Бродилки по Сочи. Архитектурно-исторический детектив

Гала Эйснер

Бродилки по Сочи – авторский проект прогулок по улицам курорта. Некоторые из них воплотились в этой книге. Начните читать, и перед вами Сочи предстанет не только как место отдыха, но как город-музей судеб. Распутывая одну историю за другой, вы окажетесь свидетелями великих и малых, горьких и смешных событий. Перед вами пройдут купцы, звезды немого кинематографа, примы императорских театров, известные поэты, революционеры и архитекторы. В путь, читатель!

Глава 2

Замок Квитки… он же

«Дом с привидениями»

Группа из Израиля. Стоим на тропе к нижнему Агурскому водопаду (всё происходит в декабре), рассказываю про реликтовый папоротник. Привожу интересные сведения из его биологии, апеллирую к древности («времён огромных стрекоз и птеродактилей!», «динозавр растительного мира!» и т. д.), называю признаки, как отличить папоротник от не-папоротника, рассказываю, как выглядит культурная разновидность этого растения. Словом, стараюсь из всех сил. В своей речи задействую все каналы восприятия: «Посмотрите, представьте, потрогайте…» и т. д. Но вижу: не до всех доходит. Одна дама стоит в стороне и, абсолютно не обращая никакого внимания на мой «театр одного актёра», болтает с подругой. Спрашиваю: «Неинтересно?» Жмёт плечами:

— У меня дочь тоже гид. Но она… историк, — дама подчёркивает голосом значимость сказанного.

— О! Здорово! Должно быть, интересные экскурсии у неё! Что она закончила? — поддерживаю разговор.

— Ну… она не то, не заканчивала. Она не в том смысле историк. Она истории всякие рассказывает, сказки, легенды…

Ага, понятно, в Сочи каждый таксист из таких «историков». Но в любой шутке есть толика правды. Можно сколько угодно хмыкать и обижаться на то, что твои эксклюзивные, документально подтверждённые сведения никто не ценит, а всё сказанное тут же забывается, но стоит начать рассказывать «страшилки», моментально глаза экскурсантов проясняются, посторонняя болтовня прекращается, ушки пристраиваются поближе. Опытом это подтверждено неоднократно. Всё так и есть! Что поделать, мы никогда не вырастаем. Голова седая, а всё любим сказки! Сама такая. Но всё же… если серьёзно. Я не против легенд, но завлекательная «история» пусть станет толчком, поводом углубиться в тему, узнать правду — по документам, исследованиям тех, кому можно доверять. Стоит потратить время на поиск свидетельств, завалиться мемуарами и читать, узнавать, постигать, анализировать. Вот тогда станет понятно: невыдуманная история события, дома, чьей-то судьбы куда интересней, поразительней, драматичной всяких придумок!

Особенно люблю распутывать архитектурные клубки. Для меня все постройки живые! Они имеют память, сердце, бывают добрыми и злыми. Я вижу в них не набор стройматериалов, но одушевленные существа. Слышу голоса живших в них, сопричастных. Неясные перед внутренним взором мелькают чьи-то лица, слышится едва уловимый шёпот. Но с каждым найденным фактом, установленным именем, они становятся всё явственней и острее. Диву даёшься, каким порой непостижимым образом связаны между собой, через место, дом, улицу, люди, отделённые друг от друга десятилетиями, а то и столетиями! Какими прямыми и косвенными связями оплетены многие здания! Распутать такой клубок — интереснейшее занятие! Вдруг отыскиваются родственные или дружеские соприкосновения, одно цепляется за другое, стежок за стежком и, если хватит терпения, времени и немного удачи, ты «соткёшь» полный портрет дома. А то и эпохи! Так и мы с вами двинемся вглубь времён.

Но сначала задержимся во дворе перед старым кипарисом, большим крыльцом с выгнутой над ним аркой. Окинем взглядом каменные стены и башенку-библиотеку на фоне неба. Перед нами вилла Дафнэ.

Уж сколько с ней связано странного, таинственного, невозможного! Сколько слухов и легенд, «правдивых историй». Вот опять кино снимают — «Моя страшная тайна» будет называться. Мистический детектив, конечно. Но и без кино тут сплошное «кино»! Сколько лет ищут, копают, подключаются. Так в чём секрет? Или секреты?

Начнём с простого… Построил этот романтический замок Андрей Валерьянович Квитка, в сочинском краеведении известный как «полковник Квитко». Так это здание и кочует по путеводителям, сайтам, блогам, инсте, с названием «дача Квитко» или «вилла Квитко», «Дом с привидениями», «Красный штурм». Сам владелец — представитель богатого старинного казацкого рода Квиток с Харьковщины, полковник русской армии (а не полковник жандармерии!), сибарит и знаток искусства — сделал всё, чтобы «нагнать мистического тумана» на свою обитель. Спорят архитекторы и краеведы: «Что это за стиль?» Одни считают архитектуру замка эклетичной, другие настаивают на принадлежности к модерну, третьи «женят» эклектику с модерном.

Внутри вилла ещё более необычна, чем снаружи. Лестницы (куда в модерне без них) образуют закругления-завихрения, необъяснимые функционально, темные уголки. Множество окон разной формы, переменная этажность — всё это добавляет сложности и загадочности. Заранее не знаешь, с какой стороны выйдешь и где окажешься в следующий момент. Потребуется немало времени, чтобы привыкнуть к необычной планировке виллы и перестать в ней путаться. Всё это обескураживает. Нынешние арендаторы шедевра, взявшиеся за восстановление, утверждают, что замок построен в центре розы ветров и здесь действительно образуются, необъяснимые с точки зрения материализма, магнетические завихрения. Полтергейст.

По мнению Алексея Александрова, место для постройки дома было выбрано не случайно, а именно с прицелом на этот магнетизм, т. к. владелец и его супруга увлекались спиритизмом, чрезвычайно модным развлечением образованной публики перед революцией 1917 года. Архитектор (неизвестен) использовал в внутренней планировке эффектные решения — расположил большую террасу наверху и сводчатую галерею на первом этаже, выходящие видом на море. Особенно впечатлительные особы, посещавшие замок после окончания его блестящей жизни, начиная с конца 1990-х годов, утверждали: именно в галерее они чувствовали присутствие чего-то пугающего. Будто бы среди этих почувствовавших даже примадонна российской сцены. По легенде, Алла Борисовна осматривала замок с целью покупки, но почувствовала себя плохо. Некоторые «свидетели» этого визита утверждают, что она будто даже закричала: «Меня ударили по голове! Пошли отсюда!» Так это или нет, никто не догадался у Пугачёвой спросить напрямую.

А была ли дочь?

Неизвестен зодчий виллы. Бытует мнение, что автором проекта могла быть дочь полковника. Однако Роман Сойма, написавший единственную пока документированную биографию Андрея Валерьяновича Квитки, в своей книге «От Основы до Рима» пишет: «Детей, по свидетельствам современников, Квитки не имели. А. Д. Голицын****, вспоминая о молодой чете (конец 80-х — начало 90-х годов XIX ст.), писал, что были они „оба жизнерадостные, бездетные“. Вторит А. Д. Голицыну и И. Б. Голицына (20-е годы ХХ ст.): „У Андрея и его жены Веры не было детей“. В исповедной росписи Иоанно-Предтеченской церкви с. Основа (1895 г.) мы также не находим детей у этой пары, хотя Андрею Валерьяновичу на тот момент было уже 44 года, а Вере Дмитриевне — 32».

Не менее загадочны и другие факты. Почему виллу назвали Дафнэ? Ведь это ботаническое название растения Волчеягодник. Что имел в виду полковник, называя так свой особняк над морем? Вспомним миф про греческую нимфу Дафну. Страсть к ней обуяла бога муз и красоты Аполлона. Но дочь Геи дала дала обет девственности и безбрачия, поэтому не могла познать любви даже с олимпийским божеством. Взмолилась преследуемая нимфа о защите и превратилась в вечнозеленый и юный лавр. С того времени Аполлон носил на голове венок из ветвей дерева. Кстати, вокруг виллы Андрея Квитки в Сочи были богатые посадки лавра благородного.

Долгострой?

Неизвестна точная дата постройки здания. Вернее, та, что озвучена в открытых источниках, вызывает сомнения. В краеведческой литературе указан год окончания строительства — 1916-й. Но известно, что земельный участок на Перемыкинских дачах (отрог Ахунского хребта) Квитка купил в начале 1900-х годов. Не мог же он 16 лет строить свой особняк! У Квиток было ещё одно имение на Черноморском берегу — под Туапсе (Гизель-Дере). Купили они там землю и построились гораздо раньше Хостинской виллы. Уже в 1896 году на Всероссийской художественно-промышленной выставке в Нижнем Новгороде супруга Квитки представляла на сельскохозяйственной выставке виноградное вино из собственной винодельни на Кавказе. Если представить, что Квитки могли жить в Туапсе, а в Сочи наведываться для наблюдения за строительством и работами по закладке сада, то и это сомнительно. При том состоянии Сухумского шоссе, каким оно было в начале XX века, путь должен был занимать много часов, практически весь день! Добавьте сюда вероятность поломки на столь протяжённом пути. Квитка был заядлый автомобилист, имел свой «фиат». Принимал участие в первом автопробеге министра путей сообщения — князя Хилкова. Доподлинно известно, что авто было выписано в Туапсе, когда Квитки проводили там осенние месяцы. Поэтому, в силу многих причин, разумнее предположить, что замок между Хостой и Сочи был построен гораздо раньше 1916 года.

О жене

В своей прекрасной, атмосферной, увлекательной книге «Старый Сочи» Кирилл Аркадьевич Гордон называет супругу полковника итальянкой. Описывает ее дамой в большой белой шляпе с бантом и с болонкой, на шее которой тоже красовался бант. Действительно, очень романтичный образ, сразу врезается в память. Между тем, как любая легенда, он далёк от истины. Да, болонка была, она запомнилась многим современникам. Шляпа и бант, красивая смуглая женщина имели место быть. Вот только супругу Квитки звали Вера Дмитриевна. Девичья фамилия Мартынова. Иначе говоря, она родная племянница Николая Соломоновича Мартынова! Того самого, что на дуэли застрелил Лермонтова! Вот тут мы попадаем в область великой литературы и большой трагедии (дуэли) для всех ее участников. Перекинем временной мостик от псевдоитальянки, поражавшей в начале ХХ века воображение жителей приморского городка своим романтичным обликом и манерами, к событиям, случившимся за 60 лет до этого.

Такие разные!

Дуэлянты Лермонтов и Мартынов были знакомы с детства. Имения их родственников соседствовали. Позже мальчики учились в одном училище кавалерийских юнкеров. Были спарринг-партнёрами по фехтованию. Мартынов рос высоким, сильным, а Лермонтов имел рост ниже среднего, сутулился. Однажды Михаил сломал ногу, скучал в лазарете, тогда Николай сбегал с занятий, чтобы побыть с другом. Они отличались не только внешне, но и по характеру. Мартынов — «душа компании». Будущий автор «Мцыри» и «Героя нашего времени» отталкивал людей сумрачностью, язвительностью. Дружить с ним было трудно. От него доставалось даже компанейскому и добродушному Мартынову. По окончании училища дороги приятелей на время разошлись, чтобы однажды страшно сойтись в одной точке. Лермонтова зачислили в гусарский полк, квартировавший в Царском селе. Мартынов отправился в кавалергарды. Затем добровольцем на Кавказ, т. е. он участвовал в Кавказской войне (1917—1864 гг). Как и Лермонтов, который служил в Тенгинском полку. Однако воевали друзья в разных местах. За проявленную храбрость Мартынова наградили орденом Анны 3 степени с бантом. В отставку он вышел с правом ношения мундира, что и делал с удовольствием. А ещё брил голову начисто, повсюду ходил с огромным кинжалом. Словом, одевался и выглядел как черкес. Со школьных времён мы помним: прототипом Грушницкого в новелле Лермонтова «Княжна Мэри» стал именно Мартынов. Грушницкий — это пародия на внутренне пустого франта. Т. е. пародия на друга. Между тем сам Михаил Юрьевич был не чужд кавказской экзотики. Он часто облачался в черкеску, бурку и папаху. Есть прижизненная акварель, где поэт запечатлел себя в таком образе. Мода на черкесское была свойственна всем «кавказцам» — участником Кавказской войны.

Друзья-враги

Снова встретились бывшие приятели в 1841 году, в Пятигорске. У одного на груди орден, а другой, несмотря на беспримерную храбрость, участие в опаснейших операциях, так и не был отмечен наградой. Лермонтов служил в Тенгинском полку, неоднократно рисковал в стычках с горцами, но его фамилию регулярно вычёркивали из наградных списков. Общеизвестно, что Николай I терпеть не мог поэта. Вернее, поэта и писателя он в нём не признавал, а видел зарвавшегося, нахального юнца с сомнительной семейной историей и постоянно продвигающей его энергичной (надоедливой) бабушкой. Царь не был глуп, но за внешним позёрством, скверным характером Лермонтова не рассмотрел главного — его ценности для русской поэзии и, ещё больше, прозы. Лермонтов ухаживал за Натальей Мартыновой, но изводил ее брата, друга юности, насмешками. Добродушный Николай не реагировал. До поры до времени. Но в роковой вечер на балу в доме генерал-губернатора Пятигорска Лермонтов язвительно назвал Мартынова «страшный горец». Именно в этот момент (случайность!) стихла музыка и остроту услышали многие. Засмеялись. В зале находилась девушка, за которой ухаживал отставной майор Мартынов. Она тоже услышала этот смех над своим женихом. Кавалергард вскипел и резко ответил Лермонтову. Тот вызвал его на дуэль. По воспоминаниям секунданта поэта, Александра Илларионовича Васильчикова, тот сказал ему незадолго перед дуэлью, что будет стрелять вверх, так как виноват перед другом. Лермонтов имел большой дуэльный опыт и прекрасно стрелял. Чего нельзя было сказать о его визави. Николай Мартынов не хотел стрелять, но отказаться не мог. По неписаному дуэльному кодексу, вызвавший на поединок и отказавшийся от него однозначно обществом признавался трусом. Клеймо на всю жизнь, изгнание из своего круга. Закрытые дома, отказ в общении. Общественный бойкот. Но лучше б он отказался тогда! Потому что изгнанником в своём отечестве несчастный Николай Соломонович Мартынов всё равно стал.

Сошлись, и он упал!

15 июля 1841 года у подножия горы Машук бывшие друзья, а теперь враги, подошли к роковой черте своих судеб. Оба совершили чудовищную ошибку. Для одного из них она стала смертельной. Другого приговорила к вечному общественному порицанию и мукам совести, раскаянию. Лермонтову 26, его сопернику 25. Поэт стреляет в воздух. Мартынов не целясь отвечает и… убивает надежду русской литературы. Свидетель дуэли, Николай Николаевич Раевский (невероятное вплетение ещё одной судьбы — бывшего начальника Черноморской береговой линии, с 1837 по 1841 годы, причастного к основанию фортов у Субаши, Псекупса, Вельяминовского, Новороссийского), позднее напишет о том, как Мартынов после выстрела подбежал к лежащему на земле поэту, поклонился и сказал: «Прости меня, Михаил Юрьевич». После этого добровольно явился к губернатору Пятигорска и сдался. Покаяние отбывал в Киево-Печерской Лавре. Первоначально срок наказания определили в 15 лет, затем скостили до 7 лет. По факту, убийца в монастыре пробыл год. К причастию его допустили только в 1846 г., спустя пять лет после дуэли. Издатель Илья Арсеньев вспоминал: Николая Соломоновича всю жизнь мучило чувство вины за убийство друга. Жена Софья родила ему 11 детей, но до старости не дожила. Люди их сторонились где бы Мартыновы ни жили. В Киеве дуэлянту прохожие плевали вслед. В Москве демократическая молодежь требовала над ним общественного суда и публичного покаяния. В конце концов, семья переехала в родовое имение под Нижним Новгородом. Там Николай Мартынов скончался в возрасте 60 лет. По некоторым свидетельствам, всю жизнь в день дуэли несчастный убийца уединялся и заказывал службу по убиенному другу. Детям он завещал похоронить себя в безымянной могиле, чтоб её не нашли и не надругались над останками. Однако так и случилось. Родные не послушали завета отца и погребли его в семейном склепе. В 1924 году в имении Мартыновых разместилась детская школьная коммуна. Подростки узнали, что здесь лежит убийца Лермонтова. Они разорили родовое захронение. Останки всех Мартыновых сбросили в пруд. Племянницей вот такого человека была владелица сочинской дачи Вера Дмитриевна, в супружестве Квитка.

Русская госпожа

Из книги Романа Соймы «От Основы до Рима»: «Очень ёмко Веру Дмитриевну охарактеризовала И. Б. Голицына. С её слов, в отличие от образованного, обладающего прекрасным вкусом А. В. Квитки, жена его была типичной русской госпожой, грешившей снобизмом и привыкшей к роскошной жизни. Мадам Квитка была весела, избалована и даже в почтенные годы обладала „молодым“, легким и чуть-чуть фривольным характером. Французским языком она владела лучше, чем русским». Тепло отзывалась о Вере Дмитриевне В. В. Клейнмихель (фрейлина императрицы Александры Фёдоровны — супруги последнего русского царя). Вспоминая поездку в Рим, где Верой Дмитриевной Квиткой для семьи Клейнмихель заранее была приготовлена прекрасная квартира в верхнем этаже виа Грегориана, 388, она писала: «Вера Дмитриевна — старинный друг и Мама, и наш. Мы ее очень любили, хотя по возрасту она была на половине между Мама и нами. Полная жизни, веселая, она вносила оживление всюду, где появлялась… Ее муж, Андрей Владимирович, милейший, скучнейший и порядочный человек, своим появлением обыкновенно охлаждал общую веселость. Но, видя, с какой любовью и жалостью Вера Дмитриевна смотрит на него, принимали его сердечно и улыбались его неостроумным остротам…»

Конец ознакомительного фрагмента.