43-я зона

Владимир Томашов

Мир изменился. Редкое космическое явление вводит землю в хаос. «Нулевая полоса» – кромешная тьма уничтожает современную цивилизацию. Остатки выживших пытаются осваиваться в зонах. Наружу никто не выходит… Читайте «43-ю зону», ощутите себя на руинах будущего, руинах полных опасностей.

Это было хорошее время. Ты едешь в машине, из радио льется старое доброе ретро, под которое твои родители стоптали не одну пару модной обуви. На улице сыро, серо и зябко. Все куда-то спешат, а ты включаешь печку, подъезжаешь к закусочной типа Макдональдс и заказываешь себе крепкий, горячий кофе с картошечкой фри. Еще можно сырный бургер, если не слишком бьет по карману. Потом пристраиваешь где-нибудь свою железную карету, устраиваешься поудобней и спокойно, с аппетитом ешь. Снаружи суматоха и не уют, а ты закрываешься в своем мобильном кабинете и плевать на все.

— Построились! Построились!

Или если Морозко вдруг схватит всех за задницу и разрисует (очень красиво) светлые окна твоего дома. На столе дымится чай с лимоном, а на улице метель и страшно воет ветер. Дома тепло, хорошо. Мажешь свежий хлеб маслом и малиновым вареньем…

— Шевелитесь мухи сонные!

…кусаешь и присербываешь горячим чаем. Скоро придет твоя хорошая подружка и ее нужно будет отогреть после такой непогоды. Потом вы нарядите елку, зажжете гирлянды и, укрывшись пуховым одеялом, посмотрите какую-нибудь сказку.

— Давай! Давай! Становись!

Это было прекрасное время.

— По-порядку, пошли!

Это было в прошлой жизни.

— Рассчитайсь!

— Первый.

— Второй.

— Третий.

В прошлой жизни мы имели личные машины и дома, а свободное время могли проводить с удовольствием.

— Восьмой.

— Девятый.

— Десятый.

И мы могли ненавидеть те моменты, за которые сейчас бы отдали все на свете.

— Двадцать второй.

— Двадцать третий.

А чего стоит горячая ванна и крепкий сон.

— Сорок восьмой.

Нормальный, спокойный сон, которого не было целую вечность.

— Семьдесят восьмой.

Или жаренные на барбекю куриные лапки с хрустящей корочкой и свежим овощным салатом.

— Сто второй, расчет окончен.

Теперь мы живем по-другому и мечтаем о прошлом. Мечтаем и помним всякий раз, как делаем новый вдох.

Меня зовут Всеволод Зайцев и это 43-ья зона.

1

Главная городская больница, больше похожая на тюрьму, теперь служит убежищем для трех сотен человек. Наспех доделанный забор — добавили два метра шлакобетона — обнесли колючей проволокой и усеяли битым стеклом. Оконные проемы преградили неровными прутьями ржавой арматуры, накрест схваченной буграми электросварки.

Добротное советское железо толстыми воротами обозначает вход и выход, а крыша здания оказалась такой себе патрульной вышкой, где в каждом углу дежурит дядя с автоматом, так что граница на надежном замке.

Весь правый сектор первого этажа забит консервами и сухими гарнирами в герметичных пластиковых коробках. Нас уверяют, что крысы их не возьмут, к тому же там везде понатыканы ультразвуковые отпугиватели.

Две мощные ВЭС украшают эту угрюмую картину, до боли напоминая благополучный флюгер — детское творчество типа: «Сделай сам» или «Очумелые ручки».

Своя скважина здесь была пробита еще с тех пор, когда со спокойной душой было можно пускать пузыри в ванной или платить налоги, что примерно то же самое. Теперь никому не надо твоя потная треть зарплаты, а лишь тот самый пот, упавший с кроткой (обязательно) головы, ибо теперь твоя зарплата это крыша над головой, сухая вредная еда и люди-хаки с АКМ через плечо.

— Так, ласточки, еще раз повторяю, никто здесь никого не держит, так что если хотите показать свой характер — вперед за ворота, на вольные хлеба, так сказать. Скатертью дорожка. Мы вам даже сухпаек сложим. Ну а кому нужна пища и кров, кому нужна защита, тот пусть будет так любезен, шевелить батонами, когда ему говорят, ибо не за красивые глазки вы здесь казенную тушенку уминаете.

Человек в униформе и «Макаровым» на боку обвел всех взглядом и продолжил:

— Нам с вами выпала великая почесть — стать основателями новой жизни, но у нас может не хватить сил и на собственную, если не будем держаться вместе. Запасы еды не бесконечны, а наши метеорологи пока не прогнозируют осадки небесной манны. Так что не кривите рожи, мы все здесь в одной упряжке.

Конечно люди кривили рожи. Продавцы, пенсионеры, бизнесмены, работяги, студенты. Казалось бы, еще вчера они могли сладко потянуться в своей постельке, громко зевнуть, потом поджарить тосты и сварить кофе, а не слушать приказные вопли здорового бритоголового сержанта. Первые несколько дней всё выполнялось безропотно, но теперь все потихоньку стали приходить в себя, осваиваться и проявляться.

— Нам нужно вспахать землю и создать огород. Огурцы, картошка, капуста.

— А если свет опять пропадет? — спросил менеджер среднего звена Кирилл.

— А если свет пропадет не просто опять, а на совсем, на веки вечные, — ответил сержант. — Так что к черту огороды и кильку в томате. Устроим здесь прощальную оргию и пустим себе по пуле в лоб.

Послышался редкий, нервный смешок.

— Кто из вас корпел над кабачками с редисом, граждане пенсионеры?

— Я корпел. — Отличился пожилой человек в очках.

— Да все мы здесь, наверное, корпели, — отличился второй, выступая вперед. — Ну, я стариков имею ввиду, конечно.

— Все знаете что делать?

— Знаем.

— Разберемся.

— Знаем. — Перемешались уверенные голоса.

— Хорошо. Тогда сейчас дружно спускаемся вниз. Сержант Науменко выдаст лопаты и семена. Каждый плод закрепим за одним хозяином, который будет ухаживать за ним от начала до конца. Мне нужно шесть человек знающих толк в земледелии.

Из строя вышло чуть больше десятка стариков. Сержант одобрительно зашагал вдоль ряда людей, указывая на них планшетом и называя судьбоносный овощ. Так пожилой человек в очках оказался свеклой. Тот, что вызвался за ним — картошкой. Дальше последовали кабачки, морковка и лук, а единственная женщина из мужской компании стала огурцом.

— Десять человек остаются наводить порядок. Остальные за мной.

Определив счастливчиков, он повел большую дружную команду на воздух. Пока они спускались по бетонным ступенькам, его просто засыпали вопросами:

— Товарищ сержант, а когда майору дадут список фамилий?

— Товарищ Плетнев, а это точно, что наша зона последняя?

— Ради Бога спросите майора, может у него уже есть данные?!

— А где находится ближайшая зона?

— Неужели вы никого не потеряли?

Сержант Плетнев остановился и играя желваками уставился на все скопище.

— Послушайте, если бы майор обладал информацией, вы бы уже были в курсе, разве непонятно? Все здесь разлучились с родными и близкими, но нас почти три сотни и у каждого минимум двое разыскиваются, и все это надо передать в сорок два пункта. Как вы полагаете это быстро?

— Но неужели нас никто не ищет? Неужели только мы даем запрос?

— Женщина, у нас нет компьютеров с базой данных, чтобы все сошлось в секунду. Старенькая радиосвязь со статическими помехами, по которой нужно поломать язык и посадить голос, перечисляя тысячи фамилий. Сорок три зоны, помните? Терпение господа, терпение.

— Товарищ сержант, а кто-нибудь уже пробовал покидать зону?

— Так, все! — взревел Плетнев. — Прекратите балаган! Как только станет что-нибудь известно — я вам сообщу, а сейчас за работу. Нам нужны овощи.

Бывшая гардеробная теперь служила складом для рабочего инвентаря. Все здесь теперь стало складом. Здесь хранятся грабли и цапки, там оружие, там еда, вода, лекарства, одежда и всякий хлам, а в палатах, где когда-то лежали пациенты, теперь хранится основное имущество этой богадельни — мы.

— Получайте инструменты ребята и вперед за мной. — Сказал Плетнев и подумал: «Боже, ну и сброд».

— Серега! — крикнул белобрысый высокий сержант и махнул рукой, чтобы тот подошел.

Плетнев подождал пока все, получив лопаты и семена, отойдут в сторонку, и подошел к окну.

— Серега, лук пропал, — сказал белобрысый. — Сгнил напрочь, одна слизь осталась, — и протянул ему пластмассовое ведро полное золотой шелухи и ужасной вони.

— Господин Плетнев, — сзади стояла бабушка-огурец. — А огурчики еще рановато сажать, они всходят быстро, — сказала она, как бы извиняясь.

— Вы семена получили?

— Да, да, вот, — она протянула ему бумажную упаковку.

В стороне стоял пенсионер-картошка и голодными глазами смотрел на маленькие поморщенные клубни. Если все уродит — это будет счастье.

— Идите на улицу и ждите меня там, — сказал он и снова повернулся к Науменко. Тот заполнял журнал.

— На втором этаже уже появились бунтари, похоже скоро появятся первые птицы. — Начал он.

— Из 20-ой уже выходили.

— Иди ты!? — Науменко отложил журнал.

— Да, — сказал Плетнев. — Только не гражданка. Наши выходили.

— Вот молодцы! И что?!

— Жизни нет. Разруха полная, как после войны. Повсюду трупы.

Надежда в глазах Науменко померкла. Его лицо вытянулось еще больше. Он молча ждал продолжения.

— Это все, — сказал Плетнев. — Далеко они не ходили.

— Откуда знаешь?

— Раджабов сказал. Так что пусть эти грёбаные бунтари катятся ко всем чертям.

— Ну, так мы всех потерять можем.

— Остальным надо дать, что им нужно.

— Это что же?

— Фамилии, — сказал Плетнев.