Русланиада

Владислава Николаева, 2021

Приход любого бессмертного – потрясение для мира, но это уже слишком… Смертные тьма и свет намерены принять меры, чтобы сдержать чужеродную мощь новоприбывшего. Во благо мира, во благо детей. Продолжение истории Игоря.

Бессмертный

Ветерок прибоя приносил солёный запах моря и крики чаек, когда над бухтой в холодных зимних облаках заморгали спросонья первые лучи заспанного зимнего солнца. По всем приметам вскорости обещался пойти снег, и рыбацкий посёлок, щуря глаза, смотрел на море и прицокивал языком. Тяжёлый будет денёк, нелёгкая будет работка.

Так было на пристани и в маленьком порту, таком крохотном, что звали его чаще портиком. Оно и понятно, рыбаки — ранние пташки, а остальным, что живут на сухопутной части (не менее двухсот шагов от берега) так рано вставать незачем.

Марлу, молодую вдову, в такую несусветную рань поднял мальчишка-почтальон. Хорошо хоть Ирс крепко спал в своей кроватке, и нежданный визит его не потревожил.

— Ты с ума сошёл? — с негодованием прошептала Марла, держа на груди лохматые углы серой шерстяной шали.

Юрик, как всегда, ослепительно улыбался и сердиться на него было невозможно.

Марла, не удержав гримасу праведного негодования, прыснула и пробежалась тонкими пальцами по свешивающейся из-под козырька синей кепки густой чёлке цвета пшеницы.

Марле было незазорно вести себя подобным образом — она мать и к своим двадцати четырём уже вдовая, а парнишка ещё ребёнок — ничего предосудительного даже в том, что он явился в дом без хозяина в такой ранний час.

— Что ты так рано? — всё же спросила Марла, отступая немного в дом от уличной прохлады.

— Опаздываю! — выразительно вскинув брови, прошептал он, быстро перебирая охапку писем и газетных листков красными руками.

Для Марлы этот момент всегда был наполнен предпраздничным чувством, хотя она была с Ирсом одна на всём Свете, и писать им было некому.

Юрик выудил листок.

Только взяв его в руки и убедившись, что это всего лишь Оповестной лист, Марла наконец спросила:

— Куда это?

— Я договорился с Кёрлом, — довольно признался Юрик, — буду помогать ему в лесу. Ну, я побежал? — мальчишка посмотрел на неё наивными голубыми глазами, будто нуждался в её разрешении.

— Беги, — улыбнулась Марла.

«Несносный, никакого с ним сладу», — думала женщина, берясь за замес теста: «опять бегает в плаще нараспашку без рукавиц».

Дел было как у всякой хозяйки. Напечь хлеба на пару дней для себя с Ирсом и для старого Боцмана. Боцман — добрейший дядька, то рыбу притащит, то гостинец для Ирса. Всю жизнь был женат на море, сухопутной женой не обзавёлся, вот Марла и взялась печь для него. Как только круги теста отправятся в печь, нужно будет кормить уток, да внести в дом новую вязанку хвороста.

На улице Марле не понравилось — уж очень промозгло, с моря сыростью веет, на всём въедливая морось тумана, того и гляди снег пойдёт. Марла решила не ходить к Нирге, хоть и договорились на сегодня плести сеть. Ничего, Нирга простит.

Проснувшегося Ирса Марла тоже не повела на прогулку — покормила и посадила играть с надаренными Боцманом ладьями, а сама взялась за веретено.

Уже ближе к полудню Марла как раз собиралась греть похлёбку, когда снаружи зычно крикнули:

— Хозяева!

Удивлённая, она побежала открывать.

Домик их стоял близко к лесу, немного в стороне от соседей, но путников, пришедших по суше, Марла отродясь не видывала.

У порога стоял сурового вида мужчина, такой внушительный и крепкий, что из-за него и клочка неба видно не было. Марла, опешив, шагнула назад, и вынуждена была задрать голову, чтобы увидеть лицо гостя.

— Дома ли хозяин? — миролюбиво поинтересовался путник, с некоторым удивлением оглядев молодую вдову.

— Нет, — потупила глаза Марла. — Проходите к очагу, — пригласила она, — мы собираемся обедать.

— Мы? — с тем же лёгким недоумением спросил мужчина, аккуратно поставив свои сапожищи в углу у двери.

— Да, — улыбнулась Марла, — мы живём здесь с сыном.

— С сыном?

Марла, не удержавшись, рассмеялась:

— Почему вас всё так удивляет, словно вы с другого конца света?

— Ну… — путник замялся, — я много путешествую, но дело не в этом… Я слышал, здесь живёт Сарп-мореход.

Улыбка сползла с лица Марлы.

— Жил. Сгинул в море, — прерывисто сказала вдова.

Гость тяжело вздохнул и с грустью посмотрел в столешницу, сцепив перед собой в замок сильные пальцы.

— Вы знали его? — вдруг поняла Марла.

Мужчина задумчиво промолчал. Теперь без шапки и утеплённого плаща, сидящим, Марла могла его рассмотреть. Пришелец обладал нетипичной внешностью, загорелое лицо, словно не прятал его летом, приятное, хоть и суровое, с глубокой вертикальной морщиной на переносице промеж печально нахмуренных бровей. Руки сильные и загорелые, но ногти совсем не такие, как бывают у моряков — гладкие, ровные, аккуратные.

Марла помогла ему умыться и подала похлёбку со свежим хлебом на стол. Любопытство распирало её, но нельзя же было допрашивать гостя, не накормив и не дав перевести дух. От нетерпения Марла постоянно оправляла Ирсу мягкие вихорки на макушке. Покладистый малыш лишь поглядывал на мать, но когда позволили вернуться к игрушкам явственно вздохнул с облегчением.

— Вы по какому-то делу? — спросила Марла, как только гость отодвинул пустую тарелку.

— Хотел поговорить с кем-нибудь из опытных мореходов, — сказал он, — в последнее время в море не всё ладно… Когда сгинул Сарп?

— Ещё весной.

— Известно что случилось?

— Он не вернулся, — вздохнула Марла. — Море выбросило его медальон, остальное оставило себе.

Гость сощурился, словно его посетила недобрая мысль:

— Море обычно ничего не возвращает, — заметил он.

— Да, верно, — вынуждено признала вдова. — А что, где-то ещё случилось несчастье?

— А что у вас ещё случилось? — проигнорировал её вопрос путешественник.

— У Солёной скалы затонул корабль из Рёлда.

— Рёлд, это ведь совсем близко? — вопрошающе взглянул на неё мужчина.

— Всего полдня по морю в хорошую погоду, — кивнула Марла.

— Зачем они снарядили целый корабль?

— Везли скот на продажу, людей на борту было немного… но это для Рёлда, для нас потеря десяти человек была бы бедствием… У нас поселение небольшое, — пояснила Марла.

— Кто-то спасся? — наморщил лоб путешественник.

— Капитан и мальчишка, то есть, — женщина осеклась, — мальчишка…

— Что? — переспросил мужчина.

— В ту ночь было холодно, — Марла неожиданно для себя сбилась с дыхания и всхлипнула, — капитан вынес мальчика, Боцман первым выбежал им навстречу…

— Ясно, — резко перебил её путник, чтобы прекратить её мучения. — Умерли от переохлаждения.

— Нет, — на этот раз перебила его Марла, — мальчик выжил. Наша Нирга выходила его, а капитан… был плох, ещё час прожил, да только и говорил о том, что люди его все сгинули. Жутко было с ним сидеть, ясно было — нежилец, и вот-вот придёт за ним Костлявый… Не знаю, как Нирга это вынесла — мальчик неделю пролежал при смерти, худенький, молоденький совсем.

Мужчина во все глаза смотрел на неё, не прерывая сбивчивый рассказ о спасшихся.

— Как же он выкарабкался?

— Одним небесам ведомо, — покивала Марла.

— Спасибо за приём, — полусклонил голову гость, вскакивая на ноги и спешно одеваясь.

— Куда же вы? — тоже вскочила на ноги женщина.

— В Рёлд, надо отправляться, пока не стемнело… Не знаете ли случайно, где живёт этот паренёк?

— О… он придёт сюда вечером.

— Что? — мужчина застыл в дверях.

— Юрик остался у нас. Он сирота, наши моряки не берут детей дальше глубины в три роста.

— Сколько ему?

— Шестнадцать.

— Да он почти мужчина, — пожал широкими плечами путник.

— Раньше семнадцати всё равно на борт не возьмут, — покачала головой женщина. — К тому же только с того света выкарабкался.

Мужчина с приязнью посмотрел на женщину. Сразу видно, здесь не искали способа поскорей избавиться от хлопот — спровадить измождённого сироту, чтобы он испустил дух где-то в другом месте, нет, вместо этого оставили у себя, дали кров, тепло и пищу.

Попросив разрешения остаться до прихода Юрика, путешественник снова снял плащ, шапку и сапоги и вернулся на скамью.

Марла прошлась по комнате, искоса поглядывая всё ли в порядке, незаметно запихнула под кровать стоптанные башмаки и сдвинула горшок со сливками в угол подоконника, закрывая трещинку в оконной рамке. Ещё бабушка говорила, что больше всего замечают глаза ждущего.

Только Марла усадила Ирса играть на кровать (на коврике сегодня было холодновато, даже разожжённая печь не выручала) и взялась снова за веретено, в дверь звонко постучали.

Юрик. Только он так стучит.

— Ох и снег! Ох и снег! — восторженно восклицал голос. Похоже Юрик начал говорить ещё до того, как Марла открыла дверь. Юноша словно рвался в самый глухой ночной час — безостановочная речь разбудила сонную тишину повисшего молчания; оно никого не тяготило, и всё же теперь бросалось в глаза.

— Снег всё-таки пошёл! ВОТ такие — снежинки? Нет, не снежинки! Вот такие охапки снега я выковырял из-за шиворота, пока шёл сюда! — Юрик говорил и говорил, размахивал руками, улыбался довольно и как обычно ничего вокруг не замечал.

Увидев его, Ирс рассмеялся и захлопал в ладошки, хоть ничего и не понимал, несмышлёныш ещё.

Юрик, скидывая на ходу одежду, холодную и влажную, понёсся к нему, и только взяв на руки, обратил наконец внимание на гостя, который раза в три был его шире.

Что правда, то правда. Юрик был хоть и тоненький, но высокий. У него на руках Ирс всегда начинал тянуть ручонки к потолку — таким близким он казался. Не дотягивался, конечно. Дом построил его отец, Сарп, а он никогда не ходил, пригнув голову.

— Будьте здоровы, — поприветствовал Юрик, полусклонив белокурую голову.

Марла, согнувшись, собирала по полу его вещи, отчитывая паренька в полголоса — больше для вида, нежели из-за подлинного раздражения.

— И вам здоровья, — слегка сыронизировав на «вам», улыбнулся мужчина.

— Юрик, — вмешалась Марла, — этот человек хочет поговорить с тобой о кораблекрушении.

Паренёк сел по другую сторону стола, усадив рядом Ирса.

— А кто вы? — прямо спросил Юрик.

У Марлы вовсе это из головы вылетело.

— Базааф.

— На языке горцев это ведь означает «бессмертный»? — блеснул осведомлённостью Юрик.

Мужчина разглядывал паренька с неприкрытым любопытством. Марла на секунду встревожилась, ей показалось было, что появилось некое напряжение, но Юрик всегда был очень дружелюбен, к нему невозможно было дурно относиться, а сам он вообще всех любил.

— Так ты сирота?

Марла фыркнула про себя. У мужчин никаких представлений о такте.

— Ну да, — Юрик, также улыбаясь (Марле это представилось странным), поболтал длинными ногами под столом.

— Давно?

— Всегда.

— Как ты оказался на судне?

— Надо работать, — пожал плечами Юрик.

— Что случилось?

— Шёл дождь, — припомнил мальчишка, — корабль качался, как поплавок, овцы блеяли, капитан охрип от крика… Сплошная неразбериха, не знаю, понял ли он сам, что там произошло. Я сразу оказался в воде, не знал даже, где берег, а корабль пошёл ко дну. Что тут ещё скажешь?

Марла успокаивающе провела рукой по худой шее.

— Ты ничего странного не видел? — схмурив брови, уточнил мужчина по имени Базааф.

— Всё было странно — я ведь не моряк, мне нечасто доводилось выходить в море.

Базааф задумчиво потёр подбородок.

— Скверно.

Юрик грустно вздохнул, голубые глаза остановились на Ирсе, и он примолк.

У Марлы стало нелегко на сердце, как в тот день, когда она из любопытства зашла к Нирге и, посмотрев на растянувшийся на лежаке силуэт, вдруг встретила горящие голубым пламенем глаза. Она вздрогнула тогда, покраснела, словно застигнутая врасплох, словно уличённая в чём-то. Несколько дней Марла не могла оправиться, ходила сама не своя. Пока не увидела улыбку в этих глазах. Снова быть свидетельницей его печали было выше её сил. Марла быстрыми нервными движениями принялась гладить его по плечу. Юрик поймал её ладонь и ободряюще пожал, наградив хоть и грустной, но всё же улыбкой.

— Ты живёшь здесь? — вдруг спросил Базааф, оглядевшись.

Марла потеряла дар речи — не очень-то вежливо бросаться такими словами — в комнате одна кровать да кроватка Ирса. Марла возмущённо вскинула брови и подхватила на руки сына, усадив его обратно к игрушкам.

— Нет, конечно, — сдержанно ответил Юрик, — у Боцмана.

Базааф снова огляделся, задержав взгляд на Марле.

— Не проводишь меня? — обратился он к парнишке.

Конечно Юрик согласился.

— Доброй ночи, хозяйка, — полупоклонился мужчина. Юрик лишь махнул. И они оба пошли вглубь посёлка, к самому берегу, где на возвышенности, на мыске, ютился домик Боцмана.

Марла долго смотрела в окно, провожая их взглядом, но ночь была безлунная, снежинки продолжали падать, скрадывая очертания, скоро двое пропали из вида, а женщина всё смотрела со смешанным чувством досады, оскорблённого самолюбия, любопытства, нежности и тревоги.

И ночью никак не удавалось заснуть. Думала о Юрике и нежданном госте.

Тук-тук-тук.

Марла с трудом открыла глаза. Сама не заметила, как задремала. Но проспала совсем недолго, голова теперь болела нещадно.

Щурясь от света, женщина отворила дверь, кутаясь в шерстяную шаль.

— Боцман? — удивилась она. — Что так рано? С Юриком всё в порядке? — всполошилась Марла.

— Уж солнце высоко, — заметил Боцман, оттесняя её внутрь с холода и плотно закрывая за собой дверь. — Наш парень пошёл на берег с Базаафом. Этот Базааф вчера всех переполошил… Слышала про него?

Марла кивнула.

— У нас вчера целое Морское собрание состоялось, — протянул Боцман, по-хозяйски расставляя продукты, которые сам же и принёс: козье молоко, котелок с маринованной сельдью, горсть клюквы и сушёные яблоки.

— Оказывается, море в этом году беспокойней обычного. Много где люди пропали, и ни одно судно отправилось на дно.

Марла зябко поёжилась, но думала она не о погибших — их не вернуть.

— Зачем он взял с собой Юрика?

— Парень сам напросился, — хмыкнул Боцман. — Ты ж его знаешь, он на месте не сидит. Вчера разносил почту, да ходил с Кёрлом за дровами, сегодня отправился выяснять с незнакомцем, что неладно в нашем краю…

— Зачем ты его отпустил? — холодно осведомилась Марла, строго посмотрев на седобородого Боцмана.

— Ему откажешь, пожалуй, — хмыкнул дядька, криво улыбнувшись. То ли обиделся на тон вопроса, то ли посетовал на свою мягкость и уступчивость Юрику, то ли обругал про себя упёртость парня.

— Ох, Боцман, — тяжело вздохнула Марла.

— Переживаешь, — понял старый моряк, — напрасно, он нормальный парень, не может постоянно в компании бабок да тёток торчать, тут такой мужчина явился, здоровый, как морской чёрт, кроме имени ничего о нём неизвестно, зато сам знает всё о несчастьях от Рёлда до самых Фарар. Юрику интересно. Как я мог его удержать?

— Мог, — упрямо повторила Марла.

Боцман только покачал головой.

Марла так и молчала насуплено, застыв со скрещенными на груди руками на одном месте, пока дядька возился с Ирсом, умывал, кормил, играл. Вдова безучастно смотрела в окно. Опять это чувство.

То, чего не искала, но имела волей судьбы, неожиданно становилось далёким, недостижимым.

В окне было пусто. Белый холод снега и замёрзшие сизые постройки в скованном ледяной плёнкой стекле.

Боцман наконец ушёл.

Марла покормила возмущенных уток и вернулась в кровать. Только всё бестолку. Сон не шёл.

Беспокойно крутилась в одеяле. Было то слишком холодно, то слишком жарко. Сдавшись, встала.

Начало темнеть.

Взяла себя в руки. Приготовила ужин, вымыла полы. Всклоченная и растрёпанная в нижней рубашке застыла вдруг в дверях с тряпкой в руках — в спину подуло холодом из дверной щели. Сейчас, в самый неподходящий момент, кому-нибудь бы и прийти. Но никто не шёл. Юрик не шёл.

На кого-то другого Марла не рассчитывала.

Сумерки сгущались.

Ирс вопросительно смотрел на мать. Марла избегала его взгляда. Не знала, что сказать, как объяснить.

Легли спать.

Усталая женщина всё смотрела бесцельно в потолок.

«Нет, нельзя так», — поняла она: «Завтра же к Нирге».

Так она и сделала.

Лицо её уныло посерело, но было полно решимости. Вдова взяла закутанного ребёнка подмышку и поспешила к Нирге.

Знахарка жила в просторном доме недалеко от портика. Славная женщина, уже в возрасте, воспитала трёх сыновей, уже полвека принимает роды в посёлке, да и просто захворай кто-нибудь, завсегда поможет.

Марла на секунду задержалась у первой ступеньки крылечка, собираясь с силами, чтобы постучать.

Но не пришлось. Похоже, Нирга караулила у окна. Худощавая немолодая женщина, широко улыбаясь, распахнула дверь. Волнистые посеревшие волосы как всегда свободно ниспадали на плечи, на Нирге было аккуратное шерстяное платье в пол. Было в ней что-то от знатной дамы, умела она особо улыбаться, держать голову, сидеть. Говорили, муж её однажды был самым завидным женихом в поселении, а как увидел Ниргу, думать забыл о юношеских шутках. Выстроил просторнейший дом в два этажа, достал со дна розовую жемчужину и попросил у неё вместо традиционной верности до гроба трёх сыновей. Нирга согласилась и в свойственной ей искренней манере, дав обещание, исполнила его. Сарп водил компанию с её парнями, и оттого к Марле и Ирсу знахарка относилась по родственному.

Стоя в дверях, она не стала здороваться или произносить другие подходящие случаю избитые фразы, просто улыбалась искренне.

Марле было не по себе. Рядом с ней она чувствовала себя такой слабой, блёклой. Растеряв остатки решимости, она поднялась на крылечко и упала в распахнутые объятия, но не от большого желания, а скорее уж из покорности.

На первом этаже было полутемно и тепло. Ирс, наконец почувствовав твердь под ногами, побежал, радостно повизгивая, туда, где впервые увидел Юрика. Марла никак не думала, что он мог запомнить…

Из комнаты донёсся разочарованный вскрик. Пусто. Конечно, пусто. Ты же не думала, глупышка, что он там.

— Что такое? — спросила Нирга.

— Не нашёл, что искал, — неопределённо ответила Марла. — Как у тебя дела?

— Кремель позавчера расшибся на льду, ходила проведать его вечером — ничего не сломал, но ушибся сильно. Вот как у меня дела. Пока ходила туда и обратно, прозевала важное Морское собрание.

— Так ты ничего не знаешь, — разочаровалась Марла. — Я надеялась, ты расскажешь мне, что произошло…

— Ну Оповестного листа тебе во всяком случае ждать не придётся, — хитро улыбнулась Нирга, приглашая её за собой в кухню, где на рабочем столе лежала неоконченная сеть. Ирс прибежал следом.

Нирга вытащила горшочек с вареньем, достала пресные лепёшки и поставила сливки подогреться, но всё не начинала говорить.

— И? — подбодрила Марла.

— Кумушки мне всё доложили, только я добралась до дома. Можешь себе представить, Лаура ждала меня у двери.

— И что же?

Нирга села за стол, берясь за сеть.

— В посёлок прибыл какой-то моряк по имени Базааф, пришёл по суше. Он выплыл из Фарар, но недалеко от Нортонда судно затонуло при странных обстоятельствах. Ему удалось спастись самому и вынести двух моряков. Они прожили недолго — переохлаждение. Базааф пошёл дальше сушей, и во всех поселениях ему рассказывали о несчастьях с моряками — затонуло шесть кораблей вместе с рёлдским и сгинуло почти сто человек, из всех выжили только Базааф и наш Юрик. Мужчины решили обследовать побережье и в случае чего вызвать на помощь одно из военных укреплённых суден. Надеюсь, разберутся, — добавила Нирга, — весной наши корабли возвращаются домой.

Она ещё что-то рассказывала о жертвах непогоды, о детях, о внуках, об Ирсе. Марла слушала в пол уха. В этом прелесть плетения сети — можно не смотреть в глаза, а ещё всегда можно представить дело так, словно поглощена работой и не поддерживать разговор.

Боцман на старости лет стал плохо спать. Возраст брал своё.

Он сухо кашлянул, переворачиваясь на другой бок и морщась. Лежанка за годы службы промялась и спать на ней стало трюком для аскета. Боцман свои неудобства списывал на возраст и на полученную в двадцать шесть лет рану — гарпуном повредил мышцы правой голени. То есть, не сам, а один раззява промазал, перепутал море с палубой.

В сырую погоду нога припоминала нанесённую обиду. Дурная привычка, в приморском селении частенько бывает и сыро и холодно, особенно зимами.

Опять зима, опять ноет натруженное тело. Продолжая морщиться, Боцман поглядел на скамью. В его пустоватом домике было не так уж много мебели: лежанка, скамья, стол и табурет. Была ещё полка на стене над лежанкой. На ней лежали старые мореходские карты, да пылилась стопка Оповестных листов. Гостей у Боцмана в последнее время нагрянуло больше, чем позволяли возможности размещения.

На широкой скамье по-детски крепко спала большая часть Юрика, ногу в шерстяном носке с рыбками он упорно, ночь за ночью ссылал на пол. Базааф спал на полу целиком. Боцману и нечего было ему предложить кроме пледа и худой подушки. Базаафа готова была принять Нирга и ещё несколько состоятельных семейств, но он предпочёл скрипучий пол домика на мыске, обозревающем море до горизонта.

Боцман посмотрел на щиплющий глаза утренний свет из-за окна. Базаафа не было на полу, там был лишь плед, сложенный прямоугольником.

Боцман, сосредоточенно высунув язык, занёс ногу, готовясь поставить её на пол.

Лежанка предательски скрипнула.

Глаза Юрика остались закрытыми.

Боцман мысленно похвалил себя и сел.

Лежанка возмущённо крякнула.

Юрик нахмурил брови и почесал во сне нос, выпуская закушенный угол пледа изо рта.

Не проснулся.

Боцман поднялся, и, стараясь избегать скрипучих половиц, похромал к окошку.

Базааф, редкой силы человек, выполнял свой утренний ритуал. Боцман ему только дивился. Юрик считал, что он из горцев, но Боцман и моряки с Морского собрания не доверяли суждениям Юрика… Нет, паренёк хороший, но откуда ему знать о горцах, если ни один из опытных мореплавателей в глаза их не видел.

Базааф сидел лицом к морю, без рубахи, немыслимо изогнув ноги на голых камнях. Затею сидеть на пороге дома Боцман отверг ещё три десятка лет назад — острые камушки впивались в седалище так, что потом невозможно было и на пуховую перину присесть. Не то чтобы у Боцмана когда-то была пуховая перина.

Базааф не шевелился, погружённый в себя. Горизонт был серый, Солнце не торопилось. В конце концов зима, летом другое дело. Гарпун первого луча выстрелил в небосклон, но прежде чем он показал острие, Базааф обернулся на дом и накинул на плечи рубаху.

— Будь здоров, — он поприветствовал Боцмана, прижимая за собой дверь. Низкий голос заставил скромную утварь в комнатке вибрировать. Богатырь хоть и говорил негромко, звучала его речь всегда внушительно.

Юрик дёрнулся, сдвинув брови к переносице — вырывался из сладчайшего юношеского сна. Страх, что Базааф уйдёт по важным делам без него, подстёгивал парня лучше, чем ругань капитана подстёгивает матроса. Юрик боролся, но сон неумолимо затягивал в свои сети. Юрик не дал маху, Юрик вырвался. Ошалело захлопал глазами, подняв голову к окну.

— Вставай, парень, — подбодрил Базааф, сдвигая колени Юрика с лавки на пол и садясь за стол.

Боцман выложил перед ним два круга хлеба и полез в печь за кашей.

Базааф принялся резать лепёшки на ломти. В поселке хлеб всегда ломали руками, но Боцман не считал уместным придираться к гостю. Юрик ещё не вполне придя в себя ото сна принялся жевать всунутый ломоть.

— Ешь, — подбадривал Базааф. — А то в следующий раз Боцман сослепу прихватит тебя вместо удочки.

Юрик удивлённо вскинул брови и округлил глаза.

Ох и доверчивый. Нирга как-то сказала, что под его глаза стоило бы маяк выстроить. Он похоже на веру принял, что она что-то с его глазами сделать решила — вежливо отказался жить в её большом доме. Нирга не обиделась, долго смеялась.

— Мужчина крепок должен быть, — продолжал наставлять Базааф, — не отъевшийся и обрюзглый — этого уважающий себя человек допускать не должен, а сильный. А силу, если её в тебя родители не вложили, надо самому в себя вложить. Нужно рано вставать, разминаться, укреплять здоровье холодом, не сторониться тяжёлой работы, вечера посвящать не излишествам, а кулачному бою, рубке на мечах, стрельбе… Тебя на ветру не качает?

Юрик серьёзно покачал головой.

— Ты мужчина… будущий. Ешь лучше, тело само из тебя мужчину сделает, чтоб ни одной девке не зазорно было в мужья взять.

Щеки у Юрика порозовели пятнами:

— А тем, кому родители силу передали, тем ничего делать не надо?

— Им надо в себя ум вкладывать, — не раздумывая ответил Базааф, зачёрпывая кашу из котелка и быстро наваливая здоровый холм Юрику в миску.

Юрик послушно зачастил ложкой.

«Вот уж с чем проблем не было», — фыркнул про себя Боцман.

Базааф наконец сдался. Щенячье обаяние мальчишки не оставило равнодушным и его. А ещё вчера утром старательно не замечал сироту, всё «иди домой» да «не лезь» да «занимайся своими делами». А сегодня вон как запел. Мужчину взялся растить. Может к лучшему. Боцману задору не хватало поспевать за мальчишкой — он кругалями за день с моря в лес сорок миль наматывает, в таком деле старику предоставить компанию затруднительно, а сидеть и пялиться на поплавок, от такого занятия уж Юрик взвоет. Вряд ли Базааф прибыл надолго, но всё какое-то разнообразие, а через годик парню уж можно будет в море, а может и ребяческих затей поубавится, правда начнёт на девчонок смотреть. Девчонок, правда, не много, и парни глазастого Юрика к ним не подпускают, но да может вырастет-таки мужчина, от которого ничего не спрятать….

Мысль Боцмана понеслась по извилистому пути, ложка зависла на полдороге ко рту. Когда он очнулся, Юрик торопливо натягивал плащ, выбегая на улицу вслед за Базаафом. Боцману он махнул на прощание кепкой, не успев ничего сказать.

Топоча ногами по склону, парень нагнал размашисто шагающего к порту мужчину.

После напутствия за завтраком Базааф словно бы захлопнулся и совершенно замолк. Портик был недалеко от домика Боцмана, но ландшафт не позволял добраться до суден менее чем за треть часа. Молчание угнетало Юрика, хотелось больше узнать о суровом горце, но условия Базаафа не допускали пустых разговоров, к которым бы несомненно отнеслось выяснение его поднаготной. Юрик ограничился сдержанным вздохом.

Через треть часа под ногами заскрипели доски деревянных дорожек, настеленных на опоры на сваях над прибрежной мелью. Запахло рыбьей чешуёй, ламповым маслом и пряностями, которыми пропитался весь порт ещё со времён частых плаваний на Фарары.

Базааф кратко оглянулся на Юрика, безмолвно веля подойти ближе.

Парень услужливо кинулся исполнять распоряжение.

— Как зовут того седого, осматривающего борт? — прошептал мужчина.

— Ёдлинг, суровый дядька, — обдавая горячим дыханием, громко зашептал Юрик в ответ.

Базааф поморщился и жестом велел замолчать.

— Доброго улова, — полупоклонился горец, приближаясь к облепленному моллюсками борту «Иштианы», посудины, названной в честь жены Ёдлинга. И та и другая были порядком широки в корме. Если у сухопутной Иштианы было оправдание в лице четырёх детей, то посудина могла сослаться только на глазомер строителя.

— Спасибо на добром слове, — на хмуром лице Ёдлинга не отразилось и намёка на благодарность или, если уж на то пошло, приветственное благодушие. В глазах вечная подозрительность, взгляд всё время стреляет в Юрика, скромно держащегося в десяти шагах от края помоста.

— Мы с вами виделись на Морском собрании, — завязывал беседу Базааф.

— Да, — кивнул Ёдлинг, не сводя глаз с водящего по доскам сапогом, как будто бы равнодушного Юрика.

— Я хочу осмотреть место кораблекрушения.

— Парня не возьмём, — отрезал Ёдлинг. — Я тебя уже предупреждал! — менее сдержанно затыкал пальцем в паренька капитан «Иштианы». — Не суйся в порт! Мало горя нахлебался в море?!

Базааф мягко удержал захлебывающегося недовольными речами капитана.

— Как насчёт одного меня?

У Юрика сердце ёкнуло. Базааф оставит его не берегу.

Капитан смерил горца раздражённым взглядом:

— Дурная примета любоваться погибшим кораблём. Вас никто не повезёт.

Маленькие глазки с припухшими мешками под глазами яростно посмотрели на обоих на прощание.

— Можно хотя бы одолжить простую лодку? — крикнул Базааф, разведя руки и оглядываясь по сторонам.

Моряки задумчиво поглядывали на пришельца, гадая как поступить. Молодой капитан, Киф, будто невзначай подошёл ближе:

— Запасная лодка Сарпа оставлена для Ирса. Ирс бы дал Юрику лодку.

Его глаза заговорщицки вспыхнули, на лице появилась хитрая улыбка.

— Она привязана у самого края. Постарайтесь вернуть целую.

Юрик часто закивал.

— Тихо, — шикнул на него Базааф.

Киф с подчёркнутой ленцой прокурсировал мимо, словно и не говорил ни с кем, а просто шёл посмотреть на навешенную спора ради у самого берега сеть. Ёдлинг продолжал ворчать и не сводил с двоих немигающих подозрительных глазок.

— Тихо парень, тихо, — сказал Базааф спокойнее, заворачивая его сильной рукой за плечи и отступая к берегу. Юрик смотрел на него во все глаза со смесью удивления, нетерпения и ожидания.

Из порта Базааф решительно отправился в посёлок. Парень растерянно и безропотно шёл следом.

Было ещё слишком рано. Жёны, провожавшие мужей на заре, сунули горшки с варевом в охлынивающие после ночной топки печи и вернулись в постели подремать ещё часок, пока не посветлело как следует. То в основном были женщины пожилые, имеющие по паре маловозрастных внуков. Молодым так рано просыпаться вообще резона не было, молодые моряки сейчас направлялись в Торес, три с половиной месяца как отбыли. Нынче в дальние плавания с одним кораблём выходить было рискованно — выходили разом все. Когда воспитал детей можно и прибрежной рыбкой прокормиться, а когда надо ещё несколько мальков поднимать приходится и на край света смотаться разок-другой. Да и как жить моряку, ни разу не сунувшему нос куда-нибудь вроде Фарар? Тем, что у берега пасутся, и моряками-то называться не полагается. Из молодых в селении оставался только недавно встреченный Киф. С ним перед самым отплытием беда приключилась — отправился на ловлю всего за день до отправки, хотел впрок семью обеспечить, а лова как назло не было. Ушёл далеко от берега, начался не по-осеннему щедрый и шумный шторм. Киф, пока барахтался по валам, замёрз лучше, чем иным зимой удаётся, слёг с мерзухой, целый месяц проболел. Но Киф не унывал — в тот самый месяц его недавно обретённая супруга родила двух дочек. Одной ей бы тяжело было управиться, а тут и муж на что-то сгодился.

В общем-то когда мужчины уходили на ловлю, в селении становилось неправдоподобно тихо, особенно в утренние часы, особенно зимой. Молодёжь, начиная лет с тринадцати, если не требовалось помогать матери с младшими, перебиралась в Дом Морских собраний, из-за толстых стен которого едва прорывался на морозную улицу дружный смех и пение. Времени ребята не теряли — за разговором шили, мастерили, чинили, пряли. Много делали полезного.

Юрик мельком глянул на высокий амбар с окнами под самой лишь крышей и упорно последовал за своим наставником.

— Куда мы идём? — рискнул спросить парень.

Базааф молчал.

Оказалось, задумался. Когда заговорил, то говорил едва различимым шёпотом:

— Что ты обычно делаешь в это время?

— Разношу почту, потом иду за дровами, — в тон ему ответил Юрик.

— Значит так, — всё также шёпотом, но непререкаемо сказал мужчина. — Иди за почтой, разнеси поживей… Топор где берёшь?

— Кёрл даёт, но он уже в лесу…

Базааф недовольно поморщился.

— У него в сарае всегда есть запасной, — поспешно добавил парень.

— Принеси.

Юрик метнулся расторопней натренированной приносить добычу собаки.

— Вот. Можно рубить старые, больные деревья или те, что выросли слишком густо, можно ветки больные отсекать… В одном месте долго держаться нельзя, и у самого селения тоже рубить не надо…

— Поучи меня ещё… Помнишь место у старой лестницы с мыса? Там, где обрыв вминается внутрь? Встречаемся там, когда солнцу останется два шага до зенита.

Базааф не стал дожидаться ответа. Забрал топор и споро зашагал к лесу.

Юрик побоялся сказать, что понятия не имеет, как определять, сколько солнцу шагать до зенита. Бредя по своим же следам по направлению к морю, мальчишка рассудил, что чем быстрее он разнесёт почту, тем меньше останется вероятность прозевать встречу.

Юрик понёсся со всех ног.

Когда Базааф, пышущий паром, неведомым окольным путём добрался до места откуда-то слева, минуя и оставляя без внимания новую лестницу к мысу, Юрик, переминаясь от пробирающего холода, протоптал яму в снегу.

— Тебя видели? — деловито спросил горец.

— Ну да, — замялся Юрик, подумав что как-то неверно истолковал указания, — все, я же почту разносил…

— Это да, — кивнул Базааф, бегая глазами по морю, держась за выступом загибающегося внутрь лентой обрыва. — Здесь видели?

— Ннет, — подавился на слове Юрик, — нет.

— Пошли.

Базааф пригнулся и тенью ринулся из укрытия. Представляя, что делает всё точно также, следом затопал Юрик.

Крепко-накрепко привязанная лодка подпрыгивала на волнах. Она была серая и ладная как гладкая, ровно раскроенная вдоль семечная кожурка.

— Я думал, лодки надо вытаскивать на сушу, если не собираешься использовать, — сказал будто бы про себя Базааф.

— Это не лодка, а память, — вздохнул Юрик на мгновение став старше. — Говорят, Сарп и дня не мог усидеть на суше.

— Избавь меня от сантиментов, — нечувствительно фыркнул горец, лихо прыгая с края помоста на зыбко ходящее по воде днище. — Отвязывай!

Растеряв свою прежнюю взрослость, Юрик по-щенячьи уставился на мужчину — лодка болталась в полутора метрах от края досок, и отвязанная могла стать лишь ещё дальше. Парню хватало опыта общения с новым знакомцем, чтобы знать, что расстояние до лодки может стать причиной, по которой горец без зазрения совести оставит его на берегу. Юрик совсем по-детски всхлипнул.

— Прекрати сейчас же! — окрикнул Базааф. — Чего нюни развесил?! Мужчина не боится, мужчина делает! Прыгай! Не допрыгнешь, так доплывёшь.

Юрик вытер рукавом нос.

Прыгнул. С перепугу ловко стал на ноги. Не разбегаясь, не размахивая руками, не сгибая колени. Как полено, вылетевшее из вязанки и упавшее точно на меньшую сторону. Глаза были совсем шальные.

— Сядь, — велел Базааф, за канат притягивая лодку к подпоркам. — Я держу, ты отвязывай.

Тут Юрика дважды просить не требовалось. Ловкие пальцы быстро справились с мудрёными узлами. Лодка рванулась в морские просторы, словно как в былые дни её хозяин истосковалась торчать у берега.

Юрик нервничал.

— Страшно было в ту ночь? — прозорливо заметил Базааф, подбирая с днища вёсла.

Юрик посерел лицом, но не ответил, водя взглядом по сторонам, словно не видел вокруг ничего утешающего.

— Я бы не уплыл без тебя, — вдруг решил пооткровенничать горец. — Ты знаешь, где затонул корабль, а я нет. Спустя месяц место не так просто отыскать.

Юрик медленно возвращался в обычное своё состояние.

— На-ка погреби, — подумав, отдал вёсла Базааф, — тебе впрок пойдёт.

Парень безмолвно принял вёсла, не прекращая озираться. Плеск ударов был неразличим за ровным шумом волн, находящих друг на друга. Базааф тоже погрузился в молчание. Молчал он часто и вдумчиво, размышляя на неведомые и невесёлые темы, что бросалось в глаза из-за выражения его лица, вытягивающегося и сосредоточенного, со складкой промеж бровей. Лицо это было умно и даже красиво. Юрик неожиданно тоже приобрёл хмурый и сосредоточенный вид, но не от задумчивости. Он изошёл в беспокойство. Море, куда он так рвался вслед за своим нечувствительным идеалом, имело самое тлетворное воздействие на чувствительные юношеские нервы. Возможно, воспоминания были слишком живы. Возможно, дружелюбный и открытый, он потерял в ту ночь больше, чем простых знакомцев.

Шорох вод возрастал с глубиной и временем.

Базааф отвлёкся от своих мыслей, услышав шумное дыхание. Он сталкивался с таким прежде: некоторые, понервничав, начинают задыхаться и даже падают иногда без чувств.

Горец обругал себя за то, что потащил с собой юнца. Юрик не отпустил вёсла, но побелевшие пальцы сжимали отполированные греблей ручки из последних сил, а лицо сравнилось в цвете с серым непрозрачным небом над расходящимся морем.

Базааф отнял вёсла. Юрик не издал ни звука. Лодку раскачивало не на шутку, вода перехлёстывала через борт. Зоркий Базааф уловил рассеянную вспышку в тучах у горизонта. Шла буря.

Никто из местных не выходил из порта на лодчонках. Судна покрупнее сейчас без паники направлялись домой, волнение волн не передавалась тяжёлым проседающим деревянным брюхам. Советчик-Киф возможно и не подумал, что их неразумная экспедиция затянется до прихода непогоды, и не предупредил их. А бестолковый Юрик не посмотрел в листовку, которую сам же и разносил, где наверняка под самым заглавием стояло оповещение о надвигающейся буре.

Бледный скорбный Юрик не шевелился. Базааф, мысленно продолжая ругаться, заработал вёслами. Соваться напрямую в порт было нельзя — если кто узнает, что юнца раньше времени допустили на глубину, перед Базаафом закроется каждая дверь в селении, и дело встанет на мёртвой точке, а этого допускать нельзя. Нужно было плыть туда, где всё время болталась лодка, и не попасться в поле зрения ни одному возвращающемуся домой судну.

— Давай, прыгай! — нетерпеливо привёл Юрика к действительности голос горца. Он удерживал лодку у помоста, набегающие волны угрожали швырнуть её на подпорки.

Ещё не соображая толком, Юрик повиновался.

Базааф швырнул ему конец. Привязывая его, Юрик заметил, что небо почти почернело, а тучи время от времени будто подсвечивало с изнанки. Горец как прежде притянулся вплотную к подпоркам за канат, и пока Юрик держал борт, рискуя бултыхнуться вниз, перебрался на сушу.

— Вытягивай!

Не ожидая, что паренёк справится, Базааф сам выполнил свою команду, могуче выдернул скорлупку на помост и оттащил от края. Юрик, не думая, ослабил узел и бросил канат внутрь к вёслам.

Несмотря на очевидную опасность для моряков, Марла любила бури. Не штормы, лютующие как бесноватые или одержимые дурной страстью, швыряющие что попало куда попало, а именно грозы и бури. Тёплые не жаль было встретить и на улице, а холодные лучше наблюдать из дома. В гостях у Нирги Марла не поспешила к окну, а просто откинулась на спинку стула и вслушивалась в звуки. Ирс крутился у ног и тоже совсем не беспокоился из-за доносящегося грохота и догоняющего треска.

— Хм, — отпивая из чашки, протянула Нирга, тоже прислушиваясь, — несколько необычно для зимы… Хотя, кажется, лет двенадцать назад было тоже самое…

Неожиданный визит незимней гостьи Ниргу нисколько не озаботил. Женщины промолчали несколько часов, вероятно Нирга просто решила возобновить разговор.

— У тебя есть свежая рыба? — спросила она, явно намереваясь услышать «нет» и поделиться, но в дверь постучали, и Марла упустила шанс повести себя предсказуемо.

Нирга отложила рукоделие, легко поднялась с кресла и поспешила на звук.

Марла приподнялась, пытаясь заглянуть за выступ двери, хотя явно не могла увидеть пришедших, отделённых от кухни ещё одной комнатой.

Кто-то споткнулся о порог и дважды фыркнул, как человек промокший до нитки, раздалось громкое «апчхи!».

По нескольким характерным признакам Марла поняла, что загостилась. Подхватила Ирса под мышки и потащила к развешенной на паре стульев одежде. Дождь стоило переждать под крышей, но к Нирге пришёл кто-то нуждающийся в её помощи, а те, кто нуждается в помощи Нирги плохая компания для пережидания дождей. Да, под дождём можно простыть или даже схлопотать мерзуху, но в компании гостей Нирги можно было подцепить что-нибудь и попротивней.

Всё-таки выглянув, чтобы опознать заболевших, Марла замерла, забывая поздороваться.

В дверях, оперевшись о косяк, скалился — иначе не скажешь — мокрый Базааф, пряди волос выбились на лицо, рубаха на груди раскрыта, взгляд насмешливый, а улыбка слишком хищная, чтобы казаться приятной.

Марла так и не услышала ни слова, потому как ни слова до сих пор не было произнесено. Нирга немо и скорбно, почти насильно сдёргивала со вздрагивающего Юрика плащ, сапоги, серую вязаную фуфайку, с которой сочились струи. Юрик тоже молчал. Это было хуже всего. Его взгляд потух. Оставшись в прилипающей нижней рубахе и штанах, босой, он тут же сжал собственные плечи, замерзал в тепле.

Марле стало тошно, на глаза изнутри наползала пелена.

— Сливки, — отрывисто бросила Нирга, — погрей!

Знахарка погнала парня через кухню, по дороге, не замечая, толкнув Марлу плечом. Кухонная печь переходила в прилегающую комнатку, где отогревалась на жаре усмирённого огня большая бадья воды. Нирге всегда нужна была вода, и она держала её под рукой.

Юрика она, не думая, загнала туда целиком и захлопнула следом дверь.

Базааф наблюдал с порога кухни.

— Что случилось? — не узнавая свой голос, спросила Марла.

— Приступ паники, — ничего не объясняя, небрежно бросил мужчина в ответ.

— Вы хоть понимаете, какого труда стоило удержать его в мире живых… — устало прошипела Нирга, держась за угол стола.

Базааф не был впечатлён.

— Он мужчина, — упрямо выдал он следующие два слова.

— Он сирота, — не уступила своих позиций Нирга. Марла рядом кипела от гнева. Руки тряслись, не выходило выполнить задание Нирги.

Базааф вдруг отвёл глаза.

Нирга подумала, что он осознал вину. Отпустила стол и пошла за сливками.

Марла сразу почувствовала — что-то не так.

— В чём дело? — она не сводила глаз с чужака.

Он снова переменил направление взгляда.

Марла утвердилась в своих мыслях.

— В чём дело? — настаивала вдова.

Базааф посмотрел на неё.

— Он думал, что однажды может встретить родителей.

Марла попыталась осмыслить сказанное, но весь ужас того, что нечувствительный мужчина мог сказать мягкому и доверчивому мальчишке в ответ на наивные мечты, не умещалась в её голове.

— Что вы сказали ему? — выдохнула Марла.

Нирга насторожилась, снова берясь для надёжности за стол.

— Что он преувеличивает радость от воссоединения с семьёй.

— Это бред! — не выдержала Марла.

— Зачем вы так сказали? — не понимала Нирга.

— Он их никогда не встретит. Надеяться бесплодно. Не будет ждать — не разочаруется. Детей оставляют не для того, чтобы они потом нашлись.

— Что именно вы ему сказали? — предчувствуя худшее настаивала Марла.

Базааф вздохнул от раздражения:

— Что они либо умерли, либо скверные люди.

Марла ахнула. Звук вырвался из самого низа груди, надрывный и оскорблённый.

— Как вам только в голову пришло… — выдохнула Нирга.

Марла и слова не могла вымолвить от гнева.

— Если вы, — услышала она свой угрожающий голос, — ещё хоть раз…

Закончить она не успела.

— Я не собираюсь выслушивать ваши нравоучения, — пренебрежительно фыркнул Базааф, прямо в обуви направляясь в комнатку за кухней.

Нирга попробовала встать у него на пути, но мужчина двигался стремительно, женщина элементарно не успела.

Голубые глаза удивлённо взметнулись навстречу. Только глаза Марла и увидела — в следующий момент мужчина сгрёб парнишку в простынь как какого-нибудь кутёнка и начал яростно тереть навесу.

Марла кинулась наперерез в полной решимости не выпустить грубияна из комнаты.

Даже не поняла, что произошло. Вроде бы только стояла посреди прохода, ни удара, ни толчка, а Базааф с неуклюжей угловатой ношей на руках уже бухает сапожищами по направлению к выходу.

Нирга что-то закричала, Марла тоже. Сама не знала, что.

Базааф, не выпуская Юрика, подхватил с пола сырую одежду и вышел, хлопнув дверью перед носом у спешивших следом женщин. Полуодетый Ирс стоял с открытым ртом, не понимая, что происходит. Марла кинулась догонять, Нирга схватила за руки, не пустила на холод без сапог, плаща и шали, пока спешно одевались, следы затерялись за стеной дождя.

Марла растерянно покрутилась у крыльца, дёрнулась в одну сторону, в другую. Дождь впереди, в коридоре между двумя рядами домов, не отличался от дождя позади. Чёрные тучи не пропускали света. Марла горестно сдвинула брови, готовая разрыдаться от беспомощности и злости. Нирга оглядывалась из-под козырька крыльца.

— Пойдём.

Марла не отвечала.

Юрик растерянно пошмыгивал из своего опасно сырого куля. Базааф, не считаясь с производимым впечатлением, шагал по центральной дороге. На него из окон таращилось несколько удивлённых лиц. Простынь, натянутая острыми локтями и коленками, была плотной, добротной, только она стояла на страже Юрикова здоровья и защищала его от зимнего ветра и нежданного зимой дождя. Прошло не так уж много времени, а Базааф миновал половину селения, Юрик начал ощутимо дрожать. В темноте, нагнанной грозовыми тучами, горец безошибочно ткнулся плечом в дверь, вваливаясь с порога в освещённое несколькими свечками нутро. В глубине, помигивающем сумраке застыл деревянный истукан с невыразительными чертами лица и неводом в грубых руках. В неверном освещении лукавого свечного огня он казался строгим, настороженным и лишь притворившимся неживым.

На лавку перед его опущенными очами Базааф и водрузил угловатый куль. В молельне всегда было тепло, словно идолы, что заменяли священные лики, надышали могучими божественными лёгкими.

Базааф не веровал, по крайней мере не в этих суровых низкорослых божеств-работяг. Некоторые вещи он просто знал. А некоторые желал проверить, чтобы знать точно.

Юрик предстал перед истуканом без молельного трепета — принялся досуха тереть лохматую голову.

— Веруешь? — насмешливо скривил рот Базааф.

Невнимательный Юрик кажется лишь теперь сообразил, где находится, и уставился на неодобрительно поглядывающего свысока истукана. Посидев так некоторое время, юнец продолжил как ни в чем ни бывало тереть мокрую шею и грудь в вороте сырой насквозь рубахи.

— Мне до сих пор не везло в море, — после долгой паузы серьёзно сказал парень.

Базааф задумчиво посмотрел на него — Юрик сосредоточенно вытирался, словно это требовало всего его внимания.

— Его, — парень кивнул на безымянного истукана, — принято благодарить за удачу на глубине.

Базаафу в тот день была судьба всё больше и больше расстраивать несчастного сироту, под конец ему и самому стало не по себе от собственного неловкого неумышленного злодейства. Стараясь сгладить вину, горец развернул на скамьях прихваченную с пола одёжку парня.

Юрик до самого вечера не проявлял своей обычной жизнерадостности, и встреть его кто, хорошо с ним знакомый, непременно бы заподозрил неладное. Но Базааф до самого вечера просидел в молельне с неотлучным Юриком. Парень сох, Базааф молчал. Базааф молчал часто и долго, Юрик не любил тишины. Снаружи продолжал упорствовать дождь. Юрик сиротливо обнимал себя за худые холодные плечи.

Нирга и Марла так и не добрались до горца, и возмездие не свершилось. Дальше всё зависело от того, останется ли Юрик здоров либо же свалится с мерзухой.

Шансы первого и второго варианта в глазах Базаафа были равны. Молод, но тощ, к тому же недавно сурово болел. Одна нога Юрика была в гробовой яме, а другая стояла на твёрдой земле. Базааф был недоволен собой. Кажется, он и впрямь допустил ошибку.

Глубоким вечером, думая, как сгладить всё сказанное и содеянное за день, горец бросил наудачу:

— Есть хочешь?

Юрик молчал. Его взгляд в задумчивости или же в оцепенении застыл на одной точке. Потом, подтягивая к самому подбородку углы простыни, он всё же кивнул. Движение далось с трудом, и Базааф в тот же момент со всей ясностью понял, что парень болен.

Как бы то ни было, он был голоден, и одежда здорово подсохла в тепле. Базааф проявил чудеса терпения, поджидая медлительного дрожащего Юрика, ковыряющегося непослушными руками в не менее непослушных рукавах и уворачивающихся пуговицах.

В темноте, подсвеченной лишь слабым светом из оконец, они дошли до массивного амбара Морских собраний. Амбар не закрывался до ночи, и как всегда изобиловал тружениками, вернувшимися пяток рюмочек наливки назад из портика.

В дверях они столкнулись с Кифом. Молодой капитан озорно подмигнул. Базааф не стал говорить, чем кончилось плавание, ограничился сдержанным кивком. Бывалые моряки отнеслись к появлению Базаафа настороженно, разговоры оборвались на полуслове, и все взгляды обратились ко входу. Парней младше семнадцати в Морское собрание не допускали, и Юрика бы несомненно вытолкали, если бы он не помогал местному долгожителю, старику Наффе, содержащему Морское собрание, поддерживающему порядок в молельне и составляющему прогноз погоды для Оповестного листа. Те, кто прежде связывал неоправдавшиеся прогнозы с Наффиной старостью, в последнее время умолкли и зауважали добродетельного старца. Сегодня начался четвёртый десяток дней безошибочного прогнозирования, и до прихода чужеземца компания из почти тридцати местных моряков отмечала юбилей со свойственной работникам физического труда чистосердечностью и размахом.

Базааф направился напрямик к широкому столу, в середине которого с достоинством сидел предвидец-долгожитель.

— Парня накормить надо. Найдётся рыбина посерьёзней? Плачу монетой.

Старик улыбался выцветшими глазами и не торопился отвечать прямому Базаафу.

— Мой юный друг сегодня, кажется, очень устал, — голос Наффы дребезжал с вымораживающей темпераментных людей неторопливостью, — садись, Юрик. Чего бы ты хотел: толстоспинок, перехвосток, может быть, коравликов?.. нет, знаю — Киф сегодня выловил парочку королевских талменей… ты такого не пробовал, тебе понравится.

— Да, талменей, — поддержал Базааф.

— Кёрл, друг мой, — затянул своё Наффа, — будь добр, положи ту красивую рыбку на каменный круг и поставь в печь. Не забудь, сунуть веточку тирьяка и комочек соли ей в рот… славно. Теперь, мой юный друг, надо ждать. Время и тепло могут сделать из морского чудища славную еду…

К счастью, рыба готовилась независимо от того, как медленно и обстоятельно текло повествование Наффы. Он только помянул морских богов, возведя почему-то глаза высоко вверх, хотя морским богам забираться так высоко от родной стихии, казалось бы, совсем не с руки, как молчаливый Кёрл без напоминаний вытянул пышущий жаром круг с огромной благоухающей рыбиной из широкомордой печи и прямо как есть водрузил на стол перед Юриком, в опасной близости минуя потеснившегося в последний момент Базаафа. Кёрл однако же не ограничился кулинарными наставлениями Наффы и добавил кое-что от себя: насыпал немного соли поверх толстой шкуры рыбины и пропёк заодно несколько душистых корешков. Ароматы понеслись по залу, наполняя каждый уголок, хватаясь за каждый прочищенный морским климатом нос. На первый взгляд казалось, что рыбина больше Юрика.

Юрику тоже так казалось. Голубые глаза распахнулись до своего максимума.

Базааф выложил из кармана здоровый серебряный кругляш.

— Ну же, ешь давай, да домой пойдём.

Рыбина так понежнела в печи, что расползалась в руках от прикосновения.

— Щеки, щеки не забудь, — подсказывали Юрику моряки.

Напрасно они за него беспокоились, парень знал своё дело отменно. Справился с головой и почистил верхний бок до самого хребта без перерывов. За хвост с другой стороны взялся медленнее.

— Ты не хочешь?

Базааф покачал головой.

— Надо взять Боцмана угостить…

— Ешь, — коротко велел Базааф.

Моряки начали шёпотом делать ставки.

Юрика вёл иной азарт. Громкий шепот моряков он прослушал. Когда от рыбищи осталась жалкая четверть бочины, парень удовлетворённо вздохнул.

— Сытый? — хмыкнул Базааф. — Домой можно идти?

Несколько голосов, не скрываясь, шумно вздохнули. Ещё несколько посмеялось, радуясь дармовому выигрышу.

Юрик аккуратно завернул оставшийся кусочек в Оповестной лист с прогнозом с сегодняшней бурей и неспешно поплёлся за Базаафом, лениво махнув на прощание знакомым.

Дождь пусть не закончился совсем, но поутих. Юрик шёл близко, то и дело задевал рукавом Базаафа. Свёрток прижимал к груди. В темноту смотрел напуганными глазами. Совсем ребёнок.

Боцман задремал на своей лежанке. Видно прилёг на пару минут, да так и заснул, неудобно, не сняв телогрейки и не укрывшись.

Базааф усадил Юрика у печи, водрузив тому на плечи все имеющиеся в комнатке одеяла и простыни. Шмыгающий носом паренёк задумчиво доклевал остатки рыбины и начал клевать носом под лёгкий стук капель снаружи.

Горец сидел за столом. Не глядя крутил в руках острый как бритва нож из своих собственных, у Боцмана таких ладных и аккуратных ножей не водилось, да тут и не в аккуратности дело. Боцман — мирный человек. Базааф думал о своём. Мысли его шли тяжёлым и безрадостным маршрутом, кажется, мужчина застрял на этом пути. Мысли искали разрешения, выхода. Но Базааф не видел решения. Обычно было проще. Понятно, с одной стороны. Случай был особый. И Базааф увяз. Увяз в рыбацкой деревушке. Какая-то сотня жителей. Старики, матери, дети. Подозревать решительно некого. При этом все имеют доступ к морю. Мужчины бывают в море чаще… и всё же других списывать со счетов нельзя.

Базааф просидел далеко за полночь. Решив, что дальше продолжать бессмысленно, и пора сменить тактику, он встал со скамьи. На ней обычно спал Юрик. Базааф, вскинув бровь, глянул на печь. Юрик, вернее гора из одеял, в которую он превратился, оставалась на месте. Мужчина настороженно зашёл сбоку, заглядывая внутрь.

Нет, он был там, где его оставили, никаких сюрпризов. Просто согнулся в три погибели и заснул. Базааф поднял его на руки и уложил на скамью. Парень потяжелел. На одну рыбу и три одеяла. Он правда крепко спал, не притворялся. До рассвета оставалось немного.

Базааф не ложился.

Утро он встретил на своём месте, у порога маленького посеревшего от ветров и солёных брызг домика старого Боцмана. Хозяин лачуги, как обычно, со скрипом поднялся, чтобы подивиться на гостя, тайком разглядывая его из окошка. Круг солнца вот-вот должен был выползти из-за вольготно вздымающейся груди моря, притворяющегося, что не было никакой бури, не было никакого дождя, и вообще морские бедствия лишь старые байки выживших из ума моряков.

Базааф поднялся, ускользая в дом от первого луча солнца, равнодушно взирающего издалека за людскими неудачами. Солнце оставалось по-своему холодно.

Юрик ещё тяжело просыпался, не открыв глаз, хлюпая носом.

— Оставайся в постели, — Базааф с неожиданной мягкостью вернул костлявые ноги обратно на скамью. — Ты сегодня не боец.

Юрик разбито вытер тыльной стороной руки сопливый нос. Спорить не стал. Только опустил глаза и спрятался с головой под одеяло.

Базааф ушёл, не позавтракав.

Человек богатырских пропорций в тонком, к тому же незастёгнутом плаще, шёл по единственной улице, поглядывая по сторонам. Он побывал в Морском собрании, но никого там не застал, включая Наффу, и отправился к другому обычно людному амбару.

Однако, не успел он постучать в дверь из массивных досок, его окликнули.

Огороженный забором двор Кёрла, снабжающего горючим все печи посёлка, соседствовал с домом, где коротала недолгие зимние дни молодёжь. Привлёкший человека голос донёсся из глубины двора, оттуда, где в сарайчике хранился рабочий инвентарь.

Мужчина проник за забор и аккуратно отвёл в сторону полуоткрытую дверь пристройки.

Юрик приветственно кивнул, не поворачивая головы на вошедшего и затмившего дневной свет широкими плечами Базаафа.

Парень сидел на свежевыструганной трёхногой табуретке, не сводя глаз с новенькой лодчонки. Она занимала большую часть сарая и пахла чем-то нетипичным для древесины.

— Почему ты не остался дома?

Юрик небрежно пожал плечами:

— Чего дома делать?

— Разве ты не заболел? — слегка удивился Базааф. — Или пошёл… к женщинам лечиться?

— Я не заболел, — твёрдо сказал Юрик.

— Надо же, — хмыкнул мужчина, — а что же это мне те две дамочки устроили целое представление?

— Потому что… женщины.

Базааф снова хмыкнул и огляделся повнимательней.

Юрик сторонился лодки, не сводил с неё глаз и грустил. Вряд ли она принадлежала Кёрлу. Кёрл был человеком основательным и во всём прежде всего ценил надёжность. Кёрл не вышел бы на зыбкие воды в чём-то, что стало бы скакать по волнам, как необъезженная кобыла. Транспорт скорее подходил для романтичного юноши, возомнившего, что и дня не может прожить без моря. Она принадлежала одному из мальчишек с приятностью проводящему время в амбаре, куда, как подозревал Базааф, ясноглазого Юрика не пускают. По своим соображениям.

— Почему ты не сделаешь себе лодку?

— Лодку разрешено делать, только когда останется полгода до семнадцатилетия.

— А тебе…

— Недавно шестнадцать исполнилось.

— Ну, это ерунда. Тем более тут никто не знает, когда ты родился.

Юрик не изменился в лице.

— Это нечестно и некрасиво. Это красивая традиция. Лодка уже не средство, она настоящий заслуженный дар. Ты ждёшь времени, как кануна праздника, а потом своими руками создаёшь верного друга.

Базааф усмехнулся.

— Тебе бы в художники.

— У меня к этому сердце не лежит.

Базааф прошёлся вдоль борта.

— Раз ты не болен, а Кёрл очевидно не взял тебя с собой, что же ты не пошёл к ним?

Юрик понял, кого он имел в виду.

— Не хочу привязываться.

— Почему? — искренне удивился Базааф.

— Скоро придётся уходить, — не изменившись в лице, спокойно сообщил Юрик. — Я понимаю, когда мне не рады.

Базааф догадался, что последняя фраза относилась и к нему. Он с интересом посмотрел на посуровевшего Юрика.

— Ты и из Рёлда поэтому уплыл?

Парень не ответил.

— Из-за меня тебе точно не следует уходить, я надеюсь не задержаться здесь надолго…

— Климат не понравился? — невинно поинтересовался Юрик.

— Да не обижайся ты… Я здесь по делу и привык справляться с делами один. И совсем не привык отвлекаться на посторонние вещи… Но выходит, что на этот раз мне одному не справиться…

— Морское собрание тебе с удовольствием поможет, — равнодушно откликнулся не на шутку обиженный Юрик.

— Морское собрание не сможет мне помочь, — уверенно заявил горец. — В доме кто-то есть?

Парень покачал головой:

— Хозяйка ушла в гости.

— Я расскажу тебе кое-что, — Базааф сел на ждущий своего часа в углу сарая пень. — Это должно оставаться в секрете. Ты должен будешь молчать об этом. Не говори никому, ни Кёрлу, ни Боцману, ни Наффе. Ни одной живой душе. Даже когда думаешь, что совсем один, не произноси вслух.

Всё ещё хмурый, но любопытный Юрик вынужденно навострил уши.

— Там, откуда я пришёл сюда, есть несколько небольших озёр… тайна, конечно, не в этом… хотя и это тайна. Озёра особые. Они всегда остаются чистыми и прозрачными до самого дна, вода их излечивает от болезней, сохраняет молодость, смывает скорбь. По поверью, тысячи лет назад в них искупались светлые боги. Народ, что живёт там, бережёт легенды о богах и охраняет озёра. Все эти тысячи лет всё было в порядке, но в начале лета злобный человек совершил скверную вещь. Раньше с озёр пытались прихватить воды, но он принёс кое-что — семя зла. Крошечное, окаменевшее от времени. У него не было шансов стать чем-то большим, чем икринка, оно бы затерялось в пыли и грязи дорог и сгинуло бы навечно. Но мерзавец бросил его в одно из озёр. Там оно ожило, окрепло, набралось сил и, наконец, восстало из праха. Тогда начался кровавый путь ужаса древности, настолько древнего, что про него не осталось рассказов, настолько бесчеловечного, что оно не имело права на существование. Оно злобно, хитро и живуче. С каждым днём оно лишь становится опаснее, и его необходимо остановить. Только оно почувствовало себя в силах покинуть целебную воду, оно сбежало. Возможно, кто-то выпил его, не заметив, или зачерпнул ведром из озера, известно только, что через несколько дней в одной из прилегающих лощин, у небольшой речушки нашли выеденное изнутри тело человека.

Юрик беззвучно выдохнул «ах» и заметно погрустнел.

— Остались лишь кожа да кости. Я пошёл тогда по течению, собирался прибить гадину, пока она не выросла и не навредила другим людям. Но речка впадала в реку пошире, и как я не вглядывался в неё, до самого устья ничего не обнаружил. Теперь тварь было не разглядеть. Я отправился вдоль берега по ходу течения. Не оставалось ничего иного, как ждать вестей о новых несчастьях. Дождался довольно скоро. Но дело не продвинулось. Тварь опережала меня. Чтобы поймать её, мне нужно было либо опередить её, либо стать для неё добычей. Я давно в пути, топчусь по её кровавому следу, но за всё это время мне не удавалось ни того, ни другого. В надежде выяснить хоть что-то, я переговорил с каждой выжившей из ума старухой, с каждым сбрендившим от старости стариком, говорил и с лесными отшельниками и с горожанами… собрал крупицы, но и от них волосы встают дыбом. Они все были уверены, что такое существо будет стремиться попасть в оживлённое море, туда, где часто проходят корабли. Оно — морская тварь, но предпочитает мясо, человеческое в основном. Найдя место, оно отъедается и вырастает до жутких размеров. В хитрости с ним мало кто сравнится. Если на него объявляют охоту в море или начинают за многие мили обходить стороной его лежбище, оно способно даже обернуться человеком. Один старик сказал, что чем старше оно, тем отвратительней её человеческая личина. Обычно оно не умеет разговаривать, но если постарается, может и этому обучиться. Живёт оно жутко долго, и всё без продыху ест, людей, скотину, на крайний случай и рыбу, долгие сотни лет, с каждым днём с всё возрастающим аппетитом. Потом оно свернётся в клубок в самом глухом лежбище на дне моря и заснёт на несколько десятков лет, чтобы проснуться чем-то в десятки раз худшим, живущим ради одного лишь зла. Оно выберется из моря на сушу и начнёт разорять человеческое жилище. В воду оно больше никогда не вернётся, разве чтобы только впрыснуть в него своё семя. Я уверен, оно нашло такое море. И теперь я обязан его остановить, пока не стало слишком поздно. Теперь оно довольно большое, его должно быть видно. Последнее несчастье произошло здесь месяц назад, но чутьё твердит мне, что беда не покинула эти места. Оно здесь, ему здесь удобно. Оно нажралось до отвала: команда, скот, можно не сомневаться, что на костях, затонувших у Солёной скалы, ни лоскутка мяса. Тварь ещё молодая, море холодное… думаю, она подыскала тёплое местечко в селении, перекинулась в человека… Она должна быть чрезвычайно хитрой, не находишь? Мне с самого начала показалось подозрительным, что закалённый опытный моряк, капитан судна, замёрз до смерти, тогда как пацан, случайно оказавшийся в море, выжил.

Юрик резко выпрямился на табуретке и захлопал глазами.

–… Я подумал, что что-то не так. Капитан ничего толком не смог сказать, мальчишку приняли за юнгу. Отпаивали мясным бульоном, держали в тепле. Не удивлялись тому, что он не говорит ни слова, он ведь на грани жизни и смерти. Ловко было бы взять капитана для прикрытия, сложно и ожидать такой смекалки от прожорливой гадины. Вытащить капитана и представить всё так, словно было наоборот — капитан героически спас несчастного мальчика… Словом, всё складывалось. Даже то, что «мальчик» увязывается за преследующим его убийцей, ведёт себя так искренне, так естественно, что его трудно заподозрить… Но ведь даже будучи порождением зла, неужели можно быть таким хитрым? Таким проницательным?

Юрик продолжал неустанно хлопать глазами и немо слушать Базаафа.

— За гранью добра и зла — быть таким хитрым. Устроить всё так за какие-то три десятка дней, чтобы все плясали под твою дудку и всем своим поведением твердили о твоей невинности.

Юрик открыл рот, словно хотел было что-то сказать, но отчего-то передумал и продолжил слушать.

— Расположил к себе всех женщин в селении, нашёл сочувствие у всех взрослых, с ровесниками наоборот не сдружился, чем вызвал ещё большее сочувствие взрослых, брался за любую подвернувшуюся работу, за просто так, вроде и взамен ничего не требуя… это для твари-то для которой жадность вторая натура. Ел одну лишь рыбу да крупу, от которой гадине нутро должно выворачивать. Да возможно ли быть таким хитрым, при любом случае выставляя на всеобщее обозрение свою бесхитростность? Тварь, созданная для жизни в воде, нуждается в воде. Вчера был дождь, да и Нирге пришло в голову засунуть тебя в бадью. Я выдернул тебя оттуда, и ты даже послушно вытерся досуха. Но ведь были десятки дней до этого, когда тебя не подпускали к морю, когда не было дождей, и ты всё время оставался на виду, ни мгновения не оставаясь в одиночестве… Нет, невозможно быть таким хитрым. В довершение ко всему, вчера ты, не моргнув, съел рыбу, ядовитую для всего, что живёт в воде.

— Да, я подозревал тебя, — признал Базааф, — ты единственный посторонний человек в селении. В этом был смысл. Но быть таким хитрым невозможно. Я потратил пять дней и единственное, в чём я теперь уверен — это не ты. Больше я не могу терять столько времени. Мне нужна твоя помощь. Ты здесь месяц и, как я говорил, успел расположить к себе практически всё селение. Вспомни всё новое, необычное, что произошло со дня кораблекрушения.

У Юрика гора упала с плеч, когда он понял, что его уже не считают человекоядной тварью. Теперь он наморщил лоб, старательно вспоминая, чем бы мог помочь Базаафу в его сложном деле.

— Сразу после крушения погиб капитан, — стал размышлять вслух Юрик. — Меня унесли к Нирге, но она появилась не сразу — была занята. Там, где меня оставили, уже был больной… ну да, Киф, больше некому… но Нирги вообще не было дома… правда потом она прибежала.

Базааф впервые не проявлял нетерпения, внимательно слушая нечёткие воспоминания потерпевшего кораблекрушение.

— Точно, — Юрик поднял глаза, вспомнив, — она принимала роды. В доме как раз Кифа. Нирга сама вела себя необычно в тот день. Киф не просыпался, а у его жены были сложные роды. Нирга взвинтила себя — боялась, что они оба отправятся к Костлявому, а то и ребёнка с собой заберут… а тут меня принесли… у неё началась истерика. Она засмеялась, не могла остановиться, потом без паузы зарыдала. Боцман ударил её по щеке, но ей пришлось ещё немного посидеть, чтобы прийти в себя… Она пробегала между домами всю ночь. Наутро мать с детьми были в безопасности, а вечером… да, кажется это был тот же самый день… Киф проснулся. Я ещё долго провалялся, но новости не обходят дом Нирги стороной. После той ночи было довольно тихо.

— Никаких новых людей?

Юрик удивлённо посмотрел на Базаафа.

— Я же сказал — в ту ночь, кроме меня, пришло ещё двое.

— Это тоже хитро, — поморщившись, заметил Базааф по дороге к дому Кифа.

Юрик бежал вровень, сосредоточенно помалкивая.

— Как оно может получить необходимое в теле ребёнка?

— Тепло, — выдохнул Юрик на бегу, — купают каждый день, кормят грудью…

Юрик резко остановился.

— Что такое? — всполошился Базааф.

— Противно, — сморщился Юрик.

— Пошли.

— Стильму, между прочим, сейчас кормят мясом, чтобы молоко было гуще… — осведомлёно поделился парень.

— Ты умеешь различать младенцев? — запоздало спросил Базааф.

— Их ещё мать не научилась различать, — фыркнул Юрик, кивая на новый деревянный дом.

Перед домом на улице стояла молодая женщина в теплом плаще и шерстяном платке на голове. Переступала с ноги на ногу и влюблённо смотрела в свёрток на руках.

— Добрый вечер, Стильма, — Юрик улыбнулся неестественно широко, демонстрируя два белоснежных ряда зубов.

Базааф незаметно толкнул его в бок.

— Добрый вечер, — женщина встрепенулась, застигнутая врасплох. — А это ты, Юрик… здравствуйте, я не слышала, как вы подошли…

— А Киф ещё не дома? — попытался состряпать причину визита Юрик. Ещё бы придумать, зачем им нужен Киф.

— Нет ещё, — предсказуемо ответила Стильма, обратно отворачиваясь к свёртку.

— Не холодно такой крохе гулять? — добавил Базааф.

Женщина улыбнулась его мужской наивности:

— Это чтобы к морозу привыкнуть. Мы только немного постоим и домой.

— А другой не надо привыкать? — поинтересовался Юрик.

— У меня с двумя сразу выходить не получается, — призналась Стильма. — Хоть и маленькие, а руки устают держать.

— И Киф не помогает? — Юрик выдал свой знаменитый удивлённый взгляд.

— Он поздно приходит, — вздохнула Стильма, — вечером холоднее. Нам такой холод ни к чему, — женщина поцеловала видимо спящий свёрток в лоб.

— Тебе если помочь нужно, ты только скажи, — с готовностью предложил свои услуги Юрик. — Киф нам недавно помог, вот как раз хотели спасибо сказать.

Женщина оторвалась от свёртка и гордо улыбнулась.

— Ты когда гулять выходишь? После обеда? Я как раз свободен. Ты мне только покажи, как их одевать, и я помогу. Я умею с детьми обращаться, честное слово.

— Ну хорошо, — сдалась Стильма.

Юрик неотразимо улыбнулся и пошёл вслед за ней в дом.

— Базааф пока на лавочке посидит, — запросто распорядился парень.

Мужчина молча прошёл внутрь.

Свёрток развернули на столе, подробно обсуждая, что как складывать да натягивать, Юрик внимательно кивал. Месячный ребёнок, оставшись в одной рубашонке, недовольно брыкнул ногами и наморщил личико, угрожая разреветься. Мать быстро уложила дочь в люльку под одеяльце.

Люлек было две. В них лежали две неотличимые девочки.

Базааф подумал, что опять вступил на ложный путь.

— А ты знала, что у тебя двойня будет? — догадался спросить Юрик.

— Нет, — улыбнулась Стильма. — Нирга едва глянула, сказала, будет дочь, а что две — не разглядела.

— Надо же! — вполне естественно подивился Юрик.

— Думаешь, в самом деле оно там? — сомневался Базааф.

Кроме мнения Юрика, положится было не на что.

— Нирга вообще-то опытная повитуха. У тех, что двоих носят, живот больше должен быть. А Нирга в конце концов ни один же единственный раз видела Стильму перед родами, уж заметила бы и сказала сразу, сколько детей ждать. Ну а рассчитывали на одного ребёнка даже в самый день родов… да и вообще — чего рассуждать и гадать? Пойдём с Ниргой поговорим.

Базааф тяжело вздохнул.

— Ну извинишься, всё равно когда-нибудь пришлось бы извиниться.

— Вовсе нет.

Базааф остановился.

— Подожди, надо подумать, что сказать.

Нирга с достоинством приняла извинения. Свои выводы сделала, но всё же простила. Внимательно изучила лицо Юрика, покрутив, держа за подбородок, убедилась, что он здоров, и смягчилась окончательно. Налив гостям тёплого травяного настоя — для здоровья, нарезав пирог с мочёной ягодой, Нирга разговорилась с Базаафом о житье-бытье. Слово за слово, мужчина задал действительно важный вопрос. Начать пришлось издалека:

— Мы сегодня встретили Стильму… надо же… и часто у вас бывают двойни?

— Нет, — без раздумий ответила Нирга.

— И что так до самых родов и не догадались, что будет двойня?

— Нет, всё было как обычно. Я так ничего и не заметила… но да всякое бывает.

— Вы, наверное, очень удивились, когда принимали второго ребёнка?

— Нет…

Базааф удивлённо вскинул брови.

— Совсем нет, — повторила Нирга. — У меня выдалась тяжёлая ночь. Только я приняла девочку, прибежали из портика. Ничего вразумительного, только кричали: крушение, крушение… Я бросила Стильму совсем одну с малышкой и побежала домой. Пока я разбиралась с Юриком, пока бегала в порт посмотреть на капитана — он, бедняга, уже был мёртв, прошло очень много времени. Как опомнилась, понеслась проведать Стильму, рядом с ней на кровати лежала девочка. Я подумала, что в спешке забыла положить её в люльку, взяла её на руки, склонилась над люлькой, но там уже был ребёнок. Стильма утром не могла вспомнить, как перерезала пуповину… Да, мы долго будем помнить эту ночь. К счастью, и Юрик, и Стильма, и Киф, и их малютки пережили её.

Юрик протянул ноги ближе к печи, пил сливки и помалкивал. Договорились, что он вмешиваться не будет.

— А давно вы живёте у моря? — сменил тему Базааф.

— Всю жизнь, — улыбнулась Нирга.

— Не слыхали ли случайно о не рыбах, что живут в морях? Может, водилось что-то такое в здешних водах?

— Всё ищете причину крушения? — проницательно улыбнулась Нирга невесёлой улыбкой. — Рассказывала мне что-то бабушка Марлы, когда я ещё была совсем девчонкой… что-то о прожорливом рте во льдах… это было не у наших берегов. Её собственный дед ходил в плавания к безлюдным землям и там видел что-то такое ужасное, огромное животное… но у нас такого никогда не было. Заплывают иногда приблудные морские овцы, но они на корабли не нападают.

— А что тогда сделал её дед? — не выдержав, влез Юрик.

— А ничего не сделал, — пожала плечами Нирга, — моряки издали заметили здоровенный рот и вовремя развернули корабль. Дед говорил, в такой могло поместиться двадцать кораблей разом… может, преувеличивал, за рыбаками такое водится. Прадед Марлы был не дурак приврать, может он и не видел ничего, по крайней мере, сам, может, история в наследство досталась. Мы тут все рыбаки, и испокон веков живём у моря. Мой покойный муж и сам любил рассказывать истории прапрадеда, теперь их рассказывают мои сыновья. Море бывает удивительно однообразным, хочется послушать причудливые байки.

— У вас много сыновей? — Базааф решил отвлечь Ниргу от истинной причины разговора. Иначе бы он ни за что не затянул светское выяснение, кто чей сват, кто кому брат.

— Трое.

— Взрослые уже?

— Да, выплыли каждый на своём корабле. Теперь не скоро увидимся.

— Что ж это вас внуки не навещают?

— Заходят время от времени, — не согласилась Нирга. — А чаще и не надо, а то привыкнут, перестанут бабушке радоваться.

Базааф выдавил улыбку.

— А у вас есть семья?

— Нет, никого, — мужчина немного посерел. Никак не ожидал, что дело дойдёт до обсуждения его личности, но протестовать после недавних извинений было неуместно.

— Мужчины переоценивают достоинства одиночества, — сдержанно заметила Нирга.

— Да не в этом дело, — признался Базааф. — Рад бы, да всё не складывается.

Базааф скосил взгляд на Юрика, но Юрика абсолютно не волновало, что у него там с семьёй. Парень перестал слушать, ещё когда речь шла о внуках Нирги. Спасать Базаафа от женского допроса было некому. Сливки Юрик тянул медленно, момент для завершения беседы не годился.

Повисло неловкое молчание.

— Предложила бы вам у нас остаться, но у нас всегда женщин было меньше, чем мужчин.

— Ничего, я не в обиде, — пробормотал Базааф. — Долго у вас зима тянется?

— Ещё не меньше шестидесяти дней, — прикинула Нирга. — Но весна потом быстро разгуляется. Вы бы не узнали наши края весной. Весной у нас и свадьбы играют, летом пореже, только если приспичит.

Нирга фыркнула своей простенькой шутке.

— Извините, что расспрашиваю вас, — повинился Базааф, — но я не очень-то смыслю в морском деле. Не подскажете, какие породы дерева подойдут для судна?

Нирга звонко, совсем по-девичьи хихикнула.

— Сразу понятно, что вы не из здешних. Чтобы сладить лодку, нужна лёгкая стильма. Чтобы построить корабль средних размеров, нужна гибкая марла. Чтобы построить большой корабль, нужна крепкая сухая нирга. Пока в селении есть Стильма, Марла и Нирга, моряки не переживают за свои суда. Когда придёт мой черёд поговорить с Костлявым, первую же родившуюся после моей смерти девочку назовут Ниргой. Учтите, зимой древесину для стройки рубить нельзя. Если у кого и припасены и просушены доски, то у Кёрла.

— Спасибо за совет, — вежливо полупоклонился Базааф. — Как думаете, смогу ли я его застать дома в этот час?

— Скорее уж в Морском собрании, — резонно заметила Марла.

— Вы не обидитесь, если я уйду? Неловко так платить за ваше гостеприимство…

— Нет-нет, ничего страшного, — замахала руками Нирга. — Приятно было поговорить по душам… Юрик, возьми с собой пирога… для Боцмана тоже возьми кусочек…

— Мы пойдём в Морское собрание? — засомневался Юрик, бегом несясь за Базаафом.

— Нет.

— Зачем ты спрашивал про дерево? Строишь корабль?

— Куда в море без корабля, — неопределённо ответил горец.

— У Кёрла в сарае не так уж много древесины.

— Я заметил.

— Что же делать?

— Придумаем.

Боцман уже ждал их. Печь была растоплена, пахло кашей с рыбными вкраплениями.

— Нирга передаёт, на здоровье, — Юрик сунул ему свёрток с пирогом, свою порцию он опять успел умять по пути.

— Спасибо, — растроганно принял гостинец старик. — Садитесь к столу.

— Я не голоден, — отказался от каши Базааф.

Юрик не отказался.

На следующий день, после того как за завтраком были доедены остатки ужина, Юрик понёсся помогать Наффе, а потом Кёрлу. Базааф отправился напрашиваться поработать на кузню.

Днём, едва растащив по посёлку дрова и хворост, Юрик со всех ног ринулся к Стильме. Когда он внёсся в дом, весь красный, в распахнутом плаще, она только взялась заворачивать старшую дочь в одеяльце. Оба ребёнка одинаково плакали. Поверить, что одна из них не ребёнок, было сложно. Но Юрик не пошёл на попятную.

Парень старательно и ловко завернул попискивующую девчушку в три маленьких одеяла. Стильма внимательно осмотрела его работу и осталась довольна. Потом они вдвоём погуляли вокруг дома, потоптались у крыльца и вернулись в тепло. Дети были решительно одинаковыми, выглядели и вели себя одинаково.

Когда Киф вернулся из портика, Юрик решил, что пора идти домой.

— Странные у тебя увлечения для мальчишки, — вроде бы ни на что не намекая, заметил Киф, забирая у него с рук ребёнка. — Я в твоём возрасте ни за что не стал бы возиться с младенцами… к нам даже девчонки не заходили, не просились с малышками поиграть.

— С ними ещё рано играть, — спокойно ответил Юрик. — О них надо заботиться. Я люблю детей, вот и предложил Стильме помочь.

— Спасибо, — поблагодарил Киф. — Что там Базааф? Не оставил мысль осмотреть место крушения? Сейчас у скал небезопасно, зимой море в тех частях болтливое. Надеюсь, он не собирается плыть туда на лодке? Непременно перевернётся.

— Ну, я ему передам, конечно, — пожал плечами Юрик, — но не уверен, что он меня послушает.

— Его дело, — тоже пожал плечами Киф.

— Доброй ночи, — попрощался парень.

Хмурый Базааф притаился в тени у противоположного дома.

— Ну что?

Юрик отошёл немного вперёд, прежде чем заговорить:

— Ничего.

Базааф по инерции прошёл следом двадцать шагов, но остановился.

— Мы можем ошибаться.

Базааф схватил Юрика за локоть и оттащил подальше от окон.

— Ты заметил что-нибудь?

— Когда ты подозревал меня, ты тоже много чего заметил, — напомнил парень. — Может и я сужу предвзято, но за день не так-то много можно заметить. Мне показалось странным, что дети настолько одинаковы, как будто одна просто копирует другую… но, может быть, я сужу предвзято?

— Надо подстроить проверку, чтобы тварь выдала себя…

— Как это сделать? Не могу же я вытворять такое с детьми, когда мать с меня глаз не сводит?

— Хотелось бы ещё знать, что это «такое».

— Мяса, может, дать? — дёрнул плечом Юрик.

— Может быть, — допустил горец. — Но если оно копирует поведение за другим ребёнком, то может и не притронуться. Ребёнок мясо есть не станет. С другой стороны, животное неотделимо от своих инстинктов, голод может пересилить. Оно давно не ело мяса в чистом виде… а оно ведь может и другую малышку сожрать, если проголодается.

Юрик нервно сглотнул.

— Значит, надо что-то подстроить, где рассуждать не будет времени… ну не знаю, может, мышку запустить?

— Как, если там всегда мать?

— Я ей сказал, что если она захочет с подружками поговорить, я с удовольствием посижу с детьми, но она не особенно-то обрадовалась.

— Она мать преданная, — согласился Базааф. — Ладно, пойдём.

— Что ты делал на кузне? — полюбопытствовал Юрик, уже привычно нагоняя мужчину.

— Сейчас покажу.

Они не стали подниматься на мыс, где их стойко дожидалась скрипучая серая хижина старого Боцмана. Вместо этого Базааф повёл Юрика по склизкому опасному спуску, к уже известной полупещере, заворачивающей петлёй в массив каменистого обрывистого берега. Под серой холщовиной не сразу можно было заметить спрятанное добро. С моря склад не привлекал внимания. Базааф приподнял угол, показывая Юрику свою работу.

— Это ты за день? — прошептал парень. — Ничего себе! Научи, а?

— Как покончим с гадиной, так научу, — пообещал горец. — Пока пойдём.

— Так значит, ты намерен строить корабль? — риторически заключил Юрик. — Зачем он тебе?

— Один старик-отшельник сказал, что зло можно победить лишь в его стихии. Я склонен ему верить.

— Где же взять марлу среди зимы?

— Ты не спрашивал Кёрла?

— Спрашивал. Он готов отдать всё, что у него есть, но материала не хватит.

— Надо расспросить у тех, кто недавно строился.

— Они все в море. Вряд ли жёны станут распоряжаться их запасами… Ну да я спрошу…

Базааф подал парнишке руку, помогая взобраться по крутому взгорью. Из окошка, в которое Боцман по утрам смотрел Базаафу в спину, на каменный выступ лился тёплый рассеянный свет. Боцман ждал запаздывающих гостей.

— У меня есть кое-что для тебя, — неловко признался мужчина.

Юрик удивлённо обернулся, не успев открыть дверь.

— Вот, держи, — Базааф протянул вытянутый свёрток, — бери осторожно, с этой стороны…

Юрик аккуратно стянул тряпицу, извлекая под свет из окна сверкающий нож с длинным лезвием.

— Пригодится, — добавил Базааф, словно оправдываясь.

— Красивый, — как-то невпопад похвалил подарок Юрик.

Горец сдержанно кивнул. Сам он тоже считал, что ножи красивые.

— Он острый, — решил ещё добавить мужчина, — ему ножны полагаются, но я уже не успел…

— Я сделаю, — кивнул Юрик, — спасибо.

В последнее время Юрик передвигался исключительно бегом. Намахавшись топором в лесу, парень, упираясь изо всех сил в мерзлую скользкую землю потащил в селение нагруженные дровами сани. Распределив треть вязанок, остатки непочтительно выгрузил прямо во дворе у Кёрла, взамен загрузил выгнутые доски для днища, накинул на них холст и потащился, ещё сильнее упираясь и разрывая ногами твёрдый грунт, на край селения, в сторону портика.

Базааф принял у него сани у самого края обрыва. Юрик едва переводил дух. Базааф не показывался в селении, но времени не терял. Выкованный на кузне каркас теперь был надёжно спрятан в шатёр. Базааф споро разобрал поклажу, возвращая Юрику пустые сани. Парень и не успел отдохнуть.

— Садись, — вдруг сказал Базааф.

Юрик без уговоров плюхнулся в сани. Горец подхватил хомут и легко разогнался, отпуская сани вперёд по прямой. Юрик остановился невдалеке от селения и махнул рукой. Ему предстояло доразвезти вязанки дров и помочь Стильме погулять с детьми.

— У меня получилось! — Юрик нёсся по склону, вот-вот рискуя покатиться кубарем.

— Что получилось? — взволновался Базааф, ловя несущегося как снаряд парня у подножия обрыва.

— Я обронил кусочек мяса в люльку, то есть, как будто обронил… она съела, честное слово! Она съела, когда думала, что никто не видит! Но я видел!

— Тише, — успокоил Базааф, прижимая парня к себе и гладя по голове. Его взгляд стал отталкивающе холодным.

— Я видел! — радостно прошептал Юрик.

— Ты молодец, — похвалил Базааф. — Которая из них?

Юрик сник:

— Я запомнил люльку, но их ведь могут переложить…

— Убьём обеих.

Базааф был неумолим.

— Ты что?… — потрясённо выдохнул парень, заметно бледнея даже в темноте.

— Сколько жизней она погубила.

— Это же ребёнок… маленький ребёнок…

Юрик всхлипнул и заплакал у Базаафа на груди.

Мужчина на этот раз не стал его одёргивать, кричать на него.

— Не на… до, — вздыхал Юрик, сотрясаясь от плача.

— Ты прав, пожалуй, — неохотно признал Базааф. — Но нам немедленно нужен план.

— Про марлу спрашивал? — как ни в чём не бывало, спросил он немного погодя.

— У Кифа есть, — Юрик ещё вытирал мокрые глаза. — Немного.

— Пойду возьму, надо поторапливаться с кораблём.

— Обещай, что не тронешь детей! — потребовал Юрик.

— Сегодня не трону, — пообещал Базааф. — Иди домой, на тебе лица нет. Завтра поговорим.

Базааф работал сноровисто и быстро. Днище и борты были готовы, не хватало несколько досок в палубе. Укреплённая сталью мачта стояла голая. Напомогавшись всем желающим, Юрик начал шить парус под руководством Боцмана. Базааф плёл канаты.

— Вам марлы не хватает? — выловил из обрывков их разговоров Боцман.

— А что, у тебя есть? — заинтересовался Юрик.

— У Марлы есть, от Сарпа осталось.

— Я пошёл, — сообщил Базааф.

— Нельзя, — остановил Боцман. — Ты что, ночь на дворе, неприлично к одинокой женщине…

— Это предрассудки.

— Обидится, не даст марлы, — резонно заметил Юрик.

Базааф сел.

Юрик отчего-то отказался составить компанию Базаафу. Мужчина видел в неожиданном отказе глубинный смысл. Ещё видел проблемы для себя. Проще всего было вот как: Юрик, светясь своей ослепительной молодой улыбкой, вскакивает на порог дома, без остановки трещит о своих важных юношеских делах вроде доставки почты и дров, между делом просит предоставить запасы марлы, получает их и, не переставая говорить, машет на прощание рукой и захлопывает дверь. А неподалёку ждёт Базааф, чтобы дотянуть сани до секретной, спрятанной в обрывистом берегу верфи.

Базааф вздохнул.

Нежелание встречаться со вдовой своей силой готово было побороться с желанием покончить с затянувшимся долгом. Базааф наказывал и понукал себя к двери образом погибшего — и в легендах не баяли, чтобы кто-то выпил семя зла… И ведь не денешься уже от него никуда, когда оно внутри, оно себе дорогу только само выесть согласится… и выело… и верить хочется, что незнание облегчило жертве последние минуты…

Нет.

Горец простоял до того, что Марла сама вышла за порог в накинутой на голову шерстяной шали с незавязанными углами, удерживая на руках плоскую миску с кашицей для птицы. Базаафу бы подождать, когда она пойдёт обратно, но он от неожиданности вышел на свет.

Марла ойкнула.

Для неё неожиданность была острей, она и не собиралась ни с кем сталкиваться, ни с Ниргой, ни с соседями, ни тем более с вредным чужаком. Льняные волосы под шалькой оказались ещё не прибранными-не чесанными, и Марла, невольно отступив и взмахнув руками, опрокинула бадейку едва не на себя. Тут же бросилась подбирать, загребая пальцами со снегом, и кольнула мысль о продуманных резких словах, которые она сочиняла, выслушивая беспечный Ниргин пересказ об извинениях и о, кстати, вполне здоровом Юрике, но отчего-то вид пустячной ерундовой неловкости, размазанной жидкой каши с овощными очистками, заставил Марлу почувствовать саднящий ком в горле, а там защипало в носу, и слёзы было уже не остановить.

Мужчина неловко согнулся со своей высоты на корточки и бросился ей помогать большими рабочими руками, не балованными рукавицами. Марле от его участия стало ещё дурней, и она, продолжая сгребать в миску птичий корм в снегу, принялась отталкивать Базаафа прочь, стараясь не загадить одежды вымазанными пальцами. Базааф выхватил у неё миску, прежде чем она в очередной раз опрокинулась из рук истерической хозяйки, и уставился широко распахнутыми удивлёнными глазами. Тишина и внимательный взгляд, пытающийся встретить глаза, никак не соответствовали Марлиному состоянию. Женщина вскочила на ноги и, забыв о миске и утках, оскользнувшись у крыльца, забежала в дом, хлопнула за собой дверью и опустошённо сползла на пол. Тёплая волна слёз шла по лицу беззвучно, срываясь с подбородка летним дождём.

Базааф ещё сидел на месте происшествия, одно колено почти у снега, другое поднято к небу, и немо смотрел на дверь, будто та прозрачная. Мужчина отмер. Сгрёб одним движением остатки с земли, щедро прихватив снега — ничего, глядишь, не подавятся. Легко обнаружил короб пристройки с недовольными утками, высыпал из миски в корытце, примостил на место загородочку. Глупо было идти назад ни с чем. Какого чёрта Юрик отказался? Или она каждый десятый день месяца всегда такая?

Базааф думал мысль не всерьёз, но всё равно добавил про себя, что в таком случае Юрик прямо сказал бы ему идти в другой день. Горец досадливо, по-мужицки, почесал затылок. Глаза пристально остановились на двери. Ничего не сделаешь — надо стучать.

— Гхм… Марла…

— Уходдиите!

Ничего другого и не ожидал.

— Марла… я пришёл по делу. Боцман сказал у тебя древесина осталась для строительства. Можно… кхм… взять?

Женщина за дверью едва шевельнула губами, но Базааф разобрал, что хотел услышать. Без лишних разговоров пошёл в пристройку, нагрузил ледянку и, не прощаясь, пошёл подальше, как видимо и хотела добрая женщина.

«Чего вдруг?» — раздумывал горец чуть задето.

Проходя местный дом молодёжи, высокий амбар с оконцами под крышей, Базааф насторожил уши — молодёжь по какой-то причине выбралась за стены в неурочный час. Обычно с утра мальчишки плотничали, а девчонки пряли или шили. Только отверженный Юрик носился по морозу.

Горец, не сбавляя хода, механически прислушался по старой привычке просеивать информацию — вдруг в куче сора затесалась серебряная монетка?

Разговаривали не на повышенных тонах, но интонации Базаафу не понравились. Что-то ещё в этом обмене мнениями было не так. Горец как раз обходил амбар и теперь свернул не в нужную себе сторону, чтобы поставить все точки над и.

На горца не обратили внимания и вообще не заметили. За стены тёплого амбара вышли только старшие дети, которых Базааф, привыкший к иному, считал за вполне себе взрослых. Шестнадцать-семнадцать лет, парни и девушки, но одних пять, а других три. В ряды старших затесались по двое мальчишек и девчонок помладше, четырнадцати-пятнадцати лет, и смотрели они на своих кумиров с приоткрытыми в изумлении ртами. Хотя проглядывал и ещё какой-то азартный блеск в глазах. Базаафу он не понравился. Особенно когда стало понятно, что именно не так с обменом мнениями — говорила одна сторона, то есть, собственно обмена не происходило, большинство прессовало одиночку.

Юрик стоял против семнадцатилетнего задиры, не двигался, не пытался огрызаться. Губы плотно сомкнуты, глаза смотрят сверху вниз. При Юриковом росте это было несложно, он был на голову выше, при том что задира не был карликом и стоял довольно близко.

На Юрика с девичьей тоской бросала взгляд старшая Ниргина внучка, темноволосая с серьёзными глазами цвета родного моря. На таких в селении всегда был высокий спрос… И кажется здесь крылся повод развязавшейся войны.

Задира не говорил грязных слов. Он называл Юрика Рёлдской сиротинушкой, помощничком-паинькой, дружочком сухоньких старушечек и немощных старичков, нянечкой младенчиков… но при этом таким тоном, что приятнее было бы принять ведро помоев на голову. Юрик молчал. Задира стоял близко, напрашивался на удар, чтобы хорошенько дать сдачи. И никто не накажет — как же, сирота напал первый, ни с того, ни с сего, ничего оскорбительного ему не сказали…

Базааф тихонько вздохнул — Юрик против задиры был хлипковат, хоть и высок. У него всё в рост пошло, а задира уже в плечах принялся раздаваться. Горец двинулся заступаться за «своего ребёнка», а задира запел на новую тему:

— Что ж ты без бабушек-дядюшек-тётушек на улицу вышел? Неместный ведь, заблудишься один — одинёшенек, сиротинушка? Как же не боишься? Где дяденька твой? Без него тебя ведь, болезненную детиночку, и летний ветерок погнуть может, а тут зима…

Младшие припевалки захихикали, только пятнадцатилетняя девчонка, не изменившись в лице, разглядывала Юрика.

Наверное, надо было позвать парня, да по-мужски, может, даже выругаться грубо, чтобы показать, что он занят уже не детскими играми, не ровня им, но Базааф растерянно замер. С людьми иногда сложней, чем против стихии идти.

Горец застыл на углу амбара. Юрик продолжал слушать, задира продолжал говорить. Юрик, конечно, не выглядел счастливым, гордым и весёлым, но на провокацию не поддавался. В его движениях не было даже намёка на удар, на который можно было дёрнуться окружившим его парням.

— Ты всё сказал? — вымолвил Юрик очень ровно, когда задира перестал быть оригинальным и пошёл с «рёлдской сиротинушки» на второй круг.

Задира увидел во фразе начало угрозы, обрадованно распахнув в неискренней улыбке рот, кивнул крепкой головой.

Юрик тоже кивнул… и ушёл.

Голубые глаза сразу нащупали Базаафа.

— У нас дело, а ты с детьми возишься, — нетихо «упрекнул» горец, в последний миг сообразив, как лучше сказать, чтоб достичь эффекта.

— Позвали, — ровно сказал Юрик. — Думал, тоже по делу…

— Скажешь тоже, — фыркнул Базааф, — у них там игры одни.

Мужчина пренебрежительно сплюнул в сугроб, пробив в нём колодец.

Домашние сытые детки завозились недовольно, подобрались, собираясь скрыться в амбаре и зажевать обиду сушёной тыквой. Базааф ухмыльнулся по-хищному, убеждаясь, что поле боя осталось не за наглым фаворитом, но потом глянул на Юрика, бледного, большеглазого и серьёзного, и тоже растратил своё веселье.

Глубокими голосами на берег прибывали волны. Небо придавливало их сизым полотнищем, сходного с ними цвета, грани стихий прилегали едва без стыка, только белые гребешки ближе к кромке выдавали, где что. На кустарной верфи в заимке обрывистого выступа было темно для мелких работ. Базааф не зажигал огня, чтобы не выдать тайник и упёрто продолжал возиться с судном. Компанию составлял Юрик, не произносящий и не производящий ни звука. Горец недовольно замечал, что обычные вещи хуже у него выходят сегодня. Со вдовы началось.

Базааф глянул на парня. Неужели уйдёт с этого берега из-за молоденьких петушков-задир? Где ещё к сироте будут так добры?

Из неба, будто выныривая из пустоты, посыпались крупные вытянутые белые хлопья. Лёгкие и рыхлые, падая, они не приносили холода. Горец вздохнул. Бесполезно сегодня убеждать его остаться, тем более сегодня, когда всё вкривь и вкось. И не верь после этого скверным приметам…

— Я придумал, — сообщил Юрик после долгого молчания.

Базааф проверял, как поднимается парус. Сначала едва не вздрогнул от неожиданности, а потом полегчало — не жалостливые мысли парень думал, молодец, мужает.

— Ну поделись, — мягко подбодрил горец, стараясь не показать обычно сквозящего в голосе снисхождения.

— Надо представить так, словно одна девчонка заболела. Мать побежит с ней к Нирге. Другая останется одна. Проверить её. Если та — тащить в море.

— Как ты представишь, что она больна, тем более, чтобы это выяснилось при тебе?

— Пропитка для лодок.

— Что?

— Пропитка для лодок.

— Что ты будешь с ней делать? Поить ей?

— Брызну на кожу.

— Мать может всполошиться, — согласился Базааф. — Только если Стильма не знает, чем пропитывают стильму.

— Она не подумает об этом. Она хорошая мать.

— Как ты проверишь, она ли это?

— Мясом. Она уже должна проголодаться.

— Идёт, — одобрил Базааф.

Стильма улыбнулась Юрику, пропуская его внутрь.

Он был растрёпан, как обычно, в расстёгнутом плаще, без рукавиц. Юноша молниеносно избавился от верхней одежды. Опережая хозяйку, парень вытащил одеяльца из сундука, готовясь пеленать детей.

— Ты сегодня раньше, я не успела…

— Ничего, — отмахнулся Юрик, не отвлекаясь от дела.

Девчонки лежали в люльках под одеяльцами, ещё без рубашек. Юрик перебежал Стильме дорогу, вынимая девочку, к которой направлялась мать. Женщина удивилась про себя, но не придала значения.

Юрик уложил безропотного ребёнка на стол, заслоняя на мгновение спиной.

— А… — вдруг удивлённо издал Юрик. — Это ещё что такое?

— Где? — всполошилась Стильма.

На плечике у малышки была какая-то рыжая сыпь. У Стильмы сжалось сердце.

— Только что ничего не было! — Стильма поняла, что плачет.

— Надо к Нирге, — убедительно посмотрел сверху вниз Юрик.

Стильма бросилась одеваться.

Юрик уже упаковал конверт.

— Одень вторую! — в отчаянии попросила мать.

— Вдруг заразно, — огорошил Юрик. — Я посмотрю.

Он склонился над второй люлькой.

— У этой ничего нет…

— Как же быть! — всхлипнула Стильма, хватаясь за голову. — Киф ещё не вернулся! Юрик! Ты сможешь присмотреть за ней? А я… я отправлю кого-нибудь помочь… Марлу!

— Я с неё глаз не сведу, — пообещал парень.

— Спасибо!

Стильма прижала драгоценный свёрток к груди и побежала.

— Сильно не беги! — крикнул вдогонку Юрик. — Ещё упадёшь.

Юрик своим советом не воспользовался. Он понёсся со скоростью, которой от него прежде не видели.

Базааф ждал в пустом днём порту. Юрик взошёл на борт по сходням.

— Та?

Юрик уверенно кивнул.

Сверток не подавал признаков жизни, словно в нём лежала кукла.

Базааф отдал концы. Поднятый парус, натянутый благоволящими ветрами, потянул судно в первое плавание.

— У тебя есть что-то посерьёзнее ножа? — нервничая, осведомился Юрик.

Базааф кивнул на лежащий у левого борта угрожающего вида гарпун.

— Тише.

Базааф говорил это Юрику.

Парень положил тварь на палубу. Она не издала ни звука.

Время неслось галопом, опережая само стремительное судно, влекомое словно бы волей своего неумолимо решительного хозяина. Лицо Базаафа было каменной маской. Юрик без конца вздыхал. Корабль миновал Солёный утёс.

Базааф считал необходимым уйти подальше от заселённой прибрежной полосы, туда, где реже бывали суда, где было холоднее.

Горец пристально посмотрел на Юрика.

Парень, сглотнув, поднял свёрток. Закрывающий лицо ребёнка уголок отвернулся на затылок.

Базааф с замиранием сердца увидел глаза девочки. Наполненный злобой, невозможный взгляд.

— Бросай, — отрывисто велел мужчина, больше ни секунды не сомневаясь в правильном выборе. — Бросай же!

Базааф подхватил с палубы гарпун.

— Давай же! Неужели ты не видишь! Бросай!

Юрик вытянул руки. Разжал пальцы.

От тела ребёнка протянулось нечто, чего у ребёнка не могло быть. Протянутые руки Юрика попали в тиски. Тело парня дёрнулось.

Через мгновение Базааф увидел скрывающийся за бортом сапог.

Юрик не успел даже вскрикнуть.

С гарпуном и ножом Базааф отважно бросился следом.

Холод парализовал мозг, мужчина едва сдержал крик.

От ребёнка не осталось ни следа. Крошечное тело развернулось в рот размером со стол, окаймлённый тройным рядом острых как сабли клыков. Юрик ещё был жив. Но тут вода всколыхнулась, словно втягиваемая огромной воронкой. Рот и был той воронкой. Пузырьки воздуха, несущиеся с неимоверной скоростью, не позволяли видеть. Дезориентированный, мужчина в отчаянии попрощался с бедным Юриком.

В доме Стильмы и Кифа не нашлось ни Юрика, ни ребёнка.

От Стильмы прибежала внучка Нирги. Стильма наговорила что-то впопыхах. Девчонка поняла лишь то, что одна кроха осталась под присмотром Юрика, и нужно срочно бежать приглядеть за малышкой до прихода матери. Ничего не было понятно, только одно оставалось вне сомнений — произошло что-то серьёзное. Иначе неотлучающаяся от детей Стильма ни за что бы не ушла. Но всё же, почему она ушла с одним ребёнком?

К счастью, в гостях был Боцман. Марла оставила с ним Ирса.

Не теряя времени, Марла размышляла, что могло случиться, со всех ног несясь к построенному перед весенней свадьбой дому.

Юрика не было. Это Марла поняла сразу. Парню негде было спрятаться. Марла почувствовала первые шевеления в груди. Непохоже на Юрика оставлять беспомощное существо. Вдова склонилась над люлькой. Пусто. Понимала умом, что есть и ещё одна, но сердце бухало в груди, не внимая разуму.

Пусто.

Не на шутку беспокоясь, Марла побежала по улице, раздумывая, куда мог деться парень с младенцем на руках. Может, пошёл вслед за матерью. Если так, то приглядывать за ребёнком не надо. Значит, если Марла пройдётся по селению, вреда не будет. Ноги несли в портик.

Всё, что она успела — увидеть с вершины обрыва спину Юрика, поднимающегося на незнакомое судно.

— Куда?.. — запоздало крикнула Марла, протягивая руки к безответному морю и понимая, что не будет услышана.

Куда он? Что это значило? Он бы не ушёл, если бы его оставили с ребёнком. Он не мог оставить малышку. Но не потащил же он её с собой? Откуда взялось это судно?

Конструкция отличалась от принятой у местных моряков. И в Рёлде судна были другими.

Марла понимала, что уже не успеет спуститься, и беспомощно стояла у края обрыва, напрягая зрение, вглядываясь вниз.

Из-за паруса показался неизвестный похититель. Марле почудился Базааф, но уверенно она сказать не могла.

Вдова собралась с мыслями, хватаясь за виски и растирая их грубыми рукавицами. В это время течение сильное. Далеко вперёд корабль не уплывёт, его снесёт влево, к Солёной скале и дальше, там можно будет продвигаться вперёд. Его всё время будет видно, если идти вдоль обрыва.

Марла стиснула зубы, думая об оставшемся с Боцманом Ирсе. Ладно. Боцман останется, сколько потребуется. В крайнем случае отведёт ребёнка к Нирге.

Женщина приняла решение.

Корабль упрямо шёл вперёд. Марла волновалась. Верхушка мачты выпрыгивала из-за волн еле видимая.

Но штурман сдался. Крошечная отсюда скорлупка едва заметно дёрнулась влево. Марла вздохнула. Замотала лицо по самые глаза платком и пошла вдоль обрыва, прискакивая по пути озябшими ногами.

Прошла с шесть сотен шагов и согрелась. Судно шло, подлетая на горбиках волн. Ветер дул сильный, пронизывающий. Марла шумно дышала в платок, глотая воздух ртом и поторапливаясь. Пару раз споткнулась, не увидев в снегу стойких кустов сорной травы, и едва не рухнула, переходя с торопливого шага на бег, но так и не смотрела под ноги, боясь упустить из вида похитителя.

Небо вытряхивало из худого мешка редкие точки снежинок. Марла дошла до взгорка, означающего, что селение закончилось. Дальше пустая земля, без хозяев до самого Рёлда. Марле бы испугаться, опомниться, бежать хоть за рыбаками или уже молиться морским богам, но она не сомневаясь повалилась на карачки и втащила себя на взгорок уже на всех четырёх.

На верху, задыхаясь, приостановилась и выпрямилась, спине было тяжело, по позвонку на поясницу струился пот, лицо щипало намокшей шалью. Со взгорка вид был шире. Судно раскачивалось внизу, отчётливое, как на картинке, на тёмных зимних водах. Марла въедалась глазами в палубу. Худенькая тёмная щепочка — подросток, белая капелька — младенец в одеяле, чёрный гвоздь — мужчина-похититель. Базааф.

Щепочка вытянула тоненькие ручки над водой. У вдовы горло и грудь передавило — в руках подростка, над глубиной, замерла белая капля. Юрик, которого она знала, и в шутку не стал бы размахивать младенцем, дури бы не хватило!

Марла побледнела, задрожали губы. Юрик обронил каплю. Женщина вскричала не своим голосом. Перед потемневшим взором пронеслось лицо двухмесячного Ирса. Марла ещё кричала, страшным не женским голосом, когда капля вытянула что-то — будто хвост — и Юрика содрало с палубы в воду.

Рот Марлы захлопнулся, как перемкнуло, а глаза наоборот перестали моргать. По палубе выстлался чёрный мужской силуэт, в руке тускло блеснул рыбацкий гарпун, мужчина выбросился за борт.

Не будь Марла так напугана, ей бы и в голову не пришло слезать с отвесного обрыва, тем более в незнакомом месте. А так, опомнилась только внизу на песке, в порыжелом на груди, животе и коленях плаще. Чудно, будто не шёл здесь снег. Марла заплетающимися ногами побежала по сероватому песку к кромке ходящей, как брага в чашке, воде. Ничего не видно было отсюда. Качалось вдали судно со спущенным парусом, вода вспучилась, будто по ней били хлыстами, и только по этому недовольному вспениванию и рычанию торопливо скачущих волн можно было судить о том, что творилось под ними. Тёмная вода всё надёжно покрыла, будь хоть на взгорке, хоть под взгорком. Вопрос, отдаст ли тёмная вода хоть кого-то?

Марла подвывая, сглотнула. Комок провалился, вызывая боль, до вскрика. Марла заставила себя разозлиться на овдовившее её море, злиться легче, чем бояться.

Марла обрадовалась, но вскорости опомнилась — как часто из зимних вод выходили уже мертвецы — и в ужасе задавила ладонью готовый сорваться с губ крик.

Базааф, тяжело согнувшись, тащил облепленного мокрой одеждой Юрика из воды. Ребёнка с ними не было, но Марла теперь только надеялась, что и в воде его не осталось.

Женщина бросилась им навстречу, с трудом выдёргивая юбку из цепкой хватки холодных волн. Она только протянула руки, чтобы подхватить бедного мальчика, как вдруг наконец поняла, что именно видит.

Голова Базаафа безвольно повисла. Он был без сознания. Юрик быстро нёс его к берегу, без напряжения удерживая массивное тело.

Марла онемела.

Спотыкаясь, она пошла следом.

На берегу Юрик уложил на песок свою ношу. Таща обвисшую и тяжёлую одёжку, нагрёб откуда-то щепочек, всех как одна сырых, не смутившись, растёр пару до дымка, развёл костёр рядом с неподвижным Базаафом. Не глядя и не говоря с онемевшей вдовой, принялся основательно выжимать одежду.

Марла глядела на него во все глаза. То детское, трогательное куда-то ушло из его лица, куда-то делась юношеская хрупкая худоба — он снял нижнюю рубашку, чтобы выжать, и Марла увидела рельефные твёрдые мускулы вместо торчащих рёбер.

— Сильно я вырос за последний месяц, — будничным тоном заметил Юрик, — скоро бы начало бросаться в глаза.

С этими словами он, не одеваясь, потянулся к Базаафу, стаскивая с него сапоги, плащ, свитер, рубаху…

Марла ничего не могла — ни сказать, ни с места двинуться. Как села у костра, обняв колени, так и сидела.

Юрик растёр Базаафа выжатой жилеткой и уложил ближе к огню, подбавив щепок, которые сыро зашипели.

Юрик сел рядом.

— Помоги мне, — всхлипнула Марла вслух. Не могла двинуться с места. И не знала, чего хотела — то ли отпрянуть, то ли прильнуть к влажному торсу.

— Ты большая девочка, — он вытянул ладони к огню — без всяких следов от работы в лесу или в море. Сильные мужские ладони, с длинными пальцами и ровными пластинками ногтей.

— Кто ты? — выдохнула женщина.

— Вы дали мне смешное имя, — он не улыбался. Ничего не добавил.

Насколько просто было говорить с привычным Юриком, настолько тяжело было выдавить сейчас хоть одно слово. Марла так много хотела сказать, но изо рта вырывались лишь придушенные всхлипы.

Он тоже молчал, наверное, не хотел говорить.

Он был другой, внешне и внутренне, несмотря на то, что оставался тем же. Как так? Тёплый, ласковый и такой холодный и сдержанный, как нечеловек…

— Что с ним? — спросила Марла, найдя повод развязать ему язык.

Величественный Базааф лежал с закрытыми глазами, мокрые волосы облепили голову и нитями разметались на сером песке.

— С ним… всё будет в порядке, — с заминкой ответил Юрик, не глядя на неё, — поболеет немного, но это ничего.

— Ты убил… то, что там?

Убил. Ещё утром она бы не посмела произнести это слово в его присутствии.

Юрик кивнул.

Марла вдруг ни к месту поняла, какой он красивый. В мягком голубом свечении глаз соединялись холод и тепло. Кожа лица ровная, свежая, слегка влажная, сильный, мужественный рот, тонкие брови, длинные, словно устало припущенные ресницы.

— Я… всё-таки любила Сарпа, — поняла Марла.

— Наконец-то призналась, — кивнул Юрик, проверяя рукой сырую одежду.

Женщина потупила глаза. Внутри всё дрожало беспокойно, бедное загнанное сердце… Как ни мала голова молодой вдовы для откровений, неведомо откуда взявшихся, неведомо кем прошептанных, больше некому было произносить речи над полотном серого песка, уходящим в холодную глубину успокаивающегося моря, ширь его ходила и вздымалась, как грудь человека, увидевшего во сне кошмар…

Кровь отхлынула от её лица, она ощущала его, как холодную маску.

Костёр отказывался бросать тени на красивое лицо юноши… нет, мужчины, оно освещалось неправдоподобно ровно, как солнцем на площади в летний день. Он аккуратно сложил какой-то узкий свёрток в карман прилипших к телу, промоченных насквозь штанов. Тот, кого они звали Юриком, подался вставать.

Марла бросилась ему на ноги со всей силой поразившего её откровения:

— Не уходи! Не уходи! Не уходи! — по холодным, как чужим, щекам полилась тёплая влага. Марла хваталась пальцами за мокрые штанины, тянула его сесть к костру, хотя бы не уйти от костра, хотя бы не уйти далеко от костра, хотя бы не уйти…

Он не сказал, что должен, как она опасалась. Он сказал жёстче и бескомпромисснее.

— Я уйду.

Марла рухнула, заходясь слезами. Из горла не исторглось ни звука.

— Позаботься о нём.

Он вздохнул и больше говорить не стал. Марла с силой подняла лицо с рук, она лежала на сером песке, как молящаяся, сложив под собой ноги и уперев локти в землю.

Он шёл по кромке воды. Сапоги потерял на глубине, нёс в руке свёрнутую жгутом, выкрученную рубаху. Над водой вспыхнул первый луч солнца. Поднялся вертикально, поперёк горизонта, и стал опускаться, как падающая палка, словно хотел лечь на воду. Луч обрубился, коснувшись Юрика, очень ненадолго — его уже не было, свет точно принял его, слился с ним, унёс его, дел его куда-то… Марла больше не могла сдерживать рыдания, лицо упало на упёртые в песок руки…