Основная миссия

Владислав Конюшевский, 2009

Может ли пришелец из будущего в одиночку изменить мир? Умные политики и маститые ученые доказывают нам, что нет. Но Илья Лисов не знал этого авторитетного мнения. Против своего желания оказавшись 22 июня 1941 года на советско-германской границе, он вынужден был вступить в бой с фашистами, просто для того чтобы выжить. А потом, освоившись в новом времени, Илья решает сделать попытку повлиять на события, чтобы уменьшить количество погибших в войне. С трудом, но это ему удается. И вот на дворе конец лета 1944 года. Скоро конец войны, и как будут складываться послевоенные отношения с союзниками? Как не допустить «холодной войны» и «железного занавеса»? Об этом надо думать уже сейчас. А одним из инструментов в решении этой задачи является спецгруппа Ставки Верховного Главнокомандования, в состав которой входит полковник НКВД Илья Лисов, личный порученец Генерального секретаря ЦК ВКП(б) товарища Сталина. Только помимо основной работы Лисов еще постоянно помнит слова Вольфа Мессинга о какой-то таинственной миссии, которую должен выполнить человек из будущего. И если приказы руководства ясны и понятны, то в чем заключается его личная миссия, Илья может только предполагать…

Глава 3

Наутро, часов в восемь, начал трезвонить телефон. Я, закрыв голову подушкой, не шевелился, теша себя надеждой, что кто-нибудь из мужиков возьмет трубку. Ждал долго, а звонок тем временем продолжал разрывать мозг напрочь. В конце концов до меня дошло, что полутрупы в соседних комнатах вполне справедливо рассудили так: хозяева вовсе не они, и поэтому ни в жизнь не встанут, чтобы заткнуть черную орущую коробку. Пришлось подниматься и брести в коридор. Там, сняв трубку и даже не задумываясь о последствиях (ведь этот номер знало очень немного людей), рявкнул в нее:

— Какого х…?!!

На том конце пару секунд молчали, а потом вежливым тоном поинтересовались:

— Это квартира товарища Лисова?

— Ну Лисова. Слушаю…

Получив подтверждение, голос повеселел:

— Это я, инженер-майор Рябушкин, из ГАУ.

Рябушкин, Рябушкин… О, вспомнил! Мы с ним познакомились еще в Туле, куда я мотался по поводу гранатометов, а потом и ППС. Познакомились и даже сдружились. И в прошлом году тоже пару раз в столице пересекались. Только он тогда капитаном был… На всякий случай уточнил:

— Никита, ты что ли?

— Так точно!

— Во блин… — Осторожно пощупав голову, я продолжил: — Приветствую, дружище! А чего в такую рань звонишь?

— К-хм?

Еще раз глянув на часы, я смущенно ругнулся:

— Блин… вопрос насчет времени снимается. Но насчет звонка — остается. И откуда ты вообще знаешь, что я в Москве?

— Мне об этом Станислав Игоревич вчера сказал. Тверитин. Он же и номер телефона дал. Но вчера я звонил — никто трубку не брал…

Ощущая страшный сушняк, я вхолостую почавкал, пытаясь избавиться от гадостного вкуса во рту, но, не преуспев в этом, продолжил задавать вопросы:

— Поздно пришли, вот и не отвечали… А Тверитина-то ты откуда знаешь? Хотя отставить… Ты в городе? Если да, то давай, заруливай! Отметим встречу. Адрес помнишь? Если нет, то записывай…

Я собрался говорить адрес, но собеседник перебил:

— Встретимся, это само собой! И отметим, конечно. Только я сейчас по другому поводу звоню — хотел тебя на полигон пригласить и одну вещь показать.

— Какую?

Рябушкин рассмеялся:

— Приедешь — увидишь! Но я намекну: помнишь такого — Германа Коробова? Ну которому ты еще подарил венгерский пистолет-пулемет?

— Как же — подарил! Да он тот ствол у меня нагло выцыганил! Все четыре дня, пока я на заводе был, он за мной на коленях бегал. А мне такой ПП больше ни разу не попадался — у всех мадьяр, которые мне позже встречались, другое оружие было… Так что Коробова помню!

Никита в ответ на мой спич, вежливо хохотнув, выдал:

— Он тут интересную вещь изобрел, я думаю, тебя заинтересует. Во всяком случае мне это изобретение очень понравилось!

Я поскреб отросшую за ночь щетину и предложил:

— Давай ты мне минут через тридцать перезвонишь, а то я что-то соображаю плохо. Какая вещь, куда ее совать, и вообще…

— Может, лучше сделаем так — я за тобой машину вышлю, а пока она приедет, ты уже точно проснешься.

— Хорошо. Через сорок минут буду готов. Хотя… если я не один приеду, а со своими парнями, это ничего?

— Нормально!

— Тогда засылай своего водилу.

Только я положил трубку и собрался идти умываться, как меня поймал хмурый и заспанный Гусев, которого заинтересовала предстоящая поездка. Мол, куда, с кем и зачем? Пришлось объяснить, но не удовлетворившись этим, Серега, пока я умывался, куда-то позвонил и уточнил информацию относительно Рябушкина. После чего, позевывая и нагло вытесняя меня из ванной, информировал:

— Этот майор, пользуясь знакомством с тобой, своего друга-оружейника и его автомат хочет продемонстрировать.

— Интересно, а я тут с какого боку? Нет, полюбопытствовать, конечно, можно, но ведь не просто так он мне этот ствол показать хочет?

— А. — Гусев макнул щетку в баночку зубного порошка. — У них там свои трения и интриги. Сейчас, благодаря внедрению АК‑43 верховодят ижмашевцы, а этот Коробов — из Тулы. Вот, видно, майор и решил тебя для дальнейшей косвенной поддержки задействовать. Он ведь в курсе, что ты личный порученец товарища Сталина и, даже несмотря на то, что ты не будешь входить в комиссию, твое одобрение нового автомата может сыграть свою роль в предстоящем конкурсе. Так что можешь съездить посмотреть, чего там демонстрировать будут. Тоа а э оэу.

— Чего?

Командир, вынув щетку изо рта, более членораздельно пояснил:

— Я говорю — не поеду. Это вы фанатики оружия, а мне в наркомате к тринадцати часам надо быть. Поэтому бери Марата, и дуйте вдвоем. Да, потом, на всякий случай, мне письменный отчет предоставишь. — И, понизив голос и воровато оглянувшись на открытую дверь, поинтересовался: — А ТАМ ты про Коробова^[3] что-нибудь слышал?

— Нет. И не слышал, и не видел, и не знал.

— Ну все равно скатайся. Вдруг действительно что-то толковое покажут, а то сейчас в ГАУ все от Калашникова в восторге и никого другого практически не замечают.

— А зачем еще кого-то замечать? АК — лучший автомат всех времен и народов, лет на пятьдесят! Но посмотреть — посмотрю… Да и самому интересно.

Гусев кивнул и начал наяривать щеткой, а я пошел будить Марата.

Через сорок минут мы уже ехали в сторону полигона НИПСМВО. Причем время использовали с толком. Сначала поговорили с Рябушкиным, который закатывал глаза и причмокивал, описывая новый ствол, а так как ехать было достаточно далеко, то после хвалебных речей майора просто начали кемарить. И поспали хорошо — почти два часа. А потом нас тормознули на КПП, где после проверки документов пустили на территорию Центрального научно-исследовательского полигона. Немного покрутившись по дорожкам, машина подъехала к бетонному сооружению, чем-то похожему на крытую автобусную остановку, возле которого уже подпрыгивал в ожидании гостей сам изобретатель.

Выйдя и пожав руку Герману, я показал на кобуру со своим браунингом и сразу предупредил:

— Пистолет не отдам! Как не проси! — А потом улыбнулся, демонстрируя, что вышесказанные слова были просто шуткой, и продолжил: — Ну что, хвастайся, а то мне Никита уже все уши прожужжал про твой девайс!

— Про что?

— Про автомат… Где он, посмотреть-то можно?

— Конечно. — Коробов оживился и, показывая рукой на стол, стоящий внутри «остановки», пригласил: — Пойдемте, я буду рассказывать и объяснять.

Пройдя в помещение, он подвел меня к тому, что я сначала, опешив, принял за АК‑104, который хоть и видел в своем времени, но только на картинках. Во всяком случае внешне автомат был очень похож на него, наверное, более коротким, чем на обычных «АК», стволом. А Герман, отдав оружие, начал объяснять:

— После того как была разработана компоновка АК‑43, я понял, что с целым штатом маститых оружейников тягаться не смогу. Да и изменить ту конструкцию — значило только ее усложнить, что вызвало бы нарекания со стороны приемной комиссии ГАУ. Вот я и подумал: для обычных войск АК‑43 — это самое лучшее, что может быть на сегодняшний день. Главное — он прост и надежен! Да и призывник из какой-нибудь отдаленной деревни сможет его полностью освоить буквально за несколько часов. Но ведь у нас есть не только те призывники, которые после месячного обучения в запасном полку идут на фронт. У нас есть и те, которых учат от и до. Я говорю про осназ. И этим людям будет важна не только простота, но и остальные ТТХ оружия, такие как компактность, вес и высокая кучность стрельбы. Ведь много боеприпасов они с собой брать не могут, поэтому именно вышеперечисленные характеристики, а также, разумеется, надежность, не уступающая АК 43, будут для них решающими факторами. При этом я учел, что большая прицельная дальность оружия бойцам осназа не особенно нужна. Бой они обычно ведут либо в упор, либо на дистанциях, не превышающих триста — триста пятьдесят метров. Поэтому я счел возможным укоротить ствол автомата и на прицельной рамке теперь максимальная дальность не тысяча, а пятьсот метров. Но самое основное отличие моего автомата от АК‑43 — это сбалансированная безударная система автоматики. Там стоит два газовых поршня, движущиеся навстречу друг другу. Вот, смотрите…

Герман взял у меня свое изделие, шустро откинул крышку ствольной коробки и начал разбирать оружие, попутно объясняя, что к чему и зачем. М‑да… устройство, конечно, несколько сложнее «калаша» и, думаю, в производстве будет дороже, но я своих мыслей не озвучивал, решив, прежде чем сразу обламывать изобретателя, испытать его детище в действии. Вообще, действительно, на первый взгляд, за счет компенсации импульса движения затворного механизма, автомат не должно подбрасывать, что сразу улучшит кучность стрельбы, но пока это все — слова. Поэтому, дождавшись, когда Коробов выговорился и, собрав автомат, протянул мне его, я взял со стола стандартный магазин и, зарядив оружие, пошел на исходную.

А еще через минуту, когда боек щелкнул вхолостую, я, почесав затылок, удивленно пожал плечами и, вогнав в приемник следующий магазин, опять открыл стрельбу. Блин! Да что же это такое! Сколько воевал, но с подобным еще не сталкивался! При нажатии на спусковой крючок, приклад автомата как будто прилипал к плечу, и оружие практически не тряслось, посылая пули, поражающие мишени одну за другой. Когда же я перестал садить пяти-шестипатронными очередями и начал делать привычную отсечку по два-три выстрела, то дела пошли еще лучше. Появилась возможность не просто поражать мишени, а поражать их в какой-то определенной части, на выбор — в голову, в грудь, в ноги…

Расстреляв три магазина, я передал автомат стоящему рядом Марату и повернулся к Герману, который, увидев мою физиономию, даже рассмеялся от удовольствия и спросил:

— Ну как впечатления?

— Если честно — потрясен. Ничего подобного еще не видел! Чтобы стоя, с руки, да такие показатели… Уж насколько я стрелять умею, но блин, как говорится — почувствовал разницу! А складной приклад с демпферными накладками!? Плечо — вообще не набил!

Коробов опять улыбнулся и ответил:

— Еще надо учесть: у моего ТКБ‑705 и АК‑43 некоторые детали взаимозаменяемы, что значительно облегчит работу ружмастерам в войсках. А магазины, ствольные коробки, рукоятки, накладки так вообще полностью идентичны. Разумеется, предусмотрены места креплений подствольного гранатомета и ночного прицела. Только сразу хочу сказать — отсутствует возможность установки штык-ножа. Но ведь диверсанты в штыковую не ходят, правда?

Я только успел согласиться с этим предположением, как к нам присоединился Шарафутдинов, который был ошарашен не меньше меня. Так как Шах желал поделиться своими восторгами с изобретателем, я ему мешать не стал, а взял автомат и опять вышел на рубеж стрельбы.

В конце концов, высадив с Шахом и присоединившимся к нам Рябушкиным в общей сложности чуть не цинк патронов и слегка одурев от пальбы, я, возвращая ствол оружейнику, твердо пообещал:

— Герман, если на испытаниях твое оружие по надежности будет сравнимо с автоматом Калашникова, то я сделаю все, чтобы автомат Коробова приняли на вооружение для снабжения спецчастей. И цена вопроса, в смысле стоимости изделия, тут не будет играть особого значения, так как хорошо подготовленному диверсанту и оружие необходимо соответственное. А по моим предварительным прикидкам, оно будет соответствовать работе спецгрупп на все сто!

Судя по тому, как у собеседника загорелись глаза, именно эти слова он и мечтал услышать. А стоящий рядом и не менее счастливый Никита тут же предложил это дело отметить, совместив и встречу старых знакомых, и удачно проведенную демонстрацию. Только, посмотрев на часы, я вынужден был отказаться:

— Вы уж, товарищи, извините, но никак не получится. Нам еще возвращаться часа три, а завтра по плану — посещение Кремля, где все должны быть как огурчики.

Видя удивленные лица собеседников, пояснил:

— В Кремль — не на экскурсию, а за орденами. Нас ведь в Москву именно для этого и командировали.

— О! Тогда конечно! Поздравляю!

Мы по второму кругу пожали друг другу руки, только на этот раз поздравляли меня и Шаха, и, распрощавшись с Коробовым, опять загрузились в «эмку» и отправились в обратный путь.

В дороге обсуждали все увиденное и опробованное, а потом я поинтересовался у Рябушкина:

— Слушай, мне вот что-то интересно стало — Герман как-то невнятно сказал, а когда я у него хотел уточнить, ничего толком не ответил, что за толпа знатных оружейников АК‑43 изобретала? Я думал, там только Калашников в основном отметился…

Никита сначала вскинулся, но потом покряхтел и нехотя ответил, стараясь обтекаемыми словами снизить реальный накал внутренних разборок:

— Когда весь наркомат вооружения во главе с наркомом начинает плотно курировать и опекать какого-то одного человека, то невольно возникает сомнение в том, что они не предоставляют ему доступ к каким-то революционным решениям, которые выдают другие мастера…

М‑да… правильно Гусев утром сказал: интриги вкупе с ревностью в конструкторской среде цветут и пахнут. А каждый из изобретателей пользуется малейшей возможностью, чтобы получить хоть какое-то преимущество перед конкурентом. Вон, как тот же Коробов с Рябушкиным сейчас… ТКБ‑705 это, разумеется, обалденная вещь, но изобретатель вполне справедливо опасается, что чиновники из ГАУ и наркомата, по непонятным причинам изначально неровно дышащие на Калашникова, изобретение Коробова вполне могут зарубить. Зарубить, невзирая на отличные ТТХ, а исходя, к примеру, из большей стоимости и трудоемкости его изготовления. Поэтому сейчас и привлекли к процессу демонстрации личного порученца товарища Сталина, рассчитывая на его огромные связи. Ну их побудительные мотивы были ясны с самого начала, только теперь меня заинтересовало другое.

— Так правильно делают, что опекают. Ведь на самом же деле АК‑43 это очень хорошее изобретение! И предложил его именно Михаил.

Я отлично знал, кто на самом деле предложил сию идею, но мне было интересно, не просочились ли в оружейную тусовку слухи, что некие невнятные рисунки нового оружия, а также пояснения к ним, попали в ГАУ из НКВД? Рябушкин опять помялся и ответил:

— Калашников, конечно, парень толковый. Конструктор, что называется — от бога. Но когда тебе сам нарком во всем дает зеленый свет и твои запросы имеют высший приоритет, то и работается гораздо легче и проще. Я только удивляюсь, откуда у вчерашнего сержанта такая лапа в наркомате вооружений? Ведь не просто так ему подобные преференции шли? И, честно говоря, сомневаюсь я, что только Михаил стоял у истоков изобретения АК. Слишком уж все… технологично и выверено. Без специальных знаний такого не сделаешь. Поэтому лично мне кажется, что в разработке оружия принимали участие очень знающие люди. И Калашников в том числе, но сейчас его на первый план выдвинули, исходя исключительно из идеологических соображений. Да… — Собеседник покрутил головой. — Ведь теперь в каждой газете что ни день то статья: «Советский человек с девятью классами образования изобрел самый лучший на сегодняшний день автомат!»

Хе, судя по этим словам, никаких слухов нет, и секретность у нас продолжает оставаться на высшем уровне! А насчет статей я в курсе. Это подчиненные Тверитина не покладая рук трудятся, показывая всему миру: мол, в СССР люди настолько продвинутые, что, даже не имея специального образования, с легкостью переплевывают всех забугорных изобретателей. Хотя, даже если бы не было меня, Михаил Тимофеевич, который был действительно умницей, просто выдал бы свое творение на каких-то три-четыре года позже. Так что, как ни крути, а газеты практически не врут, говоря про огромное количество талантливейших людей на единицу площади в СССР.

И, кстати, самому Калашникову, который совсем недавно действительно скакнул из сержантов в лейтенанты, да еще и получил Сталинскую премию, наброски чертежей его же автомата в свое время выдали под роспись люди из госбезопасности. Особо не объясняя, где их добыли. И теперь Миша может только гадать, откуда они взялись у чекистов — либо наша разведка постаралась, либо это было творение какого-нибудь «врага народа», сгинувшего в лагерях. Хотя, если говорить по совести, чертежи те можно было назвать полным фуфлом. Так… только общее направление и концепции. Нет, детали автомата и их взаимодействие я знал и нарисовал, но откуда мне было знать марки металла, величину допусков и целую кучу других, чисто технических моментов, без которых оружие просто не появится на свет? Поэтому АК‑43 — это процентов на восемьдесят творение именно Калашникова и тех людей, что ему помогали!

Потом беседа опять скользнула на Германа и его автомат, потом вспомнили общих знакомых и так, под разговор, незаметно доехали до Москвы. Я затащил Никиту домой, но под чай долго не посидишь, поэтому часа через полтора он откланялся, а мы с Маратом в ожидании припозднившегося Сереги засели за составление отчета.

А на следующий день нас ждал Кремль. Для меня здесь все было более-менее привычно, да и Серега тут бывал довольно часто, зато остальные ребята… Правда, постороннему человеку их волнение не особо бросалось в глаза. Единственное, чему он, возможно, удивился бы, это, почему шестеро военных ходят везде такой плотной группой? А все потому, что наши щеглы, да и Шарафутдинов, старались держаться как можно ближе к «кремлевским ветеранам». Наверное, потеряться боялись. Но до процедуры награждения никто не потерялся и не заблудился, и поэтому наградной дождь, пролившийся на спецгруппу Ставки, мы встретили в полном составе. А дождь был по-настоящему крут! Уж не знаю, в чем причина, но за захват Вельдберга и операцию под Ровно, по совокупности заслуг, мне дали вторую Звезду Героя, Гусеву наконец-то обломилась первая, а остальным ребятам досталось по ордену Ленина! Плюс к этому было оглашено, что все участвующие в операции, принесшей стране несколько тонн золота, награждаются ценными подарками. Правда, сразу не сказали, какими именно…

* * *

Вспомнив свои тогдашние предположения, я только ухмыльнулся. Почему-то думалась, что выдадут именные часы или не менее именное оружие. А может, даже немецкий приемник «Телефункен» на ножках, с гравированной серебряной табличкой. Зато теперь, держась за баранку «ценного подарка», я не переставал удивляться серьезному подходу руководства. Вот уж где, действительно, решили не мелочиться, а выделить сразу пять машин из выпущенной экспериментальной серии. На них даже название «Победа» хромированными буквами не написано, стоит только значок с надписью «ГАЗ М‑20» на капоте. Ну да ничего, на других точно будет эта надпись — «ПОБЕДА»! По словам Колычева, Сталин решил не париться и использовать название, которое и в будущем вошло в историю. От наименования «Родина» он отказался по тем же причинам, что и в моем времени, просто поинтересовавшись у предлагающих: «Почем Родину продавать будете?» Те тут же спеклись и моментально выдали на-гора более приемлемое для машины имя. Тем более само слово «победа» в СССР день ото дня как-то исподволь становилось все более популярным. А уж после капитуляции Германии ожидается бум. «Победой» будут называть все: часы, машины, рестораны, новые модели платьев и костюмов…

М‑да… а ведь мои первые часы, подаренные отцом, тоже назывались именно так. Старенькие, с поцарапанным стеклом, они обладали удивительно точным ходом и до сих пор были бы живы, если бы я их не утопил на свое семнадцатилетие… Вспомнив о часах, я глянул на время и, чертыхнувшись, стал притормаживать. Сидящий рядом Марат удивленно посмотрел на меня, поэтому пришлось пояснить свои действия:

— Меня к четырем Иван Петрович ждет, так что пора возвращаться. Сядешь за руль?

— Я уже рулил, а Жан еще нет. Так что, Искалиев, садись за баранку и покажи класс!

Даурен, радостно кивнув, выскочил из остановившейся машины и быстренько поменялся со мной местами. Потом мы объяснили ситуацию подъехавшим Змею и Геку и, перекурив, покатили обратно.

* * *

А ровно в шестнадцать ноль-ноль, поздоровавшись с переведенным из УСИ в наркомат, бессменным секретарем-порученцем Колычева — Васькой Кружилиным, я, постучав в дверь, вошел в кабинет наркома НКВД.

— Разрешите?

— Да, заходи, Илья. Ну как покатались?

— Нормально. Машины — отличные. Немного подшаманить, и станут вообще супер.

Иван Петрович весело посмотрел на меня:

— Даже в сравнении с автомобилями твоего времени?

— К-хм! — От такого предположения я даже поперхнулся и ответил: — Нет, тут сравнения быть не может. Более корректно было бы сравнить с теперешними «опель-капитаном» или «мерседесом». Но, кстати, по комфорту «М‑20», мне кажется, значительно их превосходит. Проходимость я даже не рассматриваю. Немцы здесь и рядом не стояли. Хотя, конечно, для езды по буеракам я бы предпочел что-то вроде ГАЗ‑67. Вместо тента сделал бы жесткий съемный верх, впереди — хромированный отбойник, по бортам — аэрографию, и рассекал бы туда-сюда, вызывая всеобщее восхищение… М‑да, если брать в расчет наши дороги, точнее их отсутствие, то такая машина была бы наиболее предпочтительна!

Тут уже Колычев хмыкнул:

— Ну и вкусы у тебя… Только я не понял, что такое «отбойник», да еще и хромированный? Зачем? И от кого ты им отбиваться собрался?

— Для понту. Ну и функциональную нагрузку он тоже несет. Вон, лоси ведь на дороги так и лезут и, чтобы, при столкновении с этой лесной коровой, отделаться наименьшим ущербом, можно поставить гнутую трубу, защищающую перед машины. В моем времени он называется «кенгурятник», но теперь может стать «лосятником». А то и вообще — «медвежатником».

Нарком удивился:

— Медведи тоже под колеса каждый день бросаются?

Я улыбнулся:

— Нет, конечно. Просто вспомнил, что иностранцы считают, будто у нас медведи по улицам городов ходят. Белые. Вот, чтобы буржуев не разочаровывать и внушить почтение к нашим суровым климатическим условиям, назвать эту трубу — «медвежатник»! Пусть необразованные «забугорники» трепещут!

Тут, все еще находясь по впечатлением от поездки на личном автомобиле, я дал волю фантазии.

— А вообще, Иван Петрович, собственные колеса — это же замечательная вещь! И понятно — машины будут стоить очень дорого, но вот почему бы не наладить выпуск мотороллеров? Помните, я про эти мини-мотоциклы и их бешеную популярность еще в том году рассказывал? Даже общий вид рисовал и приблизительные схемы компоновки. Простенькая ведь вещь, но наша молодежь будет визжать от восторга! А с какой скоростью будет проходить процесс ухаживания?! Представьте: парень сажает девушку в седло и везет любоваться красотами загородной природы. А эти красоты, по личному опыту знаю, очень сильно снижают неприступность барышни и в конечном итоге способствуют ускорению развития отношений, со всеми вытекающими последствиями. Таким образом решается и государственная демографическая проблема.

Колычев, как раз в этот момент прикуривающий, от столь неожиданного поворота в разговоре даже спичку сломал. Достав из коробка новую, он с подозрением поинтересовался:

— Так это ты Тверитину идею подкинул? С дешевыми мотоциклами и этими, как их — мотороллерами? М-м-м… стоп, отставить. Он ее озвучивал еще до личной встречи с тобой, после ознакомления с документами… И хоть я выступал против увеличения выпуска неподконтрольных средств передвижения и говорил о возможности ухудшения в связи с этим общей криминогенной обстановки, Станислав Игоревич меня сумел переубедить. И, помнится, даже лозунг придумал для этой еще не существующей модели: «Мотор, два колеса и два сердца».

— Вот! — Я поднял палец. — Это доказывает, что Стас действительно очень толковый человек! А что? Необходимое оборудование у нас уже есть: в тех же мастерских, которые после войны все равно перепрофилировать будут. Вот пусть, на каком-нибудь заводике и начнут шлепать новые средства передвижения. Не все же танки множить… Скажу больше — ради такого дела я готов свои песенные гонорары отдать. В смысле учредить премию, к примеру, тем же студентам машфаков, которых можно привлечь к доводке до ума моих схем мотороллера. Кстати, есть большой шанс, что они еще лучшее изобретение смогут предложить. Помимо мотороллера, еще какой-нибудь чоппер, квадроцикл или снегоход. Вон, как с художниками в свое время получилось…

Увидев выражение лица собеседника, я заткнулся, а Колычев, весело глядя на меня, несколько раз беззвучно хлопнул в ладоши:

— Я поражен. И это говорит великий скупердяй Лисов, у которого кредо — «ни копейки государству»? Хотя, скажу честно, очень рад. И товарищ Сталин, думаю, тоже порадуется. Он ведь у меня периодически твоими планами и настроениями интересуется… И если насчет премии ты серьезно, то это отдельная тема для разговора. Ее ведь можно сделать не только для студентов-машиностроителей. У нас есть и ВГИК, и Сельхозакадемия, и Строгановка…

Ой, блин! Сказать по правде — слова наркома меня напугали. Я, конечно, альтруист в некотором роде, но ведь не настолько! Этак на меня скоро выйдет еще и шустрый Тверитин — предложит в целях пропаганды советского образа жизни премировать и изобретения прогрессивной мировой молодежи! Конечно, подобные, пусть небольшие гранты сильно повысят имидж СССР и будут способствовать его открытости и понятности, но у меня денег столько нет… Только давать задний ход было уже поздно, поэтому, чтобы не прослыть трепачом, ответил:

— Насчет премии — вполне серьезно. Но я своему кредо не изменял: деньги-то не государству пойдут, а студентам. Пусть с ученической скамьи понимают: умеешь работать головой и руками, сможешь проявить полезную инициативу, значит, не будешь считать копейки от стипендии до стипендии, а в дальнейшем — от зарплаты до зарплаты. Наоборот — купив на премию тот же мопед, посадишь сзади самую красивую девчонку и поедешь гордо по городу кататься. Ну или за город, тут уж как повезет… Единственно, — я вздохнул, — сильно сомневаюсь, что на само производство у государства средства найдутся. В народном хозяйстве других проблем выше крыши, куда уж там мопеды финансировать.

И тут Иван Петрович меня удивил. Выпустив вверх струю дыма, он довольно прищурился и ответил:

— Ну, может быть, и найдутся. Немного, конечно, но немного — это только в масштабах нашей страны. И ты в этом деле не последнюю роль сыграл.

Я вытаращил глаза:

— Что, обнаружили новое легкодоступное золоторудное месторождение с ураганным содержанием металла?

— Ага. В швейцарских банках. Содержание металла там действительно — ураганное! И с доступом тоже проблем нет.

От подобного я вообще завис. Что-то ничего непонятно… Складывается такое впечатление, что советских «невидимок» срочно собираются переквалифицировать в грабителей и с их помощью черпать природные ресурсы непосредственно из банковских швейцарских недр. Ну чисто, чтобы пропустить лишние промежуточные варианты, связанные с налаживанием инфраструктуры, добычей, переплавкой и тому подобным. Когда я озвучил свои мысли, нарком рассмеялся, а потом, став серьезным, сказал:

— Нет, конечно. Все будет в рамках закона. Но учти, говоря о деньгах, я исходил только из того, что тебе рано или поздно об этом станет известно и ты опять ко мне прибежишь скандалить. Хотя данная информация по большому счету не входит в круг твоей компетенции и является государственной тайной…

После этих слов я лихорадочно начал соображать, как Лисова вообще можно связать с швейцарским золотом. У меня там накоплений нет. Есть у семьи Нахтигаль, но делать из Лисова альфонса никто не будет. А что еще? Почему именно я, по словам наркома, сыграл не последнюю роль в доступе к золоту, находящемуся в банках? Швейцарских банках…

Стоп — Вельдберг! Он должен был заниматься эвакуацией крупных партийных чинов. Но чины без денег — это фуфло, а не чины! Значит, вполне возможно, у него был выход и на тех людей, которые скрывали следы золота НСДАП^[4]. А может быть, и не было, но дав конец ниточки, он тем самым способствовал выходу нашей разведки на «кассиров» и соответственно на номера счетов! Обалдеть! Похоже, что это наиболее вероятное предположение. И пусть у Германии в конце войны валюты осталось очень мало, но уж золотишка на пару-тройку сотен «зеленых» лимонов в Швейцарии на черный день точно хранится! Задохнувшись от волнения, я предположил:

— Через Вельдберга вышли на золото партии? На все золото?

Нарком, хмыкнув, передразнил:

— «ВСЕ золото»…Ты этого оберста меньше месяца назад предоставил, поэтому какое-то время мы упустили. М‑да… зато сейчас на это ТАКИЕ силы брошены… И результаты, несмотря на упущенное время, ОЧЕНЬ хорошие. Если так дальше пойдет, то завод по производству мотороллеров, о котором ты так ратуешь, точно будет построен! В числе десятков и сотен прочих, необходимых стране производств.

Озвезденеть… Просто нет слов. Выяснять какие-либо подробности я не стал — бессмысленно. Колычев и так сказал очень много, поэтому не буду его лишний раз провоцировать на прочтение лекции по теме: «Государственная тайна, минимально необходимая информация и злостный нарушитель — Лисов». Но вот золото НСДАП… Да, это круто. Пусть, разумеется, добудем не все, но даже какая-то его часть станет для нас огромным подспорьем! Ведь в МОЕЙ истории его так и не нашли, зато теперь эти запасы вкупе с остальными репарациями позволят стране гораздо быстрее подняться на ноги. А чем быстрее СССР оправится от последствий войны, тем быстрее сможет на равных говорить с той же Америкой. Мы и сейчас это можем, но при наличии восстановленного хозяйства разговор получится более продуктивным. И тот же Трумэн десять раз подумает, прежде чем начнет свои гнилые базары разводить…

Хотя какой на фиг Трумэн? Его сейчас, как липку, трясут америкосовские правоохранительные органы! А Рузвельт вроде пока настроен достаточно дружелюбно. Но это — «пока». Да и больной он… В МОЕЙ истории президент США благополучно помер весной сорок пятого. А кто на его место встанет — бог весть… Сейчас в том, что на выборах, которые будут проходить через два месяца, победит Рузвельт, никто не сомневается. Главная же интрига для Сталина, Колычева и иных посвященных людей состоит в том, кто станет вице-президентом и соответственно, после смерти старины Франклина возглавит Штаты. Пусть Трумэн под следствием, но команда-то пока на месте…О, кстати, насчет того, кто возглавит.

— Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться?

Колычев, удивившись внезапному официозу, сделал брови домиком, но потом, поняв меня несколько не так, насупившись, отрезал:

— Лисов, опять за свое? Детали проходящей операции тебя никаким боком не касаются! Что за человек, ему дашь палец, он всю руку откусить норовит? Ты вообще соображаешь…

Перебив закипающего командира, я обиженно сказал:

— Иван Петрович, вы что? Я же все понимаю, поэтому хотел спросить совершенно о другом.

— Да? К-хм… — Было видно, что нарком смутился. — Ну так спрашивай, а то начинаешь издалека и меня лишний раз нервируешь!

— Извините… А спросить я хотел насчет нашего последнего дела с поляками и покушения на товарища Сталина. Точнее, не столько спросить, сколько получить подтверждение своим предположениям.

— Я слушаю…

Собравшись с мыслями, я облизал губы и озвучил то, о чем задумывался как в процессе, так и после операции, связанной с нейтрализацией польских диверсантов. Просто уж очень ее размах и количество задействованных сил не соответствовали озвученным результатам. Даже совместная советско-американская нота не катила как достойный итог. Да и Колычев со Сталиным были ЧЕРЕСЧУР довольны. Ну не могли они так радоваться простым высказываниям претензий англичанам. Значит, у этого дела существовало второе дно, о котором был осведомлен только очень узкий круг посвященных. Вот я себе всю голову и сломал, пытаясь понять, чего наше командование ВООБЩЕ хотело добиться. Сначала ничего толкового на ум не приходило. Не приходило, потому что мыслил тактическими задачами. А вот как только начал соображать в сторону стратегических замыслов, то картинка сложилась практически сразу. Верная или нет, я сейчас и попробую выяснить. Поэтому вздохнув, выдал:

— Иван Петрович, мне кажется, что цель операции была вовсе не в отлове АКовцев и возможности резкой ноты для Англии. Считаю, что основной задачей была дискредитация «ястребов» из команды Трумэна, которые очень удачно для нас всячески поддерживают Польшу. Американцам на товарища Сталина в общем-то плевать, только покушение на убийство своих летчиков они без последствий оставить не смогут. А так как покушались именно поляки, то теперь Рузвельт имеет что сказать людям из демократической партии и, отказавшись от их кандидатуры, назначить вице-президентом своего человека. Ну не знаю, того же Гарримана, к примеру, который после смерти президента возглавит страну. Именно поэтому в данной операции и была задействована спецгруппа Ставки во главе с крайне удачливым Лисовым. Просто на кону стояло ОЧЕНЬ много. Ни много ни мало, а дальнейшее построение взаимоотношений с США. Ну и как следствие — построение всей мировой политики. Я прав?

Нарком, пока я говорил, молча тарабанил пальцами по столу. А услышав последний вопрос, очень серьезно ответил:

— Товарищ Лисов, я вам ПРИКАЗЫВАЮ подобные аналитические выкладки держать при себе. Более того, я ПРИКАЗЫВАЮ забыть то, о чем вы мне сейчас говорили, и придерживаться ТОЛЬКО официальной версии событий.

Серьезность и тон, которым все это было сказано, меня несколько напрягли, поэтому, вскочив, я ответил:

— Так точно, товарищ генерал-полковник. Уже забыл!

А про себя подумал — оп-па! Вот оно! Все-таки приятно чувствовать себя умным и понимать, что видишь дальше официальных сообщений. И ведь, если исходить из того, как переполошился нарком, я разложил все достаточно верно. А Колычев, потерев лицо руками и взмахом усадив меня обратно на стул, тихо вздохнул.

— Проблем от тебя, Илья, иногда больше, чем пользы. Теперь я даже не знаю, как тебя отпускать…

— Но пользы-то все равно много? И куда вы меня отпускать не хотите?

Иван Петрович подвинул к себе какую-то папку и, развязывая тесемки, ответил:

— Ладно… Решение принято и одобрено на самом верху. И еще я сильно надеюсь на твою разумность. Поэтому ничего отменять не будем. Но прими дружеский совет: нигде, никогда, никому не озвучивай вот эти свои мысли. Считай, что твоя догадка является лишь частью большого плана, и малейшая утечка информации может все погубить.

Опаньки! Значит — точно! И работа, судя по всему, начата огромная. Ну еще бы — неявная попытка изменения политики одного из самых сильных государств мира это вам не цацки-пецки! Причем не текущей политики, а будущей, о которой в Штатах сами пока имеют весьма смутное представление. Эх, интересно-то как! Но интересоваться — себе дороже, поэтому, придав физиономии наиболее ответственное выражение, я сказал:

— Понял. И, насколько вы знаете, я языком в серьезных ситуациях не молочу, так что можете быть спокойны. Ведь за эти три года даже намека на прокол с моей стороны не было.

— Не было, потому что я за тобой постоянно слежу и накручиваю тебя, хоть ты и обижаешься. Ладно, хватит о грустном. Вот!

С этими словами Иван Петрович извлек из папки запечатанный сургучом пакет и, взломав печати, вытянул из него конверт. А на конверте… В общем, увидев знакомый круглый почерк, я чуть не вырвал письмо из рук наркома. А он, улыбаясь, передал мне послание Хелен и сказал:

— Ну что ты так задергался? Не спеши — время почитать еще будет.

Ага, ему легко говорить — «не спеши», а я этого письма больше полугода ждал. Гусева, начиная с зимы, просто задолбал, сначала намеками, а потом и прямыми требованиями, чтобы он через Колычева посодействовал переписке. Серега согласился помочь, но потом, переговорив с наркомом, объяснил, что вот как раз в Швейцарии наше консульство, через которое я получил первое послание, находится, словно на острове. И даже диппочта может месяцами идти, совершая такие кругаля, что диву даешься. Ведь со всех сторон как ни крути гитлеровские войска, так что ни о какой регулярной переписке и речи быть не может. Если только вдруг оказия подвернется…

Вот, видимо, эта оказия и подвернулась. А Колычев — садист! Неужели он не понимает, что мне теперь каждая секунда дорога? Нет чтобы отпустить человека прочитать письмо — сидит и лыбится. Терпение, наверное, мое испытывает. У у-у, редиска нехорошая! Но нарком, видя, что Лисов, завладев конвертом, смотрит на него молящими глазами, встал, поправил мундир, обошел стол и, остановившись рядом с подскочившим подчиненным, выдал:

— На вчерашнем совещании принято окончательное решение предоставить Лисову Илье Ивановичу недельный отпуск (не считая дороги) и командировать его на все время отпуска в город Берн. — Колычев, подмигнув, добавил: — Вопросы?

Несколько секунд я стоял столбом, переваривая сказанное, а потом бросился обнимать Ивана Петровича. Тот вначале только кряхтел, но потом взмолился:

— Хватит, хватит! Ты мне все ребра сейчас переломаешь!

Поэтому пришлось поставить наркома на место и начать задавать вопросы. Меня интересовало все: и чья это была инициатива (хотя и так понятно, что это Иван Петрович постарался), и с какими документами я туда поеду. И вообще: как мне попасть в эту самую Швейцарию, если прямого пути нет? Честно говоря, несмотря на охрененное желание увидеть свою зеленоглазую зазнобу, два месяца добираться до страны сыров совсем не хотелось. Да блин, быстрее будет из Австрии в одиночку проскочить через немецкие разрозненные части, которые до сих пор ведут оборонительные бои, окопавшись в горной части страны. Тем более что сейчас лето и форсировать Альпы на лыжах, подобно пастору Шлагу, не придется.

Но оказалось все гораздо проще. Бродить по тылам меня, разумеется, никто бы не отпустил, а вот самолетом — в самый раз. Оказывается, уже недели три как налажено нормальное сообщение с нашим консульством в Берне. Авиации у немцев практически не осталось, поэтому «Ли‑2» в сопровождении двух пар истребителей будет совершать регулярные (раз в неделю) рейсы. Истребительный конвой доводит «пассажира» до швейцарской границы и возвращается на свой аэродром в Линце, находящийся в Австрии. А «Ли‑2» продолжает движение над территорией Швейцарии, защищенный законом о нейтралитете. Обратный рейс совершается тем же порядком, и от границы пассажирский самолет снова сопровождают наши истребители.

Что касается документов, то мне будет выдан диппаспорт на мое же имя, и буду я, как это ни смешно, считаться помощником атташе по культуре. Причем этот паспорт будет вовсе не «липой», так как соответственное уведомление было направлено правительству Швейцарии. Наше консульство там будет трансформироваться в посольство, и поэтому моя «веселая» должность никого не удивит.

А потом Колычев меня удивил, сказав, что идея отправить Лисова к невесте исходила непосредственно от Иосифа Виссарионовича. И, дескать, он же рекомендует привезти по окончании войны молодую жену в Москву. Показать город, познакомить со своими друзьями. Да и товарищ Сталин хочет лично посмотреть на девушку, которая вскружила голову его порученцу. Он бы хотел ее лицезреть прямо сейчас, но, принимая во внимание некоторые обстоятельства, переносит смотрины на полтора-два месяца. Тут уж я удивился и поинтересовался — а зачем это Верховному понадобилось смотреть на Хелен? Он ведь просто так ничего не делает, значит, причина тут вовсе не в любопытстве. Колычев посмотрел на меня, как на неразумного, и ответил:

— А сам не понимаешь? Семья Нахтигаль вхожа в высший свет как Германии, так и Швейцарии. И ты, являясь ее членом, станешь первым советским человеком, который будет представлять СССР именно с этой стороны. И нечего делать круглые глаза. Или ты думал, что по окончании войны тебя демобилизуют? Даже не надейся! У нас сейчас на горизонте столько дел, что только успевай поворачиваться. Одних патентов надо будет сотни и тысячи регистрировать. И чтобы их не крали, организовать независимое патентное бюро, к примеру в Цюрихе или в Берне. И, вполне возможно, что помимо службы в госбезопасности ты и этим будешь заниматься. Это ведь какое прикрытие! А хватка у тебя есть. И есть возможность применить навыки из своей прошлой жизни… Вот товарищ Сталин и хочет посмотреть насколько Хелен Нахтигаль сможет соответствовать высокому званию жены товарища Лисова. — Тут, увидев мои глаза, нарком замахал руками: — Да шучу я, не видишь, что ли? В смысле — про соответствие высокому званию шучу. Иосиф Виссарионович, действительно, просто хочет увидеть твою Хелен. Да и Лисова-младшего тоже. Поэтому и дал приказ, чтобы в твоей квартире…

Не понял. Это он про кого сейчас сказал? Какого еще — «младшего»? Видимо, выражение на моей физиономии столь сильно поменялось, что Иван Петрович замолк на полуслове и, ругнувшись, сказал:

— Вот черт! Проговорился все-таки! Ну ладно, если уж так получилось, то я буду первый…

После чего уже командир сгреб меня в охапку и выдал:

— Это вообще-то должен был быть сюрприз, о котором ты узнал бы только после прочтения письма, но — поздравляю тебя, папаша!

Пх-х-х… что-то я торможу. С чем именно меня сейчас поздравляют? И почему командир такой довольный? И кто, собственно говоря, «папаша»? Видя мое недоумение, Колычев терпеливо разжевал:

— Ну ты и тупой! Сын у тебя родился! Ты уже почти две недели как папа! Я-то думал с тобой нормально переговорить и только потом дать тебе письмо Хелен прочесть, а после уже поздравить. А тут, видишь, как получилось? Теперь ни о каком серьезном разговоре и речи быть не может — ты невменяем. Так что сейчас иди, читай свое любовное послание, собирай ребят и через два часа чтобы были в комиссариате. Поедем отмечать твое отцовство! Надолго у меня к вам присоединиться не получится, но час я тебе гарантирую!

Пока командир мне все это говорил, я растерянно пытался сообразить — как же так получилось? Нет, у меня, конечно, были надежды и подозрения, но по-любому выходило, что если я и стал бы папашей, то это должно было произойти не раньше сентября. Я еще раз, загибая пальцы, тщательно начал пересчитывать, только Иван Петрович, видя эти манипуляции, сломал всю арифметику словами:

— Что ты там все высчитываешь? Семимесячный мальчишка родился! Видно, Хелен сильно нервничала во время беременности, вот так и вышло… Но ты не волнуйся — сын у тебя здоровый. Он за эти две недели необходимый вес уже набрал и теперь ничем не отличается от нормально выношенных. Ну так, шутка ли сказать — вокруг него толпы маститых врачей-родственников постоянно находились. И через четыре дня Нахтигаль с ребенком будут выписывать из роддома. Как раз за день до прилета «Ли‑2». Так что — сегодня гуляем, а с завтрашнего дня ты должен быть как огурчик и пройти все необходимые инструктажи.

Сдерживая плещущую у горла волну радости, я растроганно сказал:

— Спасибо, Иван Петрович! И за поздравления, и за вести добрые! — После чего, немного смущаясь, решился заранее оповестить, чтобы потом лишних проблем не было: — Товарищ командир, только сразу хочу сказать, что сына я крестить собираюсь… — И, видя, как замялся собеседник, торопливо добавил: — Вы знаете мое отношение к религии. Да и к попам тоже. Не фанат я всех этих штучек. Но Аленка была бы рада, а лично я считаю крещение не столько церковным обрядом, сколько дополнительной страховкой для ребенка. Родственники родственниками, но ведь именно крестные считаются, как бы это сказать, запасными родителями. И в эти крестные обычно зовут самых близких и самых надежных друзей…

Колычев на эти слова только кивнул:

— М‑да… хорошо хоть объяснил, а то у меня уже было мысль мелькнула, что ты не просто верующим стал, но еще и религиозным…

— Я — религиозным?! Это чтобы поклоны бить, попикам ручки слюнявить и им же бабки отстегивать, как будто они их в райский банк переводить будут? Нет уж! Мною движут только две причины: сделать приятное будущей жене и подстраховаться на случай собственной смерти. Чтобы, если меня ухлопают, воспитанием сына, помимо Хелен, занимался бы и тот человек, которому я полностью доверяю. Кстати, именно поэтому я эту тему и поднял, а не стал крестить ребенка втихаря… В общем, Иван Петрович, как вы смотрите на то, чтобы стать крестным? Просто ближе вас, Сереги и Лешки у меня никого нет…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Герман Коробов (1913–2006) — конструктор-оружейник тульского ЦКИБ СОО. Разработчик многих моделей оружия. В том числе один из первый автоматов компоновки «Буллпап» (ТКБ‑408), ТКБ‑0111 (представленный на конкурс «Абакан») и ТКБ‑517, который в некоторых параметрах ТТХ превосходил даже автомат Калашникова.

4

NSDAP — Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (те самые нацисты, которых многие ошибочно называют фашистами).