Гураны. Исчезающее племя

Владимир Рукосуев

По моей классификации принадлежность к племени гуранов можно присваивать только носителям определенной субкультуры.На первый взгляд это может показаться абсурдным и спорным. Я считаю, что гураном можно стать не только по рождению, но вследствие воспитания в среде с малолетства, если попадаешь в нее, как Маугли в стаю. А еще гураном можно перестать быть. Маугли пожил с людьми, перенял их привычки и перестал быть волком. Как паста. Выдавить из тюбика можно, а вернуть уже нельзя.

ГЛАВА 6. ИНТЕРЕСНОЕ КИНО

После нескольких месяцев обитания на квартире мы переехали в новый дом, предназначенный для специалистов, направленных на целину. Совсем другое дело! Это уже не угол в чужой избе, отгороженный ситцевой занавеской.

Дом стоял посреди пустыря, без забора и сеней, сразу с улицы входишь в помещение. Планировка простая, размерами примерно шесть метров на семь, организованная вокруг печки, сложенной почти посередине помещения. От входной двери до печки метра три. Справа и слева окна. С одной стороны между печкой и окном соорудили двухметровой ширины настил из досок, который отец называл нарами, мать полатями, а местные топчаном. Все правы. Назначение от этого не менялось. За печкой кровать родителей, отгороженная занавеской (куда без нее?), там же зыбка с родившейся осенью сестренкой.

Топчан сначала был моим, потом, по мере появления младших, я стал делить его с ними. Удобная вещь. Особенно пространство под ним, зимой там можно было возиться часами, никого не раздражая. Там же прятался от гнева взрослых, избегая наказания за проказы. На топчане спал. С одной стороны холодная наружная стена, зато с другой горячая печка. С вечера от нее отодвигался, к утру к ней прижимался. Справа от печки стол, две скамьи и две табуретки. Все как у людей.

Полку целинников прибыло. На постой к нам направили нового тракториста, Митю Пирожкова. Поставили ему кровать возле двери, завесив шторкой. Отец, уже признанный ударник труда, взял над ним опеку, тот не сводил с патрона глаз, очарованный его мастерством, повадками и брутальностью.

У отца был замечательный отзывчивый характер. Всегда готов для людей снять с себя последнюю рубаху, помочь в работе. Выполнял два плана на работе, в прошлом спортсмен, занимался боксом. Идеальный человек и кумир сельской молодежи. Пока трезвый.

Выпить же был готов с кем угодно, принципиально за свой счет. Поначалу это привлекало односельчан к новому поселенцу, потом стали остерегаться.

Ко времени появления Мити, отец уже поставил себя в коллективе и деревне. С ним старались не связываться, но деваться некуда — село, что подводная лодка.

Выпив, менялся поразительно. Общительность превращалась в диктаторскую назойливость, теперь он вполне мог на человеке последнюю рубаху порвать. Кто не хотел угощаться от его щедрот, рисковал на себе испытать боксерские навыки.

Загулы начинались с получки. Приходил домой развеселый, в приливе щедрости мог дать мне много денег. Мать потом их потихоньку забирала. Делал роскошные подарки. Однажды купил настоящие заводские лыжи. Я ими гордился до следующей получки. Сверстники катались на самодельных, вытесанных из клепок деревянных бочек.

Фаза эйфории проходила, дома становилось скучно, он шел в магазин, покупал водку, прихватывал всех, кто попался на глаза. Напивался с ними до фазы свирепости, бил их и шел домой с чувством исполненного долга. Зная его натуру, собутыльники стремились вовремя улизнуть. Иногда не удавалось никого побить. Деревня садилась в осаду, никто не отзывался, а потребность оставалась. Тогда плохо приходилось домашним. Сначала он громил посуду, уничтожал вещи. Лыжи изрубил топором, предварительно испытав их прочность на моей спине за то, что я дал на них кому-то покататься. Стал поднимать руку на мать, вечно беременную или с грудничком на руках. Я убегал, если это было днем или сидел, затаившись за печкой под нарами.

С появлением Мити стало спокойней. Теперь у отца был постоянный собутыльник и собеседник, вынужденный часами слушать пьяную галиматью. Рук при нем не распускал.

Их гусеничные трактора стояли прямо возле дома, забора не было и в помине. Там быстро образовался промасленный пятачок, на котором никогда не росла трава. Из окна я наблюдал как они утром, еще затемно, заводят на морозе технику. У отца был современный ДТ-54, а у Мити «НАТИ» времен коммуны. Зимой они возили на них сено и другие корма по стоянкам чабанов и гуртам крупного рогатого скота. В полной темноте перед окном разводили костер под металлической двухсотлитровой бочкой с маслом. Вода в это время грелась на печке в доме в двух молочных бидонах. Когда носили воду, в избу, то и дело, врывался с улицы морозный воздух, заставляющий зарываться под одеялом. Все обволакивало плотным потоком пара, сквозь который различались тени мужиков с ведрами снующих туда и обратно.

Однажды они прозевали и закрытая бочка, перегревшись, взлетела в воздух с оглушительным взрывом. Я видел, что вместе с бочкой в воздухе перевернулся квартирант и упал на разметанный взрывом костер. Окна в доме вылетели, чудом меня не порезав. Перепуганный отец подбежал к приседающему Митьке, стал его держать и уговаривать. Набросив на себя одежду, я выскочил на улицу. Со всех сторон бежали, разбуженные взрывом, люди. Митька истерически хохотал, никакие усилия отца не могли его остановить. Подбежал управляющий, врезал ему пару раз по лицу, тот замолчал, начал ощупывать себя, с ног до головы залитого горячим маслом.

— Первое средство при контузии человека в чувство приводить. На войне всегда так делали.

Митя обмяк, ноги перестали его держать, он опустился прямо на снег. Пришел кузнец, живущий недалеко, метрах в пятидесяти от нашего дома. Его разбудил взрыв и страшный удар в стену. Вырванное днище бочки долетев, врезалось в бревна дома сантиметров на двадцать, чуть не прорубив их насквозь. Окна завесили одеялами, пока достали стекло, дня три жили в темноте с забитыми войлоком проемами. Смеялись, говоря, что и в юрте пришлось пожить. Войлок был для нас беда и выручка. На полу, на постели под матрацами, на валенках, везде, где требуется изоляция и утепление. В доме воняло керосином. Электричества в селе еще не было, лампа горела круглые сутки.

На ферму привезли новое индийское кино. О нем уже все были наслышаны и с нетерпением ждали. Это известный фильм «Бродяга». В те времена выходной был один — воскресенье. Накануне дали получку. Ее отмечали второй день. До вечернего сеанса (а других не было) все взрослое население успело поднабраться «сучка» — водки из древесных опилок, которая больше походила на керосин или ацетон, потому что перегонялась из того же сырья, только дольше и степень очистки у нее выше. Побочным эффектом популярного из-за дешевизны напитка, помимо опьянения, было полное одурение. Немногочисленное население деревни к началу фильма сохранилось в зависимости от устойчивости организма. Многие выпали из обращения еще до обеда, кто-то в клуб пришел, но ничего не видел, мирно похрапывая на скамейке, некоторые покинули фильм, безвольно влекомые домочадцами, несмотря на захватывающие эпизоды,.

После фильма мы с матерью пошли домой, а отец с квартирантом остались в клубе догуливать.

Проснулся от громких голосов. За столом сидели в стельку пьяные мужики, раздетые до пояса. С вечера всегда хорошо протапливали печь, чтоб до утра изба не выстыла. Перед ними стояли бутылки, прямо на столе большой кусок мороженой квашеной капусты и сало. В руке отца небольшой кухонный нож, которым он ковырял мерзлую закуску. Мать позвала меня к себе за занавеску. Обычно миролюбивый с Митей, сейчас отец говорил угрожающим тоном. Называл себя Раджой, а Митю Джаггой. Видимо по сценарию Радж уже враждовал с Джаггой. Только он, почему-то говорил «Раджа». Я проваливался в сон, при громких криках просыпался. Мать попробовала урезонить «индусов», но получила в ответ такой рык, что сразу замолчала, к этому времени отец уже не раз срывал зло на семье.

В очередной раз проснулся, под крики Раджа, Джагги и матери. Мать прижала меня к себе, занавеска сорвана. Квартирант лежал на полу, отец, окончательно вошедший в роль Раджа, схватил нож и несколько раз полоснул им по животу Мити — Джагги. Стол и пол были в крови, Митя вскочил, согнувшись, зажимая руками раны, бросился на улицу. Сквозь пальцы капала кровь. Я, в истерике, повис на матери. Она укрыла меня одеялом, уговаривая.

Раджа с ножом в руке побежал за Джагги. Потом, ругаясь, вернулся, налил стакан водки и выпил. Лег на стол головой, лбом задел горячую лампу, смахнул ее со стола. В темноте звякнуло стекло, запахло керосином. Все тише повторяя, что он Раджа, так и заснул. Я, дрожа всем телом, прижимался к матери. Она успокаивала, говорила, чтоб не боялся, большой уже, через год в школу идти. Пригревшись, заснул.

На следующее утро проснулся, когда отец уже уехал на работу. Мать мыла пол, наводила порядок в доме. Мне сказала, чтоб никому не рассказывал, что произошло. Если будут спрашивать, говорить, что спал и ничего не видел. А то папку посадят, как потом жить будем.

Никто и не спрашивал. Митя, приползший к соседям с кишками в руках, сказал, что это он сам по неосторожности порезался. Всем пришлось поверить. Они остались с отцом друзьями. Только Митя переехал жить в другое место.

А индийский фильм всем очень понравился и его еще долго вспоминали. Я — всю жизнь, благодаря продолжению.