Рубцов возвращается

Гавриил Хрущов-Сокольников (1886)

В Париже, в доме графини Мирабель скоропостижно умирает гостья семьи — Пелагея Семеновна Голубцова. Полиция считает, что смерть женщины произошла по естественным причинам. Но, по странному стечению обстоятельств, незадолго до трагедии лакей графини Мирабель, более известный в криминальных кругах, как Васька Шило, зачем-то ездил в дом к не менее известному рецидивисту, а ныне миллионеру — Казимиру Яковлевичу Клюверсу. Разбойник и миллионер-убийца. Там, где оказались эти двое — жди преступления. Эта встреча не могла быть случайной. По всей видимости гибель Голубцовой их рук дело. Видимо полиции все же придется взяться за расследование, тем более, что за делом пристально следит еще одно заинтересованное лицо — некий господин Гульд.

Глава III

Доктора

На звонок комиссара тотчас явился дежурный полицейский агент и сразу же был отправлен следить за господином Клюверсом.

— Я не могу дольше задерживать вас, — заметил комиссар американцу. — Если это дело так вас интересует, я прошу вас завернуть часов в восемь вечера. В эти часы я всегда бываю в бюро.

— Еще одна просьба, — проговорил американец: — я не могу явиться в отель графини Мирабель, я имею на это свои причины, но мне крайне важно было бы знать, кто состоит доктором у графини и кто лечил покойную мадмуазель Голубцову…

Комиссар задумался.

— Позвольте, да это очень легко узнать: аптека почти рядом с отелем графини. Я могу сейчас спросить по телефону об этом у аптекаря, который отпускает лекарства.

— Превосходно, мы не потеряем ни минуты времени.

Комиссар подошел к телефону, нашел адрес аптеки и через несколько секунд получил ответ, что постоянным доктором у графини состоит господин Пельтье, Рю Колизе, № 2.

— Это еще облегчает дело: доктор Пельтье — мой хороший знакомый, я могу расспросить его, не подавая ни малейшего подозрения, и знаете что, скоро три часа, я закрываю бюро и теперь же, не теряя ни минуты, направлюсь к нему. Они принимает до четырех часов… К вечеру вы будете иметь все сведения. Это дело меня очень заинтересовало.

Дольше оставаться было неловко, американец раскланялся и вышел, записав предварительно свой адрес.

Комиссар, несмотря на постоянную возню с криминальными делами, видимо заинтересовался таинственности преступления и, наскоро выпив на дороге рюмку абсента направился к жилищу своего знакомца, доктора Пельтье.

Приемные часы уже кончались, и доктор, старый холостяк и большой гастроном, очень обрадовался гостю и с первых же слов пригласил его пообедать и попробовать какого-то необыкновенного бургундского вина, только что присланного из Кло-де-Вужо.

— Ну, что, какова практика? Все больше с вашими графинями да княгинями возитесь, — шутил комиссар, стараясь навести собеседника на разговор о смерти Голубцовой умершей, как известно, в гостях у графини Мирабель.

— Ну, уж эти герцогини да графини, Бог с ними, придумали глупейшую моду: чуть не до самой зимы сидят в своих замках, вот тут и практика, — ни одной, как и грех, нет!..

— А я на днях встретил графиню Мирабель, разве она не ваша клиентка?

— Графиня Мирабель! — воскликнул в каком-то ужасе доктор: — ох, не говорите вы мне о ней, это какая-то помешанная, истеричная.

— В чем же дело… В чем же дело?

— Да посудите сами: приезжает к ней одна её родственница из России, жена адвоката, но богатая, очень богатая и заболевает… Посылают за мной… Я сразу понял в чем дело — столбняк и нервный удар… Очень редкий случай… без малейшей надежды на выздоровление… Для очищения совести, прошу созвать консилиум, зову господина Бреви и Дюбуа… Дюбуа сам не едет, присылает какого-то ассистента, новатора-неуча, какого-то выскочку… Начинает спорить, спорить со мной и господином Бреви о диагнозе… Мальчишка! Но спор продолжался не долго… Пациентка умерла на наших руках, и я хорошо мог констатировать «тетанис» [Тетанус, тетаническое мышечное сокращение — состояние длительного сокращения, непрерывного напряжения мышцы], всегда бывающий при нервном ударе… а он еще смел сказать… мальчишка!.. Но, нет, вы подумайте, что сделала графиня: она открыто и громко кричала, что это отравление… поймите, отравление!! И что же вы думаете, этот мальчишка, этот недоученный докторишка, этот молокосос, осмелился ей поддакивать, и не мудрено — у Дюбуа все выходят такие неучи…

Доктор обмахивался платком? он был очень мрачен.

Но позвольте, дорогой господин Пельтье, вы сами не могли ли заметить каких-либо следов отравления?.. — спросил комиссар.

— По этому вопросу узнаю полицейского! — уже шутил доктор. — Нет, пусть ваша судейская совесть спит спокойно — ни малейших, добрейший господин Фигье.

— Вы это говорите о признаках общеизвестных ядов… но допустив, что есть много растительных ядов, действие которых не исследовано…

— Вы говорите, мой друг, слово в слово, что молол этот ученик достойнейшего господина Дюбуа… Таинственное; отравление неизвестным ядом!.. Это, друг мой, годно только в романы Габорио, да в рассказы из индейской жизни пресловутого Жаколио!..

— Но, ведь, говорят, у русских есть совершенно неизвестные в медицине яды!.. — решился заметить комиссар.

— В таком случае, зовите этих русских докторов, этих киргизов, этих казаков, чтобы они делали диагноз, чтобы определяли… Я француз, я доктор медицины парижского факультета, и не знаю никаких этих киргизских и казацких ядов — это не более, как бредни старых баб!..

Доктор был сильно взволнован. Ему казалось, что не доверяют его диагнозу, а он был очень самолюбив.

— Но ведь были же признаки, по которым этот третий доктор предполагал отравление? — переспросил комиссар.

— Не доктор! Не доктор!.. А недоучившийся мальчишка, шарлатан, фокусник!.. Утверждал, что труп начинает чернеть… В глазах у него чернело… Я нарочно на другой день заезжал… Труп как труп… Все вздор и враки.

— Еще один вопрос, дорогой доктор… Как фамилия того юного ученика Гиппократа… уж не Камалта ли?

— Какое… какой-то Грунно… Идиот… недоуч… А зачем вам знать?

— А затем, чтобы не вызвать подобного пессимиста экспертом, если случится, — отвечал с улыбкой комиссар.

Он теперь знал достаточно, и если не был вполне уверен в отравлении, то начинал сильно сомневаться. Доктор Пельтье был известен ему давно, за человека крайне упрямого, и дикого рутинера [Рутинер, (книжн. неодобрит.). Человек, следующий установившемуся шаблону, рутине. Неисправимый]… Но за то у него был прекрасный повар и отличный погреб!..

Неприятный разговор больше не поднимался, и доктор, снова войдя в роль радушного хозяина, угостил гостя роскошным обедом и хорошей бутылкой вина.

Около семи часов, справившись в первой же аптеке об адресе доктора Грунно, ассистента доктора Дюбуа, комиссар звонил у его дверей, и получив ответ, что доктор вышел, но скоро вернется, оставил ему свою карточку с адресом бюро и надписал карандашом «к больному».

Ровно в восемь часов слуга доложил о приходе господина Гульда и комиссар, только что объяснившийся со своими агентами, приказал ввести его в соседнюю комнату, составлявшую собственный кабинет.

— Ну, что, какие новости? Узнали ли вы что-либо? — быстро спросил американец, обращаясь к входящему комиссару.

— Почти ничего… Клюверс в Париже… Ребенок умершей мадемуазель Голубцовой пока на руках графини, но что самое важное, я сейчас был у доктора, который лечил покойную. Он положительно уверяет, что отравления не было и отвергает с таким жаром, что я возымел подозрения…

— Ну и что же? — перебил господин Гульд.

— И пригласил к себе ассистента господин Дюбуа, который был на консилиуме!.. Я его жду с минуты на минуту…

— Но позвольте, какой болезнью, предполагает господин Пельтье, умерла мадемуазель Голубцова?

— Нервным ударом… столбняк… Потом тетанис и смерть!..

— Не говорил ли доктор, что труп чернел? — пытливо спросил Гульд.

— Да, он говорил, что этот симптом заметил один из докторов, но что он на следующее утро осматривая труп и нашел его вполне нормальным…

Раздавшийся в это время звонок прервал разговор. Комиссар тотчас вышел и скоро вернулся с молодым человеком большего роста, с всклокоченной шевелюрой, в очках и с докторским набором под мышкой.

— Это пациент? — спросил он грубо, обращаясь к комиссару и показывая на господина Гульда.

— Почти, — отозвался не без улыбки Фигье.

— Я вас не понимаю? Говорите ясней, — настаивал доктор.

— Он и я — мы оба хотим спросить у вас совета в одном очень щекотливом деле…

— От щекотливых увольте… Я лечу только там, где диагнозы верно поставлены, — грубо отозвался доктор.

«Российский нигилист», — подумал Гульд.

— Что же вам от меня угодно. Я вас слушаю, и предупреждаю, у меня время и мало, и дорого.

— Дело вот в чем, — начал комиссар: — вы, как я слышал, лечили одну русскую, которая умерла в доме графини Мирабель.

— Лечил? — воскликнул доктор. — Нет, вы ошибаетесь, я был призван констатировать агонию и присутствовать при смерти!..

— Мы оба принимаем большое участие в судьбе покойной и обращаемся к вам с убедительнейшей просьбой сообщить нам, какой болезнью умерла пациентка?

— Об этом извольте справиться у светил науки, высокочтимого доктора Пельтье и глубокопочитаемого доктора господина Бреви. Они ставили диагноз. Им лучше знать…

— Но нам весьма важно знать ваше мнение, господин доктор… — сказал американец. — Мы верим вам гораздо больше, чем вашим рутинерам-коллегам… Что это была за болезнь?

— Тут не было болезни… Тут было или убийство, или самоубийство!.. — воскликнул доктор.

— И вы уверены в этом?.. — спросил комиссар.

— Если бы я был уверен в этом, как в том, что теперь стою пред вами, мое донесение было уже у господина прокурора республики.

— В чем же заключается ваше сомнение? — быстро спросил господин Гульд.

— В том, что, ясно видя следы отравления каким-то таинственным ядом, я не могу определить, которым оно произведено… Симптомы так новы, что я окончательно потерял нить… особенно один…

— Почернение конечностей, не правда ли? — спросил господин Гульд.

— Вы почем знаете? — вскакивая с места, воскликнул доктор. — Да, да, я именно констатировал полное почернение конечностей, и даже рук до локтя. Но утром уже этого признака не было, и я не решился беспокоить господин прокурора, тем более, что дом, в котором жила покойная, так далеки от возможности подозрения!

— Вы говорите, — перебил его американец: — что труп и сначала почернел, а потом опять принял свой вид и что вы не можете определить, каким ядом это может быть произведено… Я вам скажу, что это за яд — это иссык-кульский корешок… Он производит именно эти симптомы…

— О, я дорого дал бы, чтобы иметь хотя грамм этого вещества, о котором читал только в медицинских газетах.

— Вот больше чем пять граммов корешка, — сказал господин Гульд, подавая доктору небольшую скляночку: — сделайте исследование — сверьтесь… и убедитесь.

— Откуда у вас этот яд? — быстро спросил комиссар.

— Я уже имел честь объяснять вам, что я долго жил в Сибири, — ответил господин Гульд.