Все к лучшему

Галина Альвергнат

Неординарные женские истории всегда привлекают к себе внимание. Мы ищем в них ответы на свои вопросы, переживания, созвучные нашим. Такова и история Анны, молодой женщины, оказавшейся в сложной житейской ситуации: пьющий муж, развод, который ничего не меняет, нехватка денег, а значит, и всего остального. А главное – нечаянная беременность, о которой она решается рассказать только близкой подруге. Подруга и подсказывает выход, несовместимый не только с моральными нормами. Как поступить?

Часть вторая

1

В самолете поначалу было суетно и шумно. Пассажиры громко переговаривались и смеялись, пристраивая свой ручной багаж, снимая верхнюю одежду, сворачивая и укладывая ее на полки, расположенные над сиденьями: готовились к длительному перелету. Все эти шумы доходили до Анны словно сквозь толстый слой ваты, как нечто нереальное, что-то, к чему она сама не имела никакого отношения. Она сидела в кресле, не раздевшись, держа на коленях сумку, не в силах пошевелиться…

Стюардессы пошли по салону самолета, проверяя, хорошо ли закрыты полки, все ли пассажиры пристегнуты. Одна из них остановилась возле нее, помогла ей раздеться, убрать сумку и куртку, показала, как надо пристегиваться. «Значит, наверное, скоро взлетаем,» — безразлично подумала Анна.

Но, когда самолет вырулил на взлетную полосу и начал набирать скорость, она со страхом вцепилась в ручки кресла. Это было ее первое воздушное путешествие…

Самолет набрал высоту и взял курс на Нью-Йорк. Анна смотрела на экран телевизора, загоревшийся над каждым пассажирским сидением: маленький самолетик на нем быстро удалялся от Москвы.

«Боже мой, где я уже сейчас нахожусь по отношению к своему дому и своим детям! И с каждой минутой это расстояние увеличивается! Не могу поверить, что все это происходит со мной!» — пронеслось в голове и с болью отозвалось в сердце.

Несколько лет назад, готовясь к урокам, посвященным новым процессам в тогда еще советской литературе, произведениям, долгое время закрытым и запрещенным для рядовых, тогда еще советских читателей, она случайно наткнулась на одну фразу, которая ей очень понравилась. Впоследствии эта фраза не раз цитировалась на ее уроках.

«Событие уже совершилось, но разум его еще не освоил.» Почему именно сейчас эта фраза всплыла в памяти, было не очень понятно, но что это значит доподлинно, стало понятно только сейчас…

В притихшем было салоне самолета стало снова шумно. Анна подняла голову: по проходу шли стюардессы, толкая перед собой тележки, предлагая пассажирам еду и напитки.

«И я поем! — неожиданно браво подумала она. — И даже выпью, немного, если предложат. Да что же это такое, в самом деле, может хватит уже в черные мысли погружаться? А как же другие люди, преступления совершают, обманывают и обворовывают, порой даже самых близких, и часто совсем не богатых, и после всего этого спят спокойно? А сколько подличают по мелочи! Ну, тут-то ты уж совсем загнула, все это не про тебя писано. И свою совесть ты этим не успокоишь.»

Стараясь уйти от невеселых мыслей, Анна подняла голову и начала прислушиваться к тому, что происходило вокруг. Вокруг говорили в основном на двух языках: русском и английском. «Вот это да! — удивилась она. — Оказывается, я понимаю не только свой родной, но и английский. Не все, конечно, но во всяком случае понимаю, о чем идет речь, схватываю главную тему разговора. Наверное, и ответить смогла бы. Не напрасно в институте надо мной иногда подшучивали, что я могла бы успешно учиться на двух факультетах сразу — филологическом и инязе. Все свои пятерки по английскому, и в школе, и в вузе я не зря получала. Да и мои усиленные занятия перед поездкой не пропали даром. Только вот помогут ли мне эти знания в предстоящих испытаниях и мытарствах?… Кто-нибудь знает ответ на этот вопрос?…» — печально закончила, возвращаясь все к тому же.

Через несколько минут тележка с едой и напитками остановилась рядом с ней…

2

Анна шла к выходу на ватных ногах, стараясь не думать о том, отгоняя от себя страшную мысль о том, что же она будет делать, если в толпе встречающих никто не будет держать табличку с ее именем… Прилетевшие пассажиры торопливо обгоняли ее, задевая порой своими чемоданами, она не замечала ничего, каждый шаг давался с огромным трудом… «Без паники, — успокаивала сама себя. — Этот страшный момент пока еще не наступил. И наступит ли? Неизвестно. Давай вперед, ты знала, на что шла. Знала, конечно. Но даже в самых страшных мыслях не представляла себе, до какой степени это будет страшно.»

Она увидела свою табличку, подошла к женщине средних лет и сказала по-английски:

— Здравствуйте. Анна Велехова — это я.

Пересохший рот отказывался говорить.

— Здравствуйте. А я Линда, — женщине говорила по-русски почти без акцента. — Я буду Вашей помощницей на несколько ближайших дней. У Вас есть какие-нибудь просьбы?

— Что Вы имеете в виду? — не поняла Анна.

— Хотите ли Вы что-нибудь? Например, поесть, выпить кофе или что-то еще? Я спросила потому, что мы еще не прибыли на место. Наш следующий самолет через час двадцать, и неплохо бы поторопиться: аэропорт очень большой, пока доберемся до нашего выхода, немало времени пройдет, да еще и зарегистрироваться надо. Поэтому, если Вы ничего не хотите…

— Спасибо. Ничего не хочу. Разве что спросить…

Но Линда на вопросы не отвечала. «Конечно, ей так приказано. И почему она должна отвечать? И мне… разве не все равно, куда мы двигаемся дальше?» — подумала Анна и сказала:

— Можете не отвечать, если не хотите, или, может, Вам так приказано. Да и мне все равно, какое у нас дальше направление. Скажите только, могу ли я позвонить домой. Я много говорить не буду, только, что у меня все в порядке.

— Мы вылетаем на Сан-Франциско. Позвонить сможете, когда доберемся до места. Там будут другие люди, они и должны разрешить, — Линда была краткой и сухой по-деловому.

«Сан-Франциско! — похолодело у нее в груди. — Это же на другом конце США. Боже мой! Неужели я буду еще дольше от дома! Только бы не потеряться, не пропасть на этом огромном пространстве! Выжить, выкарабкаться! Кто меня потом найдет, кому до меня будет дело, если… что?»

Что — что? Было неизвестно не только ей. Никто не знает даже ближайшего будущего, даже того, что может произойти через пять минут. В той же чрезвычайной ситуации, в какой она оказалась, невозможно было даже ничего предположить…

3

После Сан-Франциско они еще ехали куда-то на машине, казалось ей, долго, бесконечно долго. Анна потеряла счет времени, не понимала, в каком направлении они двигаются, не знала уже даже приблизительно, где находятся.

Голова болела и от усталости, и от бесконечных навязчивых и тревожных мыслей. Хотелось спать, но она была почти уверена, что не заснет, если такая возможность появится…

Наконец машина свернула на узкую дорогу, по краям деревья, деревья. «Как будто в лес углубляемся,» — успела подумать… Машина остановилась перед большими массивными воротами, которые почти сразу же начали бесшумно открываться…

Она помнила, как они вошли в какое-то помещение наподобие приемной. Как она попросила разрешения позвонить.

— Звоните. 2—3 минуты. В присутствии Вашего переводчика. Никаких сведений передавать нельзя, — ответили ей.

Дрожащей рукой Анна набрала номер.

— Мама…

Наверное, Вера Игнатьевна сидела рядом с телефоном, потому что ответила сразу.

— Господи! Анечка. Родная моя! Где ты? Как дела?

— Все хорошо. Добралась до места. Но очень устала и говорить долго не могу. Сколько сейчас у вас времени? Как ты? И дети?

— У нас десять часов утра, — Вера Игнатьевна как будто все сразу поняла и была очень краткой. — И все хорошо и со мной, и с внучками. А ты, постарайся хорошенько отдохнуть, если такая возможность представится, не беспокойся о нас. У нас все в порядке. Сможешь еще позвонить? Нам главное знать, что ты жива и здорова.

— Думаю, смогу. А пока до свидания. Целую вас всех крепко-крепко и очень люблю.

Еще она помнила, как ее вели куда-то, как она силилась сообразить, сколько же сейчас времени здесь, здесь, где она находится. А где она находится? Должно быть, все-таки недалеко от Сан-Франциско. Значит, если это так, то сейчас, скорее всего, полночь. Пройдя несколько сотен метров, они вошли в ворота, небольшие, которые сопровождавшая их женщина открыла ключом. Неширокая аллея, засаженная по бокам высоким густым кустарником, и в конце ее — маленький одноэтажный домик.

«Здесь Вы будете жить. Скорее всего недолго. До тех пор, пока мы не найдем семью, которая захочет взять Вашего ребенка,» — объясняла женщина.

Несмотря на усталость, Анна все понимала, но не останавливала Линду, продолжавшую переводить. Почему? Вконец растерявшаяся Анна вряд ли могла сейчас ответить даже на более простой вопрос.

«Я покажу Вам дом. Потом можете принять душ и отдыхайте, — продолжала женщина. — Только сначала примите это.»

Женщина достала из кармана какие-то таблетки, взяла одну, положила ее в стакан, налила туда воды из графина, стоящего на столе, и протянула стакан Анне.

— Что это? — испуганно спросила Анна.

— Выпейте, — повторила женщина. — Никакого вреда это Вам не принесет.

«Какая разница! Если и принесет,» — обреченно подумала она, послушно взяв стакан…

Еще помнила, как женщины ушли, пожелав ей спокойной ночи. Но как она добралась до постели и как раздевалась, уже нет…

Странно, что в памяти осталась последняя мысль, с которой упала, проваливаясь в глубокий сон… «Проснусь ли завтра?…»

4

Она проснулась. Вернее, ее разбудили.

То, что кто-то стоит над ней, пытаясь разбудить, не сразу дошло до сознания. Медленно села на кровати, стараясь вернуться к реальности, сообразить, где находится, кто только что дотрагивался до ее плеча, что вообще вокруг происходит.

Рядом с ее кроватью стояли Линда и женщина, кажется, незнакомая. Точно, не та, что была вчера. Или это было не вчера? Что же с ней такое? Давай, Анна, приходи в себя!

Женщина начала говорить что-то, что она не сразу поняла. К счастью, Линда переводила:

— Вчера Вы приняли лекарство, успокоительное, сочетающееся также с легким снотворным действием. Все это дало такую реакцию, видимо, потому, что Вы к тому же сильно устали. Да еще разница во времени. Но не беспокойтесь, это быстро пройдет. Вы уже можете встать? Или мы зайдем примерно через час?

Анна кивнула, соглашаясь, и начала подниматься.

— Вот и хорошо, — обрадовалась женщина. — Собирайтесь не торопясь. Можете даже принять душ. Я принесла одежду, более подходящую для нашего климата. Потом завтракайте — все на столе. А мы подождем на улице

Все время после завтрака и до самого обеда она провела в двухэтажном здании, напоминающем поликлинику.

Здание находилось в нескольких сотнях метров от ее домика, и, когда они шли туда и назад, ей удалось заметить еще несколько точно таких же домиков, прячущихся за густым кустарником.

В здании-поликлинике ее водили из кабинета в кабинет. В течение нескольких часов взвешивали и измеряли, просвечивали и прослушивали, взяв при этом все возможные анализы.

Заключительным этапом было собеседование в большом кабинете, обставленном дорогой мебелью. Принимала ее ухоженная женщина средних лет («а, может, и не средних, — засомневалась Анна после нескольких минут наблюдения. — Кто их поймет, какого они возраста? При всех достижениях современной медицины?»).

«Главврач» (как она определила для себя) была доброжелательной и сдержанной в то же время.

— Я должна Вам объяснить все моменты, касающееся Вашего пребывания здесь, — говорила она. — Сначала выслушайте, потом можете задать вопросы, если что-то будет непонятно.

Все было понятно. Жить она будет в том домике, где ночевала. Перемещаться свободно можно только по маленькому садику рядом, по всей остальной территории запрещено. В это здание она будет приходить в сопровождении персонала по мере необходимости. Медицинское наблюдение обязательно. Завтраки, обеды и ужины будут доставляться на место. И настоятельно рекомендуется соблюдать режим дня, правильное чередование сна, прогулок на свежем воздухе и отдыха.

— Есть какие-нибудь вопросы? — завершила «главврач».

— Только две просьбы, — Анна была почти спокойна.

— Слушаю.

— Могу я попросить книги во временное пользование?

— Какие книги? — женщина-главврач казалась удивленной.

— Пособия по изучению английского языка. Скорее, американского английского, который я понимаю хуже. И несложные художественные книги, можно детские, чтобы я могла практиковаться.

— Хорошо, я распоряжусь. И вторая?

— Мне необходимо, хотя бы изредка, говорить с домом. У меня там остались дети и мама. Пожалуйста!

— Мне доложили, что вчера Вы уже звонили домой. Можете позвонить еще… через три дня. Три-пять минут и в присутствии переводчика.

— Спасибо.

С этого дня время потекло очень однообразно.

Одинокие завтраки, обеды и ужины, одинокие прогулки на небольшом пространстве вокруг ее временного пристанища, окруженного таким высоким и густым кустарником, что за ним ничего не было видно, частые визиты в двухэтажное здание, которое она называла про себя «поликлиника». Через неделю с ней попрощалась Линда, сказав, что руководство заведения решило, что и сама Анна может уже неплохо объясняться с ними.

Чтобы занять вяло текущее время и голову, полную невеселых раздумий, размышлений, сомнений и колебаний, она много занималась. К счастью, книг и пособий по языку, которые были доставлены по ее просьбе, хватало. Анна читала и занималась в разное время дня — то на улице, если позволяла погода, то в доме, иногда у раскрытого окна, из которого видна была значительная часть ее нынешней среды обитания.

Она не знала, но догадывалась, что находилась здесь не одна: были и другие обитатели, вернее, обитательницы.

Однажды, во время очередного визита в «поликлинику» она успела заметить в конце коридора женщину, одетую в точно такое же платье, как на ней. Это длилось несколько секунд. «Видимо, произошла несостыковка во времени, — подумала она. — Как же они нас тут прячут друг от друга!»

В другой день Анна занималась, сидя на улице. Дул небольшой ветерок, и она выбрала место у кустарниковой изгороди, повернув шезлонг спинкой к забору. Вдруг какой-то непривычный запах! Принюхалась, подняв голову от книги. Точно. Дым! Кто-то курит с другой стороны изгороди.

— Эй! — донеслось до нее почти в тот же момент. — Есть там кто-нибудь? Есть кто-нибудь, черт побери, за этим дурацким забором? Да что же они меня одну здесь прячут, что ли?

Говорили по-русски.

Анна подумала несколько мгновений. Отвечать или нет? Что сказать? И что говорить, когда говорить нечего? И зачем?

Она встала и, не отвечая, медленно пошла к дому.

Она не знала и не догадывалась, что за ней, как и за другими женщинами, ведется видеонаблюдение.

За ней наблюдали две видеокамеры. Одна была установлена в маленьком салоне ее маленького домика, другая обозревала то, что она делает и как себя ведет на маленьком зеленом островке перед домом.

Целью этого наблюдения было не только — контролировать временно проживающих. Записи с видеокамер показывали клиентам или тем, кто их представлял: это было первое, так сказать, заочное знакомство, дававшее впечатление о возможном кандидате на заключение контракта…

Так прошло две недели, две недели с той ночи, как она впервые очутилась здесь.

В начале же третьей ее спешно вызвали в главное здание, в кабинет «главврача», где, кроме уже знакомой женщины, находился еще кто-то, совершенно незнакомый.

5

Родоначальником американской династии Дюпрей был Жан Дюпрей, эмигрировавший в США в середине 19 века из французской провинции Лангедок, как многие тысячи других таких же охотников за удачей.

Америка улыбнулась Жану. По закону 1862 года* ему удалось стать владельцем обширной, в 65 гектаров, фермы. И с семьей ему тоже повезло. Хорошей помощницей во всех делах была жена и двое быстро подрастающих сыновей, Жан-Жак и Жан-Клод.

Когда Жан умер, спустя почти тридцать лет, семья владела землей, в три раза превышающей первоначальную площадь. В начале двадцатого века всем управляли уже внуки Жана, Жан-Пьер и Жак-Марк. Начиналась новая эпоха, эпоха технического прогресса, быстрого становления и развития новых отраслей промышленности, и они вовремя это поняли, начав вкладывать все свои свободые средства в тогда еще только зародившуюся автомобильную промышленность. И не прогадали. Семейное благосостояние росло как на дрожжах. И увеличивалось, благодаря выгодным вложениям и умелому руководству.

Каждое новое поколение Дюпрей находило свою золотую жилу, увеличивая и приумножая богатство, доставшееся в наследство от предыдущих поколений. Империя выстояла, не пошатнувшись, и в годы Великой депрессии, начавшейся в США в конце двадцатых годов двадцатого века. Все эти годы и десятилетия, сложившиеся постепенно во впечатляющую цифру — 150 лет, в семье рождались преимущественно мальчики, которым в память о предке — французе Жане Дюпрей давали французские двойные имена, первой частью которых всегда было имя Жан: Жан-Марк, Жан-Мишель, Жан-Пьер, Жан-Франсуа…

К концу двадцатого века финансовое состояние династии оценивалось в 400 миллионов долларов…

В это же время что-то пошатнулось в семейных вековых традициях, в устоявшемся и, казалось бы, незыблемом положении вещей. Что-то, что совершенно не устраивало современного патриарха, семидесятипятилетнего Жан-Жака, более тридцати лет простоявшего у руля семейного корабля Дюпрей, который до этого не пережил ни одной сильной бури, ни одной катастрофы. Молодое поколение Дюпрей было представлено двумя братьями — Жан-Полем и Жан-Марком. И все… Дальше не было никого, кто впоследствии мог бы взять бразды правления в свои руки. В семье не было наследника…

Семейные проблемы начались не сегодня. Первая гроза случилась двадцать два года назад, когда младший, Жан-Марк, тогда еще совсем молодой, не достигший и двадцатилетнего возраста, совершенно неожиданно заявил, что не хочет оставаться в семейном бизнесе, что его больше привлекает медицина и в будущем он видит себя кардиохирургом и никем другим. Он остался стоять на своем, несмотря ни на какие противодействия со стороны властного отца, ни на какие уговоры умной и дипломатичной матери…

С годами эта проблема сгладилась, а противоречия между отцом и блудным сыном перестали быть острыми и непримиримыми. Тем более, что старший сын, Жан-Поль, пять лет назад ставший у руководства компанией, проявил себя компетентным и удачливым во всех делах.

Казалось, буря улеглась, и семейный корабль мог бы благополучно двигаться вперед… Но появилась новая проблема, угрожавшая, как никогда раньше, его плаванию в спокойных водах.

Жан-Поль женился в возрасте Христа, и был женат уже более десяти лет. Даниэла — красивая женщина тоже из богатой семьи, получила хорошее образование, и могла бы быть, и хотела быть хозяйкой большой и дружной семьи. Но годы шли, а она ни разу не забеременела. Супруги прошли медицинское обследование спустя пять лет после свадьбы, в результате которого выяснилось, что это Жан-Поль не может иметь детей.

— Невозможно сказать об этом твоему отцу! — решительно заявила Даниэла, хорошо знавшая характер свекра. — Такая буря поднимется! Надо что-то придумать.

И они придумали — один раз, потом другой… А проблема осталась, и ее надо было решать. Оба очень хотели ребенка, а Династии нужен был наследник.

Два года назад Даниэла решилась на искусственное оплодотворение. И тут — новое препятствие! (Как будто кто-то наложил на их семью проклятие, которое невозможно преодолеть!) При прохождении медицинских обследований, более тщательных, чем это было раньше, у Даниэлы обнаружили редкую, очень редкую болезнь крови. Болезнь, которая до сих пор дремала в ней, никак себя не проявив до настоящего времени. Но на медицинском консилиуме Даниэлу предупредили, что во время беременности происходит перестройка всего организма и неизвестно, как эта перестройка может повлиять на состояние ее здоровья. Кроме того, при вынашивании плода в 80% случаев мать передает эту болезнь ребенку. А это — потенциальная и серьезная угроза здоровью будущего ребенка.

Оставался последний выход — усыновление.

Но как сказать об этом Патриарху!?

А говорить надо было и решать проблему надо было. И быстро! Даниэле исполнилось уже тридцать пять, Жан-Полю — сорок четыре…

Полгода назад случилось еще одно событие, новая беда, заставившая их еще больше торопиться, искать срочный выход из и так уже срочной ситуации: заболел глава семейного клана, заметно состарившийся за последний год, Жан-Жак. И заболел серьезно. «Нет препаратов, которые лечат эту болезнь, нет и других способов лечения,» — объяснял ему доктор на первом собеседовании, сразу после того, как в результате многочисленных анализов и обследований, первоначальный диагноз был подтвержден. — «И что же есть?» — «Есть препараты поддерживающие и снимающие неприятные симптомы Вашей болезни.» — «Какие, например?» — «Например, боли, которые вскоре появятся и будут усиливаться с течением времени.»

— Не поверишь, но не это меня беспокоит. Нет, если уж быть честным до конца, не это в первую очередь… — сетовал Жан-Жак, обращаясь к сидящему напротив него Джошуа.

Джошуа Ленберг, несколькими годами моложе своего собеседника, руководил адвокатской конторой «Ленберг и сын». Эта контора обслуживала семью Дюпрей уже в четвертом поколении, естественно, что за такой срок контакты между семьями перестали быть только деловыми. Жан-Жака и Джошуа связывали многолетние дружеские отношения. Адвокат тоже готовился передать руководство фирмой своему сыну, постепенно поручая ему не самые важные дела семьи Дюпрей.

— Твое дело, старина, сейчас в первую очередь собой заниматься и своим здоровьем. Это для тебя должно быть самым главным. А молодые пусть уж сами свою жизнь организуют, теперь их время пришло управлять и решать, — отвечал Джошуа, и сам не очень веря своим словам.

— Тебе хорошо говорить, у тебя вон три внука подрастают: и радость глазам на старости лет, и надежда на то, что будет кому дело дедов и прадедов продолжать. А у меня ни одного нет, и в ближайшее время не предвидится. Разве могу я спокойно уйти в мир иной? Чувствую я, что Жан-Поль от меня утаивает что-то и уже не верю во все их отговорки. Что-то происходит у них, а что именно, не знаю. Я уже и жену подсылал к ним, разведать, что и как, но она вернулась ни с чем. А, может, и знает она что-то, да мне ничего не говорит. Известно и тебе тоже, какая она у меня дама дипломатичная. И младший мой, как на грех, непутевый уродился…

— Стоп, стоп, стоп, — перебил его Джошуа. — Тут ты, дружище, совсем не туда направился. Жан-Марк твой многого добился, не припоминай старых раздоров, это не каприз его был — пойти по медицинской части. Хирургом он родился, от бога этот дар у него. Добиться такой известности и сделать такую карьеру — это не каждому удается…

— Что мне от его карьеры, он ведь даже жениться не удосужился, а сорок лет недавно стукнуло. Нет, с этой стороны мне наследников не дождаться. Да и с другой, видимо, тоже… Вот что меня беспокоит больше, чем болезнь моя, вот что не дает мне спать по ночам. Умереть, не дождавшись рождения внука… — обреченно закончил Жан-Жак.

…С одним твердым убеждением выходил Джошуа из дома друга: надо что-то делать. Что-то предпринимать, чтобы помочь. Но что? Наверняка есть какой-то выход из ситуации. Есть выход из любой ситуации.

«Сегодня же и начну наводить справки,» — решил он, садясь в машину…

Несколько дней спустя Джошуа пригласил в свое бюро Даниэлу и Жан-Поля.

6

Они молчали все трое некоторое время после того, как Джошуа закончил говорить…

— Не совсем чистый способ,… — наконец нерешительно начал Жан-Поль…

— Да, — согласился адвокат. — Но и не совсем грязный. Все основано на добровольных началах, и каждый получает свое: одни — деньги, другие — ребенка… В определенном смысле можно даже сказать, что это — хороший выход из непростой ситуации для всех. Почему? Потому что в противном случае мать готова убить своего будущего ребенка, т.е. сделать аборт, а это в какой-то степени можно квалифицировать как убийство. В чем состоит нарушение закона, (и это я могу вам сказать точно), в том, под каким предлогом пересекается граница. Но это очень объяснимо. Нельзя ведь сказать: «Я въезжаю на территорию США, чтобы продать своего ребенка.»

— У нас уже и не может быть чистого решения проблемы, — вступила в разговор Даниэла. — За последние годы мы столько раз лгали, такую гору лжи соорудили, что еще одна ложь уже ничего не изменит.

— Ты думаешь, нам удастся сохранить полную секретность? — обратился к Джошуа Жан-Поль. — Мне кажется, мама уже давно обо всем догадалась. Не понимаю только, почему она до сих пор ничего не сказала отцу.

— Твоя мать — очень мудрая женщина. Она много знает и много о чем догадывается, но мало говорит. Я уверен, что и в нашем случае она обо всем быстро догадается, быстро поймет, что беременность твоей жены, как бы это сказать… не совсем настоящая…, догадается, но ничего не скажет. Никому. И я даже знаю, почему.

— Почему? — спросила Даниэла.

— Твоя свекровь хорошо понимает, что лишнее сказанное слово никому блага не сделает. А испортить может все — и безвозвратно. А что я могу сказать по поводу полной секретности… Она вам, наверное, в будущем и не к чему. Я знаю немало случаев, когда нежелание родителей говорить правду ребенку приводило к трагедии. Думаю, что если все произойдет так, как я вам предлагаю, впоследствии, когда мальчик (я предполагаю, что речь идет именно о мальчике) подрастет, нужно будет сказать ему правду, не всю, конечно. Сказать то, что можно сказать. Секретность нам нужна только для Жан-Жака, а ему жить недолго осталось. Так что, если хотите его порадовать напоследок, поспешите…

Снова наступило молчание, которое на этот раз прервала Даниэла:

— Расскажите, хотя бы примерно, как это вообще происходит…

— Абсолютно точно я и сам не знаю, не сталкивался до сих пор.

— Как же Вы об этом узнали?

— Обратился к нужным людям, которые владеют информацией. Фирма хорошо засекречена. Женщин немного, и все очень тщательно отобраны. В основном с территории бывшего Советского Союза.

— Почему? — не поняла Даниэла.

— По внешним признакам они близки к нам, и нет такой расовой скрещенности, как в странах Европы, или у нас, например. Я хочу сказать, что рождаются дети с белой кожей. Вы ведь не хотите показать дедушке внука с темной кожей или с узким разрезом глаз, к примеру. Да и для вас в будущем это может вызвать лишние вопросы, которые, конечно же, ни к чему. Потом там сейчас ситуация такая сложная, очень много людей, а, следовательно, и семей находятся на грани выживания… или вымирания, как вам больше нравится. К тому же, как мне объяснили, у русских очень хороший интеллектуальный потенциал, а фирма не отбирает кого попало. К примеру, если у женщины не первая беременность, проверяют уже родившихся детей: как учатся, что из себя представляют и так далее… Покажут даже фотографии этих детей. Потом, прежде чем сюда попасть, они (эти женщины) проходят разного рода тестирования и исследования, целью которых является проверить уровень интеллектуального и физического здоровья и самой женщины, и будущего ребенка.

— Стопроцентной гарантии они все равно дать не могут, наверное? — полуутвердительно спросил Жан-Поль.

— А кто ее дать может? Разве что там… — Джошуа поднял глаза кверху. — Только нам об этой полной гарантии не скажут.

Жан-Поль вопросительно посмотрел на жену. После нескольких секунд неуверенности Даниэла согласно кивнула головой.

— Вот и хорошо, — адвокат обрадованно потер руки. — Давайте сразу и начинать. Вы хотите, чтобы я этим занялся, или возьмете номер телефона? Сначала нужно позвонить и сказать определенные слова…

— Предпочитаем, чтобы Вы занялись, — в голосе Даниэлы была просьба.

— Согласен. Давайте обговорим прямо сейчас, что именно я должен искать…

Через несколько дней, в пятницу, во время ужина в родительском доме Жан-Поль и Даниэла объявили долгожданную новость…

Джошуа искал подходящую кандидатуру. За три месяца он представил анкеты и фотографии нескольких женщин. Сначала будущие родители всех отвергали. Полтора-два месяца назад Джошуа нашел, казалось, то, что устроило и Даниэлу, и Жан-Поля… К сожалению, надежды их не оправдались. Время шло неумолимо быстро, надо было торопиться, а первая неудача подняла планку запросов четы Дюпрей еще выше…

Джошуа начал уже беспокоиться за исход задуманного им дела, когда ему показали видеозаписи с камер наблюдения за вновь прибывшими. Вновь прибывших было трое. Одна из них — Анна Велехова.

Другие не привлекли его внимания надолго — взгляд задержался на Анне. После нескольких минут он попросил ее документы.

А еще через двадцать минут внимательного изучения всех ее бумаг набрал телефонный номер и сказал коротко: «Уверен, что нашел то, что нужно. Везу досье на изучение.»

Несколько дней спустя за Анной, которая ничего не знала (и никогда не узнает) ни о разговоре, так или иначе решившем ее судьбу (и судьбу ее будущего ребенка), ни о людях, в нем участвующих, никогда не слышала ни о семье Дюпрей, ни о ее проблемах, — за ней пришли…

Всего она не узнает и позже…

Таким образом оказались тесно связаны, и не только на несколько ближайших месяцев, судьбы людей, так далеко друг от друга отстоящих.

7

И снова она в аэропорту. Какой уже раз за последние недели? На этот раз в сопровождении немолодого мужчины, который представился — Джошуа.

Когда узнала, куда летит самолет (Лос-Анджелес! Господи, я скоро все Соединенные Штаты облечу!), затем, когда села в машину с шофером, встретившим их в аэропорту, (Это и есть знаменитый Ролс-Ройс?), не в первый раз подумала: «Да, при других обстоятельствах можно было только радоваться, что я все это вижу и познаю. Для меня при моих жизненных условиях все это выглядит нереальным, почти сказочно нереальным. При маленькой оговорке: при других обстоятельствах. Да, только оговорка эта — другие обстоятельства — не моя реальность. Моя реальность — именно мои обстоятельства. Мои… и ничьи другие…» Сердце опять больно сжалось, и боль отозвалась в ней тревогой: тревогой за себя (куда меня везут? что меня там ожидает?), тревогой за свою семью, за свое решение и за его последствия…

Машина в это время выехала за город и, набрав скорость, поехала по автодороге. За окном мелькали пейзажи, какие она никогда даже и не мечтала видеть: с одной стороны — океан, с отражающимися в его водах солнечными лучами, блики которых по временам слепили глаза; с другой стороны — красивые большие дома, то рядом с дорогой, то вскарабкавшиеся достаточно высоко в горы. И непривычная растительность во всем своем экзотичном великолепии: высокие пальмы с огромными, растопыренными в разные стороны листьями, вьющиеся растения, оплетающие ограды домов, цветущие растения самых немыслимых окрасок…

Не проехав и часа, машина свернула в сторону от автодороги, и океан остался позади. «Кабазон» — успела она прочитать название на указателе. Но они не остановились в этом маленьком уютном городке, а устремились дальше по дороге, которая вела их в места, все более безлюдные. И снова сердце… Забилось так, что у нее перехватило дыхание. «Сколько же еще все это будет продолжаться? На сколько еще у меня хватит сил?»

Машина резко остановилась у высоких, литых из черного металла ворот. И ворота, и огромный парк, виднеющийся за ними, и белый двухэтажный дом в глубине парка — все это открылось перед ними неожиданно, после резкого поворота.

Водитель нажал кнопку на панно, и ворота бесшумно распахнулись. Вблизи дом оказался большим, очень большим, с высокими белыми колоннами, широкими ступенями и массивными, тяжелыми входными дверями…

В просторном холле было безлюдно, и сам дом казался пустым: ни звука телевизора, ни голосов.

Джошуа позвонил по внутреннему телефону, сказав коротко:

— Мы приехали.

И, выслушав что-то, ответил:

— Хорошо. Поднимаемся.

Затем, повернувшись к Анне, приглашающим жестом указал ей на широкую лестницу, ведущую на второй этаж.

8

Комната-кабинет на втором этаже…

Из-за стола навстречу им поднимается высокий мужчина. Через прозрачную занавеску Анна успевает заметить женский силуэт на террасе.

— Здравствуйте, — обращается к ней мужчина, предлагая кресло напротив.

Джошуа садится в другое кресло, доставая какие-то бумаги из своей обширной папки.

— Как все прошло? — спрашивает его хозяин дома.

— Все в порядке. Бумаги тоже все готовы. Можем начинать.

Мужчина зовет, открывая дверь, ведущую на террасу:

— Даниэла!

В кабинет входит молодая женщина, одетая в белые шорты и простую рубашку с коротко подвернутыми рукавами. Стройное, загорелое тело, ухоженное лицо и взгляд, не совсем понятный, немного отстраненный…

«Я тоже не знаю, как себя вести, как держать себя в этой, такой непростой ситуации. И ей тоже, наверное, не по себе,» — понимающе думает Анна.

Женщина садится на диван, расположенный в глубине кабинета. Мужчины переглядываются: тот, который сидит за столом, начинает первый:

— Меня зовут Жан-Поль. Я и моя жена Даниэла — мы хозяева этого дома, дома, где Вы теперь будете жить. До рождения ребенка. Ребенка, которого Вы не… хотите или… не можете оставить себе. А мы… а нам очень нужен этот ребенок, и мы готовы назвать его своим, если, конечно, обо всем сейчас договоримся. Вы меня понимаете?

— Да, я все понимаю. Только, пожалуйста, продолжайте говорить медленно. Быструю речь я понимаю хуже.

— Хорошо, — соглашается собеседник. — Наш адвокат Вам представит договор, договор, в котором все прописано. Он составлен на двух языках: английском и русском. Читайте русскую часть. Если со всем согласны, подпишите после прочтения.

— Читайте не торопясь, — вступает в разговор адвокат. — И можете спросить, если что-то будет непонятно.

Он подает ей папку. Анна начинает читать, пытаясь сосредоточиться.

«Мы, нижеподписавшиеся… составили настоящий договор…»… «Принимающая сторона обязуется… заботиться о здоровье… и ребенка…» «Предоставить…» Дальше — ее обязательства. Что она обязана? И так ясно.

Руки ее трясутся, а строчки плывут и прыгают перед глазами. Нет, она не в состоянии читать, понимая.

«Какая разница! — в который уже раз обреченно думает она. — Если они и не выполнят что-то, что указано в этом договоре, кто их может заставить? Если не соглашусь я, вся сила на их стороне. И мне придется согласиться… И вообще, что тут переведено на русский? Все? Или не все? И правильно ли?»

Она открывает последнюю страницу и решительно ставит свою подпись в конце. Адвокат подает ей английский экземпляр договора, который подписывается так же решительно.

Затем свои подписи ставит Жан-Поль и, подавая ей ее экземпляр, говорит, слегка улыбаясь:

— У Вас еще будет время все прочитать внимательно.

«И не подумаю.» Но вслух ничего не говорит.

— Еще несколько уточнений, — продолжает хозяин дома. — Итак, жить Вы будете здесь, все эти месяцы. Мы будем находиться в этом доме часто, но не всегда. В наше отсутствие и в присутствие, кстати тоже, в доме неотлучно будет находиться Марта. Вы с ней вскоре познакомитесь. Со всеми вопросами и просьбами к ней и обращайтесь. По дому можете передвигаться свободно, никаких запрещений нет. Сад тоже в Вашем распоряжении, а вот за территорию — только с нашего разрешения и согласия. Пока это все. У Вас есть вопросы?

— Только одна просьба, — Анна почему-то встала. — У меня на родине остались две дочери и мама. Они очень переживают за меня, а я за них. Можно я буду им звонить, хотя бы нечасто, хотя бы раз в две недели, например? Совсем недолго. Минут пять, не больше.

Они переглянулись, все трое.

— Можете звонить один раз в неделю, — после недолгого молчания ответил Жан-Поль. — Время не ограничиваю. Но одно условие. Ни слова не говорить своим близким ни о том, где Вы находитесь, ни о том, почему. И, естественно, ни о нас тоже.

— Хорошо. Обещаю. «Какое счастье!»

Жан-Поль снимает трубку внутреннего телефона и, обращаясь к кому-то говорит:

— Марта, зайдите в кабинет.

Минут пять спустя в комнату, постучавшись, входит пожилая и очень дородная негритянка с добродушным лицом.

— Марта, — просит ее Жан-Поль. — Покажите нашей гостье дом и ее комнату. В том порядке, как захочет. И проследите, пожалуйста, доставили ли в комнату ее вещи.

— Хорошо, хозяин, — широко улыбаясь, отвечает Марта. — Как я понимаю, с домом она может познакомиться и позже, когда отдохнет. А вещей у нее почти никаких и нет. Одна сумка, так она уже в комнате, — добавляет Марта и, обращаясь к Анне, предлагает. — Ну, что, идем?

Дюпрей остались вдвоем в кабинете, где только что произошли такие важные для всех присутствующих события. Даниэла встала с дивана, на котором оставалась сидеть все это время, и подошла к мужу.

— Что ты думаешь об этой женщине? — спросил Жан-Поль. — Мне она показалась серьезной. Во всяком случае более серьезной чем та, какую мы имели несчастье приютить некоторое время назад.

Даниэла присела перед ним прямо на стол. Он приподнял ее ноги, поставил на кресло, в котором сидел сам, положил голову на ее колени и с любовью посмотрел ей прямо в лицо.

— Знаешь, о чем я не перестаю думать? — она отвечала вопросом на вопрос. — В устройстве жизни нет никакой логики и справедливости. Мы… у нас есть все, казалось бы все, о чем только может мечтать человек. У этой женщины нет ничего, наверное ничего, иначе, зачем бы она это делала? Но зато у нее есть то единственное, чего нет у нас, и в чем мы так сильно нуждаемся…

9

Что такое — переживать трудный период жизни? Что это значит?

Первое время, первые мгновения после полученного плохого известия о серьезном испытании, о тяжелой болезни, своей или кого-то из близких, о безвозвратной потере, о других бедах и несчастьях, известия, которое чаще всего настигает нас внезапно, мы не верим, что это произошло именно с нами. Наша первая реакция — реакция отторжения. НЕТ, это не правда! ЭТОГО не может быть! Произошла какая-то ошибка! Вот сейчас зазвонит телефон или кто-то постучится в дверь, и мы узнаем другую новость, отличную от той, первой, которую наше сознание отказывается принимать.

Но минуты идут за минутами, часы за часами, а телефон не сообщает другую новость, и никто не стучится в дверь. И тогда наступает осознание того, что случившееся — реальность, тяжелая, жуткая реальность, от которой уже не откажешься.

Как это могло случиться? Как теперь с этим жить? Почему именно с нами, именно со мной? Паническое состояние охватывает каждого человека, а мозг безуспешно бьется в паутине вопросов, на которые нет ответа.

Наш мир, внутренний и внешний, обрушивается в одночасье. В одночасье перестает существовать все многообразие и многоцветье окружающего мира. Как будто кто-то набросил на тебя тяжелое черное покрывало, под которым тебе теперь жить. Как долго? Еще один вопрос, на который нет ответа.

И вот проходит время, неважно какое. Время проходит — а боль остается. Она может уходить, не напоминать о себе, не трогать, не подниматься черным удушьем, от которого перехватывает дыханье, а сердце то начинает биться — часто-часто, то, кажется, останавливается насовсем. Но боль всегда остается в нас, напоминая о пережитой трагедии, несчастье, беде, случившейся или с нами, или с нашими близкими.

Есть ли от этого лекарство, средство, помогающее найти в себе силы выжить, справиться, продолжать радоваться жизни, наконец? Наверное, у каждого — свое.

У Анны, которую жизнь все эти последние годы не баловала часто, не одаривала не только днями и часами счастья, но скупилась даже и на минуты, этим средством было — занять руки и голову. Шевелиться, делать что-то, занять себя чем-то, неважно даже, чем. Такая занятость помогала ей, отвлекала мысли от неприятностей и бед, давала возможность находить в себе новые силы, чтобы продолжать жить…

Ей и теперь было несладко, ох как несладко находиться здесь, вдали от дома, в незнакомом месте, с незнакомыми людьми, несладко понимать, что она находится здесь для дела, которое противоречит не только нормам морали…

Первые дни она не могла справиться с собой. Часами просиживала у себя в комнате, уставившись в одну точку, не в силах пошевелиться, не в силах заставить себя делать хоть что-то. Внутри была пустота и отчаяние, отчаяние, которое накатывалось черными волнами, не оставляя места никаким другим чувствам.

Но надо было продолжать жить, несмотря ни на что, приспосабливаясь к новым обстоятельствам. Надо было. Но как?

Каждый день, то утром, то после обеда, а то и утром, и после обеда к ней в комнату стучалась Марта, каждый раз с новыми предложениями. Не хочет ли Анна прогуляться по саду? Не голодна ли? Или, может, вместе время проведем?

Анна понимала, прекрасно понимала, что Марта делает это все из добрых побуждений, из желания помочь, но каждый раз отрицательно мотала головой, не находя в себе ни сил, ни мужества.

Казалось, ее внутренние резервы, ее запас прочности, ее источники оптимизма — все было исчерпано.

10

Но однажды, спустя примерно неделю, Анна проснулась ранним утром, резко села на постели и оглянулась вокруг новыми глазами.

Стояло великолепное утро, с ярким солнцем и безоблачным небом. Она подошла к окну и широким жестом открыла его настежь. Запахи цветов и зелени, смешанные с потоками свежего воздуха, пение птиц ворвались в комнату.

Подхваченная какими-то новыми чувствами и ощущениями она, быстро умывшись и одевшись, вышла на улицу. Великолепие природы, царствующей в это тихое, спокойное утро захватило ее в плен. Не менее часа быстрой походкой она ходила по огромному саду, временами надолго задерживаясь то перед особенно красивой, оригинально оформленной клумбой, то перед цветущим кустарником с завораживающим, чудным ароматом…

Сколько было времени, когда она повернула на тропинку, ведущую к дому? Она не знала, но знала, что откуда-то появилось в ней — второе дыхание? новые силы? Или еще что-то, чему нет пока названия.

«Ситуация останется такая, какая есть, — думала Анна, решительно шагая к дому. — Ничего назад уже не вернешь, ничего в прошлом изменить нереально. Тогда, наверное, должна измениться я. Как это возможно? Наверное, возможно как минимум изменить свою позицию, перестать заталкивать себя в черную пропасть. Кому от этого будет лучше, кто выиграет, если я туда окончательно провалюсь? Если, не дай бог, у этой черной пропасти, в минуту отчаяния совершу то, что однажды уже приходило в голову…»

Конец ознакомительного фрагмента.