Неполное собрание сочинений. 1979—2024

Владислав Ларин

Любезный читатель, перед тобой книга, которая объединила основную часть моих литературных произведений, написанных между восемнадцатью и шестьюдесятью тремя годами. Здесь вы найдёте упражнения в прозе, путешествия, экономические заметки, стёртые из памяти события недавней истории. В течение этих сорока пяти лет был очень продолжительный период, когда я писал исключительно статьи и книги по экологии, о проблемах сохранения природы и среды обитания человека. Их до сих пор можно найти и прочитать

Глава 2. Стёртое из памяти

Как только подрастает поколение, забывшее войну — она повторяется…

Последний сбор металлолома пионерами средней школы №92 в сентябре 1970 года

Тёплый осенний день. Солнечно. Мы, четвероклашки, бежим вниз по широкой школьной лестнице. Она кажется особенно широкой по сравнению с лестницами в пяти — и девятиэтажках, в которых мы живем. На тех лестницах два человека разойтись не могут. А здесь — хоть впятером!

Утром наша школа собирала металлолом. По дороге из дома на уроки каждый из нас внимательным взглядом юного разведчика шарил по округе, высматривая железяки покрупнее. Рядом со школой — забор очень большого и очень секретного военного предприятия. Видимо поэтому всяких железок вокруг валялось множество. Родители запрещали нам приносить домой найденные на улице металлические предметы — особенно если они были блестящими. Слова «нержавейка» мы тогда не знали, зато знали, что эти блестящие железяки отчего-то опасны. Посуда и ложки-вилки в домах были преимущественно из «крылатого металла» — алюминия. Его везде было завались, поэтому он не интересовал ни нас, ни наших учителей — которые также соревновались между собой — чей класс насобирает больше металлолома. Учителя нам говорили, что таким образом мы помогаем родине (с большой буквы Р). Блестящая нержавейка попадалась редко, поэтому приходилось довольствоваться ржавыми кривыми обрезками каких-то неведомых конструкций.

Не всё из найденного по пути в школу один десятилетний школьник мог дотащить своими силами. А после звонка на первый урок пришлось вообще остановить охоту и отправиться получать знания. Самые младшие классы в сборе железа не участвовали, поэтому наши четвертые классы, стаскивающие металл в одну «общую кучу четвертых классов» — как сказала старшая пионервожатая нашей школы, оказались в положении «бесполезной мелюзги» — как сказал главный хулиган нашей школы, куривший рядом за углом. В результате наша куча ржавого железа оказалась самой невыразительной из возвышавшихся на школьном дворе металлических завалов. Зато восьмые классы особенно постарались — гора железа с нарисованной мелом восьмеркой на огромной металлической двери от трансформаторной будки торчала на площадке перед школой как пик Коммунизма в окружении всяких трех — и пятитысячников (с географией у меня всё было в порядке).

Десятиклассники, у которых на отворотах серых школьных пиджаков блестели комсомольские значки, старались руководить процессами, справедливо полагая, что на правах старших товарищей потом смогут натаскать металл из соседних куч в свою. На них равнялись девятиклассники, у которых комсомольских значков ещё не было, но пионерские галстуки носить уже вроде как не полагалось. Впрочем, как и собирать металлолом. Да и вообще — участвовать в делах школы было ниже достоинства нормального девятиклассника. Так что они тоже добивались успехов в сборе металлолома за счёт младших товарищей.

В результате всех этих процессов перераспределения, когда мы смотрели из окна нашего класса на школьный двор — сравнивая достижения, то с негодованием видели четверку, написана мелом на асфальте, а не на дырявом ведре, которое властной рукой было перекинуто в соседнюю кучу. Это также не понравилось нашей «классной». Поощрять разграбление нами соседних куч на виду у всех она не могла, а вот отпустить нас с продлёнки, чтобы вместо приготовления уроков позаниматься нужным школе и родине (с большой буквы Р) делом она могла.

Так вот, мы — четвероклашки, бежим вниз по широкой школьной лестнице. Выбегаем на школьный двор и направляемся к воротам соседнего очень секретного предприятия. Эти ворота в высоком сером заборе, с колючей проволокой в несколько рядов, появились задолго до того, как была построена наша школа и высокий длинный дом, гуманно отгораживающий школу от территории секретного предприятия. Говорят, на нём делают что-то такое, что может плохо подействовать на наше здоровье. Так что это «что-то» пусть пока действует на здоровье жителей длинного дома.

Ворота почти всегда закрыты. Но иногда по дороге из школы мы видим их немного приоткрытыми и оттуда торчат несколько голов в солдатских ушанках. Это сторойбатовцы в грязно-зелёных драных армейских ватниках. То, что это стройбатовцы, мы узнаём по эмблемам с солдатских погонов и петлиц, которые они горстями кидают нам. Похоже, у них на секретном предприятии эти эмблемы делают в любом количестве. Мы начинаем их подбирать, и это даёт повод бойцам строительного фронта начать разговор. Интересует их всегда одно и тоже — есть ли у нас сёстры и можем ли мы их привести познакомиться. У меня сёстры есть, но они живут в других городах, поэтому привести их я не могу. Так что строительных эмблем у меня мало. У моих приятелей сестёр тоже нет — в то время два ребенка в семье московской интеллигенции было редкостью. Но это демографическое обстоятельство не мешает им обещать невозможное. Так что у моих приятелей этих самых эмблем полно, и они ими охотно меняются.

Сегодня утром ворота были приоткрыты, но головы стройбатовцев оттуда почему-то не торчали. Такое вообще-то бывает, но очень редко. Один из нас, высматривая — где бы утянуть кусок металла побольше, заглянул в щель. Оказалось, что за этими воротами просто гора разного железа — трубы, листы, обрезки — просто завались. И ржавые, и блестящие! Сейчас мы бежим туда. Вдруг ворота всё ещё открыты.

Ворота приоткрыты. Бойцов стройбата нет. Гора железа лежит на месте. Нас много и в несколько заходов мы перетаскиваем железо на школьный двор. Все таскают, а трое сторожат, чтобы наша добыча не расхищалась старшеклассниками. Все в азарте, всем хочется участвовать в набеге, поэтому сторожить приходится по очереди. Теперь нам не стыдно за свой четвертый класс — наша куча самая высокая. Только чего это к нам бежит лысый дядька, который вроде бы гонится за последними участниками нашего сбора металла. Он что-то кричит. Странно, чего это он — мы же стараемся для родины (с большой буквы Р). Участники сбора железа отступают к школе, где их уже встречает все руководство в полном составе — директор, два завуча, физрук, военрук и старшая пионервожатая. Давненько мы не видели их всех вместе. Все они выглядят недовольными и даже встревоженными. Кажется, им откуда-то позвонили и что-то сказали.

Следом за лысым дядькой прибежали ещё люди с приборами, которыми они стали тыкать в нашу кучу металла, а потом в соседние. Гражданская оборона у нас начиналась со второго класса, поэтому как работает прибор радиационной химразведки мы знали. По гражданской обороне у всех нас были пятёрки. Приборы трещали и это сильно огорчило взрослых, но порадовало нас — наконец-то мы увидели на практике, как они работают. Для этого врагам нашей родины (с большой буквы Р) даже не пришлось сбрасывать бомбу на нашу школу — за них всё сделали дядьки с соседнего очень секретного предприятия.

Нас загнали в школу и заставили несколько раз помыть руки с мылом, а из-за забора пригнали толпу стройбатовцев, которые быстренько вернули весь металл обратно. И тот, что притащили мы, и тот, что был утром собран другими классами. Нас даже не наказали. Мы поняли — и наше школьное начальство и дядьки из-за забора не хотели, чтобы ещё кто-то узнал о наших успехах в деле сбора металлолома для родины (с большой буквы Р).

Больше наша школа никогда не участвовала в сборе металлолома. Нас перевели на усиленный сбор макулатуры. Как-нибудь я расскажу — как наша школа в последний раз собирала макулатуру…

31 октября 2017 г., Москва

Ёлка Постышева

Среди фотографий моей матушки Регины Семёновны и её сестрицы Розалии Семёновны нашлось много черных конвертов из-под фотобумаги разного размера, в которых хранились фотографии первой четверти их земного бытия — преимущественно до момента окончания ЛГУ. Ну, может быть, ещё немного — первых лет взрослой жизни.

Один из самых толстых конвертов был заполнен фотографиями, которые после их идентификации были отнесены к началу января 1936 года. Сперва показалось, что их очень много. Но после того, как были отбракованы некачественные повторы, оказалось, что этих фотографий всего одиннадцать штук. Это всё равно много, учитывая, сколько стоила в 1935 году фотобумага, как сложно в Омске было раздобыть проявитель-закрепитель и сколь мало в этом городе было фотоаппаратов. Судя по подписям, можно понять, что фотографии имели для семьи историческую ценность — их потом рассылали родственникам.

Омск, 5 января 1936 г., фото из семейного архива Лариных

На фотографиях можно видеть двух девочек 4 и 6 лет возле наряженной ёлки, их строгого папу в полувоенном френче без знаков отличия, их маму с усталым лицом в тёмном платье с ярко-белым на этом фоне полужабо, и ещё совсем юного — лет двадцати — двоюродного брата девочек, Петю, в парадной форме советского военного лётчика.

Гина и Лиля Зайцевы, Омск, 5 января 1936 г., фото из семейного архива Лариных

Фотографии помечены 5 января 1936 г.

Никаких иных новогодних фотографий из детства моих родителей в семье нет.

Как товарищ Постышев подарил советским детям новогоднюю ёлку, а потом встретился с Дедом Морозом

Все совпадения с реальными событиями случайны.

Имена действующих лиц вымышлены.

Сказка является новогодней шуткой…

А дело было так…

27 декабря 1935 года по предновогодней Москве в автомобиле ехали четыре человека. Один из них, которого в шутку называли товарищем Постышевым, предложил другому, которого так же в шутку звали товарищем Сталиным, вернуть людям рождественскую ёлку. Дескать, «перегибы левых загибал» привели к тому, что новогодняя ёлка воспринимается руководителями на местах как буржуазный пережиток. А детям, да и их родителям хорошо бы праздник устроить.

— Хорошо, — говорит тот, кого в шутку называли товарищем Сталиным, — возьмите на себя инициативу, выступите в печати, а мы — поддержим…

И. Сталин и П. Постышев, 1931 г.

Время было обычное, советское. Жить становилось лучше и веселее. В деревнях от голода умирали счастливые крестьяне — те, которых раскулачили в 1929—1935 годах, разорив и отобрав их дома и хозяйства. В городах работали по 10 часов с одним выходным вечно голодные и постоянно нетрезвые счастливые рабочие. Природные богатства страны из вечной мерзлоты добывали счастливые враги народа, замерзшие трупы которых складывали штабелями в снег другие враги народа, которых врагами признали недавно и поэтому они ещё надеялись, что товарищ Сталин во всём разберётся. В общем, ожидание праздника просто висело в воздухе. Всем хотелось веселиться и плясать возле новогодней ёлки.

28 декабря 1935 г., газета «Правда», статья П. Постышева о новогодней ёлке

Поскольку ждать праздника было некогда, уже на следующий день — 28 декабря 1935 года в газете, которую люди в шутку называли «Правдой», была опубликована статья, которую — как говорят — написал тот, которого в шутку называли товарищем Постышевым. В статье достаточно ясно говорилось, что те руководители детских учреждений и колхозов, в которых 1 января 1936 года не будет видна ёлка, а также прочие активисты и комсомольцы, которые не поняли намёка, могут готовится к отправке в места добычи из вечной мерзлоты природных богатств страны Советов.

Конечно, к 1 января управились не все руководители — страна Советов была очень большой. Но к 4 января 1936 новогодние ёлки были везде, где их могли увидеть местные «смотрящие», которых в шутку называли сотрудниками НКВД. В том числе и в детском саду города Омска, куда девочками ходили моя матушка Регина и её сестрица Лиля. А также в доме их родителей — коммунистов с немалым к тому времени партийным стажем. Дело партии было их делом. Раз партия сказала — ёлка, значит и в самом деле — ёлка.

Вот такая получилась новогодняя сказка с ёлкой.

У неё ещё было не менее сказочное продолжение. Не совсем новогоднее, но всё же оно было.

Всего через два года после того, как несгибаемый в недалёком прошлом большевик товарищ Постышев опубликовал в газете «Правда» свою статью о новогодней ёлке, а именно 26 февраля 1938 года, он оказался врагом коммунизма, троцкистом и японским шпионом — таких среди несгибаемых коммунистов и сотрудников НКВД было много. И жена его — тоже самое. Год ему понадобился на то, чтобы в Бутырской тюрьме вспомнить все свои злодеяния. После чего 26 февраля 1939 года его вполне справедливо расстреляли по решению трёх его товарищей по партии большевиков.

И тут произошло чудо — случилась встреча товарищ Постышева с Дедом Морозом. Дело в том, что на февральском морозе расстрельные команды Бутырской тюрьмы старались не очень — Дед Мороз после Нового года ещё не покинул нашей счастливой страны. Товарища Постышева «недострелили», а расстреливать два раза гуманные законы страны Советов не позволяли. И после расстрела он ещё долго лежал под счастливым зимним советским бутырским небом, дожидаясь Деда Мороза — которого сам пару лет назад амнистировал. Дед Мороз пришёл, когда товарищу Постышеву был 51 год.

Отец девочек — человек в полувоенном френче без знаков отличия, был моим дедом — сибирским красным партизаном, который устанавливал Советскую власть в боях с белой армией адмирала Колчака. Внешне он был удивительно похож на товарища Постышева. Несмотря на это, когда в 1938 году «люди» из НКВД пришли его арестовывать, он остался в своей постели. Забрали только именной маузер — единственную награду за бои в партизанском отряде товарища Кравченко и за тяжёлое ранение под Белоцарском в августе 1919 года.

П. Постышев — С. Зайцев, фото из семейного архива Лариных

«Этот сам скоро сдохнет», — беззлобно сказали «люди» из НКВД, перевернули весь дом в поисках «запрещёнки», без акта забрали именной маузер деда и ушли. У деда в ту пору был туберкулёз в последней стадии — результат партизанщины за «красное» дело и тяжкого ранения. Во время этого визита у него горлом шла кровь. Действительно, 1 февраля 1940 года дед умер. Осталась жена и две дочери 9 и 7 лет. Был ему в то время 41 год.

Двоюродный брат девочек — Петя, что на фото 5 января 1936 года сидит в парадной форме советского военного лётчика, погиб в немецком плену в декабре 1941 года. Его самолёт был сбит в июне 1941 года в воздушном бою с немцами на юге России. Родственникам удалось найти немецкие документы из концлагеря о дате его смерти. По советским документам он пропал без вести. То есть попал в плен. А значит, по советским правилам — стал предателем. Было ему 26 лет.

Усталая мама девочек, в тёмном платье с белым полужабо, прожила долгую жизнь, которая далее с Новым годом имела мало общего. Она успела получить медаль за 50 лет нахождения в партии большевиков и прочих коммунистов. Двух девочек с фотографии она вырастила и выучила. Они тоже прожили долгую жизнь — ковали военную мощь страны Советов. Но это уже другая сказка.

31 декабря 2018 г., Москва.

Храм по-над рекой Москвой

Этот очерк написан за тринадцать лет до того, как 31 мая 1994 Московской патриархией и мэрией Москвы было принято решение о начале работ по восстановлению храма Христа Спасителя. В настоящее время храм воссоздан, хотя и не столь искусно, каков был оригинал…

История. Москва стоит на истории. Под асфальтом её улиц скрыты старые мостовые, остатки домов и мастерских. Вы когда-нибудь заглядывали в котлован стройки в центре Москвы? Загляните при случае, и вы увидите многие метры культурного слоя. Это и есть история Москвы, уходящая вглубь веков. Сколько людей ходило по её улицам. Сколько всего было построено, разрушено, и снова построено, и снова разрушено…

Эта история скрыта под прямыми рядами новых зданий, за новыми названиями улиц. И она тихо забывается. А ведь москвичи, все русские люди должны знать историю одного из древнейших славянских городов. Ведь только зная, как жили люди раньше, можно понять и оценить нашу современную жизнь.

В центре Москвы каждый шаг — память о каком-нибудь огромном событии… Но сейчас мне хочется напомнить недалекую историю всего одного места над Москвой-рекой.

Все знают, где находится бассейн «Москва». А почему он находится именно там? Что было на этом месте, когда никакого бассейна вообще не было? Думаю, это многим не известно. Между тем, поучительно знать — как разрушается история.

Вскоре после изгнания войск Наполеона из Москвы, 25 декабря 1812 года императора Александр I подписал Высочайший манифест о строительстве храма в благодарность богу за избавление от врагов. Художник Карл Витберг представил интересный и невероятный по замыслу проект огромного и величественного храма, который был одобрен императором. Достаточно сказать, что высота храма должна была составлять двести сорок метров, что втрое выше современного храма Христа Спасителя. Местом строительства были избраны Воробьёвы горы. Строительство велось медленно и было крайне затратным, поскольку требовало огромного количества вспомогательных работ, связанных с доставкой строительных материалов. В 1825 году, после смерти Александра I, строительство остановилось, а Карла Витберга судили, обвинили в казнокрадстве и сослали в Вятку — хотя, и не на долго.

Некоторое время спустя — в 1831 году, император Николай I решил осуществить идею своего предшественника — построить храм в честь победы над французами в 1812 году. В этом он видел преемственность династических традиций. При этом император поставил непременное условие — храм должен быть построен в древнерусском стиле. В 1839 году по проекту Константина Тона, неподалёку от Кремля, на высоком берегу Москвы-реки, на месте Алексеевского женского монастыря, был заложен храм Спасителя. Сам монастырь с шатровыми хоромами XVII века был снесён.

В основании храма лежал куб, которому был придан вид равноконечного креста. Главный купол и четыре боковых венчали его. Внутри храм был разделён на три части: коридор, занимавший пространство между внешней стеной и четырьмя основными опорами-столбами, хоры и собственно храм. По стенам коридора, на мраморных досках, были вырезаны надписи о памятных событиях и битвах 1812 года, также имена павших в боях российских офицеров. Хоры и главный храм были богато украшены живописью. Купол занимала грандиозная картина академика Маркова, на которой был изображён бог Саваоф. В росписи храма принимали участие художники Василий Суриков, Иван Крамской, Фёдор Бруни, Виктор Васнецов, Константин Маковский, Василий Верещагин, Генрих Семирадский. Строили Храм более сорока лет. Его освящение произошло спустя более семьдесяти лет после Бородинской битвы — в 1883 году — уже при императоре Александре III.

Храм Христа Спасителя был гигантским сооружением. Он вмещал до десяти тысяч молящихся, а под его куполом свободно поместилась бы кремлёвская колокольня Ивана Великого. И располагался храм очень выгодно — с отдалённых окраин Москвы были видны его золотые купола, на которые в виде позолоты было нанесено более 320 килограммов золота. Это было величественное сооружение…

Однако, спустя всего тридцать пять лет после освящения храма, произошло событие, впоследствии названное Великой Октябрьской Социалистической Революцией. Новой власти требовались новые культовые сооружения. На I Всесоюзном съезде Советов было принято решение о создании величайшего сооружения мира — Дворца Советов, который должен был остаться в веках как монументальный памятник Сталинской эпохи.

В результате ряда конкурсов на лучший проект Дворца Советов с участием советских и заграничных архитекторов, за основной был принят проект архитектора Б. М. Иофана. Предполагалось, что Дворца Советов будет состоять из двух залов, причём большой зал должен был вмещать двадцать одну тысячу человек. Его высота составляла сто, а диаметр — сто сорок метров. К главному входу вела лестница, шириной сто пятнадцать метров. Внутри располагались сто восемьдесят семь лифтов и девяносто четыре эскалатора. Общая высота Дворца Советов составляла четыреста шестнадцать метров. Вход, разумеется, охраняли памятники К. Марксу и Ф. Энгельсу, а венчала сооружение стометровая статуя В. Ленина — голова которого (в силу визуальных пропорций тела) также должна была составлять около ста метров…

Таким должно было стать величайшее сооружение большевистской современности. Но где его строить? Разумеется, рядом с Кремлём — на месте храма Христа Спасителя. И храм снесли. Сперва его разбирали, но эти работы двигались медленно и 5 декабря 1931 года двумя взрывами храм уничтожили. А Дворца Советов так и не построили — от идеи его создания окончательно отказались в 1956 году — уже после смерти Иосифа Сталина. А поскольку котлован уже имелся — в 1960 году его использовали для бассейна, который назвали «Москва».

Вот так за сто с небольшим лет были снесены два интереснейших памятника архитектуры ради того, чтобы на их месте сделать бассейн с подогретой водой под открытым небом.

27 октября 1981 г., Москва

К 100-летию Белоцарского боя 16 августа 1919 года

Записки сибирского красного партизана и комментарии к ним

Памяти моего деда Семёна Архиповича Зайцева

и всех жертв гражданской войны, которая никак не закончится…

Изучая историю гражданской войны, я не принимаю ни одну из воевавших друг с другом сторон. Мой дед сражался в красном партизанском отряде в Сибири, и его порыв мне понятен. Но вскоре то дело, за которое он воевал в юности, дискредитировало себя — это мой дед понял в начале 30-х годов, а в 1938 году за ним пришли «люди» из НКВД.

Примерно в то же время — осенью 1933 года был «раскулачен» мой прадед по другой линии, который был обычным работящим крестьянином-«середняком» в одной из ближайших к Москве областей. К нему в дом тоже пришли «люди» от большевистской власти. Разорили хозяйство, разрушили дом, семью выгнали на улицу, а прадеду — которому тогда было пятьдесят пять лет — дали 10 лет лагерей. И всё за то, что он не смог выполнить «твёрдое задание по сдаче зерна». Несмотря на возраст, в тюрьме он не умер — выпустили раньше срока, и прадед вернулся в своё село. Ни дома, ни хозяйства у него больше не было.

Так что я одинаково плохо отношусь ко всем сторонам, участвовавшим в гражданской войне. Впрочем, как и к тем идеям, за которые они проливали кровь — свою и чужую. Хотя вполне понимаю неизбежность участия в ней. Думаю, живи я в России того времени — тоже пришлось бы воевать и убивать. Эта война подорвала силы страны и народа, и всё происходящее сейчас с нами — её последствие.

История семьи должна быть интересной

Это должно было когда-то случиться. Архивные материалы моей семьи собрались у меня. Все документы, записи, письма, фотографии и рисунки, описывающие жизнь моих предков по обеим линиям до четвёртого колена — которые не были уничтожены временем, попали ко мне. Материалов было много. Разбирал я их долго — несколько лет. И сожалел, что никого уже не могу расспросить о деталях, прояснить непонятное, уточнить сомнительное. Слишком поздно я получил возможность разобрать этот архив, а до меня его мало кто изучал — просто сохраняли. И сейчас живых носителей исторической памяти не осталось…

Едва-ли кто-то из моих многочисленных потомков сподобится разбирать рукописные записи малопонятных и оттого не очень интересных предков. Для того, чтобы потомки гордились прошлым своей семьи или хотя бы интересовались ею — нужна интересная история. И я решил её написать. Тем более, что история двух ветвей моей семьи, которая состояла из людей простых в сословном представлении, но весьма непростых по своим характерам и поступкам, в ушедшем ХХ веке была весьма насыщенной и трагичной. Это была история обретений, но больше — потерь. Как материальных, так и моральных. Если потомки чему-то научатся, читая историю семьи — значит, жизнь предков и моя работа были не напрасны.

Среди документов я наткнулся на истрёпанную тетрадь в клетку — жёлтая бумага, линялая грязно-синяя обложка, записи простым грифелем чередуются с химическим карандашом и синими чернилами. Из идентификационных признаков на тетради: цена — 50 к., №5622 и треугольное клеймо с каким-то подобием глобуса, телескопа и плохо пропечатанной надписью «светоч». Судя по записям, ею пользовались с 1925 по 1940 год.

На первой странице — надпись рукой моей матушки: «Мама оставила мне наказ: переписать чернилами то, что папа писал карандашом, но я этого не сделала. 7 февраля 2013 г.» Речь шла о моих дедушке и бабушке. Не знаю, отчего моя бабушка сама не завершила начатое дело — она обвела чернилами лишь несколько страниц карандашного текста, и почему моя мама не выполнила наказ родительницы. Я решил это сделать за них — чтобы оставить память о боевом прошлом моего деда. Но просто обводить и переписывать что-либо чернилами в XXI веке — слишком оригинально. Так появился этот рассказ.

История страны должна быть честной

Историю своей страны я изучал в 70-е годы ХХ века — в средней школе. А потом ещё в институте изучал историю КПСС. Несложно понять, что настоящей истории я не знал. Скажем, мне ни разу не встречалось описаний реальных событий, оставленных участниками боёв гражданской войны в Сибири. То есть я находил сведения о событиях, но свидетельств очевидцев — нет. Максимально похожие на достоверные описания событий гражданской войны на Дальнем Востоке России я знал исключительно по роману Александра Фадеева «Разгром», на юге европейской части страны — по «Конармии» и другим рассказам Исаака Бабеля. Сибирь оставалась белым пятном, по которому передвигался бронепоезд адмирала Колчака с царским золотом в сопровождении «голубых» чехов, казаков и ещё каких-то интервентов. В памяти с детства остались стишки — на манер куплетов — которые иногда напевала моя матушка, родившаяся в Омске:

Мундир английский,

Погон французский,

Табак японский,

Правитель омский.

Мундир сносился,

Погон свалился,

Табак скурился,

Правитель смылся.

Речь шла об «омском правителе» Колчаке и его белой армии, поддерживаемой интервентами. На этом мои познания истории сибирских событий времён гражданской войны заканчивались.

И вот оказалось, что та самая карандашная запись, которую должна была обвести чернилами моя матушка, является описанием событий августа 1919 года — когда отряд «красных» партизан — враги именовали его «бандой» — встретился с большим отрядом «белых» земляков. Тот бой определил перелом в событиях гражданской войны на юге Сибири — после него (хотя, не только в результате) белая армия начала стремительно отступать на Дальний Восток.

Мой дед писал свои записки спустя без малого 20 лет после событий — в 1937 году, когда полученный во времена партизанского похода «по долинам и по взгорьям» Прибайкалья туберкулёз, вместе с последствиями серьёзного ранения руки и лёгкого, стремительно вели его земной путь к концу.

Жизнь автора записок

История жизни автора записок представляется вполне обычной для человека, родившегося на стыке двух веков. Полагаю, что сходным образом складывалась в то время жизнь миллионов его сверстников. Родился в 1898 году в Белоруссии, в селе под Витебском. Мать родила его уже в зрелом возрасте — ей было за сорок. Ему было семь лет, когда умерли от тифа отец и старший брат. В девять — с матерью и старшими братьями-сёстрами бежали от малоземелья в Сибирь — в Енисейскую губернию. Бедность мешала созданию хозяйства на новом месте, поэтому мальчишкой пас гусей у более зажиточных соседей. Окончил три класса сельской ЦПШ — церковно-приходской школы. Потом — когда начало складываться собственное хозяйство — занимался им.

В феврале 1917 года его, восемнадцатилетнего, призвали в «старую» армию — рядовым в лейб-гвардии Петроградский полк. Как раз в это время начались февральские события. В Петрограде «участвовал в свержении самодержавия с винтовкой в руках». Как это происходило — сведений не осталось. После чего оказался в армии Керенского. Девять месяцев участвовал в боевых действиях на западном фронте первой мировой «германской» войны — в Австрии.

Практически сразу после захвата власти, в декабре 1917 года большевики начали расформировывать регулярные воинские части — видимо, по предварительной договорённости с германской стороной, и солдаты начали возвращаться с войны. 3 марта 1918 г. был заключён «Брестский мир» и в середине апреля 1918 года он вернулся домой.

Хозяйством плотно заняться не удалось. Уже 30 сентября 1918 дед был мобилизован в белую армию генерала Колчака и, как «служилый», зачислен командиром взвода в 9 роту II Нижнеудинского строевого полка. Белая армия в тех местах боролась с небольшими местными повстанческими крестьянскими отрядами, которые не хотели возврата помещиков. Белые полагали их бандами налётчиков и пытались усмирять карательными операциями. В действительности, как правило, это были отряды простых земледельцев, сражавшихся за «крестьянский мир». Мобилизованные в белую армию крестьянские рекруты неохотно сражались с такими же крестьянами, как они сами.

Сибирский красный партизан Семён Архипович Зайцев, Иркутск, 28 января 1925 г., фото из семейного архива Лариных

Дед командовал взводом и проводил агитацию за переход к красным. У партизан и дисциплина была попроще, и цели — понятнее. Так что при первой возможности — 25 декабря 1918 года — значительная часть роты, которая была направлена на подавление крестьянского сопротивления в Красноярском уезде — возле села Солнечно-Талое, с оружием перешла к партизанам отряда Кравченко.

12 января 1919 года, после проверки, деда приняли бойцом в Манский полк партизанского отряда. Было ему тогда 20 лет. Рядовой, затем командир взвода. За время пребывания в отряде участвовал во многих боях, в том числе в Унгутском бою (пос. Большой Унгут на р. Мана), где находился под пулемётным огнём белых в течение суток. В Камарчагском бою (пос. Камарчага), где партизаны разобрали пути и спустили с рельсов бронепоезд белых. В бою на разъезде Таёжный, где сняли охрану с моста в количестве 25 человек и некоторое время удерживали мост. Участвовал в наступлении на Шело. В бою на реке Ус, где рота Манского полка была отрезана белыми частями и казаками от основных сил отряда, но смогла тайгой выйти из окружения.

После соединения 4 апреля (17 апреля по новому стилю) 1919 года с партизанским отрядом командира Щетинкина, которое произошло в Степнобаджейской волости, была создана красная партизанская армия под командованием Кравченко и Щетинкина, которой пришлось отступить под напором регулярных войск белой армии. Партизаны ушли от преследования через тайгу на юг — в Урянхайский край, к Белоцарску.

16 августа 1919 года в бою под Белоцарском дед был тяжело ранен в грудь и руку. Пролежал полгода в госпитале. С потерей трудоспособности на три четверти и второй группой инвалидности в 22 года был «уволен вовсе» из красной армии. Учёба на рабфаке, затем в институте сельского хозяйства, аспирантура. Партийная работа — видимо, не слишком активная. Участие в «сибирской оппозиции», не согласной с возвратом практики ограбления крестьян, инициированной Иосифом Сталиным-Джугашвили в январе 1928 года. Прежде такая политика применялась большевиками во времена «военного коммунизма». Конфискация пришедшими его арестовывать НКВДэшниками именного маузера — единственной награды за бои в красной партизанской армии и тяжёлое ранение. Арестовывать не стали — «сам скоро помрёт». Туберкулёз давал себя знать с самого возвращения из госпиталя после ранения, а к тому времени кровохарканье стало обычным делом. Начал писать воспоминания, но сделать много не успел. Умер 1 февраля 1940 года. Прожил 41 год. Оставил жену — 37 лет и двух дочерей — 9 и 7 лет. А через год началась Великая война.

Контекст. Реконструкция событий

После октябрьского переворота 1917 года население России разделилось на три лагеря — на «красных», которые хотели уничтожить власть капиталистов и помещиков; на «белых», которые эту власть хотели вернуть; и на «простой народ» — преимущественно крестьянское большинство жителей страны, которые просто хотели отдохнуть после долгой войны и заниматься своим хозяйством. Последние были в подавляющем большинстве, но раздроблены, политически неактивны и плохо вооружены.

О первой мировой войне, о причинах февральской революции и октябрьского переворота, о Брестском мирном договоре с Германией, о конференции стран-участников первой мировой войны в декабре 1917 года, ставшей причиной появления на территории России войск иностранных интервентов, и о роли в этих событиях адмирала Колчака можно узнать из разных источников. Но следует понимать — главной причиной крестьянского сопротивления белой армии в Сибири была та жестокость в отношении местного населения, которую проявляли как ставленники белой власти на местах — так называемая «милиция», так и её бойцы — преимущественно офицеры и казаки, поддерживаемые иностранцами-интервентами. С российскими земледельцами обращались как с бунтующими рабами, и это дало мощную ответную реакцию.

Кстати, сталинские репрессии и ограбление сибирских крестьян впоследствии были ещё более жестокими, что также вызвало всплеск сопротивления и партизанских действий против «советов». Но советская власть к тому времени укрепилась настолько, что потребовалось несколько десятилетий ожидать крушения того режима.

На территории Енисейского края — между Ачинском, Красноярском, Иркутском и северной границей Монголии — где происходили описываемые события, в 1918 году шло стихийное формирование отрядов крестьянского сопротивления войскам белой армии. Сопротивление носило вполне анархический характер и ему требовалась организация. Организационной силой выступили ссыльные революционеры разных идейных течений, солдаты и младшие офицерские чины, вернувшиеся с фронтов первой мировой войны — также в прошлом крестьяне и, разумеется, криминальный контингент, традиционно населявший Сибирь. Все эти люди знали, где взять оружие, как с ним обращаться и как вести боевые действия.

В регионе возникли несколько партизанских групп. Начало борьбы связано с появлением летом 1918 года в Сибири войск генерала Колчака. Генерал организовал ставку в Омске, который в то время называли столицей белой России, а его армия, преимущественно, действовала вдоль транссибирской железнодорожной магистрали. Войска старались сильно не удаляться от железной дороги и не уходили в тайгу, где практически не было дорог и где действия партизан оказывались весьма эффективными.

Партизаны со своей стороны наказывали милиционеров из местных, отметившихся жестокостью против своих земляков; забирали деньги из почтовых отделений; в качестве поддержки повстанческого движения собирали зерно и деньги с крестьян; вступали в бой с небольшими отрядами белых войск. Бои шли с переменным успехом. В результате объединения разрозненных сил собрались два достаточно крупных отряда. Отряд бывшего штабс-капитана Щетинкина (Щетинкин Пётр Ефимович, 1884—1927 гг.) действовал вокруг Ачинска и Красноярска, продвигаясь на юг под напором боле подготовленного и лучше вооружённого врага. В апреле 1919 года отряд объединился с партизанским отрядом другого командира — бывшего агронома Кравченко (Кравченко Александр Диомидович, 1880—1923 гг.), который действовал восточнее. Таким образом была создана красная партизанская армия под командованием Кравченко и Щетинкина, включавшая четыре полка — Тальский, Манский, Канский и Ачинский. Несмотря на объединение красных партизанских отрядов, более многочисленные силы белых — преимущественно чехи, итальянцы, сербы, поляки и их союзники, а также подразделения белой армии и казаков — оттесняли партизан в тайгу.

Бросив обозы, в конце июня 1919 года объединенный партизанский отряд вошел в тайгу и двинулся в сторону Урянхайского края. К этому переходу партизанский отряд значительно сократился, поскольку во все времена крестьянская армия имеет такую особенность, что её бойцы стараются не уходить далеко от родных мест и своих хозяйств. Отряд насчитывал 1.150 вооружённых бойцов и 200 человек без оружия. Причем лазарет партизаны не бросили и везли раненых через тайгу по бездорожью на конных носилках. Выйдя из тайги в степь, партизанский отряд рассеял сравнительно немногочисленные силы белых и 20 июля (2 августа по новому стилю) 1919 года без боя занял Белоцарск, известный теперь как Кызыл, Республика Тыва — что на границе с Монголией. Всего за несколько лет до того местность считалась частью Монголии.

Тогда — сто лет назад этот населённый пункт производил впечатление совсем небольшой деревушки в 45—50 домов. А всё население независимой в то время республики, именовавшейся Урянхай или Урянхайский край, а позже Танну-Тувинская народная республика, составляло около восьмидесяти тысяч жителей, которые преимущественно вели кочевой образ жизни. Белоцарск, который в ту пору также называли Хем-Бельдир, был основан в 1913 году как опорный пункт для предполагавшейся русской колонизации Монголии. Он располагается на месте слияния двух рек — Большой Енисей (Бий-Хем) и Малый Енисей (Ка-Хем), объединившиеся воды которых сохраняют название Верхний Енисей (Улу-Кем или Улуг-Хем).

Русскоязычные колонисты, начавшие заселять Урянхайский край после Синьхайской «революции» ноября 1911 года в Китае, называли коренных жителей сойоты и урянхи. Между колонистами и коренными обитателями шла достаточно понятная в таких случаях скрытая война — с набегами, поджогами, грабежами и убийствами. Такой была конкуренция за весьма плодородные земли далёкой окраины царской России.

П. Е. Щетинкин в своей брошюре «Борьба с колчаковщиной» забавно описывает события, предшествовавшие Белоцарскому бою. Это описание в некоторой мере объясняет неоднозначное отношение части крестьян к партизанам — впрочем, как и к любым иным отрядам любой армии, проходящей мимо:

«Тут надо упомянуть про неудачную экскурсию Манского полка. Манский полк был оставлен в Усинске для того, чтобы прикрывать наш тыл и задержать идущего к Белоцарску Бологова. Вместо выполнения своих прямых задач, манцы углубились в реквизиторскую и всякую другую деятельность и прозевали Бологова. Бологов же, пройдя с Григорьевского тракта прямой тропой на Белоцарский тракт, тем самым отрезал Манскому полку путь отхода к городу.

Когда стало известно, что манцы отрезаны, на помощь им был выслан Канский полк в село Туран с тем, чтобы, завязав с Бологовым бой, дать возможность манцам выйти из ловушки. Пока Канский полк шёл к Турану выручать манцев, последние сами явились, ободранные и измученные, сделав адски трудный переход круговым путём по реке Ус до Енисея и по Енисею до Белоцарска».

К началу боя отряд белых насчитывал около трёх тысяч бойцов, отряд красных партизан — от одной до полутора тысяч. Каждый из четырёх партизанских полков включал примерно по 300 бойцов. На первом этапе боя под Белоцарском Манский полк принял первый удар белоказаков, пехоты и артиллерии, после четырёхчасового боя — из-за явного превосходства сил противника — вынужден был отступить к русской колонии в селе Верхне-Никольское, где располагался лазарет и «ценное имущество» — обоз партизанского отряда под охраной одной роты. О числе погибших и раненных в этом бою манцев сведений нет, но как мы увидим далее — из записок участника боя — потери были. Связи с остальными полками своего отряда манцы не имели. Отступив примерно на 20—25 километров от Енисея «для выяснения ситуации», полк не принял участия в последовавшем за этим ночном бою.

Белоцарский бой, 16 августа 1919 года

Записки участника Белоцарского боя, взводного командира красного партизанского отряда Семёна Архиповича Зайцева:

Рукописное описание Белоцарского боя, автор — мой дед С. А. Зайцев, карандашная рукопись деда обведена рукой моей бабушки Е. Т. Полещук, Омск, 1938 г.

«1919 год, август месяц. В это время партизанский отряд Кравченко и Щетинкина находился в Белоцарске, на границе Монголии. Ныне Тувинская республика. Дальше идти было некуда, так как монгольское правительство своё согласие на переход отряда через свою территорию не давало. Всё время тянуло и только после разгрома белых в Белоцарске сам князь Ван-Батор [монгольский нойон Хатон-Батор-Ван — В.Л.] привёз разрешение для перехода через их территорию, но идти через Монголию в это время у отряда надобности не было.

Командование отряда, ведя переговоры с монгольским правительством о получении разрешения, одновременно подготовлялось принять бой с белыми. Белые почему-то не торопились наступать на наш отряд. Очевидно, у них было мнение, что «банда» Кравченко и Щетинкина, сделав такой длительный и мучительный переход через тайгу, настолько ослабела как морально, так и материально, что не в состоянии будет дать отпора. Но «доблестный» казачий вождь есаул Бологов (Бологов Григорий Кириллович, 1885—1976 гг.) просчитался в своих расчётах, которые его и привели к неприятным последствиям. Отряд Кравченко и Щетинкина действительно, хотя сделал чрезвычайно мучительный переход через тайгу, когда приходилось идти голодными и совершенно почти раздетыми, все-же моральное состояние отряда было высокое, что и было продемонстрировано белым 16 августа.

Таким образом, пользуясь передышкой, которую предоставили белые, отряд занялся выбором и укреплением боевых участков, и размещением по указанным участкам частей отряда. В Белоцарске были вырыты окопы по всем правилам сапёрного искусства. Мастерские ускоренными темпами лили пули и набивали патроны, начиняли гранаты и т. д. В общем, положение отряда заставляло использовать всё, что было необходимо для предстоящей неравной схватки с белыми.

Наш Манский полк занимал позицию ниже Белоцарска на расстоянии примерно десять километров по левому берегу реки Енисей, тоже вырыв окопы и устроив пулемётные гнёзда. Август месяц стоял жаркий. Солнце беспощадно палило, накаляя пески монгольской степи. Манцы, спасаясь от жары, как зайцы прятались кто в кусты, кто где. Жизнь протекала весело. Ежедневно картина жизни партизан Манского полка, особенно шестой роты, представлялась в таком виде: кто сидел за починкой лаптей, кто остатки брюк стягивал нитками, чтобы прикрыть соответствующие места, кто рыбу бреднем ловил в протоках Енисея, кто винтовку чистил, кто лепёшки печёт на раскалённых каменных плитах. Каждый занят своим неотложным делом. Так текла жизнь партизан шестой роты Манского полка.

15 августа часа в четыре вечера на участке, занимаемом 2-й ротой, проходило собрание партизан Манского полка. На повестке дня стояли вопросы о материальной части полка, выборы командиров и другие вопросы. Собрание проходило довольно оживлённо. Партизаны были в весёлом расположении духа. Хотя, партизаны никогда не были в подавленном расположении духа при каких-бы то ни было трудных условиях жизни. Собрание тянулось примерно до 7—8 часов вечера. По окончании собрания партизаны хотели уже расходиться по своим местам, когда командир Манского полка тов. Гусев предложил на минутку задержаться. Манцы остановились и тов. Гусев выступил с такой информацией, что им получено донесение из Белоцарска о том, что нашими караульными замечены разъезды белых. Так что сегодня будьте готовы. Командирам рот и взводов предлагается выставить усиленные караулы и патрули. Выслушав информацию комполка, манцы разошлись по своим боевым участкам.

Придя на место, принялись готовить ужин: вскипятили чай, напекли лепёшек и приступили к ужину. После ужина проверили свои винтовки, подсчитали патроны, выставили караулы и легли в своих укреплениях немного соснуть. Но не спалось манцам. Сон тревожит мысль, не покидает вопрос: а что же через три-четыре часа будет? Так вся ночь прошла в раздумьях, в таком тревожном состоянии.

На рассвете 16 августа «белые» решили нарушить мирную жизнь партизан. Послышался орудийный выстрел, за ним второй, третий и трёхтысячный отряд белых, под прикрытием артиллерийского и пулемётного огня, начал переправляться [через реку Верхний Енисей — Улу-Кем, с правого берега на левый — В.Л.] против второй роты. Вторая рота не выдержала напора противника и вынуждена была отступать. С отступлением 2-й роты было приказано отступать всему Манскому полку. Получив приказ об отступлении, мы стали отходить от Енисея в степь под опасным артиллерийским обстрелом. Отошли от Енисея примерно километра на три и залегли цепью. Решили принять бой несмотря на то, что силы противника превосходили силы нашего полка раз в десять.

Вскоре артиллерия белых замолчала. Видим, движутся густые цепи белых. Не дойдя до нашей цепи, залегли. Впереди цепи белых появились «лихие» казаки. Думаем себе: замышляют недоброе. Хотят взять нас в шашки и пики. Так и вышло. Через несколько минут смотрим — шашки сверкнули наголо, и казаки с криками «ура» бросились на пятую роту. Пятая рота не растерялась и дружным залпом заставила казаков отступить с небольшими потерями. Мы неослабно наблюдали за движением казаков, которые после неудачной атаки на пятую роту решили свой удар перенести на нашу шестую роту, расположенную на левом фланге.

Видим, что казаки, перестроив свои ряды, движутся на левый фланг. Останавливаются за невысокой гривой — как раз против расположения роты. Командир нашей роты тов. Поляков передаёт, что на случай атаки со стороны казаков на далёкое расстояние не стрелять, а подпустить ближе и дружным залпом встретить — чтобы им было неповадно. Одновременно выслал конного разведчика, чтобы последний наблюдал за движением казаков. Высланный разведчик в скором времени передаёт, что казаки готовятся к атаке, стоят с обнажёнными шашками.

Получив такое сообщение, ротный командир решил немного изменить положение роты. Хотел передвинуть роту немного назад, на возвышенное место. Для чего мне приказал лежать в цепи со вторым взводом, а сам с первым взводом начал быстро делать перебежку. В это время казаки с криком «ура» бросились в атаку на нашу шестую роту. Мы успели дать только один залп и казаки лавиной с дикой руганью ввалились в нашу цепь. Казаки махали шашками и кричали: «бросайте винтовки, красножопые, а то порубим!». Но не тут-то было. Партизаны, не имея штыков, расстреливали казаков в упор. Стрельба настолько была частая, что об ствол винтовки обжигали руки. По этой причине патроны застревали в ствольной коробке раскалённой винтовки и плохо досылались в патронник. В результате чего несколько товарищей погибли под ударами казачьих шашек, а некоторые получили ранения.

На моих лично глазах был такой случай: тов. Галичина окружили три казака, два казака с шашками, один с пикой и не решаются на него наброситься. Но когда увидели, что у тов. Галичина заело патрон в винтовке, они с гиком бросились на него. Один ударил шашкой по плечу, но невредимо, второй ударил концом шашки по шее — разрубил, но незначительно. От последнего удара товарищ упал вниз лицом, и третий казак хотел уже лежачему вонзить пику в спину, но угадал не в спину, а подмышку. Пика прошла под кожей, не сделав серьёзного ранения. Расправившись со своей жертвой, казаки набросились на других партизан, но один из них партизанским выстрелом в упор был снят с лошади.

Видя, что партизаны не сдаются, и что шашками их не взять, и что казацкие ряды под выстрелами партизан всё сильнее и сильнее редеют, казаки решили вырваться из наших объятий и проскочить к нам в тыл. Положили лошадей и давай обстреливать нас с ручных пулемётов. Таким образом мы оказались под перекрёстным огнём, так как пехота белых тоже повела наступление на нас. Положение наше стало чрезвычайное. Нужно было выходить из создавшегося закоулка. Сомкнувшись плотнее на случай нападения казаков, наша цепь стала выходила из-под перекрёстного огня.

Во время отхода раненый казаками тов. Галичин пришёл в сознание. Осмотрелся кругом — нет ли казаков, поднялся, подходит к своему товарищу с испуганным видом и спрашивает: братишка Сёмка, голова у меня не отрублена? Товарищ не успел ему ответить, как от удара пули правая рука как плеть повисла. Кровь полилась фонтаном, обливая всего. Истекая кровью, Сёмка не мог уже следовать за отрядом, но тут ему на помощь подскочили два партизана, которые взяли его под руки и повели вслед за отступающей цепью. А в скором времени подъехал один кавалерист, Сёмку положили на верховую лошадь и увезли вперёд отступающей цепи.

Казаки не переставали преследовать нашу отступающую цепь, но атак больше не производили. И все же наше положение становилось чрезвычайно тяжелое. Воды не было, а день стоял знойный. Бойцы, утомлённые боем и жаждой, кое-как двигались. Более слабые товарищи уже совершенно отказывались идти, окончательно выбились из сил, а до источника воды было ещё далеко. Тут на помощь пришло изобретение одного конного разведчика. Он спросил товарищей, у кого есть целые сапоги, фляги и т. д. — я сейчас привезу воды. У некоторых партизан нашлись целые сапоги, фляги и они передали их товарищу, который связал всю оказавшуюся «посуду» и помчался за водой.

Через час привозит. Манцы, завидя только воду, оживились. Началась делёжка воды. Каждому партизану досталось глотка по два воды, и каждый выпивал свою порцию с такой жадностью, что, казалось, проглотит ту мерку, которой делилась вода. Получив свою порцию воды, партизаны ободрились. Мобилизовав остатки своих сил, пошли по направлению к источнику воды. К этому времени жара стала спадать и идти было легче. Скоро источник воды был достигнут. Вот тут-то уже попраздновали партизаны. Как мухи облепили родничок. Если бы кто-нибудь попробовал оттащить кого-либо, то навряд ли достиг своей цели. Здесь же манцы решили остановиться до выяснения положения, так как с начала боя у них не было связи с Белоцарском, с главным штабом отряда. Казаки перестали нас преследовать. Повернули свои цепи обратно и пошли на Белоцарск, где находились части Ачинского, Канского и Тальского полков под командованием тов. Щетинкина и Кравченко».

На этом заканчивается оригинальный авторский текст, описывающий бой с белыми и последующее отступление Манского полка красных. Видимо, Семён Архипович готовил статью для публикации и хотел более широко описать события боя. Поэтому к личным воспоминаниям прибавил раздел, описывающий финал боя и его последствия — чего сам видеть не мог, поскольку в этом бою был тяжело ранен.

Дальнейший рукописный текст автора пересказывает главу очерка, опубликованного в виде брошюры в 1929 г. в Новосибирске. Автор — П. Е. Щетинкин, «Борьба с колчаковщиной», очерк партизанской борьбы на Минусинском фронте под редакцией и с вступительной статьёй В. Д. Вегмана. Глава одиннадцатая так и называется «Белоцарский бой». Во вступительной статье Вегман отмечает, что в своем очерке Щетинкин почти совершенно не коснулся «весьма интересной и поучительной бытовой стороны жизни партизан». Дополнить написанный прежде текст сам автор не смог, поскольку к моменту публикации он погиб. Дополнить текст своими воспоминаниями предлагали второму командиру партизанского отряда — А. Д. Кравченко. Однако он также погиб, а его воспоминания — есть вероятность, что они были написаны — попали в другие руки и их найти в процессе подготовки публикации не удалось.

Таким образом, записки Семёна Архиповича Зайцева стали единственным сохранившимся и найденным описанием партизанской жизни и одного эпизода боя за Белоцарск, которое сделал непосредственный участник событий. Они представляют картину, увиденную двадцатилетним командиром взвода Манского полка. И хотя манцы вынуждены был отступить под напором превосходящих сила противника, его бойцы задержали продвижение белых подразделений, дав им бой. Вероятно, у белых возникло представление, что они разбили и отбросили от Енисея в предгорья основные силы партизан. Это было ошибкой, которая привела отряд есаула Бологова к столь серьёзному разгрому. Записки дополняют описание боя, сделанное П. Е. Щетинкиным и дают «командирское» видение события. Ниже оно приведено с сокращениями.

«15 августа Бологов, срезав по выгибу Енисея угол, подошёл к переправе несколько ниже Белоцарска, как раз против расположения Манского полка. Имея 2 горных орудия и 14 пулемётов, Бологов открыл огонь по расположению манцев.

После четырёхчасового боя манцы, не выдержав огня противника, отошли по направлению Верхне-Никольское, не известив нас о своём отходе. Бологов, переправившись через Енисей на заранее приготовленных 43 лодках, двинулся по берегу к Белоцарску.

Совершенно случайно я был осведомлён о его движении одним из партизан, посланным для связи с Манским полком. Немедленно мною был выслан навстречу Бологову батальон Тальского полка с заданием установить силы противника и, если представится возможным, задержать его продвижение на Белоцарск. Одновременно были приведены в боевую готовность части, находящиеся в Белоцарске (500—600 человек строевиков). Как впоследствии оказалось, тальцы, установив трёхтысячную численность отряда белых, не пошли им в лоб, а отойдя в горы, пропустили Бологова к Белоцарску, оставшись, таким образом, у него в тылу. Мы же расположили свои силы полукругом около Белоцарска с таким расчётом, чтобы не дать противнику прорваться в город.

Проходит час — от тальцев нет сведений. Высылаю две роты Канского полка, а через некоторое время и часть кавалерии. Однако, никаких сведений не получаю. Вдруг в поле нашего зрения показываются цепи Бологова, которые растягиваются полукругом, чтобы замкнуть город мёртвой петлёй.

Окопы у нас были заранее приготовлены, имелось у нас восемь пулемётов. Не хватало только частей для того, чтобы прикрыть незначительный участок на нашем левом фланге. Чувствуя, что под напором превосходных сил противника будет трудно удержаться в городе, я начинаю постепенно, под огнём неприятельских цепей, выводить войска в этот участочек фронта, не закрытый ни нами, ни Бологовым. В это время услышали мы ожесточённую стрельбу где-то в тылу у противника.

Выводя свои части, я приказываю цепи двигаться по направлению этого огня и устанавливаю связь с нашими частями, ведущими бой в тылу у Бологова. Через некоторое время мне передают по цепи, что посланные навстречу Бологову тальцы и канцы, оставшись в тылу у противника, прошли на место переправы Бологова, порубили лодки, находящиеся там и, пустив их по течению Енисея, ударили в тыл бологовскому отряду.

Пока мы вытягиваемся из Белоцарска, цепи противника занимают город и, таким образом, в свою очередь остаются как бы окружёнными нашими частями.

Было 16 августа. Вечерело. Небо покрыто тучами. Изредка полыхают зарницы.

Наше положение отличалось крайней неопределённостью: с одной стороны, противник настолько превышал нас численностью, что думать об ударе в лоб было трудно, а с другой стороны, представлялся удобный случай опрокинуть неприятеля в Енисей. Командный состав, учитывая исключительность положения, а также повышенное настроение бойцов, после короткого совещания решил атаковать Болотова. И вот в уже наступившей темноте, изредка разрываемой блесками молний, наши цепи с громким «ура!» пошли в атаку. Бой носил исключительно ожесточённый характер. Ураганный огонь пулемётов, орудий и винтовок заглушал раскаты грома. Крики раненых и «ура» с обеих сторон, торопливая команда, грохот орудий и треск пулемётов — всё это создавало в мрачной обстановке монгольских скал страшную картину. Сознавая, что в случае неудачи пощады быть не может, бойцы проявляли неимоверную храбрость. Бой был упорный, многочасовой. Порой дело принимало характер рукопашного боя.

Белые, наконец, не выдержали и бросились к реке, пытаясь переправиться вплавь через быстро несущийся мутный Енисей. Бологову вместе с 80 человеками удалось переплыть Енисей и бежать, остальная же часть его отряда погибла в бою. Многие были захвачены в плен.

На рассвете 17 августа нашим глазам представилась следующая картина: берег усеян большим количеством трупов, павших в бою, а в прибрежных скалах и камнях валяются утонувшие при попытке переплыть Енисей. По подсчёту оказалось, что одними убитыми Бологов оставил около пятисот человек. Двести восемьдесят три человека было взято нами в плен. Часть пленных была тут же расстреляна, как непримиримый элемент (как написал в своих записках С.А.Зайцев: «…среди которых под маской новобранцев оказались казаки и добровольцы — которые были расстреляны»).

Наши трофеи выразились в двух орудиях, семистах снарядов, двух тысячах винтовок, около пятисот тысяч патронов, и тринадцати пулемётах. Потери, понесённые нами: тридцать семь убитых и сорок четыре раненых. Итого, 81 человек выбыли из строя…»

Семён Архипович в конце своих записок приводит несколько большую цифру потерь, чем сказано выше — у командира отряда Щетинкина:

«Наши потери людьми выразились в следующих цифрах: примерно 40 человек убитыми и 45 человек ранеными, а всего 85 человек выбыли из строя. В Белоцарске на месте боя устроили братскую могилу погибшим в бою партизанам. Могилу обнесли пиками, взятыми у казаков во время боя».

Может быть это авторский приём, призванный показать, что не все сведения почерпнуты из брошюры Щетинкина. Но также возможно, что в своих записках к числу погибших мой дед добавил бойцов Манского полка, которые погибли или были ранены в начале боя и не были учтены при подсчёте общих потерь партизан после боя за Белоцарск.

Финал — из записок С.А.Зайцева:

«Про белоцарский бой была составлена ранеными партизанами песня «Было дело в Белоцарске», которую и записали. Своё воспоминание привожу ниже:

Было дело в Белоцарске,

Дело славное, друзья!

Мы дрались тогда с казаками

Под знамёнами труда…»

Этим заканчивается рукопись деда, которого НКВДэшники подозревали в причастности к «Сибирской оппозиции», противостоявшей Сталину.

Вопрос: «неужели мы сражались за это!?» — пришёл к молодым бойцам несколько позже, когда они повзрослели и увидели последствия своих побед. К этому времени многие их товарищи погибли в результате «партийных чисток» или умерли от ран и болезней — последствий боевой юности.

Одни мои предки верили в бога, другие — в светлое будущее под руководством коммунистической партии большевиков. Но жили одинаково тяжело и скудно и те, и другие…

октябрь-ноябрь 2018 г., Москва

Побег из «лагеря социализма»

Материал написан в июле 1990 г., Москва.

Опубликован в газете «Ведомости Госснаба», август 1990 г.

Справка: когда в июле 1990 г. был написан этот материал, 1 доллар «стоил» 63 копейки. С 1 ноября 1990 г. курс изменился в три раза — до 1 рубля 80 копеек. Это называлось «коммерческий курс рубля». Свободная купля-продажа валюты по установившемуся на рынке курсу стала возможна в июле 1992 г.

В последнее время биржи стали появляться, как грибы, как кооперативы три года назад. Их учредители хотя и опасаются очередного закручивания гаек, а всё равно ввязываются в это дело. Значит, хочешь — не хочешь, а рыночные структуры постепенно формируются в нашем государстве, для идеологов которого слово «рынок» всегда было ругательством.

Одна из подобных товарно-сырьевых бирж начала свою деятельность весной этого года в Москве при ассоциации «Деловое сотрудничество и социальное развитие». А возглавила биржу Ирина Злобина, которая и поделилась своими соображениями относительно перспектив этого дела в стране и, разумеется, в Москве.

Биржа уже существует и даже функционирует, но юридически ее вроде бы и нет — зарегистрировать новую организацию в Моссовете совсем непросто. Вот если бы она образовалась при Госснабе или при каком-нибудь министерстве, то проблем бы не было. Но эта биржа основана несколькими предприятиями и кооперативами при Фонде милосердия и здоровья, в результате — такое вот «подвешенное» положение.

Первая и самая главная проблема — изучение нашего практически несуществующего рынка. Ведь нет никакой информации о его состоянии и происходящих там процессах. Поэтому иногда возникает подозрение, что руководители страны строят свои теории экономического развития, не зная реального положения дел в экономике. Так что сейчас надо понять — что же происходит на рынке, как меняются цены, что на них влияет. А основные интересы этой биржи — торговля сырьем, сельскохозяйственной продукцией и, разумеется, вычислительной техникой.

Разумеется, для деятельности биржи нужен первоначальный капитал. Дело, вроде бы, должно быть выгодным, и учредители согласились внести в качестве первого взноса по сто тысяч рублей. Четыре организации деньги перечислили, еще шесть — собираются.

Как ведется работа? Пока довольно просто: по радио объявляют телефоны, по которым желающие могут сделать заявку — что и по какой цене они хотели бы продать или приобрести. Правда, за это необходимо заплатить пятьдесят рублей. По нашим временам, цена вполне приемлемая. Отличие их от более известных нам коммивояжеров в том, что они предлагают не товары, а торгуют договорами. Имея на руках пожелания продавца товара и его предполагаемого покупателя, брокер старается провести сделку с максимальной выгодой для всех, и для себя тоже — ведь его гонорар это проценты от стоимости товара.

Для торгов по вторникам арендуют в Политехническом музее зал с большим столом, за которым все и собираются. Собираются брокеры предприятий-учредителей, кто-то объявляет предмет торгов — скажем, компьютеры… Можно купить всю партию целиком, можно разбить её на части и так продавать. В первый раз договориться не смогли — покупателям цена показалась слишком высокой. Тогда брокеры решили отложить торги и провести с продавцом переговоры о снижении первоначальной стоимости, которая на первых порах составляла 56 тысяч рублей за комплект. Но так как партия, по нашим понятиям, довольно солидная — двести компьютеров, брокеры сошлись на том, что оптовая цена всей партии должна быть ниже.

Участвовать в торгах могут брокерские конторы предприятий-учредителей или любые другие, но тогда они должны заплатить деньги за участие. Сумму пока не определили, так как сейчас участвуют только «свои». Пока на бирже работают семь брокерских контор.

Контора — это группа из нескольких человек. Бухгалтер, ревизор… Все договоры заключаются от имени брокерской конторы, а в пользу биржи платят от одного до трех процентов. Кстати, на фоне пустующих полок в наших магазинах выглядит особенно странным тот факт, что девяносто процентов всех обращений на биржу — из-за желания что-то продать. Так что предметов торговли хватает. Почему же они не доходят до потребителя? Где они застревают? Предлагают на продажу что угодно: шампиньоны, арбузы, стиральные машины «Малютка» (страшный дефицит!)… — оказывается за рыночную цену всё есть. И что самое интересное, стартовая цена на бирже всего процентов на пятнадцать-двадцать выше магазинной. Спекулянты же берут две цены.

Как считают брокеры, которые сейчас вполне могут выступать экспертами в области спроса и предложения, отпущенные на свободу цены повысятся совсем не так сильно, как это предусматривает правительственная программа. Даже на самые дефицитные вещи — максимум в полтора-два раза. Скажем, те же стиральные машины «Малютка». Смешно сказать, но завод имеет с каждой произведенной машины два рубля семьдесят копеек прибыли. Остальное выгребает государство — в пользу и распоряжение того самого правительства, которое планирует цены на будущем «свободном регулируемом рынке». И при этом оно не может обеспечить завод комплектующими деталями.

Теперь нашелся кооператив, который согласился изготавливать ту самую деталь, из-за отсутствия которой задерживалось производство. При этом цена возрастёт рублей на пять. Люди настолько привыкли, что у них забирают почти все, что добавка в пять рублей, которую завод может оставить себе, решает проблему.

Так что насытить рынок при наших возможностях вполне реально. В самых неожиданных местах обнаруживаются буквально залежи товаров, причем это относится как к сырью, так и к готовым изделиям. А вот заинтересованности ви х реализации предприятия пока не проявляют. Эту продукцию можно было бы реализовать тем же кооперативам, но — не выгодно. Все равно выгребут всю прибыль и ничего не оставят.

Предприятиям выгодно производить мало, но дорого. Хотя, надо бы наоборот. Да и вообще, зачем бояться роста цен, если они и так растут? Но сейчас они растут, так сказать, «планово», а при рыночных условиях будут расти на основании рыночных законов. Все наши новоявленные предприниматели сидят и ждут — куда ветер подует, придут раскулачивать или наоборот — похвалят. Они работают, по существу, на нелегальном положении. Как можно заниматься бизнесом, когда закона о собственности граждан нет, закона о предпринимательстве тоже нет? Три года назад многие поверили в необратимость перемен — стали открывать кафе, мастерские, налаживать какое-то производство. Потом их начали зажимать. И теперь мы все — стреляные воробьи, нас на голых обещаниях не проведешь. Кому же охота вкладывать деньги, что-то строить, чтобы завтра пришла «власть» и все поломала!

Сейчас в Моссовете появилось много прогрессивно мыслящих людей, которые готовы поддержать любое новое, полезное начинание. Но делать это приходится старыми методами — новые-то пока не разработаны.

Для того, чтобы выросла новая экономика, должны свободно рождаться и умирать любые предприятия. Сейчас этого нет, зато контролеров — сколько угодно. Да и с основанием предприятия, подобного бирже — проблем больше, чем надо. Скажем, её проще зарегистрировать в качестве госпредприятия, но… не на основе государственной собственности. В результате нужно будет отчитываться по зарплате, по штатному расписанию и по многому другому. Но отвечать за все нужно самим. Получить ничего нельзя, а если прогорел — сам виноват. Между тем, регулятор может быть только один — финансовый контроль и налоги, а все остальное — произвол.

Ассоциация и биржа существуют при Советском фонде милосердия и здоровья по той причине, что любой фонд должен где-то брать средства на свои программы. Поэтому вместе с благотворительной деятельностью Фонд занимается коммерцией — для поддержания бюджета. Так и у ассоциации 15% доходов идут на благотворительность — она содействует соцобеспечению одиноких пожилых людей и инвалидов в нескольких районах Москвы.

Среди тех, кто сотрудничает на бирже, нет людей, помнящих, как это было в старой России. Опыта никакого. И что плохо — западный опыт здесь не такая уж сильная подмога — слишком далеко они ушли от того первобытно-марксового рынка, который зреет у нас. Приходится все постигать самим — своим умом и коммерческими способностями. Что радует — не совсем удалось извести у людей эти качества.

В гостях у президента

Беседа с Ларисой Ивановной Пияшевой состоялась в начале октября 1990 г., Москва.

Материал опубликован в газете «Ведомости Госснаба», октябрь 1990 г.

Справка: Лариса Ивановна Пияшева (1947 — 2003)

В №5 журнала «Новый мир» за 1987 год под псевдонимом Л. Попкова опубликовала статью «Где пышнее пироги?», принесшую автору широкую известность. С октября 1991 г. по август 1992 г. занимала пост заместителя генерального директора департамента мэра Москвы. В эти же годы являлась председателем городского комитета по экономической реформе. Ею был разработан проект, альтернативный плану правительства Москвы, касательно вопроса приватизации предприятий торговли, транспорта и сферы обслуживания, а также — программа ускорения приватизации путём передачи значительной части собственности работникам предприятий, которая была отвергнута.

Страна, и особенно явственно её экономика — трещат по всем швам. А потому невольно возникает вопрос: о чём думает правительство? Кроме повышения цен оно не видит иных путей «оздоровления» экономики? В конце концов у нас теперь появился Президент и первые сто дней при нем давно прошли. Что сделано? Или, хотя бы, что задумано?

В некоторой степени на эти вопросы ответила экономист Лариса Пияшева, которая, вместе с группой других «радикальных» экономистов и публицистов была приглашена в конце июля 1990 г. в Кремль, где состоялся разговор с Михаилом Горбачёвым. С ней встретился наш корреспондент Владислав Ларин.

Владислав Ларин: Вас, в числе других «радикальных реформаторов» пригласили в Кремль. Для чего? С вами хотели провести инструктаж как с работниками идеологического фронта — ведь вы все публицисты. Или же решили посоветоваться? Быть может, теперь Михаил Горбачёв делает ставку на вас, как раньше делал ставку на «умеренных реформаторов»? Быть может, теперь вы будете определять ход перемен в нашей экономике?

Лариса Пияшева: Когда меня приглашали, то сказали, что это будет встреча с радикальными экономистами и публицистами. И назвали фамилии тех, кто будет участвовать — Анатлий Стреляный, Андрей Нуйкин, Игорь Клямкин, Николай Шмелёв. В общем, наша группа. Между тем, когда я потом читала о нашей встрече в «Аргументах и фактах», то ни слова о присутствии там перечисленных мною людей вообще не было. Все начиналось с Павла Бунича. Только какой же он «радикал»? Такое освещение представляется довольно односторонним.

То же самое — в «Известиях». Нас будто на этой встрече и не было. Так получается из газеты. Но кто же тогда те «радикалы», о которых шла речь? Ни Павла Бунича, ни Отто Лациса к ним не отнесешь. Они более близки к умеренным преобразователям, но именно о них написали газеты.

Владислав Ларин: А к кому вы относите себя?

Лариса Пияшева: Я бы сказала так — к классическим консервативным либералам, имея в виду консерватизм Адама Смита. Никакие политические группы я сейчас не поддерживаю, хотя иногда консультирую, скажем РХДД (Российское христианско-демократическое движение).

Владислав Ларин: Как вы думаете, какова была цель этой встречи в Кремле?

Лариса Пияшева: Думаю, это был жест со стороны Михаила Горбачёва, которым он хотел показать, что готов сделать «шаг влево» и объединить усилия всех в общем деле реконструкции экономики.

Владислав Ларин: Как вы думаете. Михаил Горбачёв сам подбирал людей для этой встречи? Ему были знакомы фамилии всех собравшихся?

Лариса Пияшева: У меня нет информации об этом, но сложилось впечатление, что он сам подбирал людей. Приглашение было сделано от имени Президента, а позвонил и передал его помощник Евгения Примакова. Было сказано: Михаил Сергеевич приглашает Вас в Кремль.

Владислав Ларин: Интересно, какова сейчас «технология» входа в Кремль? Есть ли какие-то проблемы?

Лариса Пияшева: Думаю, самое поразительное заключается в том, что я не обратила на это внимания. Не знаю, как раньше входили в Кремль — мне там прежде бывать не приходилось, а сейчас всё оказалось крайне просто. Нас не только не обыскивали, но даже не предложили открыть большие сумки.

Владислав Ларин: Сколько продолжалась беседа и как она проходила?

Лариса Пияшева: Встреча продолжалась пять с лишним часов с одним перерывом, причем не на обед, а на перекур. Сперва выступил Михаил Горбачёв, а потом дали высказаться всем присутствовавшим. Так что каждый говорил о своих проблемах — кто с чем пришёл. Скажем, Президент высказывал опасения относительно того, что народ не готов к реформе, что все слои противятся ей. И главное, что его беспокоит — неготовность к этому рабочих и крестьян. Михаил Горбачёв считает, что мало кто поддерживает перестройку. Получается, что никто не хочет перемен.

Владислав Ларин: А как же забастовки шахтеров, требования нефтяников, недовольство машиностроителей? Он что, не знает об их требованиях?

Лариса Пияшева: Этого вопроса мы вовсе не коснулись, но Михаил Горбачёв сказал, что везде, где бывает — на заводах, на встречах с крестьянами — он встречает резкое противодействие деятельности кооператоров…

Владислав Ларин:… и недовольство повышением цен?

Лариса Пияшева: Да. Таким образом, он одно выдает за другое. Но все-таки, по его мнению, народ начинает противиться переменам.

Владислав Ларин: Не сложилось ли у вас впечатление, что он не очень хорошо представляет ситуацию в стране?

Лариса Пияшева: Нет, такого впечатления не было. Наоборот, мне показалось, что он осознает реальность своего положения. Но мне думается, что у него были недостаточно серьезные консультанты, и те экономисты, которые с ним работали. Та чрезмерно идеологизированная экономическая программа, которая была разработана Леонидом Абалкиным и представлена Николаем Рыжковым, говорит лишь о недобросовестном экономическом консультировании.

Конечно, как часто бывает, нашему руководителю тоже говорят то, что он хочет услышать. Пожелай Президент услышать что-то другое, я думаю, у консультантов хватило бы мужества говорить правду о том, что нужно делать с нашей экономикой в действительности.

Владислав Ларин: А о чём на этой встрече говорили вы?

Лариса Пияшева: Собственно, о том же, о чем я пишу в своих статьях. В первую очередь я сказала, что период реанимирования социализма и переделывания его в демократический, который Михаил Горбачёв называл перестройкой — закончился. Сейчас начинается новый этап, который можно назвать «демократический прорыв» — переход к действию. А именно — реформа собственности, реформа землепользования и банковской системы.

Когда я перечислила всё это, Президент сразу поинтересовался, что именно я предлагаю сделать в этом направлении. Я ответила, что в качестве первой меры следует отдать крестьянам землю, чтобы уже осенние полевые работы проходили в новых экономических условиях.

Владислав Ларин: Каким вам видится этот процесс?

Лариса Пияшева: Я уверена, что крестьянам надо отдавать землю бесплатно. Как минимум — три гектара земли на одну семью. Причем, в эту группу должны быть включены и те, кто живет в городе, но не имеет там постоянной прописки. Городские жители тоже должны иметь право купить землю. Таким образом, вся земля поступает в фонд приватизации.

Владислав Ларин: И сколько эта земля может стоить?

Лариса Пияшева: Вот на этот вопрос сейчас ответить крайне трудно. Это решит рынок — очень быстро и в разных местах по-разному. Причем, каждый получает эту землю со всеми правами на неё. Хозяин может её продавать, дарить, наследовать. Если кто-то не хочет владеть землей — он может её просто продать, чтобы потом уехать в город. Хотя, конечно, нужно будет продумать такой вариант, чтобы люди не могли хитрить. А то кто-то работает в городе по лимиту, ждет очереди на квартиру и живет тем временем в общежитии. Он может воспользоваться новой возможностью вернуться в деревню. А может продать полученную землю и вернуться в свою очередь на квартиру в городе. Так вот, подобный вариант не должен проходить. Выбирай что-нибудь одно. Правда, жилье тоже войдет в фонд приватизации, и житель села вполне сможет купить квартиру в городе. Но именно купить, а не получить.

Владислав Ларин: Вы говорите об этой осени — времени, когда выйдет номер газеты с этим интервью. Но разве физически возможно успеть провести работу в такие сжатые сроки?

Лариса Пияшева: Мы говорим о реформе уже пять лет. За это время можно было разработать необходимое антимонопольное законодательство, подготовить первые шаги, подобрать необходимые для проведения реформы кадры.

Владислав Ларин: Ну, это благие пожелания, дела давно минувших дней.

Лариса Пияшева: Да, поскольку это не сделано, нужно сейчас первым делом создать комиссию по приватизации, которая должна работать параллельно с группой, разрабатывающей новую экономическую программу. Конечно, мои слова о том что нужно землю отдать к осени — это легкий перебор, своеобразный образ. Под ними я подразумеваю — отдать как можно быстрее. Дай бог, если мы за год успеем с этим делом разобраться. Так что, думаю, речь идёт о будущем годе. Сейчас главное — принять принципиальное решение и разработать схему процесса передачи. Скажем, в ближнем Подмосковье или с колхозами-банкротами этот вопрос можно решить уже сейчас, причем, довольно быстро.

Владислав Ларин: Но здесь возникает вопрос о доверии правительству. Думаю, что многим людям, когда они слышат, что правительство затевает очередную акцию, начинает казаться, что их в очередной раз пытаются «надуть». Переложить проблемы некомпетентного руководства на плечи всей страны. Ошибки делают одни, а отвечаем все вместе. Как в таких условиях можно планировать что-то масштабное?

Лариса Пияшева: Именно этот вопрос и был основным на встрече. Очень много было высказываний на эту тему и все в одном ключе — затеваемые реформы с сегодняшним составом правительства не пройдут. Доверия ему нет. Политическое время этого «кабинета министров» закончилось.

Владислав Ларин: Какова была реакция Михаила Горбачёва на такие высказывания?

Лариса Пияшева: Реакции особой не было. Видимо, ему было важно узнать наше мнение об этом. Готовы ли мы поддержать шахтеров в их требованиях о замене правительства.

Владислав Ларин: Вы продемонстрировали свою солидарность с шахтерами?

Лариса Пияшева: Да, эту мысль Президент услышал совершенно четко и многократно повторенной. У этого правительства нет никаких шансов провести ожидаемую всеми реформу. Оно должно уйти в отставку.

Однако, вернёмся к земле, а точнее, к моим предложениям на этот счет. Второе моё предложение, после раздачи земли — «операция фураж». Под этим я подразумеваю, что семенной фонд, корма, да и скот тоже — всё это должно поступить в открытую продажу. Каждый сельский житель должен иметь возможность без всяких сложностей приобрести всё это в свою собственность. Иначе как можно заниматься животноводством? Люди даже кур не могут завести, так как их нечем кормить. Поэтому в первую очередь надо пустить в продажу, причем в открытую, свободную продажу комбикорма и прочие виды фуража. Тем более, что сейчас такой огромный урожай…

Владислав Ларин:…который, по всем приметам, опять будет на треть потерян.

Лариса Пияшева: Да, но им можно было бы распорядиться гораздо более по-хозяйски. Просто пустить его в продажу. Чтобы люди не растаскивали потихоньку ведрами это зерно, а свободно его покупали, хранили и использовали для подъема животноводства. Вот и будут «убиты два зайца» — урожай сохранен и поголовье домашнего скота увеличено. Уже через несколько месяцев свинина в магазинах свободно появится.

Владислав Ларин: А какие ещё важные на ваш взгляд темы обсуждались?

Лариса Пияшева: Михаила Горбачёва очень волнуют проблемы Польши. Его информировали так, что сложилось впечатление, будто там всё плохо. В результате он склоняется к тому, что польский опыт имеет негативный оттенок и нам не подходит. Мы с Василием Селюниным пытались его в этом разубедить.

Дело в том, что Польша, живущая сейчас а условиях «шокотерапии», может в скором времени решить свои проблемы, которые связаны с некоторыми незаконченными, половинчатыми реформами. А именно: там были приватизированы торговля и сфера услуг, в то время как производство осталось в государственной собственности. Приватизацию промышленности было решено перенести на следующий этап реформы. В результате, поляки не начали структурную перестройку производства, и реформа забуксовала. Они испугались роста безработицы и решили сперва побороть инфляцию, а потом уже начинать структурное высвобождение рабочей силы. Думаю, в этом и заключалась их ошибка. Такие вещи нужно делать одновременно.

Вторая ошибка, как мне кажется, заключается в том, что решив бороться с инфляцией, польское правительство заморозило фонд заработной платы. Не знаю, кто у кого списал эту идею — Абалкин у Бальцеровича или наоборот. Но в результате у Абалкина (Леонид Иванович Абалкин — 1989 — 1991 гг. — заместитель председателя Совета министров СССР — В.Л.) прирост заработной платы мог составить 3%, после чего фонд замораживался, а у Бальцеровича — 2% (Лешек Генрик Бальцерович — 1989 — 1991 гг. — вице-премьер и министр финансов в правительстве Польши — В.Л.). Для того, чтобы победить инфляцию, нельзя замораживать что-то одно. Если с этой целью замораживаются цены, то получается дефицит — что мы и имеем. Если же замораживать заработную плату, то в условиях роста цен происходит снижение жизненного уровня. Это не выход — получается, что каждый просто стал получать в три раза меньше денег.

Владислав Ларин: Ну и как вы думаете — мы на польских ошибках чему-нибудь научимся? Точнее, вы нас научите?

Лариса Пияшева: Эту идею мы и пытались донести до Михаила Горбачёва — надо не отказываться от польского опыта, а проанализировав его, понять — в чём заключались ошибки. И не повторять их. Они-то свои ошибки понимают, так что для них это не беда — они выскочат.

Владислав Ларин: Не в результате ли встречи с вами Михаил Горбачёв сформировал новую команду для подготовки проекта очередной реформы? Даже Николай Шмелев туда вошёл. Кстати, это не фантастика — за месяц сделать такую работу?

Лариса Пияшева: Я думаю, что фантастика. Практически сделать этого невозможно. Но мой оптимизм основывается именно на том, что в комиссию вошел Николай Шмелев, который, если ему дадут соответствующие полномочия, отсечёт у правительственной программы все нелепости. Тем более, что в определенной степени он будет опираться на программу «400 дней», разработанную тремя молодыми экономистами (Григорий Явлинский, Алексей Михайлов, Михаил Задорнов, ЭПИцентр, 1990 г. — В.Л.).

Эту программу уже представляли Михаилу Горбачёву, когда он становился Президентом. Но в то время она не была оценена, и авторы предложили её Борису Ельцину для России. Программа была отмечена, и даже включена в качестве одной из главных в проект правительственной экономической программы.

Владислав Ларин: И что должно через четыреста дней произойти?

Лариса Пияшева: Это срок перехода к рынку. В программе расписаны по дням все действия правительства на этом пути. С точки зрения идеологии, она полностью отвечает моим мыслям. Что же касается стратегии всех этих «дней» — она вызывает улыбку, так как эта часть слабо проработана с точки зрения логики современной жизни. В шутку эту программу назвали «программой военнного капитализма». Но основа для работы там есть, и она более обстоятельная, чем основа правительственной программы.

Владислав Ларин: Ваше резюме, заключение по этой встрече?

Лариса Пияшева: Я вынесла из этой встречи новую надежду. Михаил Горбачёв хорош тем, что на разных этапах нашей перестроечной истории дает новые надежды, открывает новые планы. И эти планы содержат все больше и больше положительных элементов. Надеюсь, что серьезные реформы в стране все-таки начнутся.

Полоса нестабильности

Материал написан в конце июня 1990 г. по результатам работы на выставке INHEBA-90, Братислава, 23—28 июня 1990 г., Братислава-Москва.

Опубликован в газете «Ведомости Госснаба», июль 1990 г.

Возвращаясь даже из ближней заграницы — удивляешься: насколько же отличается жизнь в «странах социализма» от нашей. Там тоже говорят о кризисе, но этот кризис не мешает колбасе нескольких сортов, винам различных марок, бананам, косметике и автозапчастям свободно лежать в магазинах. И всё-таки кризис, несомненно, есть. Просто, происходит он в странах, более зажиточных, чем наша, где понятие «частная собственность» не успели окончательно забыть.

Недавно я побывал в командировке в Чехо-Словакии на традиционной международной химической ярмарке ИНХЕБА-90. В ходе ярмарки и тех мероприятий, что её сопровождали, удалось поговорить с интересными людьми, которые в общих чертах обрисовали перспективы наших сегодняшних и будущих экономических отношений. На семинаре, посвященном этим проблемам моими собеседниками были заведующий отделом прессы и рекламы министерства внешней торговли Ирина Лацко и начальник отдела торгпредства ЧСФР в СССР Владимир Припутен. Некоторые их соображения на этот счет мне показались интересными.

Дело в том, что кризис социалистической системы связан с серьезными проблемами в наших экономических связях. Уже несколько месяцев не обменивают рубли на кроны Чехо-Словакии при выезде в эту страну. Но там, в Чехо-Словакии, курс хорошо известен: один к восьми — официальный, один к двум — чёрно-рыночный. Но многие, ездившие в Чехо-Словакию раньше, автоматически пересчитывают все тамошние цены по прежнему курсу — один к десяти, и радуются сравнительно невысоким ценам в магазинах.

Правда, наши сегодняшние туристы объявляют забастовки из-за полного прекращения обмена. Людям не на что выпить воды или посетить платный туалет, не говоря о том, что хотелось бы и сувенир какой-то увезти на память — хотя бы в размере разрешенных их таможней 300 крон.

Довелось в Чехо-Словакии услышать иную версию прекращения обмена денег. Многие помнят, что примерно с середины сентября прошлого 1989 года обмен «закрыли». Я получил свой загранпаспорт, без которого деньги не обменивают, через два дня после прекращения обмена. В результате ехал по служебной надобности без денег. Хорошо — помогли друзья.

В дороге все размышлял, в чем причина проблем. Дело в том, что, несмотря на все разговоры о том, кто сколько нам должен, наш баланс в торговле с ЧСФР оказался весьма отрицательным. Наша задолженность приблизилась к двум миллиардам рублей, и экономические отношения между нашими странами оказались весьма напряженными. В результате потребовались интенсивные переговоры для нормализации торговли.

А одна из главных причин этого, очевидно, в том, что в нашем экспорте преобладает относительно дешевое сырье, а в импорте — дорогостоящая продукция машиностроения. По существующим внутри СЭВ (Совета экономической взаимопомощи) ценам — обмен весьма неадекватный. Именно поэтому с начала следующего года все расчеты между бывшими соцстранами предполагается производить в конвертируемой валюте вместо полумифического переводного рубля. Наша страна об этом уже заявила официально.

Если состоится переход на торговлю всеми товарами по среднемировым ценам, то мы можем на этом деле выиграть — цена на нефть и прочес сырье хотя и понизилась, но всё равно остается гораздо выше «спущенной сверху» цены у нас. Конечно, довольно унизительно для вчерашней «сверхдержавы» торговать только сырьем, но — что же делать. Думаю, что при разумных действиях правительства России положение можно будет выправить, а пока…

Но, есть такой нюанс — существует немало предприятий, и среди них — весьма крупные, которые построены на нашей территории при участии и с привлечением средств стран-членов СЭВ. И Чехо-Словакии — в том числе. Расчет предполагалось проводить сырьем по каким-то льготным ценам. Как с ними быть теперь? Пересчитывать стоимость возведенного объекта на доллары? Или сохранять льготные цены на вывозимое сырье? Короче, решение «наверху» принято, но пути его реализации непонятны ни нам, ни восточно-европейским партнерам.

Конечно, наши чехо-словацкие партнеры заинтересованы в неизменности экономических отношений с Советским Союзом. Ведь если, к примеру, нефть придется возить с Ближнего Востока, то её стоимость может оказаться на 15—20% выше среднемировой. В то же время, с нашей страной транспортные потоки более-менее отрегулированы и их нарушение может иметь отрицательные последствия для всех участников.

Ситуация такова, что все понимают: так, как раньше, жить нельзя. Но рвать сложившиеся, привычные связи тоже никто не решается. Что, впрочем, разумно.

Конечно, всем хочется торговать с Западом, иметь высококачественные товары и валюту при минимальных собственных расходах. Правда, похоже, что это недостижимо. Придётся потратить немало времени, энергии и сил, чтобы догнать по качеству товаров и уровню жизни хотя бы так называемых «молодых тигров» — страны Юго-Восточной Азии.

Нужно решить — чем можно заинтересовать развитые страны, чтобы они согласились помочь своим соседям вернуться в систему нормальных ценностей — как материальных, так и культурных. Мешает то, что «их» не интересуют имеющие хождение в «соцстранах» деньги. Восточная Германия, похоже, сумела решить эту проблему наиболее удобным для себя способом. Но для остальных стран этот путь невозможен, значит надо придумывать что-то свое. Или изучать мировой опыт.

Нужно заинтересовать западных предпринимателей размещать в наших странах свои предприятия. Но для этого солидные партнеры требуют определенные гарантии: политическую стабильность и возможность распоряжаться полученным капиталом по своему усмотрению. Пока соответствующие законы не приняты ни у нас, ни в Чехо-Словакии. И в связи с этим эксперты не могут уверенно прогнозировать ситуацию. Куда подует ветер? Пожалуй, для нас это даже важнее, чем для западных коммерсантов. Пока царит штиль, сменяемый временами невесть откуда взявшимися шквалами, которые затем исчезают в неизвестном направлении.

Кстати, если говорить о ярмарке ИНХЕБА-90, ради которой я и приезжал в Братиславу, то она была, видимо, последней в таком виде. Сейчас организаторы брали со своих вовосточно-европейских коллег только часть стоимости ярмарочной площади в валюте. С будущего года вся оплата будет только в валюте — нашим коммерсантам нужно быть к этому готовыми. И не только им. Если в ближайшее время не будут упорядочены наши законы относительно владения валютой — причем не только для предприятий, но и для частных лиц — экономическая активность всё стремительнее будет идти на убыль.

Лучше всего чувствовали себя на ярмарке представители западное-европейских фирм, а особенно — австрийцы, которые каждое утро приезжали на своих шикарных авто из Вены, а вечером уезжали обратно. Однако, кроме европейских фирм, на ярмарку после перерыва приехали американцы, канадцы и группа фирм из Египта. Был на ярмарке и сюрприз — впервые на подобную ярмарку приехали представители из Албании. Похоже, мир сдвинулся основательно в сторону здравомыслия, пришедшего на смену всеобщей конфронтации.

Следующим летом в Братиславе опять, тогда уже в двадцать третий раз, будет проводиться одна из крупнейших химических ярмарок Европы — ИНХЕБА-91. Все желающие смогут принять в ней участие. Ведь у современной химии нет границ — она присутствует во всех отраслях промышленности, и мы сталкиваемся с её продукцией каждый день. Хотелось бы, чтобы к тому времени подготовка к Европе без границ затронула и нашу страну.

Человеку свойственно стремление к самостоятельности…

Беседа с Борисом Семёновичем Пинскером состоялась в конце октября 1990 г., Москва.

Материал опубликован в газете «Ведомости Госснаба», ноябрь 1990 г.

Справка: Борис Семёнович Пинскер (1947 — 2021) — экономист либерально-радикального направления, автор, переводчик, кандидат экономических наук. Издатель журнала «Референдум». В ноябре 1992 г. был избран членом координационного совета «Российского Учредительного союза» — организации радикальных либералов во главе с Мариной Салье, оппозиционных прагматическому руководству «Демократической России». С 1991 по 1998 год руководил издательством «Catallaxy».

К сожалению, под понятием «экономическое преступление» нередко подразумевалось, что хотя человек и работает хорошо, и результатов добивается лучших, чем на государственных предприятиях, но его надо наказать, так как методы в своей работе он использует те, что приняты в «мире чистогана». И наказывали — вплоть до высшей меры — если слишком много успел наработать. Потом разрешили мельчайшие из возможных частных предприятий — торговлю шашлыками, пирожками и цветочками. Но при этом радетели нового экономического мышления возмущались: эти кооператоры только о деньгах и думают, хотят поскорее урвать кусок и сбежать. И делали вид, что не понимают (а может быть, в самом деле не понимали?), что прибыль — главное для любого производства, каким бы оно ни было — частным или государственным. Между тем, раз «пирожковому бизнесу» не свернули шею, следом за ним появились и другие виды независимой экономической деятельности. В первую очередь — интеллектуальной. Скажем — издательский бизнес. С одним из самостоятельных издателей — редактором журнала «Референдум» Борисом Пинскером встретился наш корреспондент Владислав Ларин.

Борис Пинскер: Человеку свойственно стремление к самостоятельности, но у одних оно проявляется слабо, а у других — сильно. Кто-то находит возможность самовыражаться «прямо на дому», когда нет необходимости ни в партнерах, ни в организации. Скажем, человек сидит дома, выпиливает лобзиком, и ему хорошо. У другого жизненные интересы и претензии более разнообразны и основываются на активной деятельности.

Сейчас, когда происходит элементарная либерализация жизни, когда мы получили право заниматься открыто тем, чем нам хочется, на первый план вышло право человека заниматься активной политической и экономической деятельностью. В результате на свет божий появляются желания и стремления, которые ранее были скрыты в глубокой тени. Но бывает, что человек просто получает возможность открыто заниматься тем, к чему его давно тянуло. Так получилось и с нашим журналом «Референдум», который мы начали издавать в конце 1987 года.

Владислав Ларин: Интересно, как пришла такая идея?

Борис Пинскер: Очень просто. Сидели мы как-то со Львом Тимофеевым на кухне, пили чай, закусывали огурцом, и обсуждали внутренние проблемы страны. Главной темой было — насколько серьезными могут быть замыслы руководства и сколько продлится «оттепель». И в результате обсуждения пришли к выводу, что можно попытаться что-то сделать, чем-то помочь самим себе, народу и правительству. Например, можно начать издавать журнал, чтобы рассказать миру, что мы обо всем этом думаем. Надо признаться, что коммерческого интереса не было вовсе. Какая уж там прибыль при тираже две-три тысячи экземпляров даже при цене один рубль за номер.

И начали мы издавать журнал. Первым делом, раздобыли компьютер.

Владислав Ларин: Как начинающие самостоятельные издатели раздобывают компьютеры? Извините за практические вопросы, но быть может ваш опыт кому-нибудь пригодится.

Борис Пинскер: Нашлись добрые люди, которые привезли его нам в подарок.

Владислав Ларин: О! Вы даже обошлись без ссуды?

Борис Пинскер: Да, всё легко и просто. И о какой ссуде могла идти речь, если мы представляли собой два частных лица, которые решили заняться, строго говоря, нелегальной, по тем временам, деятельностью. Не было никакого закона на этот счет — ни разрешающего, ни запрещающего. Вообще-то, власть у нас суровая, вполне могла взять нас за холку с такой самодеятельностью. Но не взяла.

Так мы и работали два с лишним года, издали тридцать три номера журнала, а потом подумали, что можно попытаться перейти на легальное положение. И сейчас мы уже близки к завершающему моменту этой нелегкой работы.

Владислав Ларин: Как проходит этот процесс в условиях нарастающей демократизации и с усилением гласности?

Борис Пинскер: До отвращения долго, нудно и муторно. Это при том, что мы находимся в явно привилегированном положении, у нас хорошая репутация, в исполкоме Октябрьского района Москвы, где проходит регистрация, все нам рады и стараются помогать.

И вот уже более четырех месяцев я как заведенный, бьюсь головой в эту стену, и процесс еще не закончен. У нас в стране отвратительные бюрократические порядки, бороться с которыми нет никакой возможности. И никакой закон о печати помочь не в силах.

Вот смотрите. Для открытия банковского счета мне нужно, среди прочего, заключение финансового управления. И началось… Месяц они рассматривали наше заявление в районном финансовом отделе, затем переслали его в городское финансовое управление, где оно будет рассматриваться еще два месяца. Это интервью будет уже опубликовано, а бумаги ко мне еще не вернутся. Там, якобы, большая очередь — они не справляются. Хотя, кому и зачем нужно их заключение? Это — совершенно лишнее. Но тем не менее — «таков порядок».

Четыре недели документы рассматриваются в управлении по нежилым помещениям, которое, в данном случае, совершенно не нужно. Мы у них ничего не арендуем.

Владислав Ларин: Ваша редакция располагается прямо дома?

Борис Пинскер: Да, и не только у меня. Лев Тимофеев живет в такой же редакции. Но, спасибо Октябрьскому исполкому, они нашли нам помещение. И когда закончатся все эти рассмотрения, мы сможем приступить к ремонту, чтобы работать в более подходящих для этого условиях.

Владислав Ларин: А как дела с финансовой стороной вашей деятельности? Где вы берете деньги?

Борис Пинскер: Особенность нашего положения в том, что мы пока ещё легально не существуем, но уже легально издаемся. И за последние четыре номера журнала, когда он выходил тиражом 50 тысяч экземпляров, мы собрали сорок-пятьдесят тысяч рублей.

Владислав Ларин: А как обстояли ваши финансовые дела, когда тираж не превышал двух тысяч? Ведь вы издали таким образом больше трех десятков номеров.

Борис Пинскер: Ну, это были сплошные убытки. Тогда мы существовали на пожертвования. Но всю жизнь держаться на пожертвованиях неправильно. Журнал должен давать прибыль. Раньше практически все деньги уходили на приобретение бумаги и изготовление ксерокопий. Все сотрудники и наборщики работали бесплатно — на чистом энтузиазме. Но так не могло долго продолжаться. Ведь для того, чтобы работать бесплатно у нас, люди должны были прежде отработать на своем основном рабочем месте. Чтобы получить средства для жизни. В жизни всегда есть место подвигу, но это ведь неправильно — эксплуатировать людей за идею, не давая ничего более материального. Сейчас наши сотрудники получают неплохие деньги за свою работу.

Владислав Ларин: А лично вы, кроме работы над журналом состоите на какой-то государственной службе?

Борис Пинскер: Что вы, избави бог! Раньше я работал как все, а сейчас — частный предприниматель. Хотя, вроде бы, такого понятия у нас тоже пока нет.

Владислав Ларин: И у вас есть трудовая книжка?

Борис Пинскер: Конечно. Хотя наша система трудовых книжек в частности, и всего трудового законодательства и социального страхования вообще, столь несовершенны, что неизбежно будут меняться. Хотя пока и не очень понятно — как. Думаю, неизбежно придется переходить на систему страховых полисов.

Владислав Ларин: Какие перспективы для «Референдума» вы видите?

Борис Пинскер: Исходя из общих соображений, перспективы на выживание у нас неплохие. Но каким журнал станет в будущем — неизвестно. У нас подобрались неплохие интеллектуальные силы, которые чувствуют ситуацию, это интересно многим читателям. Но, кроме этого, хватает проблем с бумагой, типографией и так далее. Причем обстановка сейчас совершенно непрогнозируемая. Так что — посмотрим.

Владислав Ларин: А есть ли проблемы со сбытом?

Борис Пинскер: У нас есть отдел сбыта, который занимается распространением журнала. Туда приходят люди, которые предлагают свои услуги по продаже. Это ведь довольно выгодное дело, человек получает 10—15% от суммы выручки.

Владислав Ларин: Какие заработки у ваших сотрудников?

Борис Пинскер: Мы стараемся платить хорошо — так, чтобы люди хотели с нами сотрудничать. Минимум — две государственные зарплаты. Меньше просто стыдно платить. Для журналиста сейчас минимум — пятьсот рублей. Иначе он просто не сможет работать — ему вместо этого придется толкаться по очередям и «доставать» самые необходимые вещи.

Вперёд — к «карточному капитализму»

Беседа с Ларисой Ивановной Пияшевой состоялась в декабре 1990 г., Москва.

Материал опубликован в газете «Ведомости Госснаба», декабрь 1990 г. (в заголовке случилась ошибка — вместо «капитализм» напечатано «социализм»)

Некоторые считают экономиста Ларису Пияшеву экстремистом. В условиях «гласности» каждый может считать что угодно. Тем более, что всё равно — каждому не угодишь. Но её выступления звучат вполне убедительно и здраво. Именно поэтому наш корреспондент Владислав Ларин обратился к ней за комментарием по поводу экономико-политической ситуации, сложившейся в стране к моменту начала «претворения в жизнь» программы пятисотдневного перехода к «советскому капитализму»

Владислав Ларин: Лариса Ивановна, ситуация в стране сложилась такая, что было бы довольно смешно, когда бы не было так грустно. Провозглашена, одобрена и уже практически реализуется программа перехода нашей страны «к рынку». Или, проще говоря, построения основ нашего, советского, варианта капитализма. Спасибо хоть за то, что это слово перестает быть ругательством. Но Москву со всех сторон окружают карточки — они уже достигли того же рубежа, что и немцы в 1941 году. Не исключено, что к тому времени, когда будет опубликована наша беседа, они прорвут оборону столицы окончательно. Но как совместить программу «500 дней» с карточками?

Лариса Пияшева: Думаю, что никак. Это несовместимые вещи. Если будут введены карточки, то всю экономическую мощь государства придется направить на то, чтобы эти карточки «отоваривать». А предприятия всеми правдами и неправдами будут стараться этот самый госзаказ, направленный на обеспечение карточек, не выполнять — ведь им будет выгоднее продать продукцию по рыночным ценам. Значит, придется, как это предусмотрено в «Основных направлениях», наказывать руководителей вплоть до привлечения их к уголовной ответственности. И называться это будет, скорее всего, экономически-административное преступление. Подобных формулировок в условиях свободной экономики быть не может. А потом вновь начнутся конфискации «недоимок».

Владислав Ларин: И что, вновь в Сибирь потянутся этапы? Но мы, кажется, осознали, что повторение тридцатых годов невозможно…

Лариса Пияшева: Дело не в том, возможно ли повторение масштаба репрессий. Скорее, это невозможно. А конфискации, пожалуй, неизбежны. Ведь в начале тридцатых годов дошли до конфискаций в сельском хозяйстве не по чьему-то злому умыслу, а просто наделали много глупостей. И чтобы как-то выкрутиться, пришлось посылать рабочие продотряды. Насилие над крестьянами казалось логичным тогдашним руководителям, ведь иначе горожане, рабочие начали бы умирать от голода. Но большевики решили, что пусть лучше умирают «несознательные» крестьяне.

Сейчас объективно ситуация повторяется — продуктов на всех не хватает.

Владислав Ларин: А может быть вероятность того, что это саботаж партийных начальников, не желающих отдавать власть? Скажем, в магазине тканей спрашиваешь: где же хоть какие-нибудь ткани? Что, фабрики не работают? Да нет, отвечают продавцы, всё работает, а ткани, скорее всего гноят на складах. Быть может, тем самым просто подогревают наше недовольство? Чтобы у нас, как в Чили, произошла революция домохозяек? Ведь уже сейчас в очередях женщины говорят, что раз мужья ничего не хотят делать, они сами пойдут на баррикады.

Лариса Пияшева: Это лишь отчасти так. На самом деле, часть фабрик, действительно, не работает. Изношено оборудование, не хватает сырья, которое раньше исправно поступало из республик Средней Азии, по экологическим, националистическим и ещё бог знает по каким причинам закрываются фабрики, дающие сырье или компоненты для красителей.

Уже много десятилетий не проводилась модернизация оборудования на наших фабриках. Деньги на амортизацию государство исправно забирало из прибыли предприятий, а расходовало их на всевозможные «стройки века», на идеологию, на поддержание «дружеских» режимов, плюс то, что вкладывали в военное производство. В результате произошел элементарный подрыв производительной базы. Это началось довольно давно, а сейчас, буквально, произошел обвал. Всё посыпалось. Это как с людьми — одно поколение вступает в жизнь, а потом начинает умирать.

То же с нашей индустрией. Отжили своё технологии, при смерти парк машин, разваливается инфраструктура. Мы сейчас выпускаем то, что уже никому не требуется. А то, что надо — не умеем. Одно цепляется за другое.

Так что сказать, что где-то полно хороших тканей — это будет не полная правда. Или, точнее сказать — правда лишь на несколько процентов. Что-то продают за валюту, что-то уходит на черный рынок, что-то закупают кооператоры, а остальное — на наших магазинных полках.

Владислав Ларин: Итак, начинается «переход к рынку». Как ни крути, а без права собственности рынок — пустой звук. Как центральная власть будет передавать заработанное тем, кто это заработал?

Лариса Пияшева: Пока этого, похоже, не знает никто. Но ясно уже сейчас, что предприятия должны принадлежать не республике, не краю, и не местным советам, а частным лицам или фирмам — скажем, «Киселёв и Ко». Вот они — Киселевы, а вот их завод. Причем, капитал может быть акционерный, может быть какой-то еще, но если мы всерьез рассчитываем на перемены, то это неизбежно.

Владислав Ларин: Но если так, то как можно будет давить на частных собственников? В начале нашего разговора Вы сказали, что предусмотрено воздействие на руководителей, не обеспечивающих продукцию для «отоваривания» карточек. Как можно будет привлечь к суду частного собственника, если государство предложит ему работать в убыток, а он откажется?

Лариса Пияшева: Это именно то самое, о чем я и говорю — попытка совместить несовместимые вещи. Частному предприятию никакой госзаказ навязан быть не может. На то оно и частное. А отношения с государством регулируются исключительно с помощью налогов.

Владислав Ларин: Но ведь могут предложить отдавать налог «натурой» — произведённой продукцией, скажем, те же 60%. И в результате всё равно получится госзаказ.

Лариса Пияшева: Частное предприятие себе в убыток работать не будет, иначе оно попросту прогорит. А государственное предприятие не вправе претендовать на какую-то хозяйственную самостоятельность. Государство дает рабочим оборудование, достает сырьё, рискует своим капиталом и в результате распоряжается товарами. И здесь уже требовать что-либо просто смешно. Смешанной же собственности быть не может. Это абсолютно бесперспективный путь.

Я считаю, что вступление в эпоху карточек — это последний шаг. За ним последует то, с чего начиналась наша новейшая история. Неизбежно выстроится цепочка: карточки — продотряд — конфискация — гражданская война. В этом отношении мой прогноз на сто процентов пессимистичный. До тех пор, пока есть очаги хозяйственной самостоятельности, пока есть частные собственники, есть надежда на удачный исход затеваемых реформ — через два-три года, может быть через пять лет мы все-таки вырвемся из принудительных конфискаций, без саботажа, без всех этих периодически повторяющихся в нашей истории вещей.

Владислав Ларин: Как я понимаю, автор идеи введения карточек в переходный период — Гавриил Попов. Почему этот уважаемый экономист, а теперь и политический деятель не приемлет Вашу аргументацию?

Лариса Пияшева: В том и нелепость ситуации, что автор идеи введения карточек — Гавриил Попов. А за ним стоит группа «Демократическая Россия», которая эту идею поддержала. И у меня возникли разногласия с ними из-за того, что я вслух заявила о своем несогласии по этому пункту экономической реформы, за мою статью против введения карточек.

Тогда меня поддержали Николай Шмелев и Геннадий Лисичкин. И это мне сильно помогло, иначе получилось бы, что все «идут в ногу», правильно понимая ситуацию, и одна я «иду не в ногу». Значит, не одна я так думаю. И я продолжаю считать, что Гавриил Попов в этом плане не прав.

Он считает, что надо поддержать бедных людей, чтобы они не умерли с голода. А остальные смогут покупать продукты по коммерческим ценам. Боюсь, что это тот же порок мышления, которым грешат все наши коммунисты. Чем выше пост они занимают, тем более радужной им представляется ситуация в стране. Мне это приходится изредка испытывать на себе. Скажем, когда проходит какая-то международная конференция, а по вечерам для участников устраивают банкеты в центральных ресторанах, то на пятый день начинает казаться, что нет в стране людей, которым все это недоступно.

Очень быстро привыкаешь к хорошему. Даже кратковременная оторванность от повседневной жизни порождает иллюзию, что у нас жить хорошо.

Владислав Ларин: Приближается зима, которая, как нас пугают, будет голодной и холодной. Продовольствия, говорят, запасено мало, тюменские нефтяники готовы в любой момент прекратить подачу топлива, на угольных шахтах тоже весьма неспокойно. Можете Вы как-то прогнозировать наше недалекое будущее?

Лариса Пияшева: Здесь невозможно что-то прогнозировать. Если Михаил Горбачёв со своей командой захочет сделать что-то реальное для стабилизации положения в стране, то всё будет нормально. В конце концов это дело правительства — сделать так, чтобы граждане жили нормально. Если правительству с его министрами будет угодно, чтобы зима оказалась голодной и холодной, то так оно и будет.

Владислав Ларин: Вы думаете, это в их власти?

Лариса Пияшева: А в чьей же это власти? Если до сих пор качают нефть и газ за границу, продают за доллары, а потом эти денежки отдают колхозам для поддержания любимого колхозного строя, то что мешает ограничить продажу во благо собственному народу? Или недавно было опубликовано сообщение сколько танков, ракет и прочей военной техники мы построили за последний «период разоружения». Так что теперь становится ясно, почему ситуация продолжает ухудшаться.

Если Президент не в силах справиться с ситуацией при помощи сформированного им кабинета министров, то что тогда он может? Ведь это их святой долг — создавать условия, при которых мы сумеем одеться, обуться и прокормиться. Может быть, стоит весь его аппарат отправить на переподготовку, переобучение в Америку на пару лет? Пусть поучатся там, а мы пока здесь попробуем исправить то, что они наворотили. Страна это вытерпит.

Всех, кого надо было критиковать, мы уже покритиковали, кого надо было обвинить — обвинили. Эти проблемы ушли на задний план. Теперь проблема в том, захочет ли Президент (именно он, поскольку его правительство этого точно не захочет) заняться своими прямыми обязанностями.

Игры для взрослых

Беседа с Константином Боровым состоялась в декабре 1990 г., офис РТСБ (Российская товарно-сырьевая биржа), Москва. Также в офисе была Ирина Хакамада, выполнявшая обязанности бухгалтера биржи, и ещё кто-то третий. Это был весь руководящий состав биржи.

Материал опубликован в газете «Ведомости Госснаба», январь 1991 г. (после публикации этого материала К. Боровой пригласил меня возглавить пресс-службу РТСБ, но у меня была более интересная работа)

Справка: Константин Натанович Боровой (1948) — российский предприниматель и политик. С 1989 по 1993 гг. в качестве эксперта и управляющего участвовал в создании ряда предприятий — бирж, банков, инвестиционных компаний и т. д. Президент Российской товарно-сырьевой биржи (РТСБ) — 1990 — 1993 гг. Депутат государственной думы 1996—2000 гг.

Несколько месяцев назад мы писали об открывшейся в Москве товарно-сырьевой бирже («Ведомости Госснаба, «Побег из «лагеря социализма», август 1990 г.). С того момента прошло немало времени и теперь биржа, по словам её организаторов, существует «уже в следующем веке». А недавно состоялось её «освящение», значит, сам бог велел: работайте, товарищи! Наш корреспондент Владислав Ларин встретился с главным управляющим Российской товарно-сырьевой биржи Константином Боровым, который рассказал — что это за биржа и как она может работать в наших условиях.

Когда есть товар и покупатель, то их можно свести двумя путями — «советским» и «несоветским», капиталистическим, значит. Советский подразумевает распределение всего произведенного через какой-то централизованный орган, в котором сидят люди, путем весьма сложных расчетов высчитавшие, что сколько стоит, и почём это самое можно продать. Причем, если в теории ещё удается представить работу подобного механизма, то на практике мы сейчас пожинаем плоды такого распределения.

Второй путь — назовем его капиталистическим — это использование биржи. Причем, надо понимать, что биржа выполняет гораздо более сложные функции, чем это кажется на первый взгляд.

Во-первых, это торговля. Но функция торговли для биржи не главная. Как считают специалисты, через биржу на Западе проходят всего несколько процентов товаров.

Во-вторых, и это, пожалуй, главное — на бирже происходит котировка товаров. То есть, путем выяснения спроса и предложения выясняется стоимость любого товара, представленного для торгов. Причем, на первый взгляд, всё выглядит элементарно просто. Скажем, предметом торгов становится партия пшеницы. В зависимости от её количества, качества и условий поставки (скажем, где её должен получить потребитель — из хранилища, в пункте перегрузки или принять прямо на своём складе) цена будет несколько различаться. Но после недолгой «игры» партия будет оценена и куплена кем-то, кто даст максимальную цену. Получается своеобразный аукцион.

В-третьих, биржа страхует производителя продукции от всяких капиталистических бед — скажем, от перепроизводства. Здесь механизм более сложный, но суть его заключается в том, что производители практически перестают опасаться перепроизводства товара. Пример с той же пшеницей. Чтобы фермеры не опасались кризисов, связанных с её перепроизводством, биржа выполняет буферную функцию. Урожай покупается «на корню» ещё до момента его сбора. После этого задача фермера — собрать столько, сколько было обещано, а остальное — не его головная боль. Именно в таких случаях иногда приходится уничтожать часть урожая, чтобы сохранить стабильные цены. Зато фермеры могут не опасаться, что разорятся и окажутся безработными. Ведь если это произойдет, кто будет завтра выращивать новый урожай? Тем более, если год окажется менее удачным.

Механизмы такой биржевой игры весьма сложны, но результаты получаются неплохие. Наверное, именно поэтому «там» биржи как были сто лет назад, так и остались. А у нас позакрывали их шестьдесят лет назад, так сейчас приходится создавать вновь. И учиться наши брокеры едут в ту же Америку. Кстати, интересный вопрос — откуда в нашей стране берутся коммерсанты? Оказывается, склонность к подобной деятельности присутствует у некоторых людей всегда. Только раньше за это сажали за решетку, а сейчас, вроде бы, перестали. И стали в стране распрямляться те, кто испытывает интерес к «альтернативной» экономической деятельности. В других странах это называется предприимчивость, а у нас — экономическое преступление.

В связи с этим скоро появится ещё одна проблема. Когда из уголовного кодекса исчезнут такие термины, как «экономическое преступление» и «валютные махинации», а из тюрем и лагерей начнут возвращаться те, кто пострадал на этой почве, у государства появится новая статья расхода. Как сейчас требуют компенсации за свои страдания узники сталинских лагерей, так же могут предъявить свои претензии к государству «прорабы экономической перестройки». Они-то за что пострадали?

Когда произносится слово «биржа», то в памяти всплывает виденный где-то в кино огромный зал, напоминающий сумасшедший дом, где все отчаянно жестикулируют, что-то кричат и вроде бы не слушают друг друга. На самом же деле, такая эмоциональность — это пример высокого профессионализма. Сделки вспыхивают и совершаются практически моментально.

У наших брокеров такого класса пока нет, поэтому сделки обсуждаются более вдумчиво. Но опыт приходит быстро, и сейчас во втором подъезде Политехнического музея в Москве, где временно базируется биржа, нарастает оживление. Приходят люди, приехавшие со всего Союза и желающие начать биржевую деятельность. Причем, если на первых порах было больше «ходоков», выбивающих что-то для родного предприятия и мыслящих терминами «фонды», «лимиты» и так далее, то сейчас больше желающих открывать что-нибудь «биржеобразное» у себя дома.

Дело в том, что мир рыночных отношений совершенно отличается от того распределительного мира, к которому привыкли наши производственники-снабженцы. И цены на рынке, если никто не вмешивается и не пытается их «регулировать», устанавливаются очень демократично — в зависимости от наличия товаров на нём. Оказывается, можно насытить даже такой ненасытный рынок, как наш. Скажем, недавно появилось сообщение, что на проводимом нашими таможенниками аукционе уже несколько раз оставались невостребованными… компьютеры! Конечно, это можно объяснить насыщенностью рынка компьютерами определенного класса, но сам факт!

И в связи с этим, у специалистов вызывает сомнение, что отпущенные на свободу цены взлетят до небес. Как показывает биржевый опыт, рыночная цена на товары, ставшие предметом торгов, отличается от государственной процентов на 25—30. И это при том, что таким способом продаётся меньшая часть продукции, выпускаемой предприятиями. Можно представить, что когда на рынок хлынет вся продукция, то эта разница станет еще меньше. Причем, уже сейчас встречаются товары, на которые рыночная цена оказывается ниже государственной.

Конечно, и мясо на первых порах подорожает в несколько раз, и некоторые другие пищевые продукты. Но всё равно, цены будут гораздо ниже, чем на сегодняшнем «регулируемом» колхозном рынке. Ведь когда из нашего языка исчезнет понятие «спекуляция», а правительство перестанет произвольно повышать цены, то среди производителей начнется конкуренция. Никуда от этого не денешься — вспомните, как снижались цены в первый год на кооперативные товары, пока не начались гонения на кооператоров. И на сельхозпродукцию цены снизятся — как миленькие, достаточно будет нашим свободным крестьянам собрать один приличный урожай не для дяди, а для себя. Вот тогда-то и начнется настоящая работа для биржи. А пока — учеба, тренировка, накопление опыта.

Похоже, что российское правительство питает доверие к организаторам биржи — успехи за последнее время весьма впечатляющие. А без «высокой благосклонности» это едва ли возможно.

Сперва образовалась общественная биржа — группа людей, желающих заняться такой вот необычной деятельностью. Позже, в июле 1990 года, биржевый совет решил создать акционерное общество. С первого сентября началась подписка на акции, а в середине октября прошло собрание акционеров, которых к тому времени было две сотни. Причем, это получилось довольно демократичное образование. Дело в том, что акционерное общество «Биржа» отличается от других акционерных обществ тем, что каждый акционер является держателем только одной акции. Получение дивидендов хотя и ожидается, но это не главное. А главное заключается в том, что акция дает право участвовать в торгах. Фактически, каждый держатель акции может открыть брокерскую контору и заняться биржевой игрой.

Первоначально акция стоила сто тысяч рублей, но так как их количество было ограничено, то сейчас новые члены, желающие приобрести акции, выкупают их у прежних держателей по цене в полтора раза выше — до ста пятидесяти тысяч. Сегодня среди организаторов биржи прослеживаются две точки зрения на её будущее. Одни считают, что надо повысить стоимость акций, чтобы тем самым ограничить число участников, а значит — конкурентов. Но как считает управляющий, это приведет к состоянию стагнации.

Наоборот, надо увеличить уставной капитал и распространить еще большую партию акций, чтобы как можно больше брокерских контор было в стране. Пока в торгах участвуют около ста восьмидесяти брокеров, но в будущем эта цифра может заметно возрасти. По стране уже открыты около сорока отделений биржи, а в каждом отделении может быть до двухсот брокерских контор. В результате, конкуренция приведёт к совершенствованию биржевой деятельности.

Определенный интерес к бирже проявляют и иностранцы. Если их активность будет направлена не только на вывоз нашего сырья, но и на ввоз своих товаров, то от этого сможем выиграть все мы. Ведь чем больше товаров, тем ниже котировка, а пример с компьютерами показывает, что даже очень дефицитными вещами можно насытить рынок — сперва, конечно, по высокой цене, но чем дальше — тем дешевле. Пока же нет законов, позволяющих иностранным партнерам вывозить прибыль, так что их трудно заинтересовать.

Что же дает приобретение акции, кроме места на бирже? Пожалуй, главное — это доступ к информационным каналам. Сегодня биржа может использовать каналы связи министерства путей сообщения, а в будущем её организаторы собираются использовать спутник связи для контактов со своими отделениями и биржами других стран.

Но даже приобретя место на бирже, рано приступать к делу — нужны специалисты. А где их взять, если практически никто не помнит тех времен, когда в России были биржи? Для помощи, консультаций и обучения привлекают наших, советских людей, которым при хотелось работать на западных биржах (есть оказывается и такие!). Приглашают американцев для обучения. На подобные расходы есть и валюта — ведь появились первые иностранные держатели акций, которые купили их за валюту.

Причем, оказываются полезными и истории биржевого дела. Как считают специалисты, наша, современная, советская биржа аналогична тем биржам, что были на Западе лет тридцать-пятьдесят назад. Конечно, если идти этой дорогой, то путь будет пройден нами быстрее — главное смелее шагать. Сейчас «там» биржи крайне специализированы — так проще работать. Они напоминают слоеный пирог, где в каждом слое — свои биржевые товары.

Наша же биржа универсальная. Это можно рассматривать как недостаток, если соизмерять с Западом. Но сейчас нашей биржи иные задачи — она восстанавливает экономику, налаживает новые связи и определяет новые цены.

Можно предположить, что в скором времени через нашу биржу будет проходить до двадцати процентов продукции. Это очень много, но на первых порах это неизбежно. Со временем, когда установятся нормальные, коммерческие цены, нагрузка будет уменьшаться.

Но пока у нас есть определенные ограничения на вывоз товаров. Это мешает работе с иностранцами. Поэтому на бирже есть ревизионная комиссия, возглавляемая председателем, который выполняет обязанности государственного комиссара на бирже. Он собирает гербовый сбор, контролирует сделки и объемы товаров — чего, сколько и куда продано. Как предполагается, в будущем Совмин РСФСР выделить несколько генеральных лицензий, по которым можно будет получать разрешения на продажу товаров у руководства биржи и у комиссара. Ограничиваться будет только объем продаваемой продукции.

В недалеком будущем все цены должны стать свободными — у частного производителя, о котором нам сейчас толкуют, других просто быть не может. Или он продает по выгодной цене всё, что произвел, или же не производит ничего. И не надо этого бояться! Если исключить монополизм, то цена все равно будет диктоваться спросом, а спрос будет подстегивать производителей. Начнется перетекание капитала туда, где выше заработки, а это, в свою очередь, приведет к росту производства и снижению цен. Механизм этот старый, надежный и действует во всем мире. Особенно смешно — бояться роста цен на сельхозпродукцию. Во всем мире постоянно наблюдается се перепроизводство. Только у нас — вечная нехватка.

Чтобы механизм работы биржи стал понятен, можно рассмотреть его на примере какой-нибудь сделки. Например — снова с пшеницей. Брокер получает от клиента предложение продать тысячу тонн зерна. Он распространяет эту информацию по своим каналам, чтобы другие брокеры успели подготовиться. Назначается день, когда будут проходить торги. Известна начальная цена, известно качество товара. Люди собираются, и кто дал максимальную цену, сказав «покупаю» — тому и принадлежит товар. Причем здесь не может быть места обману. Брокер может обмануть только один раз. Если он сказал «покупаю», а потом передумал — ему делать на бирже больше нечего.

Доход брокера тоже напрямую зависит от цены. Чем дешевле он купил для клиента какой-то товар, тем выше его комиссионные. Чем дороже продал — то же самое.

Кстати, скоро все желающие смогут наблюдать за процессом торгов своими глазами. Руководство биржи договорилось с исполкомом Краснопресненского района Москвы о выделении участка земли под строительство «торговых залов», офисов, гостиницы. Есть западные фирмы, желающие взять подряд на это строительство. Но это дело будущего. А пока биржа собирается переезжать в Краснопресненский район, где ей уже сейчас выделается помещение. Торги будут проходить каждый день, а все желающие научиться этому делу смогут наблюдать за ними с балкона.

У ворот рынка

Беседа с И. В. Ручкиным и О. Н. Суховой состоялась в 1990 г., Выкса.

Материал опубликован в газете «Ведомости Госснаба», январь 1991 г.

Два человека стоят у ворот, на которых красуется большой амбарный замок. Наверху надпись «Рынок». Первый: интересно, что делать, если мне нужно что-то купить прямо сейчас? Второй: сейчас нельзя, ведь у нас регулируемый рынок — директор сам решает, когда торговцы должны работать… (рыночная шутка).

К неразберихе с указами, директивами, постановлениями и разъяснениями к ним все уже привыкли — не первый год живем в этой стране. Но программа «500 дней» вроде бы начала реализовываться, и хотя народ шутит: «пошел пятнадцатый день — чувствуешь как жизнь изменилась?», однако, все ждут, с чего «они» начнут? Люди давно уже не идентифицируют себя с правительством, а лишь ждут: что «они» еще придумают?

Интересно, а что думает руководящее звено крупных предприятий, и те на кого в первую очередь проливается весь этот бумажный дождь? Бумагу-то составить не трудно, а вот как реализовать написанное в ней? Как согласуются между собой декларации и документы их подкрепляющие? На эти темы с нашим корреспондентом Владиславом Лариным беседовали заместитель начальника производственно-сбытового управления Выксунского металлургического завода — что под Нижним Новгородом — И. В. Ручкин и техник этого завода О. Н. Сухова.

В конце октября — начале ноября прошлого, 1990 года у руководителей предприятий было горячее время. Совсем недавно вышел очередной указ Президента — на этот раз о сохранении долгосрочных связей между производственными партнерами. А затем подоспело постановление Совмина СССР, самым интересным разделом в котором многим показался тот, что касался санкций за ослушание. Плюс к тому, Россия вроде бы начала реализацию эпохальной программы «500 дней». Проблема обострялась ещё и тем, что один из создателей отказался от нее под тем предлогом, что потеряно время. Вот и работайте, дорогие товарищи, как знаете.

Прежние производственно-сбытовые главки Госснаба СССР теперь сменили вывески и стали посредническими фирмами. Причем функции этих фирм сократились. Теперь на завод приходит бумага, в которой указывается завод-поставщик, территориальный орган Госснаба и количество поставляемого продукта — скажем, труб — на весь год. И всё. Дальше вертитесь сами. Вот такой рынок.

Причем госзаказ будет составлять в 1991 году порядка 90% всего объема продукции, хотя, возможно, и больше. А ведь прежде, чем отправлять потребителю готовую продукцию, её нужно произвести. Для этого необходимо сырье, материалы, должен быть подписан договор о загрузке производственных мощностей. Хотя бы на первое полугодие. Но этого нет — всё затянулось. А продукцию потребитель будет требовать в срок, причем в случае непоставки в срок — штраф, составляющий 50% стоимости заказа. После выплаты штрафа поставщик обязан все-таки выполнить обязательство…

Виноватым окажется завод. Скажут, что он — монополист эдакий — саботирует сроки поставки. Кроме того, он должен будет возмещать убытки потребителю, а они могут оказаться миллионными. Кроме того, в постановлении заложен пункт — потеря предполагаемой прибыли. Сумма тоже может оказаться совершенно «неподъемная».

А какие санкции можно применить к ведомствам? Скажем, к тому же Госснабу? Есть и такой пункт. Скажем, за несвоевременное доведение до предприятий заказов государства, лимитов на материальные ресурсы, за несвоевременное прикрепление потребителей к поставщику придется уплатить по заявлению предприятия или производственно-сбытовых органов штраф в размере ста рублей за каждый день просрочки, но всего — не более тысячи рублей. Иными словами, предприятие должно платить, если арбитраж сочтет это необходимым, пятьдесят процентов стоимости заказа, плюс вероятный понесенный ущерб, а ведомство — сто рублей, ну, или в крайнем случае — тысячу!

Сейчас начнутся массовые обращения в арбитраж обиженных предприятий. Дело в том, что не все поняли пункт постановления, в котором говорится о долгосрочных связях. Долгосрочными партнерскими связями считаются те, и они, кстати, должны обеспечиваться ресурсами, которые продолжаются более двух лет. А на завод приходят обиженные депеши: как же так, мы сотрудничали год или два, а вы отказываетесь от продолжения. Но ведь эти связи не будут обеспечиваться сырьем и материалами!

В 1989 году у завода госзаказ составил 100%, в 1990 году — 95%, на 1991 год ориентировочно можно сказать — 90%. Причем, если раныше госзаказ распространялся на всю продукцию, то теперь он дифференцирован по видам. Будет ли этот госзаказ обеспечен необходимыми ресурсами? Вопрос пока открытый. Во всяком случае, сейчас вся кампания прикрепления партнеров друг к другу срывается. До 15 ноября должно завершиться прикрепление, к 15 декабря договоры должны быть заключены. Как считают специалисты, сроки эти совершенно нереальные. В постановлении заранее заложены невыполнимые вещи. Но у нас это в традиции… Так надо начинать штрафовать этих нерадивых работников! Но можно быть уверенными, что с какой-нибудь высокой трибуны вновь раздастся объяснение: мы сделали все, что должны, виноваты предприятия.

Кстати, те обиженные предприятия, которые состоят в договоре с поставщиком менее двух лет, тоже будут подавать жалобы в арбитраж. А так как сейчас арбитраж будет завален делами, у людей там не будет времени внимательно разбираться со всеми, то в этой бумажной реке вполне могут оказаться ошибочные решения. В результате, завод могут обязать выполнять прежние договоры, под которые Госснаб не выделит лимиты. Разумеется, завод подаст на пересмотр, но ведь все это — потеря времени.

Что касается программы «500 дней», то она совершенно очевидно идёт вразрез с начавшейся кампанией загрузки предприятий заказами. Ведь в программе идёт речь о сохранении связей лишь в первой половине года, а дальше — начинайте действовать сами. В постановлении же сказано о загрузке предприятий на весь год. Маховик крутится в прежнем направлении, и как-то не видно возможностей для его остановки.

Можно предположить, что в условиях свободного рынка, во всяком случае на первых порах, завод сможет жить неплохо. Он производит колеса для железнодорожных вагонов, трубы разного назначения, некоторый ширпотреб. Список невелик, но вещи это дефицитные, спрос заметно превышает предложение, и в условиях монополизма производителя можно было бы даже не очень поднимать цены. Правда, при условии того же со стороны поставщиков сырья. А этого уже никто гарантировать не может.

Сейчас есть некоторый опыт реализации продукции сверх госзаказа — завод завален просьбами. Сделки, преимущественно, бартерные: мы вам — трубы, а вы нам — стройматериалы, сантехнику и прочие полезные вещи. Кстати, разговоры о начавшемся вытеснении рубля долларом с нашего внутреннего рынка подтверждаются делом. Скажем, бывают предложения оплаты продукции в свободно конвертируемой валюте.

Интересно получается и с ярмаркой, на которую в Москву приезжают снабженцы со всей страны. Эту «ярмарку» без кавычек тоже не упомянешь. Казалось бы, на ярмарку люди приезжают, чтобы подкупить чего-то за собственные денежки, или наоборот — чтобы продать что-нибудь. На ярмарке Госснаба все не так. Туда приезжают подписывать контракты партнеры, подобранные Госснабом и «прикрепленные» друг к другу. Бывает, подваливает случайный покупатель и заговорщически подмигивает: а как на счет «безлимитных» поставок? В смысле — прямые договорные отношения за «живые деньги» по взаимовыгодной цене и — без разрешения Госснаба. А никак — отвечают ему. Всё расписано сверху — давно и окончательно. И никакие договорные цены не используются — их по традиции рассматриваю как «выкручивание рук» потребителю монополистом-производителем. Так что говорить о бизнесе в рамках государственного предприятия не приходится.

Но, с другой стороны, какой же это завод-монополист, когда он получает все необходимое для производства из других регионов страны, а значит сам завязан на поставщика? Такому монополисту могут диктовать свои требования подобные монополисты из разных мест страны Советов. Но… можно сотрудничать с капиталистами.

Можно, только не выгодно. Во всяком случае — пока. А что будет потом, никто не знает, поскольку опыт перехода от развитого социализма к капитализму является уникальной привилегией нашей страны. Некоторые специалисты завода считают это дело совершенно невыгодным. Прикажут — сделаем, а самим связываться — нет смысла. Ведь 70% заработанной валюты сразу уходит в госбюджет, из оставшихся 30% десять процентов забирает Министерство металлургической промышленности (Минмет), пять процентов — областной бюджет. Остальное — заводу, на собственные нужды. И ни в одной программе не прочитаешь, что же ожидает подобные заводы в будущем.

Конечно, мартены по-прежнему плавят металл, цеха выпускают колеса, трубы и всякие вилы, но делается всё это рабочими, которые по-прежнему не заинтересованы в результатах собственного труда. А неуверенность растет, цены растут, зарплата же у рабочих остается прежней. И на фоне общего перестроечного настроения собственная неподвижность воспринимается без энтузиазма, а скорее с раздражением.

Даже в тех бумагах, что приходят руководству сверху, разобраться трудно — слишком много неясностей, расплывчатых формулировок, да и прямых противоречий одного положения другому. Причем, командиров много — и Совмин СССР, и Госснаб СССР, и Минмет СССР, а теперь ещё прибавляется Совмин России. Все что-то приказывают, и причем нередко — противоположные вещи. А за разъяснениями куда ехать? В Госснаб, конечно. Там всё решается. И не всегда лучшим образом. Только где после этого искать крайнего?

Скажем, уже было такое, что совместно с иностранными фирмами по разработкам наших специалистов построили цех для производства труб для магистральных газопроводов. Начали производить трубы, на трассах газопроводов их стали зарывать в землю, а качество оказалось «не то». В результате всё пришлось выкапывать, убытки — огромные, цех сломали. Теперь строят новый, но есть опасение, что его продукция — те же трубы для газопроводов — не потребуется в том объёме, на который рассчитана мощность цеха. Может не оказаться рынка для всей продукции. Так что пока всё развивается по-старому, то есть — по плану. И существующая система не позволяет качественно сотрудничать ни предприятиям с Госснабом, ни предприятиям друг с другом.

Опять на коротком поводке у государства

Материал написан в марте 1991 г., Москва.

Опубликован в газете «Ведомости Госснаба», апрель 1991 г.

Налоги — это не только бич для производителей, но и один из главных рычагов, с помощью которого правительство регулирует экономическую деятельность во вверенной ему стране. Исследуя систему налогообложения, можно понять, чего хочет стоящее у власти правительство. Наш корреспондент беседовал с разными людьми, занятыми как в кооперативном секторе производства, так и в государственном, чтобы понять — на что направлена наша налоговая система.

Когда меньше года назад Верховный Совет и Совмин СССР совместно готовили новую систему налогообложения, то сумма, после которой работа становилась бессмысленной с точки зрения выгоды для работника, составляла примерно семьсот рублей в месяц. Эта цифра многим казалась головокружительной — ведь средняя зарплата едва перешагнула за две сотни в месяц. О доходе на члена семьи и об уровне бедности (прожиточном минимуме) вообще речи не было.

Потом в Прибалтике этот уровень прикинули, и решили, что каждый, имеющий в месяц менее ста двадцати рублей должен не только освобождаться от налогов, но плюс к тому получать от государства недостающую сумму. У нас прожиточный минимум пока официально не признан. Ничего удивительного — ведь тогда нужно будет раскошеливаться на пособие, а союзное правительство пока не знает, где взять деньги на объявленную пенсионную программу. Так что в расчетах попробуем опереться на прибалтийские данные.

Итак, средняя семья, состоящая из четырех человек, будет жить за чертой бедности, получая менее пятисот рублей в месяц. Скажем, работает только муж, а жена — в наших полувоенных условиях — обеспечивает дома жизнеспособность семьи. Значит, для этой «ячейки общества» разница между прожиточным минимумом и налоговым максимумом составляет примерно двести рублей. Сумма неплохая, если жить по ценам и «изобилию» двух-трёхлетней давности. Но сейчас-то другое время! Двести рублей качественно не меняют жизнь тех, кто получат возможный «низконалоговый максимум», по сравнению с теми, кто вынужден жить на государственную помощь. Тогда зачем напрягаться на работе?

Аналогичная система существует в Швеции. Там разница между уборщиком в кафе и квалифицированным инженером по деньгам не превышает пятидесяти процентов. Их зарплаты уравниваются налогами. И сами шведы признают — хорошо жить на честные заработки практически невозможно.

Фермер, для снижения своих расходов и повышения доходов, берёт на работу нелегальных рабочих, у которых нет разрешения работать в Швеции. Значит, им можно меньше платить. Рабочий не выходит на работу, звонит начальству и говорит, что болен. Благо там можно пять дней в месяц болеть, не приглашая врача и не представляя на работу никаких оправдательных документов. А сам идет красить потолок соседу или делать ремонт знакомому. Разумеется, полученные за это деньги налогом не облагаются. Безработный, зарегистрированный на бирже труда, получает очень неплохое пособие. Пока ищет работу. Пособие составляет примерно 80—90% от прежней зарплаты. Правда, возможны всякие частные случаи, но в целом картина такая.

Потом наступает лето, и этому безработному приходит желание съездить в теплые края — например, в Грецию. Там и море тёплое, и цены низкие, и вообще… Честный человек приходит на биржу и говорит: я уезжаю на два месяца. Прошу мне это время пособие не платить, так как я временно перестаю искать работу. Но не каждый может добровольно отказаться от тысячи долларов в месяц. Конечно, за подобные махинации можно и пострадать, но кто не рискует…

И в результате сами шведы признают, что такой «социализм» им нравится всё меньше. Там хорошо живется плохо обеспеченным слоям — пенсионерам, больным, безработным. Именно эти люди получают от общества больше всего. Но ведь надо, чтобы производители национального богатства тоже были заинтересованы хорошо трудиться! Так что сейчас в Швеции много говорят и пишут о необходимости «реставрации капитализма».

Какими бы баснословными ни были заработки, брать налог более тридцати процентов вредно для экономики. Люди начинают хитрить с налогами или перестают хорошо работать.

Ну какой пример может быть показательнее, чем история с «победным возрождением» кооперативного движения? Какие посулы звучали, когда за его нарождением следил сам Генеральный секретарь ЦК КПСС! И режим наибольшего благоприятствования, и освобождение от налогов, и светлое будущее. Пока соответствующие инстанции, поднимающим и опускающийся шлагбаум на пути паровоза кооперации могли за саботаж поплатиться партбилетом, дело худо-бедно шло. И конкуренция росла, и цены на произведённую продукцию снижались, и широкий слой молодых, а главное энергичных людей начал получать приличное вознаграждение за хорошие результаты. И работникам кооперативов руководство стало выплачивать не символическую, а нормальную по тем временам зарплату.

Но пути господни неисповедимы, а действия правительства непредсказуемы. И теперь сидят «простые-рядовые» кооператоры и чешут голову — куда подаваться, когда заработки снизятся до той самой черты бедности, о которой мы уже говорили. Кстати, что интересно: большинство работающих в производственных или строительных кооперативах называют в качестве суммы, ниже которой работа теряет смысл, те самые пятьсот рублей. Это лишний раз говорит о смехотворно низком уровне притязаний тех, кто взвалил на себя риск, ответственность и проблемы, связанные с кооперативными делами. Конечно, там, где появляются большие деньги — сразу ухудшатся криминогенная обстановка. И грабители направляются туда, и сумма взяток возрастает, и всякая «запрещёнка» усиливается — например, торговля валютой, игорный бизнес, обманы. Но сколько можно вместо того, чтобы обирать с яблони вредителей, рубить всё дерево, а потом сидеть возле упавшего дерева и ждать, когда на нём появятся наливные яблочки?

Безусловно, сильны в народе уравнительно-охранительные инстинкты. Хочется поймать жулика за руку. А кого считать жуликом? Разумеется, того, кто больше зарабатывает. В НКВД на такого теперь не пожалуешься, а гайки попробовать закрутить можно. Тем более, что делать это проще, чем выбирать из здоровой растительности затесавшимся сорняки. Косой работать — сподручнее.

Не будем говорить о торгово-закупочных кооперативах — их особенно не любит «народ». Можно подумать, что когда нет продуктов, то это лучше, чем когда есть, но дорого. Можно не касаться и производственных — не всем нравятся цены на их продукцию (хотя, покажите мне — что сегодня всем нравится?). Давайте поговорим о строительных, от которых никакого вреда — строят себе и строят.

Ещё год назад действовало положение, согласно которому они в течение пары первых лет вообще освобождались от налогов. Затем налог начинали взимать, но приемлемый — процентов десять — пятнадцать. Сейчас же налог собираются брать в размер примерно шестидесяти процентов, из которых половина — сам налог, а половина — взнос на социальное страхование. Казалось бы, социальное страхование — святое дело. Сам потом, в старости, всё пол учишь обратно.

Но, во-первых, кто же сегодня верит обещаниям правительства? Разве мы не видим, как делится пенсионный фонд между «заслуженными» и «прочими»? А во-вторых, весь этот фонд соцстраха всё равно уходит в государственный бюджет для финансирования сегодняшних пенсионных программ. Значит, все эти фонды обезличиваются, и кооператив для социального страхования своих работников должен производить дополнительные отчисления. То есть советское государство промотало всё заработанное прежними поколениями и теперь залезло в карман к потомкам — будущим пенсионерам этой страны. Что же там остаётся в фонде развития и фонде зарплаты?

Вместе с этим, как считают сами кооператоры, если налог будет составлять более тридцати процентов, то производство перестанет быть рентабельным. Здесь, кстати, тоже наблюдается совпадение со среднемировыми цифрами — помните те самые тридцать процентов?

Вот и идут письма с жалобами, в которых поверившие в экономическую реформу работяги жалуются на жизнь. Скажем, столяр работал три месяца, делал гарнитур, и ему в конце заплатили три тысячи рублей. Казалось бы, какая разница — каждый месяц получать по тысяче или раз в три месяца — три. Может быть где-то и нет разницы, но у нас — огромная. В результате человек практически половину заработка вынужден отдать в виде налога.

А сколько жалоб от творческих работников, у которых вообще «от зарплаты до зарплаты» может пройти год. Зато и сумма получается внушительная. Но тут навстречу — налоговый инспектор, и — плакали ваши денежки. Правда, творческим работникам, скорее всего, удастся добиться льгот — и работа их на виду, и Президент с их министром считается, и даже встречался с ними, чтобы заручится поддержкой «культурного сообщества». Но почему в нашей стране каждая группа граждан должна сама добиваться себе льгот? Почему нельзя раз и навсегда унифицировать систему налогообложения независимо от того, чем человек занимается? Если он честно зарабатывает, чтит уголовный кодекс, то почему должен платить налогов больше, чем сосед?

Конечно, можно упрекнуть того столяра, что проявил несообразительность, взяв всё сразу. Надо было каждый месяц брать по тысяче. Но почему у нас даже честный труженик должен хитрить и изворачиваться? Нет, что-то не так в государстве Российском…

Но мы отвлеклись от строительных кооперативов. Как сегодня работают строители? А практически никак — нет материалов, нет техники, зато есть налоги и поборы. Если же всё нашлось, то с работодателем заключается устное соглашение. Он обещает снабжать материалами, строители обещают строить. Но почему устное? А потому, что все эти поставки являются незаконными — материалы в кооперативы поступают «левые». Ситуация может показаться забавной, но наши законы делают все самостоятельные сделки незаконными. Рынок декларируется, но не действует — все материалы «фондируются» — распределяются Госснабом без возможности купить их за деньги. В первую очередь, конечно, трудно найти дефицитные материалы. А сейчас дефицитно всё — и пиломатериалы, и кирпич, и отделочные материалы. Короче, всё то, из чего можно что-то построить. Ничего этого купить нельзя. Зато можно достать. Скажем, если приятелем председателя кооператива является директор завода строительных материалов. В этом случае можно договориться, и тут без взяток не обойтись. Ясно, что подобные сделки не фиксируются, а как считают работники строительных кооперативов, таких договоров большинство. Иначе ничего не достанешь, останешься без работы и как следствие — без зарплаты. Это не на государства работать, где свой минимум-миниморум всегда хоть когда-нибудь, но получишь.

Конец ознакомительного фрагмента.