Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим

Владимир Шеменев, 2016

Часто люди задают вопрос, что стало с тем самым осликом, на котором Господь наш Иисус Христос въехал в Иерусалим? И вот перед вами роман-ответ от первого лица. История рассказанная Хамарином Палестинским. Ослик не говорит, но все понимает. Он ценит дружбу, знает, что такое любовь и предательство. Он познал всё это в те дни, когда Христос ходил по Земле и он ходил с Христом.

Предисловие. Путешествие из Иерусалима в Эммаус

В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою о всех сих событиях.

Евангелие от Луки, 24:13

Их голоса разбудили меня.

— Кажется, я во что-то вляпался.

— Не кажется, а так оно и есть.

Два человека остановились на насыпи напротив моей лёжки. Зарывшись с головой в лопухи, я лежал в сточной канаве: люди не видели меня, а я не видел их. Только слышал.

Раздалось протяжное одиночное «чвак» — и тут же «шу-шу-шу», «шу-шу-шу». Кто-то из них вытянул ногу из коровяка и стал усиленно вытирать сандалии о траву. Воздух тут же наполнился ароматом свежескошенной травы: запахло коровами, стойлом и парным молоком. Не открывая глаз, я ухмыльнулся, наслаждаясь милыми моему обонянию запахами.

— А знаешь, почему я наступил в эту кучу?

— Нет, — в голосе была ирония, и я уловил это.

— Чудные ты вещи говорил, вот я и наступил.

Я дернул лопатками, отгоняя назойливых мух. Голос был с хрипотцой и явно принадлежал человеку лет сорока — сорока пяти: мне показалось, что я слышал его раньше. Я не мог вспомнить где, но был уверен, что знаю этого человека.

— Зачем ты винишь меня, если сам не смотришь под ноги?

— Я не виню тебя.

— Прости меня, брат Клеопа⁷, что я наговорил на тебя.

— И ты меня прости, брат Лука⁸.

От этих имен я вздрогнул и открыл глаза. Солнечный диск уже коснулся верхушек деревьев, норовя скользнуть за край горы, которая темной громадой возвышалась по ту сторону дороги. Гремевшая накануне гроза не принесла дождя, и лопухи, качающиеся у меня над головой, были покрыты толстым слоем пыли. Пахло жасмином, чабрецом и раздавленными коровьими лепешками, чей запах переманил мух, и они без сожаления покинули меня. Остались только слепни, которые ползали по спине, стараясь прогрызть мою шкуру своими мощными челюстями. Я дернул ушами и с силой хлестанул хвостом по спине, норовя попасть в самую гущу ненавистных мне насекомых. Удар был болезненным из-за того, что попал метелкой в рану. Я прикрыл глаза и ударил еще раз. Крылатые грызуны взвились вверх, но не улетали, держась на расстоянии от рассекающего воздух хвоста.

Дождавшись, когда путники уйдут, я выбрался из канавы и, обойдя перепачканные пучки травы, ступил на дорогу. Мощеная крупным булыжником, она уходила вглубь тенистой кипарисовой аллеи, горбатым мостиком прыгала через мутный ручей, змеей взбиралась на гору и тянулась вдоль склона, на котором были разбиты виноградники. Где-то там за горой был Эммаус⁹ — ничего не значащее иудейское селение, каких были тысячи по всей Палестине, с интересным названием «теплые купальни»: наверное, там был целебный источник.

Зачем я туда шел?

Если честно сказать, на этот вопрос я не ответил бы и на Страшном суде. Ну не купаться — уж точно: горячая, булькающая вода — это не для меня. Просто шел — и всё, как будто что-то тянуло или толкало меня в ту сторону. «Иди», — сказал внутренний голос — и я пошел. Суматоха последних дней, шок от пережитого, нервный срыв и несколько часов, проведенных в доме чучельника, доконали меня. Не помню, как вышел на дорогу и, цокая¹⁰, побрел на запад. Где-то на полпути задремал, что и привело к падению в придорожную канаву.

«Сколько же я спал? Часа два, три или больше?» — я посмотрел на восток. Где-то там был Иерусалим: темное небо уже коснулось горизонта, пожирая Вечный город и его окрестности. Я повернул голову на запад: небо только начинало розоветь, освещая нежным багрянцем утопающие в гуще садов крыши деревни Газара¹¹. Селение стояло на склоне горы, над которой черным исполином возвышалась римская сторожевая башня с поникшим штандартом сирийского наместника Помпония Флакка¹².

Солнце неумолимо скатывалось к горизонту, но зной не уходил. Было душно, и час вечерней прохлады откладывался на неопределенное время. Завтра будет ветрено… Глядя на красный диск, я с силой щелкнул челюстью, стараясь поймать и перекусить надоедливого слепня. Тот увернулся и, обиженно жужжа, улетел. Я помахал хвостом, как бы прощаясь со своим ложем, и, стуча копытами по булыжникам, поплелся туда, куда вел меня внутренний голос, и вслед за разбудившими меня путниками.

Я знал их. Я знал их всех. Всех из двенадцати и многих из семидесяти.

Ибо каждый из них шесть дней назад считал за великую честь вести меня под уздцы, когда Господин мой въезжал на мне в Иерусалим.

***

Четыре ноги — не две, и я без труда догнал тихоходов. Можно было их и обогнать, но я предпочел не привлекать к себе лишнего внимания, стараясь держаться на расстоянии и при этом слышать, о чём они говорят.

— Еще не начало светать, когда женщины наши пошли к гробу, неся с собой смирну и ароматы. Подходят и видят: камень отвален, гроб пуст, а на плите сидит юноша в одеждах лучезарных.

— Я слышал про двух ангелов, — сказал мужчина лет сорока с темными вьющимися волосами и окладистой бородой. На нем была старая потрепанная симла¹³, из-под которой торчала небесно-голубого цвета туника, на ногах заляпанные сандалии, а в руке пальмовая ветвь, служившая ему вместо веера.

— Два или один… Неважно, брат! — чернявый эллин¹⁴ лет двадцати пяти поглядел на своего спутника и тыльной стороной руки вытер струящийся по лбу пот. Накинутый на голову полосатый платок не спасал от жары. Вдобавок ко всему длинная, ниже колен, шерстяная рубашка и темный плащ только усугубляли ситуацию, отчего лоб их владельца время от времени покрывался мелким бисером. — Главное, что Учителя там не было, только пелены и платок — тот, что Иосиф ему на чело положил. Так вот! — он еще раз провел рукой по лбу. — Когда женщины от страха склонились до земли, сказал им ангел: «Что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: Он воскрес; вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее¹⁵».

— Меня тогда не было с вами, а ты был, брат Лука. Расскажи, что Он говорил.

Лука запрокинул голову и многозначительно поднял палец к небу.

— Говорил, что Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками¹⁶, и быть убиту, и в третий день воскреснуть, — он помолчал, кусая пересохшие губы, и посмотрел на своего спутника. — Говорят, его унесли люди первосвященника.

— А другие говорят, что это сделал кто-то из наших.

— Кто говорит? Не сам ли Каиафа¹⁷, отправивший Учителя на смерть?

— Да нет… Петроний¹⁸ и солдаты, бывшие с ним при гробе. Они и сказали, что тело пропало.

— Погоди. Ты сказал: «Петроний», — но он же римский центурион, какого рожна он делал в саду Иосифа?

— Охранял.

— Что?

— Гроб… Его сам префект туда назначил по просьбе храмовников.

— То есть мы должны были похитить тело своего Учителя и тем самым лишить себя надежды на воскресение Его. А теперь ответь мне: зачем нам лишать себя веры в то, что Иисус — Сын Божий?

Бородатый обернулся, привлеченный монотонным топотом за своей спиной. Увидел меня — и открыл было рот, чтобы спросить про осла, который тащится за ними на расстоянии пяти локтей¹⁹, но не успел: его пламенную речь прервал всё тот же ироничный голос.

— Скажи, Клеопа, а ты откуда про солдат знаешь? — Лука по-мальчишески быстро нагнулся, подхватил камень и, присев, с оттяжкой метнул его в ручей, бегущий параллельно дороге. Камень один раз коснулся поверхности воды и, перескочив на другой берег, юркнул в заросли тростника, спугнув гнездящихся там уток.

— Слышал на рынке, как люди рассказывали, что ученики, придя ночью, украли тело, когда стражники спали.

— И ты веришь в эти бредни?

— Так говорят…

— Послушай, Клеопа, я, например, очень сомневаюсь, что римляне могли заснуть на посту. За такой проступок у них полагается смертная казнь, — Лука провел ребром ладони по шее, демонстрируя, что это за казнь.

— А если им кто сонной травы в вино подмешал? Они же не виноваты…

— Наивный ты. Разве ты не знаешь, что на посту запрещено не только спать, но и пить вино? Это первое. И второе: ты что-нибудь слышал про аресты иудеев и поиски того, кто усыпил солдат? Я, например, не слышал.

— Я тоже.

— А следовательно, никакого похищения не было. И Учитель наш воистину воскрес, как Он и говорил нам, а мы не вняли Ему и не поверили, — Лука отбросил на плечи талес, подставляя лицо непонятно откуда появившемуся дуновению ветерка.

— Оно и сейчас многие не верят.

— Дело в том, что тело пропало, и неважно, украли его или нет. Главное, что после смерти Он не пришел к нам. Нет его нигде, — апостол показал вверх. — Видишь это небо?

— Вижу.

— А облака на нём видишь?

— Нет.

— Вот и я не вижу. Нет Его с нами, и там Его нет. Ни на земле, ни на небесах. А в душе пустота, будто обманули меня или украли что-то, а что украли — не пойму.

***

Я задрал голову и посмотрел на небо: там не было ни облачка. От горизонта до горизонта простирался чистейший небосвод, даже не подернутый вечерней дымкой. Сумерки еще не тронули долину, в которую мы спускались, а лишь коснулись подножия окрестных гор, кутая их пеленою тумана.

Кажется, мечтам не суждено было сбыться, а так хотелось. Хотелось еще раз Его увидеть, подсунуть голову под теплые ласковые руки, услышать тихий неземной голос. От осознания, что мы не встретимся, я взгрустнул. Уголки глаз намокли, и по щеке скользнула слеза. Я шмыгнул носом и покосился на спины идущих впереди меня людей. Апостолы, занятые разговором, не обращали на меня внимания.

Я прикрыл глаза, повторяя про себя услышанные накануне казни слова Господина моего: «Если чего попросите во имя Мое, Я то сделаю²⁰». Сказал он это Филиппу²¹ и бывшим с ним, но, кажется, они не поняли, о чем Он говорил.

А я понял тогда…

И поэтому зашептал: «Господин, можно мне еще раз увидеть Тебя?.. Ну хоть на полшажка²²…».

Хоть я и осёл, но я особенный: я бы сказал, весьма способный и немножко даже талантливый… Дух тщеславия тут же подхватил меня и приподнял над землей. Мысленно я взлетел выше крон, хотя ногами шел по земле, думая, какой я молодец, гений, талантище, махина с длинными ушами и обвислым хвостом. Встречный ветер пригнал не обрывки, а целую фразу, адресованную мне, хотя Лука говорил её Клеопе.

— И сказал Он: «из сердца человеческого исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство²³», — Лука протянул руку и, взяв у Клеопы опахало, помахал возле лица.

«Гордость!», — я помотал головой, отгоняя от себя навязчивые мысли. Дух тщеславия лопнул, как мыльный пузырь, и моя хвастливая сущность треснулась о булыжники, которыми была вымощена дорога из Иерусалима в Эммаус. После того как я слетел с небес на землю, пришло осознание собственной ущербности. «Кто я такой? — думал я, тяжело вздыхая. — Тварь в серой шкуре, с заячьими ушами и обвислым хвостом. Хвастливая непарнокопытная скотина, возомнившая себя человеком…»

Протяжный вздох привлек внимание апостолов: они резко остановились, одновременно повернулись и стали меня рассматривать. Пришлось вильнуть в сторону, уходя от столкновения. Я сделал вид, что они мне безразличны, сошел на обочину и пошел вдоль неё, обнюхивая скрюченные от засухи листья подорожников.

И тут я увидел Того, Кого люди еще не видели или делали вид, что не видят. На валуне сидел человек в белом хитоне. Он улыбался, источая свет и невероятную благодать, настоянную на радости и любви.

«Хозяин! — я подпрыгнул и кинулся к нему. Будь я скакуном, про меня бы сказали: «Он летел по полю быстрее ветра, приминая грудью буйные травы», — но я был ослом и единственное, что я мог — взбрыкнуть от радости задними ногами, подкинув отяжелевший зад, и затрусить к сидящему на камне человеку. — Ты жив!», — кричал я, оглашая окрестности свои однообразным иаканьем. Душа — а она, кстати, у нас тоже есть, пусть и не такая, как у людей — наполнилась радостью и умилением. Морда расплылась в улыбке, показав миру два ряда великолепных желтых зубов.

Господин протянул руку — и я уткнулся носом в его теплую ладонь. Она пахла пресным хлебом, горькими травами и… овсом. От неожиданности я дернул головой. На ладони на самом деле лежала горсть крупного ядреного овса. Откуда? Еще мгновение назад там ничего не было…

— Ешь. Ты устал и проголодался, а мне надо поговорить с двумя мужами, несмышлеными и медлительными сердцем, которые, в отличие от тебя, меня не узнали и будут рассказывать мне мою же историю²⁴, — Он встал и, отряхнув ладони, ссыпал на землю целую мину²⁵ овса, чем вызвал у меня неописуемую радость.

Поджидая, пока подойдут апостолы, я ворочал челюстями, не спуская глаз со своего Господина. Доедал и думал: воистину пути Его неисповедимы. Кто же знал, что мы встретимся на дороге в Эммаус? Лично я не знал, а Он — знал и ждал. И в Иерусалиме — это Он, подталкивая меня в спину, буквально выгнал из города, в котором из меня хотели сделать чучело, чтобы выставить на всеобщее обозрение с табличкой на шее «Конь Царя Иудейского».

Примечания

7

Клеопа — апостол от семидесяти, муж Марии Клеоповой (одной из жен-мироносиц), родственник Иисуса Христа.

8

Лука — евангелист, апостол от семидесяти, врач, художник, впоследствии сподвижник апостола Павла. Автор «Евангелия от Луки» и автор первой иконы Пресвятой Богородицы.

9

Эммаус — иудейское селение в 60 стадиях (11 км) на северо-запад от Иерусалима.

10

У ослов очень прочные копыта, и подковы не нужны даже в горах.

11

Газара — иудейское селение в 20 стадиях (3,5 км) к северо-западу от Иерусалима.

12

Помпоний Флакк — в 30–35 гг. н. э. наместник Сирийской провинции, в которую входила Иудея.

13

Симла (лат.) — плащ ниже колен: обычно квадратный кусок ткани с прорезью для головы.

14

Апостол Лука был греком из г. Антиохии (современный юго-запад Турции).

15

Галилея — историческая области древней Палестины (современный север Израиля).

16

Книжники — законники, богословы, толкователи Священного Писания, хранители преданий.

17

Каиафа — в 18–37 гг. н.э. первосвященник Иудеи, возглавил заговор против Иисуса Христа, один из обвинителей, вынесших Ему смертный приговор. Каиафе принадлежит фраза, что лучше, «чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11:48–49).

18

Петроний — римский центурион, начальник стражи, поставленной возле гроба с целью не допустить кражи тела Иисуса Христа учениками. Известен по апокрифу «Евангелие от Петра».

19

Локоть — мера длины; римский локоть равнялся 0,44 м.

20

Ин. 14:14.

21

Филипп — один из двенадцати апостолов Иисуса Христа. Как и апостол Петр, жил в Вифсаиде. Был образованным и хорошо знал Священное Писание.

22

В древности не пользовались минутами, а более точное время определялось количеством шагов, сделанным за час ходьбы.

23

Мк. 7:21–22.

24

По дороге в Эммаус апостолы Лука и Клеопа встретили воскресшего Иисуса Христа и, не узнав Его, стали рассказывать Ему события прошедших дней (Лк. 24:13–25).

25

Мина — единица массы, равная 610 г, а также счетно-денежная единица.