Бог на радуге. Сборник рассказов

Вячеслав Михайлович Ренью, 2018

Сборник состоит из девяти рассказов, написанных в жанре «романтическая фантастика». Это попытка автора посмотреть на мир, его будущее и настоящее: разумно, с любовью и юмором. Здесь нет неуязвимых для пуль бесстрашных супергероев, которые ради мифической справедливости направо и налево уничтожают злодеев сотнями. Здесь вообще нет супергероев и злодеев. Мир книги не чёрно-белый. Он – разноцветная радуга. Рассказ «Бог на радуге» можно отнести к жанру «любовных историй». Завершающий рассказ «Аттракцион» – начало нового полноценного романа, задуманного автором в процессе работы над книгой, а потому имеет продолжение.

Бог на радуге

От глухого удара завибрировало потолочное перекрытие. Стеклянные подвески люстры, точно консервные банки поставленной на тропе войны предупреждающей растяжки, тревожно зазвенели. По комнате пронеслась стая мелких голодных зверьков в виде причудливых теней. И самое страшное, словно трель далекой электрички — вопль тёти Даши.

«Всё! Ей конец. Соседку с верхнего этажа поймало и сожрало злобное чудовище!»

Или нет? Нет! Врёшь. Не сожрёшь. Судя по последующей тираде трубного слоновьего крика, «жива курилка!». Именно так сказал бы дедушка.

Не знаю, почему она курилка?..

Скорее, паровозная труба. Или даже пароходная. Когда тётя Даша орёт на мужа, полдома дрожит.

Вот и сейчас я с затаённым трепетом, точно являясь активным участником событий, внимаю громоподобному монологу. С трепетом и большим интересом.

Где ещё пытливая детская душа сможет почерпнуть столь глубокий и разнообразный запас фольклорных и идиоматических выражений, не предназначенных для нежных ушей. Выражений забавных и частенько непонятных.

Например, что означает слово «шмара»? Вот ещё «шлюха»? Ну, слова «кобель» и «падла» мне знакомы. А…

Ой! Такие слова детям вообще нельзя произносить. Да там много слов произносить не следует.

Впрочем, в целом — ясно. Тётя Даша вернулась с дачи и орёт на «козла» дядю Колю за то, что к нему без разрешения пришли гости. Наверное, друзья не сняли грязную обувь! А может, беспорядок в доме навели в отсутствии хозяйки. Разбросали вещи и игрушки…

Они всегда ругаются. Зачем живут вместе? Чтобы бесконечно ругаться друг с другом?

Бум. Ещё два глухих удара сотрясли стены. Бум. И всё затихло.

Дяде Коле прилично досталось на орехи. Но это хорошо. Хорошо, что не чудовища атаковали дом, а только тётя Даша.

Мама улыбается с порога моей небольшой уютной комнаты, но смотрит настороженно и внимательно. Я лежу, рассыпав кудрявые светлые волосы по подушке, укутанный в два одеяла. Мне очень жарко. Я болею. Простуда.

— Как дела, солнышко? Пора пить микстуру.

— Ууу!

— Что значит ууу? Ты сегодня самолёт? Выпьешь лекарство и лети себе на здоровье. Прямёхонько в сонное царство. К утру вся хворь пройдёт. Проснёшься у меня красивым, умным и здоровым. Открывай ротик. Ну же… Не упрямься.

— Ууу!! Э… Ам… Фу! Не вкусно. Противно!

— Вот так! Теперь станет легче.

— Голова болит. Мам, почему папа редко приходит? Он меня не любит?

Мама смущается на мгновение, отводит взгляд в сторону:

— Он никого не любит…

Быстро встаёт с краешка кровати, зачем-то начинает поправлять и без того аккуратно висевшие на спинке стула вещи: мои рубашки, штанишки. Любимую маечку, красную с белой полосой, забирает в стирку.

— Может, он болеет? — медленно поднимаю руку вверх, рассматривая сквозь ладонь корону одной из висящих на люстре электрических лампочек. Свет такой яркий, что пробивает маленькую розовую ладошку практически насквозь.

— Мам. Ему нужно дать лекарство. Он выздоровеет и снова нас полюбит. И придёт…

Мама вздыхает:

— К сожалению, такого лекарства в природе не существует! Спи.

Она направляется к двери, по пути щёлкая кнопкой выключателя. В комнате становится темно и страшно. Только узкая полоска света из коридора сулит спасительный шанс.

— Мама. Мама. Стой. Не уходи. Я боюсь!

— Чего ты боишься, милый?!

— Там боюсь. В углу за креслом. А вдруг оно… выскочит и меня съест?!

— Глупенький. Никого в углу за креслом нет!

— Нет, есть! Нет, есть! А можно со мной будет спать Реал?

Реал, старенький пёс породы русский спаниель. Реал после смерти дедушки только и делает, что спит. И днём, и ночью. Наверное, в своих собачьих снах он переносится туда, где привык быть! Рядом с дедом.

— Это негигиенично, — ворчит мама, — знаю я вас…

— Ну, мам!!! Он меня любит и будет охранять ночью. Ну, мааам!

— Хорошо. Только, чур, собаку в постель не класть.

Мама впускает собаку и, включив маленький тусклый ночник, выходит из комнаты. От мутного, неясного света тени расплываются, становятся ещё загадочнее и больше. Особенно в углах.

Сильный охотится на слабого, а ночь — пора охоты. Значит, страха.

Но я больше не боюсь, потому что со мной друг. Моя защита.

Реал, вопреки маминым указаниям, запрыгивает на кровать и аккуратно укладывается в ноги.

Я заметил одну интересную вещь: пёс всегда ложится головой в противоположную сторону. Наверное, он надеется, что я при необходимости тоже прикрою его тыл. Рядом нам ничего не страшно. Рядом с собаками вообще не бывает страшно. Почти никогда… Я закрываю глаза. Я отправляюсь в удивительное путешествие. Каждый раз оно новое…

Страх и любовь. Любовь и страх. Кто из них сильнее?

Это видение детства часто посещало меня до недавнего времени. Но с некоторых пор оно стало стираться из памяти, его целиком вытеснила любовь. Я всё время думаю о ней. Я не могу есть, не могу спать, не могу хоть на пять минут заняться чем-то полезным, чтобы отвлечься от наваждений.

Наверное, я несовременен. Сегодня практикуются иные приоритеты и ценности. Мир стал куда более практичным. Сегодня гораздо более ценится умение делать карьеру или бизнес, умение приспособиться. Сегодня большинство, скорее, выберет комфорт и достаток, чем сомнительное удовольствие от катания на диких горках любви с её извечной лотереей. С её моментами восхитительных свиданий и бесконечными периодами грустных ожиданий. С её пиками радости и бездонными ущельями печали. Счастьем ответной реакции и горем безответности, когда ты ничего не можешь, кроме как страдать, переживая беду в одиночестве! Когда ты заколдован и замкнут в собственном футляре.

Как с этим бороться? Не подскажет никто. Кроме меня. Сегодня я могу помочь себе, я могу помочь каждому, а значит, всем.

Но! Дорогие друзья моего «электронного журнала», будет лучше, если расскажу всё по порядку. А для начала мы вернёмся к истокам. Не зря же мудрые говорят: лучшее лекарство от проблем — вернуться к исходной точке.

*

В нашей большой четырехкомнатной квартире на «Автозаводской» доставшейся в наследство от деда она появилась внезапно. Я уже практически выходил на «защиту диплома» и мне было ни до кого, но то утро перевернуло мир с земли на небо.

Буквально накануне я сильно болел. Нет. Ничего серьёзного. Всего-то алкогольное отравление. В воскресенье мы всей группой отмечали свадьбу сокурсников, где ваш покорный слуга отличился, не жалея себя в жестокой схватке со змеем, безжалостно уничтожал постылую винно-водочную продукцию во имя счастья и здоровья, во имя мира во всём мире.

В день свадьбы мама с самого утра была в плохом настроении. Предчувствовала, что так оно и будет. Мама ворчала: «Вот. Не успели закончить университет, не успели в жизни устроиться, а уже женятся и замуж выходят. О защите думать надо, а не по свадьбам шастать. Сделал дело… Ты-то хоть понимаешь, что женитьба — это не в магазин сходить?! Важное, ответственное дело! И нечего смеяться. Ладно, ступай. Много не пей. С девочками аккуратнее. Смотри у меня».

Вечером она ворчала ещё сильнее, но я к тому моменту был слабовосприимчив к нотациям, а посему не запомнил ничего. Сказать по правде, я вообще не помню, как домой добрался.

Зато в понедельник, когда голова гудела звонче, чем пустой бидон из-под молока, получил своё сполна.

«Вот! Разве можно столько пить? Какая же ты свинья! Когда же ты за ум возьмёшься?! Хоть бы уж женился скорее! Может, тогда остепенишься?! И пусть жена за тобой ухаживает, отпаивает, отстирывает, переживает…»

Ах, мама! Ваш сын — неисправимый романтик. И в этом виноваты Вы сами. Вы и народные сказки: про чудесных принцесс горохового царства и всяко-разных благообразных Золушек-Дюймовочек, которые по мановению волшебной палочки являются непонятно откуда, сразу и на всю жизнь завладевая сердцем несчастного принца! А принц, соответственно, мгновенно становится счастливцем. Ведь его избранницы, ничего не требуя взамен (иногда даже обходясь без пищи насущной), творят невообразимые чудеса рукоделия, рожают в ночь сонмы богатырей, бочками выкатывают мёд-пиво. Оно льётся рекой по усам в чешуе, как жар горя.

После такого хотелось бы Вас спросить, маменька: «Разве можно жениться ради бытовых, корыстных целей на ком-то ином, кроме принцессы? Отпаивала. Отстирывала… А где найти такую? Да и в этом ли смысл брачного таинства? А как же любовь?»

Настоящая, а не та, что посещает меня периодически, точно мартовского кота, когда кажется — вот оно. Но проходит время, сбрасываются гормоны, а вместе с ними отступает эйфория…

Однако по опыту… с мамой лучше не спорить! Лесопилка работает так эффективно, что к вечеру сложно не заскучать по вольному университетскому воздуху.

Значит, дело было во вторник.

Сначала я долго бегал за своим вечно занятым научным руководителем, не оставляя надежды получить законный отзыв. Потом — устранял последние огрехи в печатном варианте дипломной работы. Потом — с замиранием сердца слушал сплетни и слухи о готовящемся в процессе защиты тотальном терроре…

Ты же мой родной ужасный физтех, который местные остряки, широко известные в узких кругах, загадочно улыбаясь и таинственно подмигивая, в шутку назвали физкультурным техникумом.

Годы труда, счастья, свободы и забавных глупостей. Годы, когда ты постоянно чем-то или кем-то увлечён. Когда ты то беспечен, то озабочен, но всегда занят по самую тронутую крышу.

И наконец, момент гордости и одновременно смятения в ожидании новых жизненных перспектив…

И вдруг — она.

Наташа даже не вошла, она буквально ворвалась в мою жизнь: сломав, скомкав и вытеснив всё остальное-прочее.

Нет. Я и раньше влюблялся. Раз двести или триста. Страстно и регулярно. Начиная с детского садика. Часто без ответной надежды на взаимность, и это обстоятельство никогда не смущало чертовски нежного очкарика… Но чтобы так!

А главное, всё произошло мгновенно, комично, глупо и неожиданно.

Представьте себе: вы возвращаетесь из родной альма-матер домой по привычному, сотни раз хоженому маршруту, открываете родную дверь, в привычно полутёмной прихожей вас встречает привычно любимая мама. Но вместо заученного: «Привет! Как дела?»:

— Алёша, у нас гости.

— Тётя Ася приехала?

— Почему тётя Ася?! Какая тётя Ася?! Тётя Вера. Моя двоюродная сестра из Владивостока. Со своей дочерью. Они поживут у нас.

— Из Владивостока? Это там, где край земли и бушует великий, но Тихий?

— Алёша!

— Да шучу, шучу.

— Барбос ты! Марш руки мыть. А потом на кухню обедать и знакомиться с родственниками. Живее.

«Хым! Тётя Ас… Вера. Откуда? Что? Нет, я, конечно, слышал. Слышал про дальних родственников с Дальнего Востока. Но чтобы так… Эх. Совсем не вовремя. Накануне защиты диплома. Принесла же нелёгкая.»

Настроив себя на иронично-саркастический лад, судорожно пытаясь придумать каламбур на тему такого дальнего и в то же время такого надоедливо близкого… Я вошёл на кухню и застыл на пороге.

За столом, на моём любимом месте у окна, восседал божественной красоты ангел. Голова была овита венцом соломенного цвета. Изумительная! Просто прекрасная копна волос! Они светились даже в сумрачной полутени. Несмотря на то, что ангел занимал сидячее положение, можно было легко рассмотреть прелесть его фигуры. Розовый румянец и чудесные ямочки на щёчках дополняли пейзаж. И даже небольшой промежуток между двумя ровными передними зубиками не портил светлой улыбки. Наоборот, придавал ангельского шарма.

— Знакомьтесь. Это наш Алёша! А это тётя Вера и Наташа.

— Алёш, чего застыл? Поздоровайся с гостями. Он у нас воспитанный молодой человек, хоть и медведь порядочный.

— Здыр!

— А гости к нам не случайно приехали. Знаешь, Алёша? Наша девочка — перспективная спортсменка. Она делает успехи в верховой езде. И поэтому на время летних каникул её пригасил на просмотр в Москву известный тренер. Так что я надеюсь, ты не будешь против, если Наташа поживёт у нас некоторое время?

— Ох. В следующем году в школе выпускной класс! Я даже не знаю… — горестно вздохнула мама ангела, которая, оказывается, ещё и тётя Вера. Вид у неё, и правда, был пришибленно-усталый. Может, с дороги?

— Мамочка! Всё будет хорошо! — подал голос, осветив мир улыбкой, ангел.

— Ох! Кто же знает, как жизнь сложится? Я так боюсь! А вы что по этому поводу думаете, Алёша? Стоит нам в эту… Москву лезть? Уж закончила бы школу и тогда…

Первое, что пришло на ум, — крылатое выражение Виктора Михайловича Полесова:

— Всегда!

Остаток дня пролетел, точно в тумане. Свершилось! Кажется, я по-настоящему влюбился.

Чувство, которое хранит надежду, — это бесконечное счастье… Представляете? Два с половиной месяца счастья?

Через неделю тётя Вера вернулась в родные пенаты, а Наташа осталась. Мы быстро с ней сошлись, она оказалась очень компанейской и на редкость умной, начитанной девчонкой. Едва у обоих выдавалось свободное время, мы болтали обо всём и, в сущности, ни о чём.

Более всего, естественно, о лошадях. Оказывается, лошади — удивительные животные: умные, благородные. Ну, почти как люди. Даже лучше.

Мы ходили в кино, на выставки, в музеи. Да просто много гуляли по Москве. Я даже бегать по утрам стал. И конечно, как дурачок, таскался следом за Наташей в Чертаново. В «Битцу».

О! Как она божественно смеялась:

— Ах, Лёшка, Лёшка! Какой ты забавно неуклюжий. Тебе, и правда, медведь наступил на все части тела сразу. А-ха-хаа! Буквально на все.

— Да, — радостно соглашался я. — Ушиб всей бабки. Буквально всей.

Но самое классное — это, конечно, вечера у нас дома. Мама рано ложилась спать, а мы, сидя рядом так близко друг к другу, смотрели телек, обсуждали и спорили, играли в шахматы или карты…

Эх. Чего только не делали вместе, кроме одного. Мы до поры до времени не переходили определённой грани, отделяющей симпатию от любви. И тем не менее, я засыпал с радостью, а по утрам просыпался от восторга.

До сих пор не понимаю, как, каким образом в этой варварской эйфории чувств мне удалось успешно защитить диплом? Просто вопреки… Хотя, может быть, наоборот?

Благодаря старым связям деда и маминой настойчивости, меня приняли на работу в престижный научно-исследовательский институт, правда, на смешную зарплату и не совсем по профилю полученной в вузе специальности. Я — физик, а отдел, в котором волей протекции и случая оказался, — занимался исследованиями мозговой деятельности.

И всё же это было классно!

Официально мы разрабатывали новые препараты для повышения тонуса. На самом же деле в основном решали иные задачи, в том числе и для оборонки.

В конце концов, настоящему физику-лирику везде хорошо, главное — чтобы дома его далёкая любимая ждала.

Любовь делает людей глупцами! До поры до времени я был глупцом, но глупцом счастливым. До поры, пока однажды химия наших отношений не рухнула! Глупо и внезапно.

Мы сидели в сквере на лавочке и ели эскимо. Было светло, тепло и прекрасно.

— Лёшка! Как же здорово!!! — улыбнулась Наташа. — И всё-таки ты свин.

— Ы!!! — согласно закивал я, по обыкновению переполняясь чудесным восторгом от звуков её голоса.

— Лёшка, где ты раньше был?! Целовался с кем? — дразнила она меня своей замечательной щёлочкой между зубами.

— А с кем нужно было целоваться? — душа замерла и в липко-радостном сиропе потекла между пальцев.

— Со мной! Со мной! Ты же мой любимый…

В последний момент она успела перехватить языком готовую упасть на небесно-синие джинсы каплю тающего мороженого, а я чуть не забился в конвульсиях восторга. И вдруг…

— Ты же мой любимый братик! Я всю жизнь мечтала о таком умном, заботливом, интересном брате. Где ты был раньше?! Почему не появился в моей жизни лет десять назад? Представляю… Ты бы учил меня. Наставлял. Защищал… Здорово! Правда?

— Как братик?! — мгновенно поник я, спускаясь с небес. — Я люблю тебя, Наташа!

— Я тоже тебя люблю, — и она, откинув в сторону свою шикарно воздушную челку, задорно рассмеялась.

— Но. Я… Я люблю тебя… по-другому… По-настоящему! — с трудом выдавливая слова сквозь мгновенно сузившуюся до игольного ушка гортань, прошипел незнакомый мне голос.

Наташа, словно запнувшись на очередной смешинке, застыла, серьёзно и внимательно посмотрев в мою сторону.

— Постой. Что значит по-дру… Лёшка… Лёш…

Она замолчала, а я, испытывая непонятное чувство стыда и неловкости, потупил взгляд.

— Лёша. Милый мой. Мы же с тобой родственники. Мы же брат и сестра. Так получается.

— Глупости. Седьмая вода на киселе, — внутри меня рушился огромный прекрасный мир. — Я люблю тебя, Наташа. По-настоящему люблю. Как мужчина может любить женщину.

— Что скажут наши родные? Лёшенька, дорогой мой. Братик мой. Это невозможно…

— Очень даже возможно! Выходи за меня замуж! Ты не представляешь, насколько глубоко и бесконечно моё чувство к тебе. Я буду всю жизнь носить тебя на руках. Я буду ждать… Ну… Пока ты школу там…, пока вырастешь… В общем….

Зачем я сказал это глупое «вырастешь»? Урод.

— Уфф! — даже не глядя в её сторону, я ощутил, как она сразу сжалась, уменьшилась в размерах и, конечно, густо покраснела. Она всегда краснела, чувствуя неловкость.

— Но ведь любить должны оба. Ты мне очень симпатичен. Очень-очень. Но… Может, я глупая провинциальная девушка, но любовь должна быть взаимной.

— Совсем необязательно, — уставившись в асфальтовую выбоину под ногами, не смея поднять взгляда, упорствовал я, как баран. — Люблю тебя. Люблю! Не спеши отвечать. Ты узнаешь меня лучше, и может…

— А если не может?

Помолчав немного, она добавила, не пытаясь скрыть волнения.

— Человек не волен управлять собственными чувствами… К счастью или сожалению. Пойми… Я к тебе очень хорошо отношусь… Но! Не обижайся. Я отношусь к тебе… как к брату. И давай не будем это портить…

Крах! Крах всего.

В жизни началась чёрная полоса. Я стал тревожным, раздражительным, замкнутым. Непослушная голова оказалась занята исключительно Наташей. Её облик печатался перед глазами, её запах щекотал ноздри, её голос застилал слух.

Тема любви и дружбы больше не поднималась нами, но в отношениях преимущественно сквозили неловкость и натянутость.

Если раньше после ужина мы старались проводить свободное время вместе, то теперь Наташа под любым предлогом избегала контактов наедине. После ставшего привычным «семейного стола», она, ссылаясь на дела или болезни, уходила к себе в комнату.

Такие резкие перемены не могли быть не замечены мамой:

— Алексей! Что случилось? Ты обидел Наташу? — всё настойчивее и настойчивее допрашивала она меня.

— Нет! Глупости. Мам, успокойся. Всё в порядке. Ну, заболел человек. Недомогание. Это пройдёт, — неуклюже отбивался я.

Как?! Как я мог обидеть человека, которого полюбил страстно и искренне. Да я готов был делать всё, лишь бы ей было хорошо.

Не хочет меня видеть? Пожалуйста. Я как можно реже буду попадаться ей на глаза. Если нужно, вообще готов уйти из дома и жить на вокзале, только бы не потревожить её покоя.

— Сдаётся мне, вы оба заболели, — вздыхала мама.

Дома чётко вырисовывалась патовая ситуация, при которой верхи не могли ничего сделать, а низы категорически не хотели.

Новая, первая после стольких лет ученического мытарства работа, да ещё такая интересная по сути своей, могла отвлечь, занять, успокоить.

Не тут-то было. Что бы я ни делал, чем бы ни пытался заняться, всё вокруг светилось конкретным женским образом.

Мало того, меня чуть было не уволили с работы за срыв важного эксперимента.

Любой выпускник вуза, дорвавшись до реальных задач, наивно полагает, что он знает всё. На самом деле — он не знает ничего, каким бы отличником, краснодипломником или ботаном его не выплеснула из своих недр альма-матер. Абстрактные знания — одно, а жизнь, в том числе и научная, совсем другое. Выпускника надо строить и учить. Учить и строить.

Поскольку я был каким-никаким, а всё-таки мужчинкой, то приставлять меня к кофе-машине или буфету посчитали неэтичным, а потому для начала мою светлейшую голову решили использовать в приземлённо-практических целях. Меня прикрепили к ведущему инженеру Володе Колотилину, который отвечал за подготовку, тарировку (поверку) и коммутацию (соединение) оборудования, необходимого для записи показаний экспериментов.

Володя — жизнерадостный мужичок лет сорока, приятный в общении, не заносчивый и не подвинутый, как остальные коллеги, на науке, был не прочь заложить за воротник в нерабочее время, знал массу анекдотов и шутливых историй, мог запросто припустить матерком, но легким, весёлым и беззлобным. Для меня на этапе вливания в незнакомый, специфический коллектив Володя оказался ценным приобретением с точки зрения жизненного опыта.

Однажды, накануне важного эксперимента, он хорошо так «гульнул». В результате проспал на работу, а я, по доброте душевной, никому ничего не сказав, сделал коммутацию сам.

Да что там делать? Один разъём сюда. Второй — сюда! Тут прилепить, тут припаять, здесь плюнуть и обработать. Раз, два — готово.

Надо же было такому случиться, что именно в этот раз часть данных оказалась безвозвратно утеряна.

Я сидел и по обыкновению мысленно предавался поклонению своему божеству Наташе, когда в общую комнату, брызгая слюной, точно грозный павиан, ворвался руководитель проекта (ученик самого академика А.), кандидат наук Константинов. По выражению коллег — неоднозначная фигура.

Про него, например, говорили странные вещи: «Если бы Палыч меньше занимался наукой, давно бы стал доктором».

Тогда меня удивляла нелогичность данного высказывания, и лишь много позже я осознал его глубокий смысл.

— Где?! Где эта пузатая сволочь?! Где этот долбо… долбня Колотилин? — громко вопрошал шеф, находясь в состоянии крайнего аффекта и беспросветного разочарования.

— Болеет, — был ответ зала.

— А кто? Кто тот варвар?.. Кто тот питекантроп, что так бездарно собрал схему?! Кто? Подайте мне сейчас же эту пустую голову на блюде! Желательно мертвой! Ну?

«НУ» прозвучало именно так, большими буквами, не сулящими пощады и прощения.

— Не знаем, — слегка развернули испуганные взгляды в мою сторону добрые люди.

— Молодой?! — удивился Константинов. — Следуйте за мной, молодой человек.

На голгофу? Да плевать. Заодно посмотрю кабинет шефа. Нет. Я, конечно, осознал и даже поник. Но, в сущности, волновался исключительно в таком разрезе: если меня сейчас выпрут отсюда — нужно сделать всё, чтобы Наташа не узнала об этом позоре…

— Садитесь, — грозно прицеливаясь взглядом в мою голову, указал на стул шеф. В этом кабинете я был впервые. Внушительный, хоть и оформленный в старом, ещё советском стиле, с массивной деревянной мебелью пятидесятилетней давности. Да и ремонта не было давненько.

Шеф вертел ручку в руках. «Волнуется. Соображает, с чего начать разговор», — подумалось мне.

— Что скажете в своё оправдание?

Я молчал. Честно сказать, ощущение не из приятных, есть чувство вины перед солидными и умными людьми, чего скрывать. Пришёл балбес и запорол дело.

— Вам нравится Ваша работа? Может, Вам больше по душе… петь, или… мусор убирать? Интереснее, так сказать. К чему лежит душа?

— Нравится.

— Что Вы говорите? Не слышу.

— Нравится работа! — ответил я громче, с небольшой ноткой вызова.

Нет. Он ко мне несправедлив. Я, можно сказать, сам первый раз в жизни сделал что-то полезное. И что? Ну, оказалось вредным. Значит, сразу на мусорку? Я же инициативу проявил. Эх!

Возможно, Константинов умел читать мысли. Да точно умел. В дальнейшем, работая с ним рядом почти десять лет, я не раз в этом убеждался. Он помолчал, ещё секунд тридцать повертел ручку и вдруг смягчился. Не сказать, что стал ласковым и пушистым, но взглядом подобрел, излишнюю суровость погасил.

— Ладно, за инициативу я Вас похвалю. Но попрошу больше таких фортелей без ведома старших товарищей не выкидывать. А то… Наломают, понимаешь, дров в детском саду, а расхлёбывает весь коллектив. Эх! Наберут, понимаешь, детей во флот!!! Наука — это тебе не с девочками по подъездам, тут думать надо.

Конец ознакомительного фрагмента.