Шпага императора

Вячеслав Коротин, 2014

Вадим Демидов – «попаданец со шпагой» – сделал все возможное для победы русской армии над полчищами французского императора. Для этого Вадиму, спортсмену-фехтовальщику и талантливому химику, пришлось внедрить в военное дело позапрошлого столетия различные новшества – от полевых кухонь до динамита. Но враг еще не сломлен, и складывать оружие пока рано. Вожделенный мир и брак с прелестной Настенькой Соковой остаются лишь в мечтах. Ведь путь к ним лежит через решающую схватку с последним оплотом армии Наполеона Бонапарта…

Встречаемся с армией Багратиона

Около часа шли довольно проворно, но почувствовал себя уже совершенно хреноватенько.

Бок-то я перемотал суррогатным бинтом из своего личного «индпакета», и Гафару кусок льняного бинта отжалел, но ткань достаточно быстро пропиталась кровью и всю её не держала.

А вокруг, как назло, сплошная равнина — спрятаться негде. При всём при этом сильно не исключено, что погоня висит на плечах. В деревеньках, что пару раз попались по пути, останавливаться было крайне чревато.

Подходящая рощица попалась часа через полтора — туда и свернули. Вряд ли у французов, если они даже преследуют до сих пор, имеется «следопыт», который сможет определить, куда мы подевались — развилок по пути хватало. Вероятно, ушли, и можно будет отдышаться.

Костра не разводили и перекусили хлебом, салом и луком. Голландец от предложенного сандвича отказался. Ну и хрен с тобой совсем — была бы честь предложена.

В отсутствие даже местной медицины пришлось просто обработать свою рану водкой и запеленать в новый бинт.

А ребро-то как минимум треснуло. А может быть, и перелом… Правда, как я слышал в предыдущей жизни, даже сломанное ребро срастется без всякого гипса — был бы покой организму. Да где ж его взять, покой этот? Сутки, если не двое до своих добираться. И это на большое везение рассчитывать надо.

Хотя — война. В самом деле что-то происходит с болевым порогом: «дома» я бы точно неделю охал на кровати после такой травмы, а сейчас… Ну да, больно, однако терпимо. Крови потерял где-то граммов двести-триста — тоже не фатально. Как-то сдавал свои пол-литра на донорском пункте — ничего, особенного дискомфорта не почувствовал. Как сейчас помню: вышел из центра по приёму, зашёл в ближайший магазинчик, купил бутылку пива с парой сосисок, и употребил всё это по дороге к троллейбусной остановке. Как бомжара какой. Видели бы меня тогда ученики…

Но никаких головокружений или слабостей точно не наблюдалось.

Как, впрочем, и сейчас. А бок, зараза, болит.

Наверное, можно на часик задержаться, отдохнуть ещё. До жути не хочется снова трястись в седле, а ведь всё равно придётся. И никуда от этого не денешься. А может, разумнее до темноты здесь задержаться? То есть до сумерек. Ночь должна быть относительно светлой…

— Ваше благородие! — появился из кустов оставленный в дозоре егерь Морозов. — Всадники на дороге.

— Много?

— Да десятка три наберётся.

— Наши или французы?

— А это извиняйте — не разобрался я.

— Ладно, пойдём. — Я поднялся и, прихватив оптику, отправился к опушке.

Даже невооружённым глазом можно было разглядеть коричневые мундиры кавалеристов, а в подзорку стало ясно видно, что это гусары. Неужели ахтырцы? Значит, Багратион на подходе к первой армии, вырвался всё-таки из ловушки, которую ему готовили.

— Бери коня, — обратился я к Морозову, — и скачи к ним. Это наши. Пусть подождут — сейчас присоединимся.

— Есть! — бодро ответил солдат и отправился выполнять приказ.

Я же вернулся к отряду и скомандовал собираться. Вроде закончились наши мыканья.

Когда мы показались из рощи, навстречу уже скакали трое однополчан легендарного Дениса Давыдова вместе с моим егерем. Вот будет смеху, если «Сам» с ними.

Всё-таки красивая форма была у кавалеристов в те времена, а у гусар особенно. Я невольно залюбовался на приближающихся всадников.

— Поручик Ахтырского гусарского полка Мокроусов, — козырнул подъехавший офицер.

— Капитан Первого пионерного Демидов, — представился я. И, предупреждая расспросы, продолжил: — Возвращаемся после атаки на переправу. А вы куда путь держите?

— Ведём разведку для седьмого корпуса.

— В таком случае вам, вероятно, пригодится и наша информация.

— Внимательно слушаю, господин капитан.

— В двадцати верстах на запад по этой дороге мы разгромили вражеских фуражиров. Но нескольким кавалеристам удалось уйти. Они наверняка уже вернулись с подмогой и, возможно, организовали погоню. Так что следовать в данном направлении дальше вашему отряду чрезвычайно рискованно.

— Хотите испугать ахтырских гусар? — удивлённо посмотрел поручик. Именно удивлённо — белый крестик в петлице не позволял подозревать меня в трусости.

— Ни в коем случае, но есть ли смысл рисковать? Ведь основная задача вашего отряда, если не ошибаюсь, разведка.

— Разумеется.

— Так у нас есть вся необходимая вам и вашему командованию информация, касающаяся этого направления. С удовольствием поделюсь ею по дороге. Если, конечно, не возражаете против такой компании по пути.

— Это меняет дело, — тут же кивнул гусар, — присоединяйтесь!

Мы повернули лошадей к дороге, но тут Мокроусов разглядел в нашей компании голландца.

— А это кто, господин капитан?

— Пленник. Лейтенант Ван Давль. Из гвардейских улан Бонапарта. Взяли его вчера при уничтожении моста через Днепр.

— Так мост уничтожен? — оживился поручик. — Вы уверены в этом?

— Мост взорван, но французы у нас на глазах наводили рядом понтонный. Так что переправа задержана, но не сорвана. Теперь неприятель к каждой реке заранее подходит с понтонным парком.

— Да, да — вся армия наслышана о геройствах ваших коллег-пионеров, — доброжелательно улыбнулся мне гусар. — Вы ведь наверняка знаете о том фейерверке на Немане, когда сожгли переправу, да ещё и огнём написали на склоне горы французам: «Добро пожаловать в Ад!»?

— Знаю, разумеется, — очень не хотелось продолжать разговор на эту тему. — Простите, господин поручик, несколько неловко в долгой совместной дороге общаться с использованием чинов… Меня зовут Вадим Фёдорович…

— Борис Алексеевич, — обозначил поклон мой собеседник, — весьма рад знакомству.

— Так куда мы теперь проследуем, Борис Алексеевич? Какие планы?

— Учитывая вашу информацию — можно возвращаться. Тем более я смотрю, вы ранены и везёте пленного офицера. Только следуем мы в штаб генерала Раевского. У вас не будет возражений?

— Ни в коем случае. Тем более, как я понимаю, армии скоро соединятся. К тому же для Второй наша информация даже важнее, чем для Барклая. Кстати, прошу принять мои поздравления всем, кто воевал под началом князя Петра Ивановича — переход блестящий! Такие марши — верх военного мастерства!

— Благодарю, Вадим Фёдорович, — расцвёл молодой офицер, — действительно, переходы были очень тяжёлыми. Нам-то, кавалеристам, ещё терпимо, но пехота маршировала так, что просто никакого восхищения не хватит. Представляете: по этой жаре разрешили расстегнуть воротники. И все послабления… Это когда кожу с себя содрать хочется, не только мундир.

Погодка стояла действительно та ещё — жарища адова. Ощущалась просто как «вещество». Казалось, её можно отрезать или отламывать кусками. Создавалось впечатление, будто зной имеет цвет, запах и даже массу. А форма времён Александра Благословенного не только самая красивая и эффектная, но и, пожалуй, самая неудобная за все времена существования российской армии. Благо хоть парики относительно недавно отменили…

— Вадим Фёдорович, — после непродолжительного молчания возобновил диалог поручик.

— Слушаю, Борис Алексеевич.

— Я вот думаю по поводу вашей истории с фуражирами…

— И что?

— Да не связывается как-то… Нет-нет, нисколько не сомневаюсь в правдивости ваших слов, — поспешил оговориться поручик, — но чтобы такой отряд следовал в авангарде войск, это, согласитесь, абсурдно.

Пришлось лишний раз высказать себе мысли о собственных интеллектуальных способностях. Весьма нелестные мысли: Мокроусов кругом прав — верх наглости и идиотизма посылать фуражиров впереди марширующей армии, слишком велик шанс, что их вырежет под корень кавалерия нашего арьергарда.

Единственным оправданием моей тормознутости было ранение.

— Почти наверняка, — продолжил гусар, — вы повстречали дальнюю разведку французов, которая на обратном пути решила захватить припасы во встреченных по дороге деревеньках.

— Полностью с вами согласен. К тому же, поскольку эти кавалеристы не побоялись терять время на мародёрство, можно сделать вывод, что наших войск они не встретили. То есть первая армия оторвалась уже достаточно далеко.

— Разделяю вашу точку зрения, — кивнул ахтырец. — Уверен, что когда наши армии соединятся под Смоленском, состоится, наконец, генеральное сражение, Багратион наверняка на нём настоит.

Вот мальчишка! Хотя… Ведь не только этот молодой человек — седые генералы жаждут поскорее скрестить оружие с Наполеоном, только Барклаю и ещё нескольким хватает мудрости и выдержки. Терпеть и ждать. Беречь армию и копить силы…

— Думаю, что вы ошибаетесь, Борис Алексеевич. Скорее всего, нам предстоят очередные арьергардные бои силами корпуса-другого, но вряд ли командующий пойдёт сейчас на решительный бой — у французов слишком серьёзное превосходство в силах.

— Так вы предлагаете отступать? — вскинулся поручик. — Отступать, когда иностранцы топчут нашу землю? Может быть, до Москвы? Или даже дальше?

— В конце концов, это решать не нам, — поспешил я уйти от скользкой темы — не поймёт меня собеседник. — Скажите, вам, конечно, знаком подполковник Давыдов?

— Денис Васильевич? — тут же заулыбался гусар. — Несомненно, знаком — он наш командир батальона. Вы его знаете?

— Только как прекрасного поэта. С удовольствием бы при случае познакомился.

— Это я вам обещаю — я ведь непременно по прибытии буду докладывать Денису Васильевичу о результатах разведки, а ведь вы и ваш отряд — тоже «результат».

— Буду рад, если вы представите меня своему командиру.

— Думаю, что не далее чем сегодня вечером или завтра утром. Если, конечно, французы не помешают… Простите, — теперь тему разговора поменял уже поручик, — меня терзает любопытство: у вас такой странный отряд.

— По составу?

— Ну да. Пионеры, егеря, казак-инородец и ополченец с луком к тому же. И все верхами. Никогда не встречал такого сочетания солдат.

— Вероятно, раньше такого и не было. Это моя идея. Мне и поручили её реализовать. Основа — всё-таки минёры. Мы, как я успел уже сообщить, направлялись для уничтожения моста…

— А почему бы не уничтожить его сразу после переправы нашей армии? — перебил меня гусар.

Вообще-то это непорядок — перебивать старших в чине, но я не стал одёргивать молодого человека.

— Хотелось взорвать не только мост, но и тех, кто по нему следует. Не удалось, к сожалению — боятся уже французы мостов…

Так вот — остальные, это прикрытие моей четвёрки подрывников, егеря — дальнее, а лучники — когда нужно выстрелить бесшумно и не обнаружить себя. Смею вас уверить, все они великолепные стрелки. Проверено на деле. Не сочтите меня хвастуном, но за два дня наш отряд уничтожил около трёх десятков вражеских солдат.

— Из засад? — в голосе Мокроусова чувствовалось лёгкое пренебрежение.

— Из засад. А вы как хотели? — Я уже привык к такому отношению «трям-брям вояк». Что поделаешь — время такое. — Борис Алексеевич, поймите: перед нами не турки. Нам противостоит полководец, покоривший всю Европу… И у него под началом лучшая из всех армий, когда-либо существовавших в истории. Кроме нашей, конечно.

— Но мы били его войска!

Опять перебивает. Терпеть этого не могу, но в очередной раз придётся сдержаться.

— Бил батюшка Александр Васильевич, причём даже ему в поле не противостояли силы, имеющие двойное-тройное превосходство, не так ли? И воевал Суворов не на своей земле, а командуя экспедицией. Сейчас мы должны действовать булавочными уколами: терзать войска Бонапарта, наносить им мелкий, но постоянный урон, заставлять бояться каждого куста, понимаете? А когда соберём достаточно сил, когда подойдут подкрепления с Дона и других южных областей, когда Тормасов и Чичагов совершенно растерзают австрийцев, саксонцев и иже с ними — вот тогда и можно будет навязать французам решительное сражение.

— Всё равно, — засомневался гусар, — как-то это…

— Неблагородно?

— Я не это хотел сказать, но… — опять замялся ахтырец.

— Понимаю вас — непривычно. Однако мы не расстреливаем противника, как бекасов на охоте. Сами можете убедиться, что я тоже только благодаря случаю имею возможность беседовать с вами после боя.

Беседу пришлось немедленно прекратить, так как после въезда на небольшой холмик, впереди, верстах в двух, открылась деревенька.

— Елькин! Анацкий! — подозвал двух гусар поручик, мигом позабыв о нашем споре. — Ко мне!

Подъехавшие двое кавалеристов являлись просто вопиющей противоположностью друг другу: один (как потом выяснилось — Елькин) был черняв, коренаст, и даже сквозь доломан с ментиком чувствовалась огромная сила мышц этого парня, хотя качком, в представлении двадцатого века, он совершенно не выглядел. Второй, напротив, сухощавый блондин, однако внутренняя сила ощущалась и в нём.

— Поскачете в деревню, — начал ставить задачу Мокроусов, — если спокойно — просигнальте. Если там французы… Ну, сами знаете — начинайте стрелять.

Гусары молча кивнули и приготовили заранее свои мушкетоны.

Странное оружие даже для начала века девятнадцатого — мушкетон. Короткое ружьё, стреляющее дробью…

Какую ценность оно может иметь в настоящей войне? Это же не охота на уток!

А ведь может! Именно в лёгкой кавалерии может. Когда на скаку не особо прицелишься, но именно сноп летящих мелких шариков представляет из себя большую опасность, чем тяжёлая пуля — она одна-то почти наверняка не попадёт, а вот кучка свинцовых шариков, наоборот, — попадёт почти наверняка. Ну, хоть один. И пусть даже не во всадника, а в лошадь…

Ну да ладно: сейчас встречного кавалерийского боя не предвиделось, но опять же было значительно более «выгодно» пальнуть по укрывшемуся в избе или в кустах стрелку той самой дробью, а не пулей.

Хотя называть данные заряды дробовыми, тоже не совсем верно — не рябчиков ведь ею бить. Скорее можно сравнить эту «дробь» с охотничьей картечью двадцатого века. Той, которая и кабана свалить может.

Наши разведчики помчались в деревеньку галопом, а мы тронулись следом неспешным шагом — не стоять же на месте. Опасности там быть не должно, но проверить, что и как, следовало — не к тёще на блины едем, война всё-таки.

Елькин с Анацким вернулись скоренько:

— Так что, ваше благородие, французов там нет, но были. Все припасы подчистую побрали, да ещё и двоих мужиков зарубили, тех, кто зерно отдавать не хотел.

— Понятно, — нахмурился Мокроусов. — Вперёд!

Отряд прибавил ходу, и уже через пару минут мы въезжали в деревню. Население знало, что входят «свои», но особого радушия на лицах крестьян не наблюдалось.

— Кто староста?! — крикнул в толпу поручик.

От основной массы деревенских отделился крепкий невысокий мужик. Комкая в руках шапку, с некоторым опасением приблизился.

— Я буду. Тимофей Рябов. Деревня Липовка, Лесли Сергею Ивановичу принадлежим.

— Что у вас тут случилось? — вступил в разговор и я.

— Вестимо что — пришли немцы эти, всё зерно, что до урожая осталось, забрали. Так-то ладно, проживём, но ведь и лошадок с телегами увели. А как нам теперь без кормилиц, барин?

Вон, Евсей с сыном попытались своего конягу отстоять, так их сразу и порубали сабельками.

— Где тела?

— Так известно где — пока у них же в избе и лежат. Ведь чего они полезли, — каким-то срывающимся голосом продолжил староста, — не считая Марфы, ещё четверо девок в семье. Им без лошади — смерть…

— Понятно. — Я спрыгнул со спины Афины. — Проводишь в избу. Господин Ван Давль! — это уже лейтенанту. — Не пройдёте со мной полюбоваться на результаты ведения военных действий вашими товарищами по оружию?

Если не пойдёт, сука, за шиворот отволоку этого «рыцаря с лифчиком прекрасной дамы на пике»…

Но нет — спешился и проследовал за мной.

Чертовски хотелось отдать три трофейных лошади крестьянам этих самых Липок, но ведь кони-то строевые, к пахоте не особо приучены, да и когда придут французы, а они придут наверняка, конфискуют лошадок за милую душу. Да ещё и очередные репрессии населению учинят…

В избе пахло, конечно, не очень — не усадьба всё-таки. Но вполне нормально для любого сельского дома, даже по меркам моего времени.

Глянув на семью, оставшуюся без мужчин, я снова начал закипать — тётка лет сорока и девицы от десяти до пятнадцати лет. Все зарёванные, разумеется.

— Ну что теперь скажете, господин лейтенант? — Тела зарубленных мужчин, хоть и были прикрыты мешковиной, но выглядели весьма «красноречиво». — Вы эту свободу русским крестьянам имели в виду? Такую благодать несёт ваш просвещённый император «безграмотной» России и её народу?

Голландец угрюмо молчал.

— Я жду ответа, сударь! — честное слово, совсем не испытывал удовлетворения от того, что могу прижать оппонента к стенке ТАКИМИ аргументами. — И вы ещё посмеете осуждать русские войска за то, что они истребляют ваших убийц и грабителей всеми доступными средствами?

— Дурные люди, — наконец выдавил из себя лейтенант, — есть у каждого народа, а дурные солдаты — в каждой армии.

— Это, извините, болтовня, — прервал я его философствования, — мы не у границы. Я прошёл в арьергарде армии от Немана и не раз слышал о подобном поведении ваших войск по отношению к мирному населению.

— Клянусь честью офицера, — вспыхнул Ван Давль, — никогда отряд под моим командованием не стал бы творить подобное.

— Хотелось бы верить. Но только наши крестьяне не знают о вашей благородной душе. И теперь, после данного происшествия, любой житель этой деревни с лёгким сердцем подымет на вилы или огреет топором по голове всякого военного, который носит иностранную форму. Ладно, ступайте.

Хозяйка, когда я к ней подошёл, даже не отреагировала на приближение. Глаза её были сухи, но совершенно пусты. Наверняка никаких связных мыслей в голове этой женщины на данный момент не было. И, наверное, это правильно. Человеческая психика бережёт сознание. Если прямо сейчас эта баба поймёт, до конца поймёт, что лишилась и мужа, и сына, и лошади… Что у неё на шее четверо девок — сойдёт с ума наверняка. Пусть уж сначала похоронит своих мужчин. Думаю, что деревенские не оставят её без помощи. Хотя… Бес его знает, как тут вообще население выживать будет после визита «просвещённых европейцев».

Я достал монет рублей на пять, положил на стол и вышел. Женщина даже не повернула головы в мою сторону.