Жаркое лето сорок второго

Владимир Панин, 2020

Отгремели бои советского контрнаступления под Москвой, так и не приведшего к коренному перелому в войне с Германией. Каждая из противоборствующих сторон намерена взять реванш за свои зимние неудачи и поставить победную точку летом 1942 года. Новый командующий войсками Крымского фронта Константин Рокоссовский получил приказ Ставки любой ценой удержать Керчь и снять блокаду с осажденного врагами Севастополя. Сможет ли Генерал Кинжал, как прозвали немцы молодого советского генерала за его мастерство в боях под Смоленском и Москвой, выполнить столь трудную задачу – вопрос, но он смело берется за её выполнение.

Глава II. «Охота на дроф». Расстановка фигур

Чем больше генерал Рокоссовский узнавал о положении дел на Крымском фронте, тем грустнее ему становилось от полученных знаний. Фронта, наподобие Западного фронта под командованием генерала армии Жукова, к которому он привык и с которым сроднился за четыре месяца боев, в Крыму не было.

Был командующий фронтом, безвылазно сидящий в Керчи, и были три армии, сильно потрепанные в предыдущих боях, прочно застрявшие на узком пространстве суши под названием Ак-Монайские позиции, что отделяли Керченский полуостров от остальной территории Крыма. А между ними в непрерывном движении находился заместитель наркома обороны товарищ Мехлис.

Будучи далеко не глупым человеком с обостренным чувством ответственности и различающий фальшь буквально по запаху, он не мог спокойно наблюдать за неудачами фронта, что преследовали его третий месяц подряд.

Успехи Красной Армии под Москвой и Ростовом-на-Дону наглядно говорили, что врага можно бить, бить успешно, и присланный в Крым в качестве толкача товарищ Мехлис изо всех сил старался оправдать доверие вождя.

Стремительно начавшееся наступление в Крыму имело хорошие шансы, чтобы к вышеперечисленным двум успешным контрнаступлениям добавить третье. Предпосылки к этому были, но медлительность и несогласованные действия сил десанта по преследованию противника привели к потере времени и возможности.

Не являясь военным человеком, армейский комиссар чувствовал, что силы врага ограничены, что его солдаты напуганы и нужно ещё одно небольшое усилие для одержания полной победы. Всего одно верное решение, и враг будет вынужден оставить Крым, но как Мехлис ни старался, ключ, что открывал немецкий замок, так и не был найден, хотя все время был под рукой.

После падения Феодосии панические настроения в союзных немцам румынских войсках были так сильны, что Манштейн был вынужден отправлять для их укрепления своих солдат и офицеров. Один немецкий солдат командовал десятью румынскими солдатами, унтер-офицеры командовали взводами, а младшие офицеры — ротами и батальонами. Одновременно с этим среди самих немцев была проведена суровая воспитательная работа, и в первую очередь она коснулась офицеров. Под угрозой смертной казни было запрещено оставлять позиции без приказа командования, и судьба генералов Шпонека и Гимера, отданных под суд и приговоренных к расстрелу, была очень наглядным примером.

Решительной рукой Манштейн навел железный порядок, и когда, получив подкрепление, Козлов попытался прорваться к Симферополю и Джанкою, у него ничего не получилось. Убыль солдат и офицеров была огромна. Чтобы спасти положение, Манштейн отправил на фронт всех солдат из нестроевых подразделений и офицеров штаба.

Будь управление войсками более организованно, блистательный стратег и лучший ум германской мысли попал бы в окружение, но, к сожалению, этого не случилось. Авиационная поддержка была слабой, артиллеристы плохо координировали свою работу с запросами пехоты, а она, в свою очередь, не поддерживала действий танков. Благодаря этому часть огневых точек и опорные пункт обороны противника не были подавлены. Не имевшие поддержки танки, большей частью легкие, после прорыва передовой линии обороны оказывались легкой добычей противотанковых батарей, зенитных орудий и вооруженных гранатами солдат. Поэтому они несли неоправданные потери и отходили, а когда в бой вступала сама пехота, её останавливали при помощи пулеметов и заградительного огня из пушек и минометов.

Сумей комфронта отладить их совместные действия, и фронт был бы обязательно прорван. По своим силам Крымский фронт превосходил противника, но Козлов не сумел этого сделать. Он руководил своими войсками из штаба фронта, покидая его исключительно по требованию Мехлиса или Ставки.

Не зная реальной обстановки и руководствуясь плохо проверенными данными, Козлов не сумел выполнить директиву Ставки по снятию блокады с Севастополя и освобождению Крыма от немцев. Объясняя свои неудачи малым числом гаубичной артиллерии, большими потерями в живой силе, упорным сопротивлением врага и наступившей весенней распутицей, он постоянно просил Сталина прислать ему ещё одну дивизию или бригаду, которая непременно сломает хребет «фашистскому зверю» Манштейну.

Возможно, генерал-лейтенант Козлов со временем и стал бы неплохим полководцем, наберись он боевого опыта в более спокойной обстановке, где не было ни Манштейна, ни Мехлиса. Ведь не за красивые глаза он стал генерал-лейтенантом и комфронта.

Но увы. Весною сорок второго он был в Крыму, где на него с одной стороны давил немецкий генерал-полковник пехоты, с другой — советский армейский комиссар 1-го ранга, и вкупе к этому Ставка в лице несносного Сталина требовала отчета об использовании предоставленных ему сил и средств. Ну как не загрустить военному человеку.

Известие о своем снятии с поста командующего фронта Козлов встретил со смешанными чувствами. С одной стороны, его терзала обида из-за снятия с поста, когда до победы над грозным Манштейном оставался шаг-другой. С другой стороны, он был сильно рад, что избавляется от общества Мехлиса, которого он больше боялся, чем ненавидел.

«Посмотрим, на сколько этого поляка хватит, прежде чем Мехлис его сломает», — зло думал генерал, готовясь сдать дела новому комфронта. В том, что конфликт между ним и Мехлисом обязательно произойдет, никто из работников штаба не сомневался. Представитель Ставки не мог обойтись без советов и нравоучений, но умница Рокоссовский сразу по прибытии сумел направить кипучую энергию заместителя наркома в созидательное русло. Встретившись с Мехлисом на аэродроме, Рокоссовский сразу заявил, что приехал сюда наступать. Что чем быстрее это произойдет, тем лучше, и будет рад принять со стороны товарища армейского комиссара любую помощь, но сначала он хотел бы осмотреться и вникнуть в положение.

Одним словом, он сказал то, что и хотел услышать от него Мехлис. Однако там же, на аэродроме, Рокоссовский показал представителю Ставки зубы. Представляя замнаркому группу прибывших с ним военных во главе с генералом Малининым, он обозначил его как нового начальника штаба фронта. В ответ Мехлис стал усиленно расхваливать нынешнего начштаба генерала Вечного, но комфронта остался при своем мнении. Ничуть не сомневаясь в способностях генерала Вечного, он заявил, что для быстроты дела будет лучше, если он не будет тратить драгоценное время на притирку характеров и начнет работать с теми, кого хорошо знает.

Видя настойчивость Рокоссовского и помня содержание телеграммы Сталина, Мехлис не стал спорить с генералом в этом вопросе, справедливо полагая, что последнее слово в этом вопросе он всегда сможет оставить за собой. Впрочем, эта размолвка быстро им забылась, поскольку уже через минуту армкомиссар был приятно удивлен. На вопрос, что он собирается делать, Рокоссовский сказал, что намерен принять дела у Козлова, доложить об этом в Ставку и засветло выехать в расположение 51-й армии генерала Львова, так как именно ей предстоит нанести главный удар в предстоящем наступлении.

То, что вновь прибывший командующий не только неплохо ориентируется в обстановке Крымского фронта, но и сам, без всякого давления рвется на передовую, серьезно повысило генерала в глазах Мехлиса. Он тут же предложил комфронта помощь и сопровождение его в поездке, и его предложение было с благодарностью принято.

Передача дел произошла буднично, сухо, без каких-либо эмоций. Козлов ожидал, что Рокоссовский будет его расспрашивать, интересоваться, но тот лишь поблагодарил за работу, пожелал успехов на новом месте службы и с головой ушел в работу.

Представив штабным их нового начальника генерала Малинина, Рокоссовский оставил всю прибывшую с ним команду в Керчи и отбыл в 51-ю армию, взяв с собой одного лишь генерал-майора Казакова.

— Не будем подвергать немцев соблазну одним ударом уничтожить новое руководство Крымского фронта, — пошутил генерал, объясняя свои действия Мехлису, привыкшему передвигаться по передовой с большой свитой.

— Вы боитесь немцев? — немедленно поинтересовался Лев Захарович, для которого нахождение в ста метрах от передовой, когда можно было приблизиться на пятьдесят метров, было признаком трусости.

— Нет, — честно признался комиссару Рокоссовский, за плечами которого были два года внутренней тюрьмы НКВД, — просто я хочу выполнить обещание, данное мною товарищу Сталину, и разбить подлеца Манштейна.

Против такого поворота армкомиссар ничего не мог возразить, и тема трусости развития не получила. К тому же Рокоссовский попросил его дать характеристику командующим крымскими армиями, и Мехлис с удовольствием занялся этим делом.

Ни один из трех командующих армиями, по мнению Мехлиса, не соответствовал занимаемой должности. Генералы Черняк и Колганов, по мнению посланца Сталина, совершенно не понимали сущность современной войны, а генерал Львов проявлял излишнюю осторожность во время наступления.

Зная от генерала Северцева, что лежал вместе с Рокоссовским в госпитале, об особенностях характера Мехлиса, Константин Константинович не стал спорить с собеседником или пытаться заступиться за своих армейских собратьев. То, что он увидел за двое суток пребывания на передовой, глубоко потрясло генерала. Огромное количество войск было бессмысленно и бездумно напихано вдоль всей короткой полосы Крымского фронта, одним единым толстым поясом. Без четкого разделения на передовые и главные рубежи обороны, без всякого намека на запасные рубежи обороны. Почти все соединения располагались совершенно открыто, без должного зенитного прикрытия, словно показывая временность своего положения на этом участке фронте и готовность идти вперед, вперед и вперед.

Эту неприглядную картину ещё больше усугубляло то, что изготовившиеся к штурму войска находились в зоне поражения артиллерией противника. Для разгрома скопившихся вдоль фронта частей немецким артиллеристам не нужно было менять позиции и подтягивать свои пушки к передовой. Будь такое положение войск при обороне Москвы, то столицу бы точно не удалось отстоять, и Новый год советскому командованию пришлось бы встречать где-нибудь под Казанью или Горьким.

Ничуть не порадовали генерала и те дивизии, что теперь находились в его подчинении. Около половины сил фронта составляли дивизии, сформированные в Закавказье, по национальному признаку. Грузинские, армянские, азербайджанские, сформированные ещё в двадцатых годах, они мало в чем изменились, хотя после переформирования в 1936 году получили армейские дивизионные номера.

Главная проблема этих соединений заключалось не в плохой воинской подготовке или низкой дисциплине, нет, славные дети гордого Кавказа были готовы драться за свою советскую Родину, главная трудность крылась в языке. Так, 396-я дивизия в своем составе имела 553 русских, 10 185 армян, азербайджанцев и грузин. Из них более двух третей плохо или совсем не понимали русский язык, на котором отдавались команды и происходило общение с другими военными соединениями фронта.

Столкнувшись с этой проблемой ещё в начале февральского наступления, Мехлис забросал Москву просьбами срочно прислать 15 тысяч «славянского» пополнения, но просьба заместителя наркома была трудновыполнима. Ставка смогла перебросить в Крым лишь одну дивизию, сформированную на Кубани, и на этом процесс встал, ибо некем было заменить. Фронты пытались наступать вдоль всей линии советско-германского противостояния, и перебросить требуемую Мехлисом замену было не так-то просто.

Основные так называемые «славянские» дивизии находились в расположении армии генерала Львова, что нависла над левым флангом немецкой группировки. Это было удачное место для наступления, но после спешной замены стоявших там румынских соединений прибывшей в Крым по личному распоряжению Гитлера 28-й егерской дивизией Манштейну удалось стабилизировать фронт.

В двух других армиях Крымского фронта соотношение «славян» и «кавказцев» было неравномерно. Занимавшая центр фронта 47-я армия генерала Колганова имела соотношение примерно пятьдесят на пятьдесят, тогда как в 44-й армии генерала Черняка «туземные части» составляли почти две трети.

Не улучшил настроение генерала Рокоссовского и осмотр танковых бригад и батальонов, входящих в состав фронта. После неудачного наступления в феврале и марте в исправном состоянии в них имелось всего пятьдесят восемь машин, из которых КВ и Т-34 было всего девять машин, а остальные были легкими танками типа Т-60 и Т-26.

Благодаря нахрапистости и высокому положению Мехлиса, танковые войска фронта тонкой струйкой, но все же начали пополняться боевыми машинами. В их числе были и средние и тяжелые танки, но даже этот факт не восполнял понесенные фронтом потери.

Когда же Рокоссовский поинтересовался состоянием авиации фронта, то узнал, что из шестнадцати авиационных соединений, подчиненных фронту, лишь только семь базируются в Крыму. Остальные находились на аэродромах Кубани, из-за чего время их нахождения в воздухе, над местом боевых действий, было сильно сокращено.

В общем, увиденная им картина, что называется вживую, а не на бумаге, не сильно обрадовала молодого генерала, а если быть точным, то совсем не порадовала. Однако пройдя через горнило горьких сражений под Ровно, Смоленском, Вязьмой и Москвой, Рокоссовский не собирался опускать руки и прятаться за причины. Ещё в первый день своей поездки на передовую он брал на карандаш выявленные недостатки и обдумывал способы их устранения.

Сразу после ознакомления возвращаясь на машине, он вместе с Казаковым, что называется «прямо на коленке», набрасывал общий план своего доклада Сталину. Делалось это быстро и легко, благо Мехлис находился в другой легковушке, вместе со своими политработниками.

Верный своему комиссарскому призванию, он использовал приезд нового комфронта для проведения политической накачки комсостава и бойцов соединений. С одной стороны, приезд боевого генерала, героя обороны Москвы, присланного личным распоряжением Сталина, серьезно вдохновил рядовых и командиров, но с другой — отнимал и без того малое время, бывшее в распоряжении Рокоссовского.

Положение было довольно щекотливым, но генерал сумел из него выйти с малыми потерями. Согласившись на время стать «главным украшением стола», он поручил Казакову собрать нужные сведения, что тот с блеском и сделал.

Едва Рокоссовский переступил порог штаба фронта, как генерал Малинин, слегка волнуясь, доложил ему:

— Звонил товарищ Сталин. Он просил связаться с ним сразу по прибытии.

Спустившись в просторный подвал, где располагался главный узел связи, Рокоссовский был приятно удивлен. Вместо привычного аппарата Бодо, по которому из-за гарантии сохранения секретности большинство штабов фронта вели переговоры со Ставкой, на столе стояло несколько телефонов прямой связи со штабом Закавказского фронта, штабом Черноморского флота и, конечно, с Москвой. Присутствие заместителя наркома обороны обязывало.

— Здравствуйте товарищ Сталин, — приветствовал вождя Рокоссовский, едва связь с Верховным Главнокомандующим была налажена.

— Здравствуйте товарищ Рокоссовский. Вы уже приступили к командованию фронтом и вникли в курс дела? Товарищ Мехлис вам помог? — голос в трубке звучал приглушенно, но он не помешал комфронта уловить скрытый подтекст в этом вопросе.

— Да, товарищ Сталин. Лев Захарович оказал неоценимую помощь в скорейшем понимании проблем фронта, — заверил генерал, стараясь при этом не смотреть в сторону стоявшего рядом с ним Мехлиса. Зная взрывной характер представителя Ставки, он не хотел рисковать и быть неправильно понятым.

— Очень хорошо, — констатировал Сталин, — тогда скажите, когда вы намерены наступать? Манштейн опытный противник, и каждый лишний день, подаренный ему вами, сверх того, что ему уже подарил товарищ Козлов, может дорого стоит нашим войскам.

— Мы все это прекрасно понимаем и полностью согласны. Я вижу главной задачей фронта только наступление, ибо оборона — это заведомый проигрыш, товарищ Сталин. По моему мнению, наступление возможно через две недели, не раньше, — твердо заявил Рокоссовский, краем глаза уловив какое-то движение со стороны Мехлиса, но не обратил на него никакого внимания. Он разговаривал со Ставкой, лично с товарищем Сталиным, и не нуждался ни в чьих советах и мнениях. Если представителю Ставки нужно высказать свое мнение, он свободно может сказать по параллельному аппарату.

— Две недели, — несколько недовольно протянул Сталин, — мы ожидали, что ваша раскачка займет неделю, максимум полторы.

— Вы просили меня говорить вам правду, товарищ Сталин, — напомнил собеседнику Рокоссовский, — поэтому я честно говорю — на сегодняшний день войска фронта к скорому наступлению не готовы. Нам необходимы две недели минимум, чтобы ликвидировать те недостатки, что выявлены мной и генералом Казаковым в ходе знакомства с армиями фронта.

— И что же вы такого выявили с генералом Казаковым? — глухо поинтересовалась трубка, и Рокоссовскому вновь показался скрытый подтекст в словах его собеседника. — Несоответствие дивизий их штатному расписанию и малое число артиллерии? Если это, то знайте, что ваш предшественник получил пятьдесят два миномета калибром 82 и 120 миллиметров, а также два дивизиона реактивных минометов.

— Нет, товарищ Сталин. В первую очередь мы собираемся к обозначенному сроку вернуть в строй находящиеся сейчас в ремонте танки, общим числом двадцать машин, и получить обещанные фронту двенадцать танков КВ и Т-34. Все это позволит создать крепкий танковый кулак, который так хорошо показал себя под Москвой. Очень надеемся успеть увеличить число базирующихся в Крыму авиаполков с шести до десяти. Без прочного и постоянного воздушного прикрытия наступление войск обречено на большие потери, мы это уже проходили. Также мы намерены изменить общее расположение войск, товарищ Сталин. Сейчас все силы фронта сосредоточены вдоль передовой так плотно и кучно, что достаточно одного массированного артналета или удара авиации, чтобы сорвать наступление… — Рокоссовский уверенным, неторопливым голосом перечислил все то, что они успели обсудить с Казаковым, и, закончив говорить, с затаенным сердцем стал ждать вердикта собеседника на свои слова.

Когда генерал закончил, трубка некоторое время молчала, и в этом молчании, в отсутствии грозного крика, он увидел для себя хороший знак.

— Это все, товарищ Рокоссовский?

— В общих чертах да, товарищ Сталин. Ещё бы хотелось успеть провести углубленную разведку передовой противника. Манштейн снял из района Киета румынские части и заменил их егерями. Учитывая ограниченность его сил, он наверняка переместил их в более спокойное место. Как солдаты, румыны крайне ненадежны и слабы, и мы хотим выяснить их месторасположение. Если это будет сделано, то, нанеся по ним отвлекающий удар, мы вынудим Манштейна начать рокировку и в этот момент ударим главными силами.

— Ваш замысел неплох, и его следует обязательно обсудить с маршалом Шапошниковым, но меня сейчас интересует другое. Вы действительно уверены, что к указанному вами сроку вы сможете устранить все перечисленные вами недостатки?

— Если Ставка утвердит предложенные нами сроки наступления, то мы приложим все силы, чтобы подготовить войска фронта к обозначенной дате.

В трубке вновь возникло непродолжительное молчание. Сталин обдумывал доводы своего выдвиженца, а затем спокойно и буднично произнес:

— Я думаю, Ставка и Генеральный Штаб дадут вам две недели на устранение выявленных вами недостатков, товарищ Рокоссовский. В том, что нельзя идти в наступление без сильного танкового кулака и воздушного прикрытия, мы полностью согласны. Но почему вы не просите дополнительных сил? Ваш предшественник и товарищ Мехлис всегда просили подкрепление, а вы молчите, или вы считаете, что у вас их в избытке? — с хитринкой поинтересовался вождь.

— Сил вполне хватает. Надо только их правильно распределить, и по этому поводу мы намерены произвести определенные действия. Манштейн — умный противник. Он не исключает возможность нового наступления и, скорее всего, ждет его. Чтобы ввести его в заблуждение относительно наших наступательных планов, мы предлагаем произвести имитацию перехода к обороне. Отвести часть войск от переднего края к Турецкому валу и начать рытье траншей и окопов. Воздушная разведка противника обязательно заметит эти действия, а перед самым началом наступления мы вернем войска на передовую, благо расстояние здесь небольшое.

Слова Рокоссовского об обмане противника и скрытом перемещении войск очень понравились Сталину. Он лично курировал секретность сосредоточения свежих армий под Москвой, чье появление оказалось совершенной неожиданностью для немцев и стало решающим фактором в успешном контрнаступлении. Примерно та же картина была и под Ростовом, и Сталин был рад развитию этого опыта.

— Вы извлекли неплохие уроки из нашего контрнаступления под Москвой, товарищ Рокоссовский. Скрытность действий и умелое введение врага в заблуждение — это половина успеха предстоящего дела. Направьте все ваши соображения относительно подготовки предстоящего наступления в Ставку маршалу Шапошникову. Мы постараемся максимально помочь вам правильно его организовать.

— Спасибо за помощь и доверие, товарищ Сталин. Я сегодня же вышлю в Москву наши планы, — заверил Верховного генерал.

— Всегда рады помочь, товарищ Рокоссовский. Есть какие-либо просьбы?

— Да, товарищ Сталин. Если можно, я бы хотел оставить в Крыму генерала Козлова.

— Вот как? — удивился Верховный. — И в качестве кого вы хотите его использовать?

— Пока трудно сказать. Возможно, в качестве командующего армией.

— Хорошо, Ставка рассмотрит вашу просьбу. Что-нибудь ещё?

— Нет, — коротко обрубил комфронта.

— В таком случае успехов вам и вашей команде. Держите нас в курсе всех ваших событий и плотно контактируйте с товарищем Мехлисом.

— Обязательно, товарищ Сталин. До свидания, — Рокоссовский положил трубку и машинально стер со лба густой пот. Разговор с Верховным дался ему нелегко.

— Прежде чем вы отправите свои предложения в Москву, я намерен с ними ознакомиться, товарищ командующий фронтом, — недовольным голосом произнес Мехлис, обиженный тем, что Рокоссовский не согласовал свои намерения с ним.

— Обязательно, товарищ заместитель наркома. Я только что хотел просить вас об этом, но вы меня опередили. Михаил Сергеевич, — обратился комфронта к Малинину, — прикажите принести в кабинет карту и чаю, и начнем работу.

— Вы действительно хотите использовать в работе генерала Козлова? — спросил Мехлис, подозревая в намерении Рокоссовского хитрый подвох.

— Если вы, Лев Захарович, против, скажите. Я отзову свою просьбу в Ставку, но мне кажется, что генералу Козлову следует дать шанс проявить себя в деле.

— Но почему здесь? Москва наверняка нашла бы ему дело.

— Генерал Козлов худо-бедно, но знаком с местными условиями. Он не справился на посту командующего фронтом, но на посту командарма или его зама его можно использовать. Например, вместо Черняка, — предложил Рокоссовский, но его слова не нашли отклика со стороны Мехлиса.

— Лично я против использования Козлова на посту командарма, но не стану настаивать на этом перед Ставкой. Совместная работа командно-политических составляющих фронта для меня важнее личного, — многозначительно произнес Мехлис, ожидая ответного хода со стороны комфронта, и он без замедления последовал.

— Я полностью с вами согласен, товарищ заместитель наркома. Идемте работать? — учтиво уточнил Рокоссовский, и Мехлис удовлетворенно кивнул головой.

— Идемте.

К скорому наступлению в Крыму готовился не только вновь назначенный на пост командующего Крымским фронтом генерал Рокоссовский. По ту сторону фронта генерал-полковник Манштейн готовил свою наступательную операцию под хитрым названием «Охота на дроф».

Примерно в то же время, что и Рокоссовский, командующий 11-й армией обсуждал цели и задачи предстоящей операции с генерал-лейтенантом Фреттером-Пико. В целях недопущения утечки информации на сторону командир румынского корпуса Флоря Митранеску приглашен не был.

Шел апрель, наступала пора подготовки и исполнения плана «Блау», плана вторжения немецких войск на Кавказ и выхода к Волге. Намечалось новое широкомасштабное наступление на восток, и Гитлер спешил обеспечить спокойствие своему правому флангу.

Несколько дней назад Манштейн получил приказ из ставки Гитлера о скорейшем очищении Крыма от вражеских войск.

— Значит, вы категорически отказываетесь наносить удар во фланг 51-й армии русских, господин генерал-полковник? Конфигурация линии фронта очень благоприятствует этому. Один хороший удар, и мы сможем отсечь главные силы русских от остальных их войск, чтобы затем уничтожить, — допытывался у командующего Пико.

— Идея прекрасная, но не следует забывать о цене, которую придется заплатить ради её реализации. На этом выступе сосредоточено почти две трети всех русских войск, находящихся в Крыму, и именно здесь они ждут нашего удара. Здесь их танки и противотанковая артиллерия, здесь их лучшие силы, тогда как на юге, согласно данным разведки, фронт держат исключительно «туземные» части. Укрывшись за мощным противотанковым рвом, они совершенно не ждут удара в этом направлении. Подобно французам, искренне верившим в неприступность укреплений линии Мажино, русские считают свой левый фланг в полной безопасности.

— Недавно я осматривал укрепления рва и могу твердо заявить, что за один день, при всех самых благоприятных условиях, мы не сможем прорвать его.

— Совершенно с вами согласен, генерал. Поэтому мы должны убедить противника, что главный удар мы будем наносить на севере, а все наши действия на юге — это отвлекающий маневр. Чем сильнее мы вобьем эту мысль в голову противника при помощи многочисленных ложных батарей и радиопереговоров, тем будет легче действовать нашим саперам при штурме русских позиций.

— Кстати, у русских появился новый командующий фронтом, какой-то генерал Рокоссовский. Наверняка новый любимчик Сталина типа генерала Еременко, которого Гейнц Гудериан раскатал впух и впрах своими «роликами» в августе прошлого года, — радостно вспомнил былые времена генерал Фреттер-Пико. — Вам что-нибудь известно об этом спасителе Крыма?

— Фон Бок действительно разбил его армию под Вязьмой, но затем Рокоссовский неплохо показал себя при обороне Москвы. Видимо, настолько хорошо, что сам Сталин, несмотря на его явно польское происхождение, назначил его командующим войсками фронта. Я уже сделал на него запрос в абвер, но результатов пока нет.

— Каким бы гением он ни был, справиться с евреем Мехлисом он точно не сможет, — хохотнул Пико. — Сдавшийся в плен капитан Березин очень красочно описывал на допросах страх, который испытывают русские военные перед посланником Сталина, что мне даже стало жалко их.

— Да, пока в Крыму присутствует этот фанатик, полностью лишенный способности разбираться в специфике управления войсками, я полностью спокоен за успех предстоящей операции, — согласился с собеседником Манштейн. — Его напористость свяжет руки любому русскому генералу, но если этого не случится, то у русских вряд ли хватит сил противостоять натиску 4-го воздушного флота фон Рихтгофена.

Манштейн с любовью постучал карандашом по одной из отметок на карте.

— Совместным ударом с артиллерией наши асы основательно перемешают все это русское болото, и пока они будут приходить в себя, восстанавливать связь и налаживать порядок в войсках, уже будет поздно. 22-я танковая дивизия генерал-лейтенанта фон Апеля выйдет на оперативный простор и двинется на Керчь. Местная степь — прекрасное место для танкового броска. Единственное место, где танкисты могут споткнуться — Турецкий вал, но мы уже приготовили противоядие на этот случай в виде воздушного десанта.

Удовлетворенный созданной им картиной, Манштейн закурил и снисходительно посмотрел на собеседника, ожидая его сдержанной критики.

— Вы так уверены в пробивной силе танков фон Апеля, хотя их основу составляют трофейные чешские и французские легкие танки. Для русских КВ и Т-34 они представляют собой легкую цель, — осторожно уточнил Пико, но Манштейн только усмехнулся в ответ.

— Не стоит прибедняться. Двадцать с небольшим средних танков с 24-калиберным 75-миллиметровым орудием — это далеко не пустяк в любом бою. К тому же, согласно данным разведки, все русские бригады находятся на северном фасе русской обороны и наверняка не успеют перехватить наши танки. А что касается чешских танков, то их орудия смогут взломать любую пехотную оборону врага, при правильном применении.

— Да, несмотря на успехи русских войск под Москвой и Ростовом, танкобоязнь среди их солдат не изжита. Допросы тех русских военных, что согласились сотрудничать с нами, об этом очень наглядно говорят, — согласился с командующим Фреттер-Пико.

— Если все пройдет так, как мы планируем, и весенняя погода не преподнесет нам неприятных сюрпризов, то русские получат мат в два хода. Вся операция займет времени около двух недель, не больше, — подчеркнул Манштейн. — После чего мы полностью переключимся на решение проблемы Севастополя.

— Морская крепость русских — очень крепкий орех, господин генерал, и для него нужны очень крепкие щипцы, — со вздохом произнес командующий 30-м армейским корпусом, чьи солдаты уже дважды обжигались на этом каленом орешке.

— Если, говоря о щипцах, вы подразумевали подкрепление, то скажу прямо — его не будет. Все, что Берлин мог дать нам, он уже дал в феврале. Единственную помощь, которую мне удалось получить у фюрера, это его согласие на переброску под Севастополь сверхмощных осадных орудий «Дора». Очень надеюсь, что они смогут заткнуть рот батареям фортов «Максим Горький», что сорвали оба наших прошлогодних штурма.

— А что авиация?

— Фюрер согласен оставить в нашем распоряжении флот Рихтгофена только до начала июля, после чего он перебрасывается под Ростов. Там ожидается большое наступление, и фюреру будет нужна его ударная сила на берегах Дона и Волги. Поэтому в нашем распоряжении меньше трех месяцев, чтобы совместными силами расколоть русские орехи и сделать Крым полностью немецким.

— Я очень сомневаюсь, господин генерал-полковник, что даже при помощи «Доры» и асов Рихтгофена мы сможем в столь короткий срок овладеть такой крепостью, как Севастополь. Даже если мы сбросим русских в море у Керчи и навалимся на Севастополь всеми своими силами, нам все равно будут нужны свежие подкрепления, — убежденно заявил генерал, и Манштейн был вынужден согласиться с ним.

— Давайте сначала разберемся с Рокоссовским, а затем приступим к «Лову осетра». После одержанного успеха у командования всегда легче просить подкрепление, чем клянчить его после неудачи.

— Вы совершенно правы. Голос победителя убедительнее звучит, чем голос неудачника, — поддержал командующего Пико, и генералы занялись обсуждением деталей предстоящей операции.