, попросил Лазарев грозного вида женщину в чепчике «а-ля 70-е годы».

— Нету, — сказал как отрезал чепчик.

— А простите, вот это прямо за вашим левым ухом — разве не Бакарди?

— Федеральный закон! — еще более грозно ответил чепчик, не потрудившись проверить, что там за левым ухом. — Можем продавать только коктейли, могу ром с колой налить.

— Не проблема, — сразу нашелся разведчик. — Мы тогда поступим так: вы мне, пожалуйста, налейте…

— Не выйдет! — не дослушав его, грозно отрезала барменша.

— Вы же даже не послушали, какую концептуально гениальную идею я вам хочу предложить.

— Ха, да как будто вы первый. Думаете, я не знаю, что вы хотите, чтоб я вам налила колу отдельно, а ром отдельно? Но федеральный закон! Не имею права!

— Страсти какие! Неужели есть федеральный закон, в котором прописано, сколько и куда наливать рома и колы? — искренне удивился Лазарев. — O-кей, но ведь федеральный закон не запрещает вам налить мне в этот бокальчик тройную порцию рома и одинарную порцию колы?

Вот тут пришло время удивляться чепчику. Видавшая виды барменша явно не была готова к такой лазейке в строгом федеральном законодательстве. Она какое-то время размышляла, видимо соображая, куда надо будет доложить по окончании смены о такой явной прорухе в законе о соотношении колы и рома. Но все-таки пожала плечами и налила три порции Бакарди в один бокал, оставив совсем незначительное место для колы, которую плеснула сверху для вида. Лазарев расплатился, быстро выпил это «снотворное» и направился за дергавшей его тетенькой в форме — надо было идти на посадку.

По мере приближения к входу в салон бизнес-класса Лазарев уже был в предвкушении сладкого, крепкого, долгожданного сна. Вот он, вход, приветливые улыбки стюардесс «Аэрофлота», жутко жаркий салон (почему-то, заметил Лазарев в ходе своих постоянных перелетов, в «Аэрофлоте» всегда жарко, а в KLM всегда холодят так, как будто ты в морозилку попал), еще чуть-чуть — и его просторное кожаное кресло в третьем ряду, а затем три часа мирных сновидений!..

— О, какая встреча! — прозвучал радостный голос соседа по бизнес-«койке». — Мы что же, вместе летим?

Лазарев чуть было не застонал, увидев на соседнем кресле Николая Соколенко, украинского бизнесмена, который в свое время пытался набиться в бизнес-партнеры и сам имел какой-то мелкий бизнес в Нидерландах. Соколенко был бывшим военным офицером, служил в Афгане, затем занялся бизнесом и политикой. Насколько Лазарев помнил, у его попутчика была когда-то и своя карманная партия на Украине (какой от нее теперь толк в условиях войны?). Сейчас Соколенко, судя по новостям, выступал в роли «миротворца» между Украиной и ДНР, периодически выступая и на российских ток-шоу, в которых последние месяцы обсуждалась только эта война, то есть в тех самых «мыльных операх», которые так любила Анжела.

Лазарев с ужасом осознал, что его мечты о трехчасовом сне вплоть до Схипхола накрываются медным тазом.

— Слушайте, Николай, вот почему так? Если ЦРУ хочет завербовать будущего президента Украины, ему обязательно в самолет подсовывают в качестве соседки по креслу симпатишную девицу, которая должна охмурить его и сделать своим мужем? А мне почему-то подсовывают вас? Почему ни разу не попытались охмурить девицей-то?

Соколенко явно чего-то не понял, но из вежливости посмеялся. Как ни пытался затем Лазарев демонстративно поклевать носом, украинский «миротворец» всю дорогу исправно рассказывал о своих поездках в Киев и Донецк.

Сбежал от навязчивого собеседника Лазарев только в аэропорту — благо в Шереметьево из-за спешки никто сдавать его вещи в багаж не стал, а потому у Владимира оказался гандикап перед Соколенко.

Весь Схипхол по-прежнему, как и перед вчерашним отлетом, был забит цветами в память о жертвах разбившегося над Донбассом «Боинга». Теперь к цветам добавились и портреты некоторых погибших, при вылете Лазарев их не видел. Он купил тут же, в зале аэропорта, букет тюльпанов и положил рядом с первым попавшимся портретом молодой пары. Невинные жертвы этой безумной войны. Их было искренне жалко, хотя по понятным причинам Лазарева коробило оттого, что до сих пор в Голландии никто особо не обращал внимания на сотни таких же невинных жертв бомбежек в Донбассе. Если не тысячи. Судя по тому, что украинская авиация прекратила варварские авиабомбежки сразу после трагедии с «Боингом», получалось, что эти невинные голландцы и малазийцы (?) своей ужасной смертью невольно защитили тысячи стариков и детей Донецка или Луганска. Возможно, и его маму… Сердце Владимира сжалось…

В отличие от Москвы, в Голландии Лазарев старался поменьше пользоваться автомобилями, предпочитая быстрый и комфортный общественный транспорт. Тем более что добираться из аэропорта в Гаагу на машине было бы дольше, чем на поезде. Он купил билет первого класса в скоростной двухэтажный «Интерсити», спустился прямо из зала аэропорта под землю и уже через полчаса был на Центральной станции Гааги. До дома пешком ему было минут десять, не больше. Еще ближе был дом Тани, но сегодня он никак не успевал.

— Привет, моя девочка, я уже прилетел, — доложил Лазарев по телефону. — Соскучился сильно.

— Ну так приходи, мой хороший. Мы с Димасей тоже соскучились, — нежно проворковала Танечка. Да так нежно, что Лазареву захотелось бросить все дела на сегодня.

— Извини, но сегодня я уже никак не успеваю. У меня еще встречи до самой ночи. Я ведь завтра выходной себе взял, по известной тебе причине.

— Спасибо, Володюшка! Я завтра тебе после школы Диму завезу, он уже не терпит, говорит, что ему надо какую-то миссию на «Майнкрафте» пройти. Только ты ж помнишь?

— Да-да, — покорно сказал «Володюшка». — Отгонять от «икс-бокса» и никаких пицц! Только бургеры!

— Кам ооооон, — протянула Таня, всегда любящая вставлять английские фразы в русскую речь.

— Шучу-шучу, моя родненькая, купил для вас красной икорочки, как он любит. Сейчас запасусь белым хлебом и маслицем в честь такого дела.

Танюша куда-то в сторону сообщила о красной икре, после чего издали раздались радостные детские крики.

Лазарев познакомился с Таней и ее малышом чуть больше трех лет назад, но уже не мог представить жизни без них. В его судьбе было немало женщин, но как только он встретил Танечку, все остальные враз померкли. Молодая амбициозная бизнесвумен, Татьяна долгие годы пробивалась на вершину корпоративной лестницы в финансовом бизнесе и осуществила свою давнюю мечту детства: свалить любой ценой с опостылевшей ей Украины, пристроившись на менеджерскую позицию в гаагской штаб-квартире международной финансовой корпорации.

Они сошлись сразу. Еще бы им не сойтись — оба бывшие дончане, оба были вечно заняты, выкраивая время друг для друга, оба имели родственников в одном и том же городе, у обоих были одинаковые традиции и привычки. Да и к тому же оба любили теннис, который их, собственно, и познакомил. Как оказалось, в детстве у них были даже одни и те же донецкие тренеры (или как говорила Таня, тренера). Правда, Лазарев был постарше и они не пересекались вместе. Но вспомнить им было кого. Владимир не стал профессионалом, но поигрывал очень даже неплохо, а Танюша по молодости лет даже входила в какие-то рейтинги, была первой по Украине в своей возрастной категории. Так что партнерами они стали неплохими. В те редкие времена, когда оба находили время «постукать» (Танин термин), вокруг их корта вечно собиралась публика, с открытыми ртами глядя на игру двух «профи». Конечно, Владимир практически всегда проигрывал: во-первых, он и играл похуже; во-вторых, он не был настолько азартным, как его партнерша, и всегда милостиво уступал ей, когда она при явном его попадании в корт показывала пальцами «вооот такой аут». Как тут было не уступить?

«Контора», конечно, была не в восторге от их романа. Там долго подозревали Таню в работе на СБУ, устраивали различные проверки. Но поняв, что она не является «засланным казачком», оставили ее в покое, даже найдя определенные плюсы: Танюша действительно быстро продвигалась по карьерной лестнице в финансовом бизнесе, и ее информация в ближайшем будущем могла очень пригодиться. Владимир не спорил с такими доводами, хотя в глубине души понимал, что использовать любимую девушку в качестве источника информации ему не позволит совесть.

Лазарев и не заметил за мыслями о Тане, как уже был в Бинненхофе — внутреннем дворе голландского парламента, то есть на полпути к дому. На улице было не так жарко, как сутки назад, когда он улетал, можно даже сказать, довольно прохладно — всего градусов двадцать. Но рубашка под пиджаком и тяжестью сумки взмокла. Он понял, что надо бы принять душ с дороги. Значит, чтобы успеть все дела на сегодня, надо было поторопиться.

Еще минут через пять он прошел дворец Ноордайнде — рабочую резиденцию короля — и свернул на тихую боковую улочку, точнее, проулочек между увитой плющом стены королевского дворца и несколькими древними покосившимися 3-4-этажными домиками. Мощный наклонившийся ствол сирени создавал в этом проулке природную арку, которую так любили фотографировать изредка забредавшие сюда туристы.

Собственно, здесь Лазарев и жил последние десятилетия. Он обожал это место. Разведчик снял трехэтажный слегка покосившийся дом XVII века, находящийся практически внутри королевского дворца, еще в середине девяностых, когда начал зарабатывать первые более или менее приличные деньги. По тем временам ему казалось, что он платил бешеную аренду. Но дом ему сразу приглянулся буквально всем. От него дышало историей — как сказал хозяин, этот дом служил чем-то вроде гаража для королевской кареты, а затем был переоборудован под жилой. Немаловажным фактором был вопрос безопасности — российский разведчик практически жил под усиленной охраной королевской службы, наблюдавшей за этим участком буквально со всех сторон. Плюс удобное местоположение в самом центре города, прямо в Дворцовом парке, откуда каждый день доносились неимоверно красивые песни разнообразных птиц. Когда Лазарев мог себе позволить купить уже солидную виллу где-нибудь в элитных районах у моря, он выкупил именно этот домик. В принципе это не было тайной — информацию о собственнике дома легко можно было найти и в Интернете. Но разведчик решил не сообщать о покупке в Центр, где не очень приветствовали бы такой шаг. А зачем? Захотят — сами узнают, а если не захотят рыться — значит, оно им и не надо.

С момента въезда в дом Лазарев фактически ничего в нем не поменял — уж больно ему нравились древние зеркала, антикварная мебель и, конечно же, старый камин, переоборудованный под газ. Только где-то в начале 2000-х он вместо дворика с задней стороны дома пристроил себе современную спальню с удобной террасой на крыше, что стоило ему немалых денег и хороших отношений с соседями, засыпавшими его жалобами по поводу строительных работ.

В общем, Лазарев любил свой древний домик. И тем печальнее ему было осознавать, что, похоже, пришло время с ним расстаться. Он понимал, что надо уже съезжаться с Татьяной, к чему она была готова с самого начала. А для троих этого дома, вполне достаточного для него одного, было бы маловато. Ах нет, для четверых — как же можно забыть любимого кота Тани! Тот хоть и ревновал жутким образом Владимира к своей хозяйке, но оставить его никак нельзя было.

Приняв душ, Лазарев быстренько пробежал новости на айпаде и, несмотря на вечернее время, пошел выпить кофе. Иначе он совсем уж заснул бы. Однако кофейный аппарат привычно забарахлил, отказываясь пролить хотя бы каплю живительного напитка. Владимир чертыхнулся, с завистью вспоминая безотказную кофейную машину не менее безотказной Анжелы. С пятой попытки, угробив массу отборных кофейных зерен, он все-таки нацедил себе полчашки эспрессо, включил телевизор и снова углубился в чтение последних новостей и написание срочных мейлов.

На несколько минут его оторвал звонок Макса:

— Привет! Как долетел? Как Солнечный префект?

— Долетел, спасибо. По префекту я уже скинул информацию в Москву, ты — в копии. Вопрос решен. Точнее, решится, когда мы профинансируем детские площадки для их предвыборных нужд. Само собой, через какой-то частный как бы предвыборный фонд.

Макс тяжело вздохнул, но в конце концов он понимал цену вопроса. Бизнес-партнер Лазарева имел уже немалый опыт работы с российскими чиновниками и бизнесменами, хорошо разбираясь, как делается бизнес там. Сам он русского и не думал учить, а со своим начальником всегда общался по-английски. Лазарев приехал в Нидерланды, прекрасно зная голландский язык, даже несколько его диалектов — подготовили его очень хорошо. Но в интернациональной Гааге ему вполне хватало английского, поэтому он многие годы прикидывался не понимающим голландский. И это было порой очень удобно — Лазарев часто пользовался этим в компании голландцев, не догадывавшихся, что их собеседник внимательно вникает в смысл их переговоров. Но в конце концов надо было получать гражданство — так что поневоле пришлось «учить» голландский язык снова, на этот раз ломаный. Однако с Максом по привычке они так и продолжали англоязычные беседы.

— Владимир, я все-таки серьезно хочу поговорить о необходимости взять кредит под закупку дополнительной нефти и доли в роттердамском нефтехранилище. Ты все отмахиваешься, но мы можем упустить момент, — по голосу Макса чувствовалось, что он настроен решительно, то есть на этот раз надо было расставить точки над «і». — Пойми, нефть сейчас на низшей точке. Все нефтегазовые эксперты сходятся во мнении, что ниже ста долларов за баррель она не упадет, а дальше будет только расти. Мы сейчас можем воспользоваться столь низкой ценой, а спустя несколько месяцев неплохо на этом заработать.

— Все? — после небольшой паузы уточнил Лазарев. — Макс, я тебя прошу, не слушай ты этих нефтегазовых экспертов. Ты помнишь, как они все (то есть поголовно все!) в один голос твердили на пиках цен, что нефть уже не будет падать никогда! И в 2008-м она буквально на глазах обвалилась со ста сорока до тридцати долларов! Помнишь, в какой заднице мы могли бы оказаться тогда, доверившись этим, прости господи, экспертам, если бы цены потом не отыграли назад? Я думал, ты с тех пор понял цену всем этим экспертам и аналитикам…

— Да, но…

— Погоди-погоди, я еще не закончил… Я для себя с тех пор сформулировал одно правило: послушай нефтяного эксперта — и сделай все с точностью до наоборот. Макс, когда ты уже поймешь, что нефть и газ давно уже перестали быть экономической категорией? Это — чистой воды политика. Точнее — грязной воды. А уж поверь, в политических и геополитических раскладах я разбираюсь лучше и тебя и твоих экспертов вместе взятых. Нефть будет еще падать, попомни мои слова. Особенно когда заработают санкции против России.

— Ты думаешь, они все-таки будут?

— Завтра увидишь. Всенепременно.

— Но ведь это ударит и по нам!

— Так а я тебе о чем! Нам сейчас нужно заботиться не о расширении бизнеса, не о кредитах, а о том, как бы самим не оказаться под санкциями. А ты мне предлагаешь взять деньги в долг под личные гарантии да еще вложиться в терминал, который строит российский олигарх, который завтра тоже может оказаться в «черном списке». Погоди немного, забудь о расширении, повремени с наполеоновскими планами, закрепись на завоеванных позициях, окопайся и жди, как будут дальше развиваться события.

— Погоди, как это мы можем оказаться под санкциями? — голос Макса звучал обескураженно. — Мы ведь не российская компания, а голландская.

— Да, но торгуем-то российской нефтью и российским оборудованием! Кроме того, ты что же, думаешь, Москва будет в сторонке наблюдать за происходящим и не будет вводить санкции в ответ?

— Но ты-то решишь все проблемы в Москве?

— Это же может не от меня зависеть. Если начнутся секторальные санкции и правила будут устанавливаться для целых секторов бизнеса, то исключений не будет. Но повторюсь, если Запад в итоге решит ввести эмбарго или ограничения на российские нефть и газ, то мы пострадаем в любом случае, вне зависимости от связей и лоббизма. А ты мне предлагаешь сейчас кредиты брать!

Макс был явно недоволен итогами беседы, но перечить начальнику не стал, понимая бесполезность этой затеи. Голландец был незаменим в вопросах принятия каждодневных решений, но стратегия развития компании была по-прежнему делом исключительно Лазарева.

Нестерпимо хотелось спать. Он с досадой глянул на кофейный аппарат и махнул рукой — жаль было времени на то, чтобы снова возиться с ним. В холодильнике было пусто, если не считать привезенных из Москвы банок с икрой. Ни свежего хлеба, ни масла для икры. Он вспомнил, что обещал Тане купить все это, но бежать в магазин тоже не хотелось — завтра с утра все купит, до приезда Димаси из школы.

Порывшись в шкафу, Лазарев нашел банку какой-то тушенки. Срок годности вроде бы был еще нормальным. Владимир давно уже отказался есть подобным образом «на скорую руку». Мало того, познакомившись с Татьяной, он вдруг открыл в себе доселе дремавший талант кулинара — он находил настоящее удовольствие в том, чтобы лакомить свою девушку и особенно Диму, любителя вкусно покушать. И всегда старался находить свободное время, чтобы приготовить им чего-нибудь «такого этакого». Но, во-первых, сегодня не было времени на кулинарию, а во-вторых, надо признаться, никакого удовольствия от приготовления пищи для себя он не испытывал, делал это исключительно ради того, чтобы побаловать родных ему людей.

Пока открывал банку и жадно ел тушенку, закусывая ее макеевским маханом, услышал краем уха по телевизору новость о том, что король с королевой готовятся к юбилею свадьбы. Машинально отметил для себя, что надо бы уточнить дату — обычно праздничные мероприятия во дворце сопровождались перекрытием единственной дороги, ведущей к его дому. Поэтому желательно было знать заранее график этих перекрытий, дабы не встрять.

И вдруг его мысли как будто бы споткнулись сами о себя: «Постой, как юбилей! Какой юбилей!» Лазарев отчетливо помнил день свадьбы короля (тогда еще, разумеется, наследного принца). Это наверняка была зима! Он помнил пятиметровый свадебный шлейф будущей принцессы, который все время поправляли довольно тепло одетые дамы в красном. Да, в Амстердаме тогда был яркий солнечный день, но это точно был то ли январь, то ли февраль! Какой же год это был? 2001-й? 2002-й? Ну да, точно было начало 2000-х. Какой же юбилей, да еще и летом? Не настолько ж он впал в старческий склероз!

Конец ознакомительного фрагмента.