И мой сурок

Вячеслав Михайлович Карпенко, 2019

«У природы много времени, но на созидание уходит его больше, чем на разрушение…». Геологические экспедиции на Севере, море Атлантики, егерство в горах Тянь-Шаня, конные и автомобильные маршруты Устюрта и плавни Балхаша – лишь часть кочевой жизни писателя Вячеслава Карпенко . Конечно же, человек – «венец природы», но… венец должен венчать это сложное здание мироустройства, а уж никак не рушить его. И прежде чем «потреблять» блага природы, необходимо научиться её удивительной гармонии, осознать себя частью этого сложного планетарного организма, имя которому – жизнь.

Беличий переполох

Снег всё не выпадал, а ведь уже и декабрь подходил к концу. Редкие рябины и одинокие берёзы в этом горном лесу стояли оголённые. Почернелые кусты смородины, шиповника и таволожки сиротливо гляделись среди елей. А ели казались насупленными, они устало поднимались по склонам холмов в горы, тяжело опуская тёмные свои лапы. И неспроста — еловые лапы словно набухли в частых туманах.

Лес устал ждать зимы.

Притихли, затаились зверушки. Лесные жители давно поменяли свои летние наряды к зиме, в надежде на снег и мороз. А Снегурочка, как видно, заблудилась где-то во влажных туманах…

Дед мой работает здесь лесником.

Вот и отправили меня к деду накануне Нового года. «Снегу к празднику нам пришли!» — смеялся папа. А где я возьму снег, если он даже в горах ещё не выпадал?

Нынче мы с дедом выбрались в его лес.

Ночью ветер разогнал облака. Солнце пыталось пробиться сквозь густые иголки ёлок, но до земли его лучи добирались только на полянах да вырубках. В таких местах, казалось, веселее и звонче, и никак не верилось, что дома скоро начнут наряжать ёлку. Здесь, на вырубке, негусто поднимался рябиновый подрост вперемежку с чёрной ольхой. Кое-где краснели гроздья ягод, а от земли поднимался чуть заметный пар, розовые капли его тихо скатывались по чёрной коре.

Было так тихо, что мне захотелось закричать. Снизу, от подножья горы, где оставили мы дедова коня, слышно звяканье уздечки и фырканье. А ведь это не близко: мы почти час поднимались по склону, большой овраг миновали.

Уже и не верилось, что в этом лесу кто-то живёт. Потому и подмывало меня заорать, может, кого и разбудил бы!..

Как вдруг на поляне перед нами гулко захлопали крыльями.

Большая чёрная птица уселась на влажном суку высокой рябины. Тяжёлая птица — сук под ней прогибался и покачивался.

Дед невесомо махнул рукой: «Тише!». Птица сидела к нам спиной, только хвост, кренделями раздвоенный в стороны, посверкивал белым подбоем.

— Косач, — продышал мне в самое ухо дед.

— Знаю, тетерев.

Но я прошептал слишком громко. Птица обернулась. Мне даже показалось, что она укоризненно взглянула на меня. Забила крыльями по бокам.

И… не взлетела. Забыла улететь: внимание тетерева как раз в этот момент привлекли новые нарушители тишины.

Раздался стрёкот, быстрое цоканье. На краю поляны по ёлке промелькнули две белки, совсем близко от тетерева.

Серо-голубые шубки белок легко просачивались меж колючих веток, а тёмные хвосты отдавали золотом и воинственно торчали. Как у мангуст! Друг за дружкой белки перебежали по стволу и спустились к земле.

И всего-то метрах в десяти от нас с дедом — мне даже их лукавые глазёнки видны были. И принялись они гоняться вперегонки, прыгать и верещать при этом так громко, что уж ничего больше услышать было невозможно.

Ни на деда, медленно присевшего на пенёк, ни на тетерева, ни на меня шалуньи никакого внимания не обращали.

Тетерев грузно развернулся на своей ветке и с большим интересом принялся рассматривать весёлую парочку. Даже голову наклонял из стороны в сторону, будто присматриваясь к проказницам из-под насупленных красных бровей.

А белки увлеклись игрой.

Они улыбались друг другу, зачем-то барабанили лапками по земле, весело гримасничали. И стрекотали, хитро взглядывая то на тетерева, то на нас с дедом, то на солнце, к которому подбиралось тёмное облако.

Словно всех приглашая играть с собой. Лишь временами настораживали они свои ушки с кисточками на самых кончиках, прислушиваясь к чему-то подальше от поляны. А потом вновь, ещё беззаботнее, кувыркались или стремглав догоняли друг дружку.

Даже когда дед чиркнул спичкой, белки не задали стрекача. Встали столбиками, забормотали на нас между собой, дёрнули подбородками… или носами, кто их разберёт — что у них где!

Потом, не очень-то спеша, словно две кумушки, которым помешали договорить, прыгнули на дерево к тетереву.

Тот потоптался на ветке, вытянул к болтуньям голову — кажется, спросил о чём-то! И взлетел, тяжело захлопал крыльями между ёлок.

— Этих из Сибири привезли и выпустили! Прижились, ничего. Вон какие! — уже не сторожась, кивнул на белок дед. — Вот и они снега ждут, ишь — шубки богатые накинули…

Белки оглянулись на дедов хрипловатый шёпот. Затарахтели по-своему да зацокали. Одна перепрыгнула на ёлку, потом на следующую. И вот она уже над нашими головами.

— Телеуткой её зовут, — шептал дед. — Ни к уткам, ни к телевизору никакого отношения, а вот поди ж ты! Зовутся…

Мы следили за той, что очутилась у нас над головой, боясь потерять белку из виду. Но хвостатая баловница и не старалась скрыться. Последние слова деда вроде чем-то её и затронули: обиделась ли? Встала на ветке, забормотала.

И в нас полетела шишка. Когда только успела прихватить эту шишку?!

И вдруг…

Будто именно этого её сигнала ждал кто-то: загремел гром. Да, да! Гром загремел. Молнию я не видел, но ведь грома без молнии не бывает?! И я не слышал, чтобы в декабре случался гром, чтобы гроза бывала.

— Бывает… — сказал дед и протянул руку перед собой ладонью кверху.

Не дождь он ловил: сверху, словно наколдованные белкиными танцами, летели хлопья снега. Первого снега, почти новогоднего, но ещё по-осеннему влажного. Снежинки медленно и тяжеловато планировали к земле. Каждая порознь, как маленькие парашютисты.

Теперь я увидел и молнию: она была голубовато-зелёной на фоне лиловатого облака. А за облаком ещё синело небо.

На новые раскаты грома белки ответили быстрым стрёкотом и согласно помчались прочь. Через минуту их пышные хвосты пропали в тёмной хвое.

Мы заторопились к дедову коню, в гриве которого уже путались слипающиеся снежинки.

Снег быстро одевал землю, укутывал её, занося наши следы. И — кто знает? — уж не разучивали ль те белки-телеутки, верещанье которых помнилось мне ещё долго и слышалось даже во сне, не разучивали ль они перед нами танец для своего новогоднего бала…