Боевой 1918 год. Комбриг
Чур уже вполне освоился в прошлом. Многого достиг, превратившись в героя войны с тевтонцами, о котором пишут как социалистические, так и буржуазные газеты. Но далеко не всем нравится проводимая им политика. И когда «старые большевики» пытаются ему указать на неверность поведения, то прагматичный командир подразделения морской пехоты, недолго думая, просто отдает настойчивых советчиков под трибунал. Только в Москве этот арест вызвал сильнейшее недовольство, и непредсказуемый краском был срочно вызван в столицу. Что его там ждет и чем закончится противостояние с «заслуженными революционерами», читайте в этой книге.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Боевой 1918 год. Комбриг предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
Дом купца утопал в цветах и липах, словно зефирина в торте. Да и выглядел очень даже ничего — белокаменный, с какими-то декоративными башенками и здоровенным крыльцом чуть ли не из гранита. Красивый забор из кованых прутьев лишь подчеркивал тот факт, что у купчины был хороший вкус. Но в данный момент миллионщиком здесь не пахло, так как из открытого окна второго этажа доносились чьи-то матерные вопли. Там, судя по всему, говорили по телефону и грозно распекали какого-то «товарища Зуйкина». При этом обороты были такие, что заслушался даже стоящий на другой стороне улицы извозчик. Ухмыльнувшись услышанному, я спросил у водилы:
— Браток, ты нас здесь подождешь или сразу к себе поедешь?
Тот, пребывая в предчувствиях наблюдения будущего интересного действа, решительно ответил:
— Мне путевку до вечера выписали. До восемнадцати ноль-ноль. Так что, товарищ Чур, с вами останусь. Вдруг вам еще куда надо будет проехать или какая помощь понадобится?
Кивнув, пояснил свою позицию:
— Вот и хорошо. Тогда мы троих пленных пока у тебя в будке оставим. И парня нашего, чтобы он за ними присмотрел.
— А четвертого куда?
Я пожал плечами:
— Ну кто-то же нам должен показать, где контрики сидят… — После чего, сойдя на густо усыпанную шелухой от семечек мостовую, негромко скомандовал: — К машине! Марка забирайте с собой. Журба — на охране остальных!
Дверь будки открылась, и через несколько секунд мы двинули к зданию. Кстати, с этим строением тоже интересная история приключилась. Сей пряничный домик, вполне официально, отжала себе группа партийных товарищей для различных неформальных встреч, превратив его в эдакий небольшой клуб для единомышленников. Точнее, в один из клубов, потому что подобных домов для самых разных партий, фракций, групп, группировок и даже просто заводских организаций в Москве было превеликое множество. В рабочее время там обычно было пусто, но вечерами народ собирался для встреч и дискуссий.
Вот нас и хотели притащить в эту купеческую недвижимость днем, пока там почти никого из непосвященных не было. Зато был шикарный подвал… И как я ржал, когда узнал, кого же именно послали арестовывать легендарного Чура! Нет, и среди оппозиции были неплохие спецы, но они все в основном пребывали на фронте. Вот тут и возник вопрос — кто будет вязать зловредного морпеха? Ну не руководству же ехать? Чекистов к этому делу не привлечешь. С вояками тоже связываться чревато. Поэтому Каменский, снабдив грозной бумагой, послал тех, в ком был уверен и кто не стал бы распускать язык. А именно — трех порученцев и адъютанта. Сука! Он бы еще секретаршу на задержание направил!
Но, с другой стороны, ожидали-то они всего двоих. Да плюс заручились поддержкой комендантского взвода на вокзале. Так что расчет был достаточно верный. Скрутили бы нас там в любом случае. Только вот не срослось… Поэтому сейчас адъютант имеет бледный вид и связанные руки, а мы, с оружием и решительным настроем, поднимаемся по ступенькам.
Сразу за большой резной дверью наткнулись на вахтера. Ну, или не знаю, как назвать человека, сидящего за столом возле входа. Судя по тому, насколько быстро он выдернул палец из носа, вахтер был занят добыванием козявок, но увидев нас, моментально прервался и, незаметно вытерев палец о штанину, вежливо спросил:
— Товарищи, вы к кому?
Я в ответ не менее вежливо пояснил:
— Мы к гражданину Каменскому Абраму Захаровичу. Он же здесь находится?
С ответом попкарь замешкался, так как разглядел в толпе слегка помятого Марка и недоуменно спросил:
— Э-э… но это же наш товарищ — Марк Пукерман! Почему он связан?
Подняв палец и акцентируя на нем внимание собеседника, я многозначительно и исчерпывающе ответил:
— Потому что! — выдержав паузу, продолжил: — Но я не услышал насчет Каменского. Он здесь?
Вахтер, растерянно кивнув, промямлил:
— Да… на втором этаже, в кабинете должен быть… А вы из военной коллегии?
Я отрицательно мотнул головой:
— Мы из морской пехоты.
И обращаясь к парням, приказал:
— Соболев, Ивлеев, Пузякин — контроль входа. Мага, Берг — за мной. Остальные — проверка здания. — И слегка пихнув Пукермана, предложил: — Веди, Сусанин.
По широкой лестнице, покрытой темно-синей дорожкой, прижатой к ступеням латунными штангами, поднялись наверх. А потом, следуя указанию печального Марка, я без стука открыл одну из дверей. Первое, что увидел, был здоровенный стол, за которым восседал какой-то взъерошенный тип гражданской наружности. Второй, в форме без знаков различия, показался смутно знакомым, но вспоминать его не было времени, так как гражданский вытаращился на меня и, перебегая взглядом то на Пукермана, то на моих парней, сипло произнес:
— Это… это как?
Ха, а он меня знает! Вон как задергался. Поэтому без особых сомнений я выдернул из кармана ордер на свой арест и, пустив лист по столу, задал простой вопрос:
— Твоя подпись?
Пока тот разворачивал бумагу, в разговор вмешался хмырь в форме:
— Товарищи, вы кто такие? И по какому праву сюда ворвались?
Военный (или не военный?) все-таки очень кого-то напоминал, поэтому на всякий случай я культурно пояснил:
— Я — Чур. Да, да — тот самый командир батальона морской пехоты. А насчет того, зачем сюда пришли… Просто мне очень интересно, зачем эта падла меня выдернула с фронта и почему хотела убить?
Каменский возмутился:
— Что за бред! Никто вас не собирался убивать!
Быстро сблизившись и несильным ударом в лоб уронив оппонента вместе со стулом на пол, я шипяще произнес:
— Ты, контра, это трибуналу рассказывать будешь. Хотел или не хотел… Вот у меня подложная телеграмма. Вот ордер на мой арест. Так что, кранты тебе, гнида! За покушение на убийство красного командира тебе мигом лоб зеленкой намажут! Чтобы пуля инфекцию в башку не занесла!
Стоящий в стороне военный, увидев экзекуцию, схватился было за кобуру, но тут же согнулся, получив от Чендиева крепкий удар между ног. И тут же разогнулся, поймав вторую плюху мягким кавказским сапожком по физиономии. После чего довольный Мага уселся на поверженного противника сверху и принялся сноровисто освобождать слабо скулящее тело от оружия. Хотя (судя по мелькнувшей часовой цепочке) не только от оружия.
А сбитый с ног гражданский, отпихивая от себя стул, попытался встать. Но я не дал этого сделать, наступив ему на ногу и рявкнув:
— Лежать, тварь! Вот лежа и рассказывай, кто еще входит в ваше контрреволюционное кубло? Колись, а то я тебя прямо здесь на ленточки для бескозырок пущу!
Такое впечатление, что Каменского очень давно не били. В смысле вот так, без затей, прямо на дому. Может быть, он и героический подпольщик, не боящийся смерти, но сейчас человек просто потерялся. Поэтому глянув на склонившуюся над ним озверевшую морду и увидев нож в моей руке, Абрам Захарович завопил:
— Вы с ума сошли! Уберите нож!
Но вместо этого, уперев тупую сторону лезвия под подбородок «оппозиционера» и усиливая нажим, скрипя зубами (для большего устрашения), я прохрипел:
— Гаплык тебе, если молчать будешь. Вот как «ноль» скажу, так и умоюсь твоей кровушкой! Пять. Четыре. Три…
Сказать «два» не успел, так как «пламенный революционер» от столь сурового наезда тут же раскололся:
— Нет! Прекратите! Никто вас убивать не хотел! Мы просто думали вас задержать и обменять на товарища Зильберт!
Убрав нож от шеи и уперев его кончик под нижнее веко, я напористо рявкнул:
— Мы? Кто это «мы»? Фамилии! Фамилии давай, а то зрения лишу! Будешь, падла, на ощупь кишки в брюхо запихивать!
В общем, что такое легкий (даже без членовредительства) экспресс-допрос, Каменский тоже не знал. Наверное, в полиции, где допрашивали героического подпольщика, такого не практиковали. А я, не давая ему собраться с мыслями, гнал и гнал вопросы дальше, на ходу придумывая сбивающие с толку дикие обвинения, перемежаемые не менее дикими угрозами и ломая на корню попытки хоть о чем-то умолчать. Сидящий за столом Берг едва успевал записывать.
А прервал нас шум нескольких подъехавших машин, и буквально через пару минут в дверях появился Соболев, который несколько растерянно доложил:
— Командир, там товарищ Жилин и с ним еще какие-то люди…
Внутренне подивившись (ну надо же — мои орлы задержали самого председателя СНК прямо на входе), я махнул рукой:
— Пропустите всех.
Козырнув, Славка исчез, и вскоре вместо него нарисовался Иван. «Каких-то людей» тоже хватало, так как помимо Жилина в кабинет ввалилось человек пять. И почти все были мне знакомы! Уж Дзержинского не узнать было невозможно. Правда, он был не в шинели, а просто в гимнастерке, но вот это острое лицо и дон-кихотовская бородка не оставляли никаких сомнений в определении личности. Следом за ним шел Мишка Леонтьев — порученец Жилина. Еще двоих не знал (скорее всего, парни из чекистов), зато вошедший предпоследним заставил удивленно цыкнуть зубом. Надо же, какая встреча! Нас посетил будущий лучший друг советских физкультурников и шахтеров! Без трубки, но зато в усах! Лично товарищ Сталин. Иосиф свет Виссарионович. Правда, ему сильно не хватало привычной по фильмам вальяжности, и сейчас «дядя Джо» выглядел просто немного состаренной и чуть более облагороженной копией Маги. Во всяком случае, блеск в глазах и порывистость движений не оставляли никаких сомнений — такой ножом пырнет, даже не поморщившись. Абрек абреком.
При виде вошедших связанный вояка, заелозив на полу, начал мычать сквозь кляп, а Каменский завопил:
— Товарищ Дзержинский! Слава богу! Уберите от меня этого сумасшедшего! Он здесь…
Но получив легкий пинок от Чендиева, замолк на полуслове. А я, привычно козырнув, сказал:
— Здравствуйте, товарищи! Очень хорошо, что вы пришли. Особенно рад Феликсу Эдмундовичу. Мы тут немного вашу работу выполнили, так что можете принимать субчиков для дальнейшей обработки. — Взяв у барона листы, протянул их главе ВЧК. — Вот список членов подрывной контрреволюционной организации, часть из которых проникла в структуры руководства республики.
Подняв брови, Дзержинский взял бумаги и, мельком глянув на них, тихо спросил:
— Контрреволюционной? А в чем конкретно вы их обвиняете?
Я, злобно покосившись на лежащего Каменского, четко доложил:
— В попытке развала регулярных частей Красной армии Южного и Крымского фронтов. В попытке помощи украинским националистам и немецким оккупантам в их действиях, предпринятых для захвата Черноморского флота. В попытке убийства командира подразделения Красной армии.
Главный чекист от столь лихого наезда опешил:
— Это очень серьезные обвинения. А доказательства у вас имеются?
Я кивнул:
— Разумеется! Во время подготовки к рейду по тылам противника вражеская агентура, прикрываясь документами от ВЦИК, проникла в отдельный батальон морской пехоты, где призывала командование избавиться от части ротных и взводных командиров. Тем самым желая подорвать боеготовность подразделения. Также они призывали рядовой состав к неподчинению. Тем самым пытаясь полностью разложить батальон. А когда эти агенты были арестованы и осуждены решением трибунала, их московские главари ударились в панику, решив обезглавить готовящуюся к боям воинскую часть. Вот подложная телеграмма о вызове меня в столицу. А вот ордер на мой арест. То есть эти люди были глубоко разочарованы провалом своих подельников на фронте и решили отомстить, вызвав меня в Москву, где думали арестовать и уничтожить.
Абрам Захарович трепыхнулся под ногой:
— Это навет! Не верьте ему, товарищи! Никто никого убивать не собирался!
Но тут вмешался Жилин. Брезгливо оглядев поверженных оппозиционеров, он предложил:
— Товарищ Чур, сойдите с товарища Каменского и скажите своим людям, чтобы они развязали товарища Ворошилова. И кляп из него выньте. А то мычит чего-то, а о чем мычит, непонятно…
Повинуясь просьбе главы государства, противники были подняты и усажены за стол. К этому времени у Ворошилова (так вот почему он мне показался таким знакомым!) перестала заклинивать челюсть, и он разразился замысловатыми ругательствами. Нет, до моих матросиков ему было далеко, но видно, что человек старается. Правда, слушали его не долго — буквально несколько секунд, после чего я, сделав два шага, наклонился над моментально замолчавшим скандалистом и веско произнес:
— Не на базаре. Перед тобой руководители правительства, а ты погаными словами тут всех кроешь. Хотя… — Задумчиво почесав подбородок, я глянул в сторону Дзержинского, протянув: — Ворошилов… Ворошилов… Стоп! Он ведь тоже в списке есть? Ну, тогда понятно, чего из него говно льется. Не может вражина сдержать своей звериной ненависти!
Тут и Каменский и Ворошилов завопили на два голоса. Ну как завопили? Принялись отмазываться перед всеми, желая хоть как-то оправдать свою позицию. Жилин на пару с Дзержинским стали задавать вопросы, а сладкая парочка (печального Марка давно из комнаты выдворили), захлебываясь, пыталась объясниться.
Я же какое-то время посидел за столом, отпуская едкие комментирующие реплики, а потом, закурив, переместился к окошку, откуда молча наблюдал за происходящим. Как ни странно, ко мне присоединился Иосиф Виссарионович. Также достав очередную папироску (в комнате все дымили как паровозы), он какое-то время помолчал, слушая разговор, а потом, наклонившись к моему уху, тихонько спросил:
— Товарищ Чур, ви дэйствительно прыговорылы к расстрелу товарища Зильберт?
Отрицательно мотнув головой, я спокойно ответил:
— Нет. Ее приговорил трибунал.
Сталин, задумчиво вздохнув, решил взять меня на понт:
— Но на втором съезде смэртная казн была отмэнена…
Я покачал пальцем:
— Кроме как за активную контрреволюционную деятельность, убийство и разбой[2]. Кстати, гражданка Зильберт была приговорена именно за КРД.
Не смутившись отлупом, собеседник уточнил:
— Но она жива?
Я вздохнул:
— Жива… чего ей сделается? Но если через три месяца позицию не поменяет, то приговор будет приведен в исполнение.
Сталин на какое-то время задумался и тихо ответил:
— Я ее знаю. Она нэ поменяет своих взглядов… Но это вэрный товарищ. Настоящый революционер. Такых волэвых товарищей мало…
Выпустив клуб дыма, я в упор посмотрел на собеседника:
— Понимаю. В нашей жизни кадры решают всё. Их надо всячески беречь. Только ведь сейчас вреда от нее гораздо больше, чем пользы. И я даже не знаю, куда эту пламенную особу можно пристроить, чтобы ее деятельность не разрушала все, что мы создаем.
Тот помолчал и неожиданно выдал:
— А еслы я… Лычно я возму ее на поруки? Я знаю, чэм ее можно занят. Ви мнэ доверяете?
Вот офигеть! До этого наши пути никак не пересекались, только по газетным статьям друг о друге могли судить, а тут сразу — «доверяешь?». С другой стороны, зная кавказский менталитет, сказать «нет» сейчас, это вот так вот с ходу испортить отношения и заиметь если не врага, то стойкого недоброжелателя. Причем недоброжелателя, оскорбленного в своих лучших чувствах. На личностной, так сказать, основе. Блин… мелькнула было мысль просто предупредить Сталина, что это весьма серьезный шаг. Хотел привести в пример Михайловского с Бергом. Это когда Виктор, при взятии на поруки, голову свою в залог поставил. Хотел, но, честно говоря, быстренько передумал. Нет, нынешний собеседник пока и близко не напоминал одного из самых сильных правителей России, под руководством которого была выиграна страшнейшая война. Не напоминал он и человека, от воли которого ссался весь просвещенный Запад. М-да… не напоминал. Таким он станет (если станет) только лет через двадцать — двадцать пять. Но я-то знал, какой потенциал таится в этом грузине. И на пустом месте конфликтовать не хотелось. Тем более что «донна Роза» мне никуда не уперлась.
Поэтому на прямой вопрос просто кивнул:
— Вам — доверяю. Наслышан о вас от товарища Жилина. Так что можете ее забирать.
Собеседник важно наклонил голову:
— Благодару.
Как культурный человек, я не стал напоминать о необходимости проведения повторного заседания трибунала о диссонировании предыдущих обвинений. Иосиф Виссарионович не дурак, он и сам догадается. Также не стал говорить и о том, что в списках оппозиции, надиктованных Каменским, фамилия Джугашвили тоже присутствовала[3]. Вместо этого просто улыбнулся:
— Не за что. Только у меня встречная просьба будет.
— Сталин вопросительно посмотрел на меня. — Может быть, имеет смысл сразу договориться о правилах поведения на будущее? Так скажем, во избежание потерь нужных людей. Допустим, в вашей власти находится жизнь или свобода какого-то индивидуума. Но если за него поручился тот, кому вы доверяете, то человек должен быть отпущен. Хоть из тюрьмы, хоть от расстрельной стенки. Отпущен и передан товарищу, который за него поручился.
Собеседник задумался:
— В прынципе, так можно сдэлат. А у вас что — уже кто-то ест на прымэте?
Фыркнув, я отрицательно мотнул головой:
— Нет. На примете никого нет. Просто часто бывает так, что мы не можем оценить полезность определенного человека для какого-то определенного дела. И начинаем махать шашкой, не понимая его ценности. Вот как пример — товарищ Роза. Я бы ее шлепнул не задумываясь, потому как пользы от этой особы не вижу вообще. Но вы эту пользу явно видите. Не буду даже спрашивать, на каком направлении вы хотите использовать Зильберт, просто понимаю, что для вас это ценный кадр. А кадры, повторюсь, решают всё!
Сталин надолго замолк, лишь иногда раздраженно дергая щекой на особо громкие вопли, доносящиеся от стола, а потом тихо произнес:
— Хорошо. Ваше прэдложение — интересное прэдложение. И я готов его принять.
Я кивнул:
— Вот и славно. Так что в будущем, надеюсь, не будет казусов, подобных сегодняшнему. Не придется крутить странные операции, а достаточно просто телеграфировать о своем желании.
Виссарионыч мрачно посмотрел в сторону разборок и сокрушенно выдохнул:
— Нэ понымаю, чэм они вообщэ думали, когда это дэло затевали… Повэртэ, я об этом нэ знал…
— Верю.
Отделавшись одним словом, больше ничего комментировать не стал. А воспрянувший от моего короткого ответа собеседник тем временем стал задавать вопросы о наших действиях в тылах противника. Какое-то время пообщались, но потом пришлось прерваться, так как краем уха услышал спич Каменского и пошел обратно к столу. Разбираться. К этому времени наезды на залетчиков несколько прекратились, и Абрам Захарович оседлал своего любимого конька:
— Поймите, товарищи, царским офицерам не место в рядах Красной армии! Нам часто указывали, что ведение войны — это такая тонкая штука, что без военных специалистов мы никак обойтись не можем. Но на фронте им не место. Послать какого-нибудь генерала вести войну против однокашника, генерала Краснова — это все равно, что поставить охранять овец от бурого медведя серого волка… Пусть будут невинные ошибки наших доморощенных рядовых, — они менее принесут вреда, чем злостная, хитрая механика николаевских военных специалистов![4]
Я же, нависнув над столом, упер взгляд в замолчавшего Абрама Захаровича и спросил:
— Слушай, гражданин Каменский, ты действительно идиот или просто других за недоумков держишь? О каких генералах ты тут речь ведешь? Это и ежу понятно, что если сейчас во главе армии поставить царский генералитет, командирами дивизий, полков и так далее поставить царских офицеров и ввести жесткую дисциплину среди рядового личного состава, то мы получим пистолет, направленный нам в лоб! Тогда эта созданная нами армия нас же и сметет! Только вот почему ты говоришь исключительно о генералах? А?
Дзержинский заинтересовался:
— Не поясните, что вы имеете в виду?
— Конечно, поясню. — Выпрямившись, я ткнул пальцем: — Вот этот провокатор говорит исключительно о генералах, специально доводя ситуацию до абсурда. Но кто же их хочет видеть в Красной армии? Да никто! Нам они сейчас совершенно не нужны. Скажу за свою зону ответственности — на Южном и Крымском фронтах Фрунзе и Матюшин отлично справляются без всяких генералов.
Тут влез Сталин:
— Я что-то вас все равно не понимаю.
Остальные согласно закивали, и я, подняв руку, призывая к тишине, продолжил:
— Поясню на примере своего подразделения. Когда ко мне попала под командование сотня матросов, это был откровенный сброд. Они могли послать по матушке командира. Они могли не выполнить приказ. Они могли быть просто пьяными! При этом они же являлись наиболее сознательными революционными бойцами. То есть лучшими из тех, кто у нас вообще был. Только вот этих «лучших» три десятка офицеров в прямом бою положили бы, не особо почесавшись! Просто за счет своего опыта, спаянности и дисциплины. Поэтому первое, что я стал делать — это наводить порядок в батальоне. А вот этот хмырь, — опять тычок пальцем в «оппортуниста», — отрицает армейскую дисциплину! Тем самым пытаясь выбить краеугольный камень основы любого воинского формирования!
Каменский решил вякнуть:
— Не так! Мы отрицаем царскую палочную дисциплину, призывая к осознанной революционной дисциплине!
Я отмахнулся:
— Хрень полная! Не зря ведь я вам сказал про «сознательных бойцов» и свои первые впечатления от встречи с ними! Так что уясните одно — в армии демократии быть не может! Ясно? А то, что необходимая воинская дисциплина дополняется революционной сознательностью, то это лишь увеличивает боевую стойкость подразделения! Это я вам ответственно заявляю, как командир одного из лучших подразделений Красной армии!
Дзержинский скупо улыбнулся (так, наверное, сотни лет назад улыбался сам Торквемада) и, поощрительно кивнув, поддержал:
— Не одного из лучших, а лучшего подразделения. Единственного, награжденного высшим орденом Советской Республики. Но вы продолжайте. Извините, что перебил…
Кивнув, я стал пояснять дальше:
— Что касается офицеров — их у меня вполне хватает. И каждый, прежде чем быть принятым на службу, проходил собеседование со мной, с комиссаром и в некоторых случаях с матросским комитетом. И в основном они все, слышите — все, начинали с рядовых!
Тут хитро сверкнул глазами Сталин:
— А как же Михайловский?
Я, сохраняя серьезность, доложил:
— Виктор Евсеевич Михайловский — бывший поручик Императорской армии. Один из немногих офицеров, что сразу получил взвод под командование, потому что не только являлся воинским специалистом высокого класса, но и по своим морально-волевым качествам быстро был принят матросским коллективом. Заостряю внимание — матросским! То есть с теми, кто офицеров резал с шутками и прибаутками! Но продолжим… На данным момент он трижды орденоносец. Как и за что был награжден, вы все прекрасно знаете, так как каждый факт был описан в газетах, в частности в «Правде». Сейчас он, помимо основного дела, занят проработкой тактики применения небронированных и легкобронированных пулеметно-пушечных средств в маневренной войне. О степени доверия к нему говорит тот факт, что в случае выбывания из строя командира батальона его место занимает Михайловский. Данное решение подтверждено матросским комитетом и доведено до командования.
Тут я нисколько не соврал, так как оставленный сейчас на хозяйстве Буденный нас рано или поздно покинет. Ему еще конную армию создавать. А Витька от батальона уже никуда не денется. После доклада мрачно обвел всех взглядом и, остановившись на Каменском, обличительно заявил:
— А гражданка Зильберт предлагала Михайловского выгнать из армии. И будь ее воля, так вообще расстреляла бы героического краскома. Просто за то, что он бывший офицер. — После чего, добавив злобы в голос, продолжил: — Вы, твари, вообще соображаете, что творите?
Абрам Захарович прокашлялся:
— Скорее всего, вы с товарищем Розой друг друга не совсем поняли и…
Я перебил:
— Поняли мы друг друга отлично. У меня даже свидетель есть. Вот он — Евгений Берг. Орденоносец. Начинал в батальоне рядовым. Сейчас — командир отделения. И его роль в захвате вражеского бронепоезда тоже очень хорошо в «Правде» описана! Так что этот герой врать не станет. Поэтому — не надо ля-ля!
Ворошилов попытался исправить ситуацию, переобуваясь на ходу:
— Хорошо. Насчет младшего офицерского состава мы готовы обсудить ваши предложения. Но ведь в основном наши опасения были связаны с высшими чинами…
Я ухмыльнулся:
— Полковник Матвеев (тут чуть приврал насчет звания) помначштаба восьмой армии, после освобождения из немецкого плена, служил в батальоне рядовым во взводе обеспечения. Служил и не жужжал! При этом показал себя так, что когда заявление о вступлении в нашу партию подал, то рекомендацию ему дал сам комиссар Лапин! Это показатель? И сейчас он у меня — начальник штаба. А насчет генералов скажу так — их на всю Россию было меньше четырехсот человек. И из-за этих четырех сотен вы хотите угробить всю нарождающуюся Красную армию? Не выйдет! Что же касается обсуждения предложений… Хватит! Вы уже дообсуждались! Еще месяц назад в этих дебатах была поставлена точка. И если вздумаете продолжать, то со всей пролетарской ненавистью заявляю: лично тебе и тебе уши отрежу!
Каменский, поперхнувшись, завопил:
— Товарищи, да что же это такое? Что за варварство? То он нас ножом пугал, теперь уши грозит отрезать. А потом что? На кол захочет посадить?
Жилин хлопнул ладонью по столу:
— Хватит! Хватит предлагать свои идеи товарищу Сварогову! У него и без вас фантазия богатая! Вон — украинские националисты до сих пор толком не могут понять, как именно он уничтожил все руководство ударного корпуса. Ни ран, ни синяков, просто шеи как у курят свернуты! Так что я на вашем месте бы сильно задумался. Тем более что товарищ Чур если чего-то обещает, то всегда сдерживает свои обещания. Об этом уже вся страна знает. И только вы не в курсе!
Я же мрачно добавил:
— На кол? Хм… Что скажу — если ушей не жалко, то хоть задницы пожалейте! — а после паузы продолжил: — Поэтому предлагаю вообще закончить все разговоры по этому поводу. Есть решение правительства. Есть утвержденный устав. И пока Владимира Ильича не ранили, никто из этих хмырей и вякнуть не смел! А теперь что — гидра контрреволюции почувствовала нашу слабость и решила поднять голову? Так мы эту голову снесем в момент! И начнем прямо сейчас!
Насчет «вякнуть» я, конечно, несколько загнул, так как оппозиционеры и при Ленине воду мутили весьма активно. А особенно взвыли после того, как было принято решение, что бывшим офицерам, вступившим в Красную армию на любую должность, еще и доплачивали за последнее звание. Причем вилка была от восьмидесяти и аж до двухсот рублей. Прикидываю, какие по этому поводу в верхах шли дебаты, но победило мнение Жилина, который на пальцах разъяснил, что лучше сейчас платить пару-тройку миллионов в месяц, чем в боях с этими же людьми терять в десять раз больше. Плюс он учел инфляцию, которая показывала, что к началу следующего года счет пойдет не на рубли, а на десятки тысяч, поэтому выплаты превратятся в пшик. Но зато в результате этого маневра мы выиграем необходимое время. «Товарищи» тогда побыковали, но довольно быстро угомонились. Тем более что деньги реально были, так как царский золотой запас жилинцы успели перетащить в Москву.
Но теперь «военная оппозиция» решила, пользуясь случаем, трепыхнуться. Ничего… трепыхалки пообломаем. И думаю, что после сегодняшнего граждане революционеры поймут, что в этом мире есть люди, еще более отмороженные на голову, чем они. Причем — люди действия. Поэтому я и вел себя так, будто в любую секунду могу сорваться, покрошив «врагов» в мелкую капусту. И судя по всему, это получалось хорошо, так как после моих слов даже сам Дзержинский несколько взволновался:
— Товарищ Сварогов, не надо торопиться с выводами. Все должно быть по закону.
Я кивнул:
— Полностью поддерживаю! Поэтому предлагаю всех разработчиков и участников данной провокации немедленно предать суду трибунала за контрреволюционную деятельность и попытку покушения!
Тут поднялся шум, в котором все приняли активное участие, и через какое-то время начался торг. В результате договорились — оппозиция больше своих эмиссаров в войска не посылает. Палки в колеса не вставляет. Что дискутировать это нормально, но хоть какие-то реальные действия можно предпринимать только лишь при предварительном, документально утвержденном полном согласии сторон. Любая партизанщина будет караться. Вообще говорили много и о разном, но в конце концов пришли к какому-то знаменателю. К этому времени я уже перестал взрыкивать, бросая на оппонентов кровожадные взгляды. А уже на последних минутах вдруг выяснилось, что вот этот великолепный особняк отходит мне, так как отныне тут будет размещено представительство морской пехоты Российской республики. При этом никто даже особо не возражал. Я, чтобы не выглядеть идиотом, держал морду кирпичом и лишь кивнул, принимая это решение.
В общем, противники обделались легким (или не очень легким) испугом, я показал себя столичному люду и на этом все закончилось. Единственно только непонятно — зачем Жилин насчет этого купеческого домика вопрос поднял? Какое на фиг «представительство»? С другой стороны, как точка для базы и связи должно получиться вполне нормально.
А потом все разъехались. Четыре стоящих на улице автомобиля приняли в себя высокопоставленных пассажиров. Ну а остальные, которые чином поменьше, разошлись пешком. Их, помимо плененной четвёрки, еще пятеро оказалось. При этом, отпуская Марка со товарищи, я, ласково улыбаясь, порекомендовал в следующий раз не влипать в подобные блудняки. В противном случае они могут не досчитаться каких-то важных частей тела. Те, кажись, прониклись. Во всяком случае, стояли бледные и кивали так, что я думал, у них бошки поотваливаются. Но нет — шеи оказались крепкие. Ну а дальше, словно в песне: «Испортив воздух, фраер, как иллюзионист, под стук колес моментом испарился». Стука колес правда не было, а то, что кто-то из бывших пленных оказался несколько не сдержан, так это может быть, просто съел чего-то не то. Но испарились они реально быстро. Без всякой брички, до ближайшего перекрестка пролетели буквально за несколько секунд. Вот что значит правильное понимание команды «Бегом марш!».
Когда особняк опустел, мы занялись осмотром трофея. Ну чего тут говорить? Одно слово — шикарно! Сам дом был двухэтажным, с большим подвалом и аж тремя входами. Обстановка не разграблена. На территории обнаружилось еще что-то типа гостевого домика на пять комнат, конюшни, гаража, двух кирпичных сараев и бани. В общем, неожиданное приобретение мне понравилось. Тем более что его с завтрашнего дня берут под охрану комендачи из московского гарнизона. Ну, на первое время. Потом мы можем прислать своих людей. Также порученец Жилина выдал нам бумагу о постановке на довольствие. При этом Мишка передал еще и бумагу с адресом, шепнув, что сегодня, после двадцати двух меня там будут ждать. Передал и побежал догонять своего шефа.
Часам к пяти на бричке появились трое чекистов, которые, показав мандат, извлекли из стоящего в большой комнате сейфа какие-то бумаги. После чего ключи от неподъемного изделия «братьев Смирновых» были любезно оставлены нам. Что там за документы были, я даже не поинтересовался, так как в подобных местах вряд ли бы хранили что-то серьезное. Так что не видел смысла доставать вопросами ребят Дзержинского. Ну а ближе к назначенному времени, в сопровождении Берга и Маги (который, к слову сказать, так и не вернул Ворошилову часы), поймав извозчика, мы покатили по назначенному адресу.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Боевой 1918 год. Комбриг предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
