Воин аквилы

Владислав Шмыглёв, 2023

Художественно-исторический роман автора Владислава Шмыглёва «Воин аквилы» рассказывает о жизненном пути одного римлянина берущего своё начало в эпоху рассвета великой античной империи. Римлянина – воина отображающегося в книге в гораздо большем смысловом понимании, чем может это показаться на первый взгляд и потому затрагиваемые посредством главного героя многие философские, нравственные аспекты наравне с необыкновенно-интригующим искрящим живым сюжетом оставить совершенно равнодушным окунувшегося в водоворот повествования читателя уж точно не позволят.

Часть II. Пылающий Данувий

Глава I

Шло лето 101 года от Р./Х. На полноводном Данувии, венчаемом грозной грядой Сарматских гор, стояла прекрасная жаркая погода, позволяющая всевозможной ярчайшей россыпи нежных цветов и благоухающих трав вместе с бескрайними ворохами окрепшей зелёной растительности повсеместно заполонить как низменные речные поймы, так и возвышающиеся на множестве каменистых холмов и пригорков лесные чащи. Наполнить изысканной природной палитрой под нескончаемый аккомпанемент раздающегося отовсюду щебетания птиц, жужжания насекомых и время от времени плескающихся в голубых водах широкой реки рыб. Казалось, что вся эта Дунайская природная гамма жила в своей собственной идеалистической гармонии, словно не замечая ничего иного вокруг. Что же, если природа и впрямь ничего не замечала или же не хотела замечать, но на самом деле в столь прекрасных землях кругом уже полным ходом шла большая вой на. Хитрая и жестокая компания, ведомая двумя властными оппонентами в лице отважного, но в то же время и острожного предводителя всей римской силы императора Марка Ульпия Нервы Траяна и действующего в противовес своим давним заклятым врагам, этим хищным потомкам детей волчицы, не менее осторожного и гораздо более хитрого повелителя даков царя Децебала. Два властителя, как, собственно, и два противоборствующих народа друг друга, несомненно, стоили, в достижении стратегическиважных жизненных целей избирая каждый по-своему свой уникальный и неповторимый путь. И если для римлян, воедино собравших к ведению большой войны практически половину своего боевого и грозного потенциала, такой путь виделся лишь в ключе неукоснительного и планомерного наступления, то вот как раз для даков форма борьбы, наоборот, сводилась ко вполне приятному и действенному для горного неуступчивого народа методу, основанному на хорошо продуманной и изнурительной обороне, а также прекрасных познаниях всех уголков и пядей родной земли. Казалось бы, ну избрал враг столь осторожную тактику, так что же, для мощных легионов это разве может явиться хоть каким бы то ни было аргументом?! Однако большинство командиров легионов и вспомогательных когорт после нескольких месяцев практически полного затишья со стороны врага возможную опасность уже не исключали. Уж слишком подозрительно вырисовывалась предложенная даками стратегическая суть. Торопливость могла быть чревата неприятностями, и потому римляне, возможно, теряя драгоценное время, на вновь захваченных землях ещё сильнее старались их обустраивать, повсеместно вырубая леса, прокладывая дороги, строя на важных горных переходах небольшие, но хорошо укреплённые крепости. И всё же эхо скрытой каверзы по-прежнему витало высоко над Сарматскими горами, а посему кроющуюся опасность, помимо мудрёных легатов и трибунов, также всецело признавал, поддерживая осторожный ход армии, и сам император. Да, Траян ожидал возможные подвохи и потому, где бы ни был с августейшими проверками, порой подолгу проваливался в собственные мысленные рассуждения, пытаясь разгадать очередные коварные замыслы неуступчивого врага. Не стал принцепс противиться мысленным рассуждениям и в самый что ни на есть настоящий временный момент, находясь на крайнем рубеже передовых сил в построенном небольшом лагере в черте горного перевала, открывающего путь на очередную дакийскую крепость Тибиск. То ли от накопившихся походных тяжб, то ли от непрекращающегося нервного перенасыщения, но Траян так сильно увлёкся очередным внутренним позывом, что и не услышал, как поблизости, дабы привлечь внимание императора, пребывающий вне меньшей тревожности за безопасность столь важной особы командир этого самого лагеря несколько раз выдавил из себя полный испуга возглас. Но нет, император по-прежнему продолжал оставаться внешне невозмутимым. И, верно, продолжил бы оставаться таковым ещё немалое время, при этом надеясь на схожесть полных мирной томительности мысленных планов, также исходящих и от властительницы судьбы. Однако видения самой властительницы были иными, и потому, когда совершенно неожиданно со стороны близлежащих покрытых лесным массивом северных холмов раздался, громкий звук неведомого горна, Траян, внутренне ощутив столь разительную природу посыла, наконец очнулся и, властно посмотрев на застывших в недоумении советников и буквально отчаявшегося командира крепости, грозно изрёк:

— Так-так! Что я слышу сейчас?! Да это же карникс! Неужели свершилось? Эти хитрые и изворотливые даки вознамерились свои носы наконец показать?! А, командир крепости Гней Фурий Ребил, ты схожего со мной мнения?! Ну что ты застыл, словно истукан, или не слышишь, как звучно заявляет о себе наш враг?

И, не смея более молчать, Гней Фурий с выпученными на побледневшем лице глазами судорожно промямлил:

— О боги, принцепс! Да как такое можно не услышать?! Я так же, как и ты, император, отчётливо слышу сейчас эти противные звуки карникса. Слышу всё, более сокрушаясь в душе от чрезмерно рискованного и опасного твоего решения посетить столь отдалённый и ещё до конца не укреплённый лагерь. А я ведь, император, горячо предупреждал о возможном риске нападения. Ведь здесь, в этой чуждой и глухой округе, столько всего опасного. Лазутчик на лазутчике. Эх, что теперь будет?!

— Да полно тебе сокрушаться! Что ты, до сих пор даков ещё не изучил? Ну, может быть, несколько раз польют нас дождём из ядовитых стрел и успокоятся. Там же, верно, не целая армия. А если и так, но ведь и с нашей стороны ответ тоже будет. Ведь так, Гней?! Сколько в расположении воинов?

— Да, принцепс, хотелось бы верить твоему столь бесстрашному монолитному убеждению. Да только вот… — в ответ испуганно проронил командир крепости и, в повисшей искромётной тишине нервно сглотнув подступившую слюну, задыхаясь, добавил: — Да только вот воинов в крепости вместе с преторианцами из императорской свиты едва ли три сотни наберётся. Эх, а я ещё, как назло, и немалый отряд лихих разведчиков не вовремя отправил. Какая уж тут разведка. Выжить бы теперь. Да и не нам вовсе, а тебя бы вот, главное, принцепс, уберечь!

— Хм, ну что, Гней, выходит, моё монолитное убеждение касаемо бездейственности нашего врага оказалось не совсем верным. В таком случае даки заслуживают лишь похвалы. С таким врагом скрестить мечи будет в радость. Ну что же вы все приуныли, мои верные и храбрые соотечественники, да, звук вражеского карникса приближается, но неужели он смог напугать ваши пропитанные римским духом души и сердца? Не стоит бояться сущей неизбежности. Если такова воля богов, мы дадим бой. И в смертном горниле полного ожесточения я буду вместе со всеми вами, таково моё решение. Вот, слышите, уж и стрелы в ход пошли. А значит, вскоре и сам штурм начнётся. Но ничего. А то, что даки решили ударить, это в какой-то мере даже хорошо. Будет возможность узнать их примерные силы перед дальнейшим наступлением на Тибиск. Узнать всем тем, кто сможет уцелеть. Эх, нам бы только продержаться до полуночи, а там, глядишь, и командующий второй частью вой ска Маний Лаверий Максим подоспеет. Ведь на впереди лежащую дакийскую крепость было нами условлено ранее единой армией наступать. Но всему этому следует, как я истинно верю и полагаю, осуществиться позже, а сейчас, командиры и преторианцы моего охранения, к бою!

И в этот же самый миг, когда эхо императорского посыла, достигнув предела, окутало слух и внутренний зов каждого из соратников, находящихся в командирской палатке, совсем неподалёку, а именно с южной стороны от лагеря, неожиданно раздался ещё один звучной гул, принадлежащий ни с чем не сравнимому и по-особенному будоражащему римскому рогу корну. Настолько глубоко и сильно, что даже сам император в порыве нахлынувшего восхищения и радости, позабыв о то и дело падающих дакийских стрелах и думах грядущего штурма, лихо кинулся прямиком на крепостные стены навстречу неистово перебивающего шум вражеского карникса благоговейным звукам. Кинулся, несмотря на многочисленные испуганные возгласы стражников и командиров свиты, дабы воочию узреть спустя дюжину восторженных и лёгких мгновений под непрекращающийся громкий грозный ритм показавшиеся из неожиданно нахлынувшего на округу густого тумана стройные ряды легионеров. Солдат, относящихся к вексилляции первого италийского легиона, которые, в свою очередь, совершенно не теряясь и не пятясь испуганно в разные стороны, а наоборот, умело и слаженно действуя, вкупе с приказаниями командиров, незамедлительно как раз что было силы и ударили по уверовавшему уже, надо полагать, в своё непоколебимое бесстрашие врагу. Ну ударили и ударили, спрашивается, в чём же здесь может крыться особенный интерес для душевного и мысленного познания?! Ведь сколько таких боевых стычек за время большой войны может случиться?! Да попросту не счесть. И всё же один, не менее занимательный фактор в пользу от всеобщего интригующего осмысления этой в действительности развивающейся на дакийских просторах баталии, имелся. И имя его Владиус. Да-да, римлянин Владиус, внешне ещё более возмужавший, окрепший, но по-прежнему внутренне оставшийся с честным и праведным посылом центурион. Центурион, который в пучине навалившихся хаотичных и скоротечных скитаний из провинции в провинцию, из одной боевой части в другую, на время совершенно утратил письменное общение с родными и близкими друзьями. Но зато, с другой стороны, ещё сильнее затвердил в своей памяти те все живые и пламенные искорки судьбоносных моментов, связанных как с дорогими для сердца людьми, так и по-особенному сладостными глубоко личными жизненными мгновениями, которые, казалось, отныне больше никогда не повторятся вновь. Но уж чего ещё с земель Британии вовсе не растерял, а лишь со временем, наоборот, преумножил Владиус, так это неподдельное мужество, пылкую отвагу и более здравое умение командовать в бою. Те все необходимые командирские качества, которые по воле судьбы центуриону, в общем-то, и пришлось в итоге продемонстрировать не где-нибудь, а именно на земле даков. Явить в грозный действенный временный момент бесстрашно одной из нескольких оторвавшихся вверенных центурий вексилляции первого италийского легиона став на пути опьянённого коварством и безумием врага. Став в надежде победить либо умереть, но никак не отступить. Однако же надежда надеждою, а закалённое в боях прочное оружие и доспехи, а также железная выучка и благоразумное командование порой сами, даже без малейшей на то помощи высших сил, способны приводить к желаемому и славному исходу, вовсе не опираясь на врага, будь то вольнолюбивый дак или же объятый бесстрашием сармат. «И что же, выходит, всё просто?! Так просто здесь, в этой объятой лесами и горами Дакии?! Да что это за враг, который при первом же жёстком и монолитном столкновении с железной римской стеной, не выдержав и доброй дюжины мгновений, бросается наутёк к своим мрачным чащобам, дабы верно чуть позже снова ударить в спину?! Ну правда, неужели всё так просто?! А может быть, всё это лишь кажется и на самом деле даки очень коварны и сильны?! Истина, где ты?» — не переставая, мысленно всё сокрушался и сокрушался отважный центурион, пока в один миг, к своему великому удивлению, вдруг не заметил, как посланный преследовать отступающего врага небольшой римский отряд, находящийся неподалёку от густых крон деревьев, в полном составе истошно издав громкий вопль, неожиданно и стремительно провалился под землю.

Конец ознакомительного фрагмента.