Афонское сражение. Адмирал Сенявин против турецкого султана

Владимир Шигин, 2016

В 1805 году после объявления генерала Бонапарта императором Франции началась новая череда европейских войн, в которых самое активное участие приняла и Россия в составе антифранцузской коалиции. Для противодействия французам в Средиземном море туда была направлена эскадра вице-адмирала Д.Н. Сенявина. Базируясь на острове Корфу, она развернула боевые действия в Адриатическом море и на побережье Далмации, при активной поддержке населения православной Черногории. В результате ряда блестящих побед на море и на суше была освобождена большая часть территории славянской Далмации. Однако неудачи боевых действий российской армии на европейском театре военных действий, поражение при Аустерлице во многом перечеркнули успехи наших моряков. Все это подтолкнуло к началу войны с Россией и Турцию, желавшую вернуть свое влияние в Северном Причерноморье. Книга известного писателя и журналиста капитана 1-го ранга В. Шигина посвящена событиям Русско-турецкой войны 1806–1812 годов, выдающимся победам вице-адмирала Сенявина при Дарданеллах и Афоне, тяжелейшему противостоянию наших моряков английскому и французскому флотам на Средиземном море, их драматическому возвращению на Родину.

Глава вторая. Диверсия адмирала Дукворта

Тем временем вице-адмирал Дмитрий Сенявин на острове Корфу спешно готовился к походу в эгейские воды. Трудностей, как всегда, хватало с избытком. Причем, если с припасами и порохом разобрались сами, то с деньгами все обстояло значительно хуже. Очередные аккредитивы из Петербурга по чьему-то головотяпству выслали Сенявину на… Константинопольский банк, а наличных денег не присылали и вовсе.

Зато вместо денег вице-адмиралу в излишестве прислали инструкции по ведению войны с Турцией. Были они весьма примечательные. Чего, к примеру, стоило лишь одно указание Чичагова: «Если же, что всего желательнее, представится вам случай взять Константинополь на капитуляцию, вам надлежит удерживать его в своей власти…» Как может представиться случай капитуляции города, написано не было.

Одновременно Чичагов велел вице-адмиралу послать корабли к Сицилии и Египту, а также совершать специальными отрядами десанты на всем побережье Турции.

— Да здесь по его плану не одну, а десять эскадр иметь надобно! — в сердцах возмутился Сенявин, параграфы предписаний прочитавши.

Император Александр в своем наставлении выражался более определенно: «Главнейшая цель действий ваших направляема быть должна к нанесению удара в самое сердце Оттоманской империи, достижением и покорением ее столицы». План войны предусматривал и помощь британского флота. Но на деле все получилось совершенно иначе.

* * *

После продолжительных противных ветров 10 февраля 1807 года наконец-то подул попутный ветер. В главном соборе Корфу Святого Спиридония сразу же был отслужен прощальный молебен, и эскадра Сенявина, покидая остров, взяла курс в Архипелаг. С собой вице-адмирал вел восемь линейных кораблей, фрегат и шлюп. На этот раз свой флаг он поднял на корабле «Твердый».

В сырых и промозглых трюмах теснились мушкетеры Козловского полка и албанские стрелки. Настроен вице-адмирал был решительно. Греки уже успели оповестить его, что они только и ждут прихода русских, чтобы присоединиться к ним. Кроме этого Сенявин рассчитывал на объединение с английским вице-адмиралом Дуквортом, уже курсировавшим где-то в эгейских водах. Вместе будет куда легче вломиться в Дарданеллы! Своим капитанам Сенявин так и заявил:

— Успех всей нынешней кампании будет решаться, прежде всего, в Дарданеллах! За них и предстоит главная драка!

Дарданеллы… Дарданеллы… Тридцать лет назад в годы Первой русско-турецкой войны эскадра адмирала Спиридова уже блокировала их, беря Константинополь в голодную осаду. Но на прорыв к самой турецкой столице тогда не хватило ни сил, ни решимости, и вот теперь российские корабли вновь идут к гибельным теснинам Геллеспонта. Как-то сложится их судьба в этот раз?

По причине сильного ветра корабли снимались с якоря один за другим, выходя в Коринфский пролив, ложились в дрейф. Когда же последний вступил под паруса, тогда на «Твердом» взвился сигнал: «Построиться в походный строй и нести все возможные паруса». Ставя брамсели, линейные корабли вытягивались в линию. Гостеприимный Корфу скоро остался за кормой. Впереди была Адриатика.

На второй день плавания ветер несколько поутих, но все же оставался довольно свеж. Теперь эскадра шла двумя колоннами. Первую вел на «Твердом» сам Сенявин. За ним следовали «Сильный», «Рафаил» и «Мощный». Во главе второй колонны шел «Ретвизан» под флагом младшего флагмана эскадры контр-адмирала Алексея Грейга. За «Ретвизаном» в струе: «Скорый», «Селафаил» и «Ярослав». Несколько впереди дозорным следовал шлюп «Шпицберген». «Венус» держался на ветре «Твердого», чтобы вовремя репетовать сигналы командующего концевым кораблям.

Миновали Левкадскую скалу, с которой, по преданию, некогда бросилась в волны легендарная древнегреческая поэтесса Сафо. Затем пошли гористые берега Пелопонеса, обиталище свободолюбивых греков-маниотов и место славных сражений российского флота в годы Чесменской экспедиции.

12 февраля прошли мыс Матапан. Теперь вахтенные лейтенанты и штурмана были настороже, ибо в здешних водах встречаются и перемешиваются два сильных противных течения, а потому удерживать корабли на курсе весьма сложно.

Остров Имброс открылся впередсмотрящим внезапно, словно кто-то мазнул по горизонту фиолетовой краской. А едва подошли к нему, сразу новость, да какая! Имбриоты, по своему почину, уже приготовили для Сенявина целую флотилию мелких судов. Мало того, снабдили их всем, от провизии до пороха! О таком подарке можно было только мечтать, ведь все бриги и катера Сенявин был вынужден оставить в Адриатике, для противодействия французам. И вот теперь совсем неожиданно их отсутствие было восполнено с лихвою.

— Нашим ходокам нет равных при умеренных ветрах, и особенно в бейдевинд! — с гордостью посвящали наших в тонкости управления своими фелюками имбриоты.

Под рокот барабана грекам зачитывали прокламацию, в коей значилось, что отныне все жители Архипелага находятся под особым покровительством российского императора, а все турецкие гарнизоны объявляются неприятельскими.

У Имброса из-за противного ветра простояли четверо суток, но нет худа без добра, и за это время налились свежей водой.

Из воспоминаний участника экспедиции: «В полдень ветер стих, но к вечеру опять засвежел и обрадовал нас воображением, что скоро достигнем тех мест, где надеемся вложить в уста славы новую трубу для возвещения о наших деяниях. Пушечные выстрелы, раздававшиеся в чистом воздухе, возвестили нам повеление адмирала исправить ордер, сомкнуть линию и нести возможные паруса. Корабли не уступали в ходу один другому. На всей линии, как бы по взаимному согласию, раздались звуки музыки и веселые песни с бубнами и барабанами. В ночь прошли большое расстояние…»

23 февраля на подходе к острову Тенедос высланный вперед для открытия неприятеля линейный корабль «Селафаил» уведомил эскадру сигналом, что видит флот из двенадцати вымпелов. С «Твердого» немедленно просигналили: «Какой нации?» С «Селафаила» ответили: «По отсутствию флагов неизвестно».

— Строиться в ордер баталии и готовиться к бою! — распорядился Сенявин.

Прибавляя ход, концевые корабли нагнали передовые и образовали единую боевую линию. Разом откинулись крышки орудийных портов и в них высунулись жерла заряженных орудий. Вскоре открылся Тенедос, а мористее — и мачты большого флота. Корабли стояли на якорях без флагов. На Тенедосе сильная турецкая крепость. Кто тогда может стоять на якорях подле нее? Разумеется, скорее всего, турки!

— Запросить национальность! — велел Сенявин.

На «Твердом» подняли соответствующий набор флагов, продублированный холостым залпом для привлечения внимания. В ответ ближайший корабль снялся с якоря и, подняв английский флаг, двинулся навстречу российской эскадре.

— Пушки разрядить, порты задраить! Прислуга от орудий! — распорядились командиры кораблей. — Как-никак союзников встретили!

Но не успели на эскадре привести пушки в исходное, как над «Твердым» затрепетал новый набор флагов: «Приготовиться к высадке десанта для штурма крепости».

Сенявин рассчитал курс своей эскадры так, что, двигаясь на соединение с английским флотом, она проходила на дистанции картечного выстрела от тенедосской крепости. На стеньге «Твердого» всем был хорошо виден приготовленный, но пока свернутый флажный сигнал «начать бой». Сотни глаз неотрывно смотрели на него. Вот-вот сигнальщики «Твердого» дернут за фалы и ком разноцветных флагов, взлетев вверх, рассыплется сигналом новой битвы. Но проходили минуты за минутами, долгожданного сигнала так и не появлялось. В гордом молчании, ощетинившись сотнями пушек, российские корабли проходили вплотную к неприятельской крепости. Удивительно, но турки тоже молчали! В зрительные трубы было видно, как мечутся на кронверках бородатые янычары. Тенедос так и не сделал ни единого выстрела.

Что ж, вице-адмирал Сенявин и здесь проявил удивительное человеколюбие по отношению к противнику, не посчитав для себя возможным, проходя мимо, убить несколько человек. Сенявин ждал первого выстрела со стороны неприятеля, но и турецкий паша тоже ждал того же от него. Один за другим наши корабли в безмолвии проходили мимо тенедосских бастионов. Вот с ними поравнялся концевой «Ярослав». Все невольно замерли. Теперь у турок был прекрасный шанс беспрепятственно обстрелять наш корабль. Но паша и здесь проявил завидное миролюбие. Первая встреча с турками закончилась молчаливой демонстрацией сил. Теперь впереди была встреча с союзным английским флотом.

С салингов уже вовсю кричали впередсмотрящие:

— Три трехдечных, полдесятка двухдечных, четыре фрегата, да еще два бомбардирских с бригом посыльным!

Российская эскадра бросала якоря подле эскадры английской. Никогда еще подле дарданелльских теснин нападавшие не собирали столь мощного флота. Однако от взгляда наших моряков не укрылись многочисленные повреждения на английской эскадре. Корабли буквально зияли свежими пробоинами, видны были перебитые реи и наскоро заштопанные паруса.

— Кажется, союзнички уже повоевали до нашего прихода! — делились впечатлением наши.

От борта линейного корабля «Твердый», под барабанный бой и трели боцманских дудок, отвалил адмиральский катер. Дмитрий Николаевич Сенявин ехал к командующему союзной эскадрой, чтобы выяснить обстановку и согласовать свои дальнейшие действия.

Легкий зюйд-вест срывал с волн пенные брызги. Носясь низко над волнами, кричали чайки. Наступал момент, когда судьба не только Дарданелл, но и всей турецкой империи могла решиться в самое ближайшее время.

* * *

Предложенный Петербургом в конце 1806 года план совместных действий морских сил против Франции и Турции в Лондоне особой радости не вызвал. Русские предлагали совместными усилиями блокировать с моря захваченный французами Данциг, а затем и отбить его. Премьер-министр Хоукинс отнесся к данцигскому плану прохладно.

— Балтийское море пока находится в сфере русского влияния, и нам незачем трепать из-за него свои нервы! Данциг нас не интересует!

Тогда Петербург предложил лондонскому кабинету взаимовыгодное: совместными усилиями союзных эскадр нанести внезапный удар по Константинополю и этим сразу же выбить Турцию из войны. Однако и это предложение было встречено британским кабинетом без особого сочувствия.

— Воевать с турками вам, скорее всего, не придется. Появление нашего флота у Дарданелл уже само по себе в самое ближайшее время отрезвит султана и заставит его принять все наши требования. Так что вы зря суетитесь! — разъяснил свою позицию российскому послу графу Строганову Хоукинс. — Турцию мы берем на себя! Туда уже послан с эскадрой сэр Дукворт!

Проводив посла, премьер-министр придвинул к себе только что доставленные из Адмиралтейства планы новых морских операций. То были обоснования нападения на египетскую Александрию и далекий южноамериканский Буэнос-Айрес. Торговые интересы всегда ставились Лондоном куда выше, чем интересы союзнические, а потому сейчас Хоукинса более всего волновал вопрос, как заставить аргентинцев и египтян с помощью пушек восстановить объем былого товарооборота.

Что касается Дарданелл, то здесь у Лондона давно были свои весьма далеко идущие интересы. Эскадра вице-адмирала Дукворта уже подходила к проливу. Что в точности намеревался предпринять сэр Дукворт, не знал и сам премьер-министр. А потому на все задаваемые ему вопросы Хоукинс отвечал одно и то же:

— Очень скоро мы удивим весь мир! Наберитесь лишь немного терпения, господа!

Что ж, наберемся терпения и мы, тем более что ждать действительно осталось совсем недолго…

* * *

Тем временем вице-адмирал Дукворт с сильной эскадрой попытался сам решить вопрос с турками и вошел в Дарданеллы. К Константинополю ему дойти удалось, но там англичане потерпели поражение и вынуждены были прорываться обратно через Дарданелльский пролив, неся огромные потери от мраморных турецких ядер, которые насквозь прошивали их корабли. Потеряв взорвавшийся линейный корабль «Аякс» и более полутора тысяч офицеров и матросов, Дукворт решил поискать удачи у берегов Египета. В Лондоне известие о поражении при Дарданеллах, как и следовало ожидать, вызвало настоящий шок. Все сразу вспомнили о храбром контр-адмирале Смите, который, хоть и участвовал в экспедиции, но лишь в роли младшего флагмана, а потому ничего не мог изменить.

— Если бы поход поручили нашему Синди, нация бы опять получила нового Нельсона! Уж кто-кто, а Синди не стал бы бесполезно торчать под стенами турецкой столицы, а дал бы туркам хороших тумаков! — судачили меж собой обыватели.

Самого Дукворта поначалу хотели судить, но этому помешал ряд неожиданных обстоятельств.

Началось с того, что министр иностранных дел лорд Кенинг в одном из своих публичных выступлений публично заявил:

— Дарданелльская экспедиция могла бы при более умелом руководстве и более ясной постановке задач сделать куда больше, чем было ей сделано!

Затем некто полковник Вуд потребовал в парламенте предъявить ему шканечный журнал флагманского корабля «Роял-Джордж», чтобы на этом построить обвинение сэру Дукворту. Начался скандал. Вуда обвинили в предвзятости на том основании, что данное дело подлежит разбору исключительно военным судом. Один из депутатов предложил своей палате выдвинуть обвинение против чинов министерств, предпринявших столь бесславную экспедицию. Настала пора отбиваться министрам. Военный министр Уиндгэм, яростно защищаясь в парламенте, заявил, что неудача экспедиции не может быть приписываема его министерству и никаким министерствам вообще, потому, что и неудачи-то никакой не было, а была, наоборот, удача! Этим он привел в изумление как своих сторонников, так и своих врагов.

— Если дело обстоит именно так, — рассуждали здраво последние, — тогда непременно следует начать расследование нашей «неудачи» при Трафальгаре. И строго спросить за это с оставшегося в живых младшего флагмана Коллингвуда, а заодно и посмертно с бедняги Нельсона!

Одновременно в газетах была опубликована целая серия душещипательных статей о полном разгроме турецкого «флота» при мысе Ниагара и о жутких огромных турецких мраморных ядрах, которым храбро противостояли английские моряки. И если известия об уничтоженном «турецком флоте» вызвали у читающей публики большой скепсис, то упоминание о мраморных ядрах произвело должное впечатление.

— То, что мы разнесли турок в щепки, — это, положим, вранье! — знакомясь с газетными листками, приходили к выводу видавшие виды британцы. — А вот то, что от каменных булыжников нашим ребятам досталось по первое число, так это уж точно!

— Не будем гадать, а посмотрим лучше, как отреагирует на эту победу биржа! — заключили самые разумные.

Курс британской валюты в те дни стремительно упал сразу на несколько пунктов…

Российский современник написал в те дни так: «Этой бесполезною экспедициею англичане имели в виду предостеречь турок от нас, открыть им глаза и уверить, что Дарданеллы их непроходимы».

Между тем, покинув Дарданеллы, Дукворт поспешил к Александрии, но вид ее укреплений испугал вице-адмирала, и он решил для начала захватить небольшую крепость Розетту неподалеку от средиземноморской столицы Египта. Крепость и город англичане заняли без всякого сопротивления, но дальше началось нечто невероятное. Как оказалось, турки специально заманили англичан в нескончаемый лабиринт кривых улиц и глухих заборов. Внезапно отовсюду начался яростный огонь. Солдаты метались и валились замертво сотнями. Раненым местные мальчишки тут же ловко отрезали головы. Оставшиеся в живых бежали к берегу. Турки их преследовали, избивая нещадно. До своих кораблей удалось добраться очень немногим. Отомстив вероломному врагу яростной бомбардировкой, Дукворт покинул берега египетские. На сем его авантюра и закончилась. Командующего отозвали на расправу в Лондон, а эскадра ушла зализывать раны на Мальту. Египетская авантюра Дукворта и сегодня замалчивается британскими историками. И не зря, ибо героического там было мало, зато глупости более чем достаточно!

В Петербурге расценили дарданелльскую выходку Дукворта как самое заурядное предательство. Император Александр ограничился всего лишь одной фразой, однако прозвучала она публично и во всеуслышание, да еще на официальном приеме:

— Уменьшение морских сил у Дарданелл, благодаря неизвинительному поведению союзников (при этом царь многозначительно посмотрел на стоявшего неподалеку английского посла), ставит нашего Сенявина в положение весьма и весьма нелегкое! Но мы справимся и без сбежавших союзников!

Посол, сразу же посерев лицом, отмолчался, да и что ему еще оставалось делать?

Горечь и недовольство российского монарха понять было можно. Совсем недавно он отправил в Константинополь своего агента полковника Поццо-ди-Борго с задачей склонить турок к окончанию войны и подписанию мирного договора. Ведя большую европейскую войну, Россия меньше всего желала воевать еще и с Высокой Портой. Но этого очень желал Наполеон.

Что и говорить, а переговоры предстояли Поццо-ди-Борго непростые. Впрочем, надо отдать должное корсиканцу, обладая весьма незаурядными способностями, начал он их довольно умело. Однако едва в переговорах наметился небольшой положительный сдвиг, как дарданелльская авантюра англичан свела на нет все усилия Поццо-ди-Борго. Турки ободрились от своей неожиданной победы и теперь ни о каких мирных переговорах не желали даже думать.

Александр I был воспитанным человеком и хорошим политиком, а потому его оценка английского вклада в разрешение ситуации вокруг Турции была достаточно дипломатична. Иные же выражались в те дни в Петербурге примерно так:

— Ну и сволочь этот Дукворт! Заварил кашу, сам смылся, что последний негодяй, а мы расхлебывай!

— Что здесь нового! — пожимали плечами другие. — Англичанка, она завсегда нашему брату гадила!

Самому же Сенявину император отправил письмо ободряющее: «…Я буду ожидать донесений ваших об успехе подвигов ваших противу Порты, не сомневаясь ни мало, что благоразумные предприятия ваши увенчаны будут совершенным успехом, и что тем подадите мне новый случай изъявить вам признательность мою, каковую приятно мне во всякое время оказывать вам по тем расположениям, с каковыми пребываю».

После дарданелльского афронта ореол всемогущества британского флота как-то сразу померк. Солнце трафальгарского триумфа закатилось само собой. Особенно злорадствовали французы:

— Если уж турки разбили англичан, то что будет с ними, когда за дело возьмемся мы!