Метро 2035: Крыша мира

Владислав Выставной, 2019

Лед и камень сжали в кулак последний анклав человечества в глубине вольфрамовых шахт у подножия Запретной Горы. Они забыли, что там, наверху, была жизнь. Они не верят, что там, наверху, что-то есть. Но черная смерть уже сочится в темные туннели. И кому-то придется высунуть голову из теплой норы в ледяной ад. [b]Книга содержит нецензурную брань.[/b]

Глава третья

Хрустальный город

Он никогда не был на поверхности.

Забавно, он действительно уже давно сжился с этой мыслью. Просто в момент Катастрофы отсчет времени начался заново, словно человечество и каждого человека в отдельности перезагрузили, как зависший компьютер. Поэтому «никогда» относилось именно к новому периоду жизни, а что было «до», он почти не помнил. Во-первых, был маленький и даже Ксю еще не появилась на свет. Во-вторых, жизнь в гигантском убежище словно стерла эфемерное прошлое под бесконечным небом и теплым солнцем. Сейчас подобные воспоминания невольно вызывали приступы боязни открытого пространства.

Потому что теперь там, снаружи, была смерть. Бесконечные радиоактивные поля, «фонящие» горы и, что страшнее, радиоактивная пыль, которую разносили ураганы, ставшие нормой после Катастрофы. Изменения климата оказались пострашнее обмена ядерными ударами. Никогда до этого не наблюдалось такого явления, как теперь: нисходящие воздушные потоки несли ледяной воздух, в течение нескольких секунд понижая температуру ниже ста градусов по Цельсию.

Ледяная волна смерти текла со склонов Запретной горы.

С Эльбруса.

Двуглавый великан возвышался над обожженным ядерным огнем Кавказским хребтом и забившимися в норы остатками человечества, следя, чтобы оно больше не высовывало голову. Знающие люди говорили: священная гора стала еще выше после геологических потрясений во время Катастрофы. Поверхность планеты вспучилась — и теперь Эльбрус выше Эвереста, снесенного гипербомбой. Возможно, это тоже легенда — но ведь нет дыма без огня. Не зря ведь этот древний стратовулкан называют Запретной горой. Даже говорить о ней не принято — считается плохой приметой. Приснившаяся же во сне — она приносит несчастье.

И вот теперь, глядя на массивные железные створки шлюзов, он осознал: сейчас ему предстоит дорога в сторону этой самой Запретной горы. Пусть и не к самому склону, но точно вверх по течению сползающего с той стороны ледника. Он мало чего боялся в этой жизни и думал, что чувство страха давно притупилось. Но теперь ощущал неуверенность и тревогу.

— Вообще-то, мы так не договаривались, — сказал он, проводя по железу рукой в потертой кожаной перчатке. Ржавая поверхность была покрыта толстым слоем инея. — Я должен был выяснить про источник черной воды — и я выяснил. Чего вы еще от меня хотите?

— Информация недостоверна, — отозвался Игнат. — Если эти, как ты говоришь, шаманы травят воду — мы должны это знать наверняка.

Игнат стоял на одном колене, проверяя оружие. Старый добрый АК с подствольным гранатометом, фонарем и коллиматорным прицелом — крутая игрушка, ничего не скажешь. В остальном же связной выглядел так же, как и его спутник — чучело чучелом, напялившее на себя все теплое, что только нашлось под рукой. Даже очки были странные, придававшие обоим нелепый и страшноватый вид: старинные, круглые, с мутными стеклами, в кожаной окантовке. Они казались лишними, но Игнат уверял: это чуть ли не самая необходимая вещь на поверхности. Как и дурацкая вязаная шапка под капюшоном.

— Так пошлите туда спецназ и проверьте, — проворчал Змей.

— Это невозможно. Неприкасаемые наверняка будут следить за тобой, может, даже снаружи — есть сведения, что и в патруле у них есть свои люди. Что, если информация окажется липой, и тебе придется продолжить контакты на территории Карфагена?

— Не придется. У меня только одна попытка. Если окажется, что шаманы ни при чем, — Шайтан решит, что я вожу его за нос. Он параноик — если что-то засело ему в голову, от этого уже не откажется.

— Значит, в наших интересах сходить и проверить. Лично я не верю, что ученым пришло в голову портить воду.

— Каким еще ученым?

— Шутишь? — Игнат недоверчиво уставился на посредника. — А кого, по-твоему, называют шаманами?

Змей пожал плечами:

— Мне-то почем знать. Колдунов каких-то. Мало ли их в самом Карфагене. Вон, только в Месиве целый квартал гадалок и целителей.

— Нормально. — Игнат странно хмыкнул. — То есть и про нейтринную обсерваторию ты не слышал?

— Нет. Какая еще обсерватория под землей? Куда они телескопы высовывают? В амбразуры?

Игнат рассмеялся, покачал головой:

— Ничего они не высовывают. Они нейтрино ловят. Микрочастицы такие. Точнее, ловили, до Катастрофы. Под горой — детекторы, направлены в глубь Земли. Нейтрино пролетает сквозь земную толщу, они фиксируют.

— Круто. Но на хрена?

Игнат пожал плечами:

— Ученые!

— Откуда ты все это знаешь? Книжки читал, что ли?

— А ты не читал?

— Времени не было.

— На что же ты его тратил, свое время?

— Людей унижал.

— Вопросов больше не имею.

Змей ощущал раздражение от общения с этим чистоплюем, пытавшимся строить из себя героя. Самое противное было в том, что где-то в глубине души чувствовалось: этот парень — на правильной стороне. Он действует искренне, болеет за идею, а не просто за пригоршню монет. Можно было привычно спрятаться за стену из презрения и цинизма — так он делал всегда. Да только перед лицом неизвестной угрозы даже до его неприкасаемой души стало доходить: не все можно купить за фрамы. И его статус посредника, и его дар убеждения бесполезны перед безжалостной стихией, которой плевать на жалкие людские авторитеты.

Нервозность нарастала. Он отвык подчиняться. А этот пацан, ничуть не смущаясь, пытался диктовать ему свои методы. Да, у него был веский аргумент: это Директория приставила к Змею своего связного. А Ксю — в руках Директории. При этом особого зла на невольного спутника он не держал. Как-никак тот тоже человек подневольный, приказ выполняет. С другой стороны, раз уж придется выходить за пределы привычного мира, то лучше не в одиночку. Пусть будет хоть сомнительная, но компания.

— Чего мы ждем? — нетерпеливо спросил Змей, озираясь в тесном тупике, упиравшемся в железные створы.

— Времени развода караула, — пояснил Игнат. — Надо успеть выйти в шлюз и просочиться незамеченными. Сейчас мы в боковой ветке, она отделена от основного пути запасным гермоствором.

— А если наткнемся на караул? Стрелять будем?

Змей повел стволом помпового дробовика, выданного ему Игнатом. Хорошее оружие, если противников не слишком много. Связной изумленно уставился на спутника:

— Ты спятил? Опусти ствол! Они же свои.

— Это тебе свои. А мне — вы все легавые.

— Это даже не блюстители. Это охрана внешней границы. Солдаты.

— А мне один хрен. Все вы — псы Директории. Если б не сестра — хрен бы меня заставили отсюда нос высунуть.

— Хорош причитать! — Игнат поднял руку в перчатке, прислушался. Поглядел на часы. — Пора!

Игнат легко поднялся, забросил автомат за спину и навалился на огромный рычаг с краю железной двери. Зарычал:

— А ну, помоги!

В очередной раз наступив на горло собственной песне, Змей встал плечом к плечу с Игнатом, уперся в рычаг. Застонал металл, лязгнули шестеренки. Двухметровый металлический диск медленно сдвинулся с места.

— Еще немного!

Толкали, пока образовавшаяся щель не стала достаточной, чтобы в нее можно было пролезть. Так и поступили, протиснувшись и оказавшись в широком, хорошо освещенном туннеле. Но очень холодном. Внутри жилых секторов Карфагена царила сравнительно постоянная температура, регулируемая автоматически и вырабатываемая, как в метро — механизмами и собственно населением. О том, какой климат царит за толщей камня, в забытом и страшном внешнем мире, Змей не имел понятия.

Но теперь наконец начал подозревать. И ожидания ему не понравились.

Игнат сделал знак. Они остановились, прислушиваясь. Издалека доносился множественный звук шагов. Сместились в утопленную в бетон нишу. Замерли.

Шаги приближались дробным раскатом. Мимо прошел с десяток вооруженных фигур. Их вид поразил Змея: они были в белом. Когда шаги стихли за поворотом туннеля, посредник спросил:

— Что это у них за форма? Медицинская, что ли?

— С чего ты взял? — не понял Игнат. Затем кивнул. — Ты имеешь в виду — белая? Маскировка.

— Маскировка, — недоуменно повторил Змей. — Что к чему…

— Ну, снег белый, чудак ты, — усмехнулся Игнат. — Белое на белом не так заметно.

— Да это я понял. Маскироваться от кого они собрались?

— Ну… — Лицо Игната дрогнуло. — Это секретная информация.

— Шутишь? Какие от меня теперь секреты? Или мы с закрытыми глазами на поверхность выйдем?

Игнат растерянно хмыкнул:

— Ну да, ты прав. Есть директива: не распространять среди гражданских неподтвержденные слухи. В смысле — ничего о том, что происходит снаружи.

— А разве там что-то происходит? Я думал, снаружи все вымерло.

На этот раз Игнат остался серьезен, только чуть поморщился:

— Лучше бы там и впрямь все вымерло.

Выбраться наружу оказалось не так просто, несмотря на путь, обозначенный Шайтаном. В какой-то момент Змей решил: связной действительно оказался полезен. Ведь он сам понятия не имел, что его ждет на границе подземного и внешнего мира.

А ждало немало неожиданного. Он как-то не задумывался — просто не было повода, — есть ли постоянная связь Карфагена с внешним видом. То есть понятно, что должны быть какие-то аварийные выходы, вентиляционные шахты, штольни для избавления от отходов и тому подобное. Просто в голову не приходило, что кто-то в здравом уме сам полезет туда, в радиоактивный ад. И вот, оказывается, есть не только довольно основательный выход, но еще вдобавок неплохо укрепленный.

Это они наблюдали из укрытия, добравшись до так называемой загрузочной рампы. Широкая полоса бетона проходила через огромный бетонированный ангар метров двадцать в высоту, а в ширину и того больше и упиралась в здоровенные бронированные створки с механическими приводом, щедро подсвеченные прожекторами. Но взгляд притягивал даже не скрытый за огромными воротами выход во внешний мир. За этими воротами имелись еще одни, так как все входы и выходы Карфагена представляли собой вариации на тему герметичных шлюзов. Куда больше впечатляло обилие военной техники, расставленной по ангару в некоем продуманном порядке, составляя, очевидно, эшелонированную оборону: стрелковые укрепления из мешков с песком на переднем фланге, пулеметные гнезда плюс четыре БМП ближе к центру и пара самых настоящих танков на задней линии.

— Что за черт… — глядя на все это с металлического «балкона» аварийной лестницы, протянул Змей. — Мы что же, ждем нападения?

— Надеюсь, что нет, — тихо отозвался Игнат. — Здесь все, как в последний день перед консервацией.

— Это когда «шкатулка» захлопнулась? — предположил Змей. — Почти не помню тот день. Маленький был, с матерью чудом пробились.

— Говорят, это свойство молодой психики — забывать пережитый ужас.

— Ужас? О чем ты?

— Этим оружием отбивались от тех, кому не хватило места. — Игнат указал в сторону аккуратно расставленного вооружения, возле которого копошились бойцы в зимнем камуфляже. — Створки уже начали закрываться, а люди все лезли и лезли, как фарш из мясорубки, под давлением тех, кто напирал сзади. Часть падала вовнутрь уже раздавленными насмерть, остальных добивали из пулеметов и пушек. До ядерного удара оставались считаные минуты, механизмы ворот еле справились с горой трупов, прежде чем запечатать убежище. Люди снаружи бесновались еще несколько минут, насмерть давя друг друга. Было даже опасение, что ворота не выдержат натиска, — за бортом осталось полмиллиона человек, которых Карфаген не смог бы вместить физически. Потом была вспышка — и движение по ту сторону прекратилось. Он замолчал. Молчал и Змей, не в силах вымолвить ни слова. — Я видел хронику, — добавил Игнат. — Это еще то зрелище.

Что-то щелкнуло в голове — и Змей вспомнил.

Толпы вопящих от ужаса людей, не столько уже боявшихся превратиться в ядерный пепел, сколько быть разорванными на куски озверевшей толпой. Завыла сирена — и ее звук словно спустил курок. Толпа обезумела и пошла на штурм. Он помнил, как хрустели ребра, как хрипели раздавленные, как шли по головам, как струилась под ногами кровь…

И гром… Тогда он думал, что это гром. А выходит, по ним стреляли.

И главное, не понятно, осуждать или одобрять действия начальства, ставшего впоследствии Директорией маленького нового мира. В конце концов, он сам выжил исключительно за счет тех, кто навсегда остался снаружи.

— Хватит об этом, — отрезал Змей. — Идем!

Их путь лежал, конечно, не к главному шлюзу, служившему когда-то для загрузки оборудования и припасов, а после — для массовой эвакуации. И даже не к служебному выходу, который использовали патрули. Да и невозможно было бы пробраться незаметно через посты и караулы.

Шайтан подсказал другой путь — через резервную систему фильтрации воздуха, которая никогда не работала, а потому использовалась для контрабанды запрещенных грузов «с той стороны». Собственно, все предметы из внешнего мира в Карфагене запрещены по причине возможного заражения. Но когда это смущало неприкасаемых? Они, конечно, проверяли контрабанду радиометрами, чтобы фонящая вещь не убила самого «несуна». На этом карантинные меры с их стороны ограничивались. Ведь деньги не пахнут, а снаружи, как ни крути, осталось больше всякой всячины, чем успели загрузить в Карфаген перед «закупоркой».

Система фильтрации представляла собой нагромождение сложных агрегатов, которые забирали воздух снаружи через замаскированные на местности штольни. Вообще-то, такие тайные лазы в подбрюшье Карфагена должны были охраняться с особой тщательностью. Но как водится, чем крупнее система, чем выше в ней вероятность разного рода сбоев, косяков и провалов. В данном случае это сыграло лазутчикам на руку.

Глядя в глубину покрытого изморозью узкого и низкого лаза, Змей напоминал себе ныряльщика в бездну. И хоть знал, что не будет первым, кто рискнул высунуть голову из этого муравейника, собрался с духом не сразу. Однако рядом был связной Директории, перед которым показать свою слабость нельзя было категорически.

— Ну ладно. — Змей сплюнул, зачем-то потер руки в перчатках. — Где наша не пропадала?

И нырнул в страшную ледяную нору.

* * *

Когда думаешь, что прошел через все и тебя уже ничем невозможно пронять, судьба неожиданно может ткнуть тебя носом в собственное самомнение. И тогда будешь осознавать себя растерянным и раздавленным — как чувствовал себя Змей посреди зловещей ледяной пустыни.

Первое ощущение — он просто не мог дышать. Большого труда стоило приноровиться к дыханию через шарф, назначения которого он поначалу просто не понимал. Холод пронизывал насквозь, лишая возможности нормально мыслить. Единственное, что стало ясно с первых секунд пребывания в этом новом мире, — здесь невозможна жизнь.

Это было что-то вроде другой планеты. На Луне или на Марсе условия, возможно, и отличаются, но они столь же убийственны для всего живого, как то, что окружало его теперь. И еще подташнивало от непривычных размеров окружающего. Боязнь открытого пространства — тоже неприятная фобия, особенно после долгих лет, проведенных в тесных, но надежных стенах.

— Дыши через нос и не очень глубоко — иначе обожжешь легкие, — посоветовал Игнат.

— Тебе-то почем знать? — хрипло отозвался Змей, наблюдая, как рассеивается перед его лицом облако пара.

— Спецподготовка предусматривает кратковременный выход на поверхность, — объяснил Игнат. — Хотя это не моя специализация.

Сейчас связной был похож на обледеневший труп, откопанный из промерзшей могилы. Однако держался куда увереннее, как будто не был покрыт толстым слоем инея. Глядя на него, Змей мог представить себе, как выглядит сам, и этот образ ему не очень-то нравился. Привычная уверенность в себе, понимание своего места в мире и ощущение силы растворились в наступившей реальности. Они были двумя едва теплыми песчинками посреди громадной ледяной чаши, прикрытой сверху мрачной свинцовой мглой.

Сравнительно ровный участок местности перед скальным уступом, скрывавшим вход в Карфаген, был усеян вмерзшими в лед остатками машин — грузовиков, автобусов, легковушек, среди которых виднелись танковые башни, коробки бронетранспортеров и остовы транспортных вертолетов. Это были следы давней эвакуации, породившей нынешнее население Карфагена. Сначала шли машины — стремясь успеть, обгоняя друг друга, притираясь бортами и сталкивая друг друга в пропасть. Когда из-за громадной пробки движение встало окончательно, люди продолжали идти — по всей ширине ущелья, падая и вставая, стремясь обогнать ближних, успеть до закрытия створов туннеля.

Успели не все. Точнее, успела ничтожно малая часть. Остальным пришлось встретить неизбежное. Только тогда здесь не было так холодно.

Было горячо. Как на поверхности Солнца.

— Интересно, выжил ли кто-то из них тогда? Из тех, кто остался здесь в момент Катастрофы? — спросил Змей.

Голос прозвучал глухо и слабо. Казалось, с каждым словом силы уходят из мерзнущего тела. Но молчать было еще хуже.

— Кое-кто остался, — так же глухо отозвался Игнат. — Как водится — самые приспособленные. И нам лучше с ними не встречаться.

— Это почему?

— Как бы ты сам относился к тем, кто не пустил тебя в убежище, когда от этого зависела твоя жизнь?

— Да уж, я бы все припомнил при встрече… Но теперь-то можно их пустить? Вряд ли их так уж много.

— А теперь они сами под землю не пойдут.

— Да? Ну, и черт с ними.

— Согласен. Теперь они могут нас самих не пустить.

— Куда?

— На поверхность.

Змей скосился на спутника, пытаясь понять, не шутит ли он. Но на его глазах были такие же, как и у него, круглые, затемненные очки со стеклами, успевшими покрыться изморозью.

— Ну, мы как бы уже на поверхности, — сказал Змей.

— Это потому, что нас всего двое и нас пока не заметили. Но если жители Карфагена решат переселяться наружу — начнется заварушка.

— Это зачем же нам такое понадобится? — пробормотал Змей. — Под землей жизнь не сахар, но там хотя бы жизнь.

— Это пока, — мгновенно откликнулся Игнат. — Но черная вода прибывает… Да мало ли что нас может оттуда вытравить? Тут-то мерзляки и припомнят нам старые обиды.

— Мерзляки? — переспросил Змей. — А, ну понятно, называют их так. И по ходу дела я скоро стану одним из них.

— Не станешь. У них адаптация к холоду через особую подготовку и специальные препараты. На поверхности нам с ними не тягаться.

— Ну, и черт с ними. Я ко всему этому даже привыкать не хочу.

Он двигался вслед за Игнатом, быстро уходившим к краю этого обширного ледяного поля, где они были как на ладони. Интересно, заметили их наблюдатели, охранявшие створ? Если и заметили, то не подали виду. Возможно, им даже дано указание не замечать «беглецов». Вся эта история напоминала фарс, и хотелось побыстрее покончить со своими обязательствами, освободить Ксю и распрощаться с Полковником и его планами. Правда, что-то подсказывало: из капкана Директории так просто не вырваться.

Но все это предстояло в будущем. В настоящем был хрустящий снег под ногами и онемевшее от холода лицо. Они шли среди ржавых остовов машин, с трудом отыскивая среди них проходы — настолько плотно стояли брошенные машины. Игнат уверенно вел Змея, и тот уже уловил направление. На обугленные остовы техники, сжатая горными хребтами, наползала громадная туша ледника. Горы доминировали над местностью, напоминая зубы колоссального чудовища, в пасти которого теперь застыли две человеческие фигурки. Взгляд невольно искал главную вершину — но Запретную гору не увидеть отсюда. И, может быть, к лучшему. Говорят, увидевший ее будет навеки проклят.

Но целью была не гора. Они шли к леднику.

— На открытой местности долго оставаться нельзя, — нарушил молчание Игнат, подняв на лоб очки и внимательно осматриваясь через прищуренные веки. Снег слепил, даже несмотря на отсутствие солнца, и Змей почти уже потерял направление. Они остановились, чтобы перевести дух, — очень быстро наступала усталость — то ли от ледяного воздуха, то ли от тяжести многослойной одежды и снаряжения. — Мерзляки следят за створами, у них тут регулярные рейды. Хреново, если следы заметят, так что надо побыстрее на чистый лед выбираться.

Побыстрее не получилось. Шагов через двести они снова выдохлись. К тому же стал нарастать ветер, поднялась пурга. Змей слышал, что такое бывает, но имел смутное представление о снежных вихрях, в которых полностью теряешь ориентацию. А ведь был день — что же будет, когда стемнеет? Это был хороший вопрос для человека, привыкшего к круглосуточному освещению в подземных секторах. И фонари, которые они несли с собой, в новых обстоятельствах мало что решали.

— Черт… — Змей закашлялся, хрипя и отплевываясь. — Мы здесь сдохнем на хрен!

— Сюда! — позвал связной.

Сейчас был виден лишь его смутный силуэт. Голос почти потонул в свисте ветра. Скользя и падая на покрытом слоем снега льду, Змей добрался до спутника. Тот похлопал по какой-то кособокой снежной стене. Змей не сразу понял, что это борт вмерзшего в поверхность бронетранспортера. Боковой люк у него был распахнут, вход внутрь почти засыпан, оставив лишь тесный лаз.

— Давай внутрь! — почти приказал Игнат.

На этот раз Змей не стал привередничать с распределением ролей в маленькой группе. Приказал и приказал, черт с ним. Пригнувшись и упав на четвереньки, отчаянно скользя, он влез-таки в эту снежно-железную нору. Бесцеремонно подталкивая его, Игнат полез следом.

— От радиации не сдохнем? — Голос Змея звучал глухо и как-то ватно в тесной железной коробке.

— Фонит немного, но в пределах нормы, — бросив взгляд на экранчик радиометра, отозвался Игнат.

Внутри было люто морозно, снежно и темно. Единственным плюсом было отсутствие ветра, продолжавшего завывать снаружи. Тут Змей отдал должное опыту спутника: тот быстро организовал пригодную для отдыха стоянку. Распаковал рюкзак, бросил Змею плотный резиновый квадрат — специальный «поджопник», он же теплоизолирующая «пенка», на которой можно было сидеть прямо на снегу, не рискуя окончательно отморозить «носимое имущество». Вскрыл армейский паек, полученный Змеем от Шайтана в счет организации экспедиции. Шайтан, разумеется, не знал, что Змей отправляется не один, и пайков получил всего пару штук — «туда» и «назад». И без того эти древние контейнеры с давно мумифицировавшейся снедью были на вес золота. Во всяком случае, Игнат лишь языком прищелкнул:

— Кучеряво живете, бандиты. Вот, значит, куда армейское имущество со складов исчезло.

— А вам такие разве не выдают? — равнодушно спросил Змей, наблюдая за действиями связного.

Тот как раз сооружал крохотную горелку из таблеток «сухого спирта».

— Откуда, — проворчал Игнат. — Склады разворовали еще при Первом голоде. Кое-кто из начальства неплохо тогда поднялся. Правда, многих и к стенке поставили.

— Коррупция, — с удовольствием произнес Змей. — Любимое развлечение власти. Да и неприкасаемых — тоже. Правда, в последнее время с вашими стало сложнее договариваться. Но это не мое дело — посредник в эти сферы уже не вхож. Другое дело — ты. Как ты только можешь служить Директории, зная, что у власти такие подонки?

Игнат ответил таким взглядом, что Змей пожалел о затронутой теме. Однако парень не промолчал, заметив:

— Я не начальству служу. Людям. Если бы не армейский спецназ, да и блюстители тоже, Карфаген давно утонул бы в собственной крови. Вы, неприкасаемые, сначала терзали бы умирающих от голода людей, а потом разъяренные люди разорвали бы вас на части. В результате сдохли бы все, и мерзляки на поверхности станцевали бы на наших замерзших костях свой победный танец.

— Это теория, — усмехнулся Змей. — А практика в том, что у меня свобода и полные карманы фрамов. А тебе даже полагающийся паек зажали.

Игнат сжал зубы, собираясь что-то ответить, но лицо его вдруг смягчилось, он усмехнулся, глядя в глаза Змея:

— Да я тебя уже раскусил, приятель. Это же твой метод: вывести из себя собеседника, поймать на слабине и дальше уже манипулировать им как тебе вздумается. Может, это работает при разборках неприкасаемых, но у меня не прокатит.

Змей молча пожал плечами, Игнат же продолжил: — Я же вижу, как тебе страшно. Не спорь — ты крутой мужик, спору нет. Но ты выпал из привычной среды и теперь пытаешься самоутвердиться. В учебке нам объясняли, как поступать в такой ситуации: смотри на самого приспособленного и делай, как он. Вот и ты делай, как я. А как дойдет до переговоров с бандюками — тут уж я отойду в сторону.

Змей хотел ответить, что он думает про эту самую учебку, отцов-командиров и прочее солдафонское дерьмо, но решил: это ниже его достоинства. Если паренек хочет поиграть в супермена — флаг ему в руки и первую встречную пулю. Пока же хотелось лишь одного: согреться. Он протягивал руки к крохотному огоньку, на котором разогревалась плоская банка тушенки из комплекта пайка. По съедобности она теперь вряд ли отличалась от размороженного из вечной мерзлоты мяса мамонта, но выбирать не приходилось.

Игнат тем временем покопался в собственном вещмешке, откуда достал грубый пластиковый сверток. На немой вопрос Змея ответил:

— А это наш сухпаек. Производство вооруженных сил Директории.

Внутри оказалась приличная пачка сушеных лепешек, сушеное же мясо неизвестного происхождения и мешочек с плотными черными брикетами, которые и были целью Игната. Брикеты оказались какой-то разновидностью топлива и, зажженные от огня спиртовки, образовали крохотный, но куда более эффективный источник тепла.

— Другое дело, — констатировал Игнат, протягивая руки к трепещущему дымному пламени.

— Жить можно, — усмехнулся Змей.

Немного согревшись, принялись есть, прикидывая дальнейшие действия.

— Хрустальный город, — протянул посредник. — Я думал — это легенда.

— Как же, легенда, — грея руки о жестяную кружку с кипятком, отозвался Игнат. В кружке плавали чаинки суррогатного чая. На вкус — мало похоже, однако бодрило. — Ты же видишь: жизнь на открытом пространстве невозможна. Нам еще повезло, что такая оттепель. А если «дыхание смерти придет»?

— Что еще за дрянь? — поморщился Змей

— Нисходящие потоки воздуха, с гор, — Игнат с наслаждением хлебнул горячего варева. — Говорят, человек, попавший в такой поток, застывает как ледяная статуя.

— Да, слышал. Вот срань…

— Так точно, срань редкостная. Сам я не видел, но знал ребят, которые пошли в рейд и не успели вернуться. Поток идет быстро, засечь приближение можно, но потом три минуты, чтобы найти укрытие. А не каждая нора спасет от «дыхания смерти». Наш БТР, к примеру, замерзнет мгновенно.

— Чую, пора валить отсюда.

— Вот именно. Потому на открытом пространстве не живут. Когда говорят про мерзляков с поверхности, имеют в виду именно Хрустальный город.

— И что про него известно?

— Практически ничего. Разведка несколько раз брала пленных, но ни один не дожил до допроса.

— Небось пытали их, сволочи?

— Даже не приступали. Они умеют «выключаться». Просто останавливают дыхание — и умирают. Совершенно непреклонный и бескомпромиссный народ. И самое неприятное — население там растет. Есть мнение, что через какое-то время они нападут первыми.

— Кто? Эти мерзавцы?

— Мерзляки.

— Ну да, мерзляки. А что у них есть против Карфагена? У нас — мощно укрепленная крепость в толще скалы, у них — один сплошной лед.

— У нас — только то, что мы сохранили под землей с момента Катастрофы, да еще что клепаем на поземных заводах с горем пополам.

— А у них?

— А у них — все. В смысле вообще все, что осталось на поверхности. А осталось тут много чего, поверь мне.

Змей с треском оторвал зубами кусок сушеного мяса от задеревеневшего бруска из запасов Игната, задумчиво пожевал. Произнес:

— Чего-то я расхотел лезть в этот Хрустальный город. А другого пути нет?

* * *

Вопрос был риторический. Другого пути на схеме Шайтана не было. И сейчас они крались по скользкому склону в сторону ледника. Вблизи ледяная махина казалась еще грандиознее и стало видно, как оголившийся лед под обвалившимися серыми кусками отливает густой синевой. Это было бы потрясающе красиво, если бы не было так жутко.

Ледник был сравнительно молодой, поглотивший собой реку Баксан, когда-то протекавшую по дну ущелья. По словам Игната, этот ледяной «язык» обладал особой, не свойственной другим ледяным рекам, прочностью. Непонятно, с чем это было связано — возможно, с измененными свойствами воды после ядерных ударов и регулярными волнами космического холода. Так или иначе, твердость, сравнимая с бетоном, позволила мерзлякам бурить в нем туннели, не боясь, что все начнет смещаться и рушиться. Это было идеальное укрытие, сравнимое разве что с шахтами в горных массивах, из которых вырос сам Карфаген. Получалось, что при всей своей ненависти к счастливчикам, занявшим лучшие места в подземелье, эти ребята стали делать то же самое, только на поверхности. Если можно считать поверхностью запутанные лабиринты в кристально чистом и прочном льду.

Конец ознакомительного фрагмента.