Минус одна минута. Книга третья. Последняя земля

Галина Валентиновна Тимошенко

Что происходит с человеком, внезапно получившим то, о чем он мечтал много лет? А если он получил все это совсем не в той реальности, в которой прежде жил и мечтал, – что происходит в этом случае?! Сможет ли он одновременно справиться и с неожиданно сбывшимися мечтами, и с условиями этой совершенно новой для него реальности? А если в этой реальности живут еще и другие люди, тоже получившие все, о чем мечтали? Сумеют они договориться друг с другом и смириться с исполнением чужих мечтаний или нет?

22.10. За три дня до…

Тимофей вытянулся на постели, нимало не ощущая привычного удовольствия от прохладных простыней: слишком много неприятного случилось за последние дни, чтобы можно было спокойно наслаждаться простыми радостями. Кроме того, завтра придет черед предпоследнего этапа работы над самолетом, но сейчас об этом лучше не думать — во избежание очередного приступа нестерпимой вины перед Советом…

Стоп. Решено же было — не думать. Во всяком случае, об этом. И так довольно разных мерзких вопросов, на которые придется искать ответы.

Но до мерзких вопросов дело не дошло: в дверь довольно громко постучали.

Черт знает что. Еще никто и никогда не осмеливался беспокоить хозяина, когда тот сообщил, что ложится спать. Или экторы совсем уж развинтились, или и впрямь случилась очередная беда.

— Да! — раздраженно воскликнул он, и в двери немедленно возник Герман.

Так и есть, стряслась очередная гадость: ничто иное не могло бы превратить лицо обычно сдержанного эктора в древнегреческую театральную маску. Тимофей затруднился определить, какое именно чувство сия маска должна была воплощать, но чувство было явно неприятным.

— Извините, хозяин, но…

— Что? — нетерпеливо рявкнул Тимофей. — Кончай истерику, говори.

Герман с очевидным испугом оглянулся и пробормотал:

— Я… не знаю… там — вы…

— Где — я? — устало вздохнул Тимофей и тут же осекся.

Отодвинув Германа, в спальню вошел он сам, Тимофей.

После недолгой немой сцены Тимофею удалось все-таки начать думать связно. Не отрывая взгляда от вошедшего, он кое-что прикинул про себя и скомандовал:

— Входите оба. Герман, закрой за собой дверь и садись вон там, — он указал на кресло в дальнем углу комнаты. — Молчи, слушай и думай.

Он поднялся с кровати, накинул на себя уютный мохнатый халат и сел на диван у противоположной стены.

— А ты, — обратился он к самому себе, все еще неподвижно стоявшему у двери, — иди сюда.

Вошедший безмолвно подчинился, глядя во все глаза на своего двойника.

— Что ты сегодня делал?

Этот вопрос показался Тимофею наиболее подходящим в этой ситуации: он не слишком очевидно демонстрировал присутствующим его собственное непонимание и растерянность.

Странное ощущение: смотреть на самого себя и понимать, что два совершенно одинаковых лица сейчас имеют совершенно разные выражения. Впрочем, Герману сейчас, наверное, приходится еще горше… Очень бы хотелось посмотреть, что там в его голове происходит при виде этой безумной картины. Или хотя бы глянуть из этой головы на диван, где один Тимофей, в роскошном домашнем халате и с помятым лицом, требовательно взирает на другого Тимофея, одетого только в мятые штаны, с запыленным лицом, лежащим на коленях свертком и торжествующей улыбкой.

— Я был у Стаса и все нашел. Вот, — гордо отрапортовал вторичный Тимофей.

Он размотал свой сверток, после чего сразу стала понятна недостаточность его одеяния, и протянул первичному Тимофею толстую тетрадь.

— Правда, там не по-русски, но ты же наверняка сможешь понять, да?

Тимофей жадно схватил тетрадь и начал листать, пока из нее не выпал сложенный вдвое листок. Он пробежал глазами несколько написанных на нем строчек и поднял взгляд на своего двойника:

— Это что?

— Стас сначала читал тетрадь, потом взял вот эти два словаря, — и пришедший указал на два огромных тома, лежавших на распластавшейся по его коленям рубашке. — Видимо, он что-то переводил и записывал это здесь, — он ткнул пальцем в заинтересовавший Тимофея листок.

После этих объяснений Тимофей перечитал написанное еще раз, потом закрыл глаза и надолго задумался.

— Тебя кто-нибудь видел? — наконец вернулся он в реальность и вновь обратил взор на своего двойника. Впрочем, долго смотреть на того он не мог: слишком многое в том лице раздражало до внутренних корчей.

Кто бы мог подумать, что у него такой брезгливый изгиб губ?! Взгляд какой-то ищущий и беспокойный, да и вообще рожа малоприятная. Странно, раньше ему почему-то никогда так не казалось…

— Нет, — скромно потупил глаза двойник. — В институте был рабочий день, — при этих словах Тимофей саркастически поиграл бровями, — и в парке никого не было. А потом я долго прятался, чтобы никому на Равнине на глаза не попасться. К тому же я в таком виде… — и он смущенно оглядел свой голый торс.

— Ладно, ладно, молодец, — рассеянно пробормотал Тимофей, снова утыкаясь в листок со Стасовыми письменами.

«Власти камня непременно и необратимо подчинится тот, кто устремит свой внимательный взгляд на Власть-камень, освещенный яркими солнечными лучами»…

Черт возьми, так вот для чего Стас собирал тогда, три года назад, все население Равнины на какое-то идиотское празднование начала новой жизни!

Тимофей прекрасно помнил шипастый фиолетовый кристалл, который Стас с таким забавно-торжественным видом воздел над собравшейся толпой. Помнится, он еще тогда подумал, что его гелиос и прочие галилеанские причиндалы выглядели куда внушительнее.

Значит, наш затейник Стас тогда одним махом подчинил себе всех жителей Равнины и заставил их испытывать страстное желание просить разрешения на создание чего бы то ни было. Ну и, ясное дело, испытывать мучительное чувство вины каждый раз, когда их потянет на самовольство. Ничего не скажешь, выгодная оптовая закупка… Хотелось бы знать, что еще внушил тогда им всем этот хитрый лингвист?

Тимофей грозно сдвинул брови и снова глянул на похитителя словарей:

— Ты сказал, что нашел все. А камень где?

— Какой камень? — несказанно удивился тот. — Никакого камня там не было.

— Должен быть еще камень. Большой фиолетовый камень странной формы. Тебе нужно его найти, — внушительно произнес Тимофей, внимательно наблюдая за реакцией полуголого себя.

Интересно, как следует разговаривать с такими, как этот? Они все-таки не экторы… Отдавать команды? Или лучше вежливо просить?

Однако выбранный Тимофеем тон, судя по всему, оказался вполне подходящим: двойник послушно задумался, видимо, планируя дальнейшие поисковые мероприятия.

— Я бы хотел знать точнее, как этот камень выглядит, — наконец сообщил он. — Иначе как?..

Проблема… Чтобы узнать, что именно искать, надо сначала это найти, чтобы посмотреть, как оно выглядит.

Неожиданно голос подал Герман, до сих пор молча пытавшийся в своем углу примириться с ситуацией:

— Можно просто сходить в Зал Одобрения. Там есть фотографии, на которых камень хорошо виден.

Видимо, он плохо понимал, как нужно обращаться к двойнику своего хозяина. Или просто оберегал свой разум от слишком сильных потрясений.

Тимофей изумленно посмотрел на него:

— Ты-то откуда знаешь?

— Я там бывал, — потупившись, признался старший эктор.

— На что разрешения просил? — скептически прищурившись, спросил Тимофей.

Герман долго мялся и бормотал себе под нос что-то непонятное, прежде чем промямлить:

— Колечко хотел сделать…

— Да ладно?! — заинтересовался Тимофей, даже забыв на время о своем необычном госте. — И для кого же?

Эктор к этому моменту уже окончательно справился с внутренними последствиями своего неосторожного заявления и с вызовом уставился на своего хозяина, всем своим видом демонстрируя: больше он не скажет ничего.

Тимофей некоторое время сверлил его пристальным взглядом, потом махнул рукой:

— Ну и черт с тобой, — и снова повернулся к гостю.

— Значит, сходишь в Зал Одобрения и посмотришь фотографии. А потом найдешь камень и принесешь его мне. Ты понял?

— Конечно, — с достоинством кивнул второй Тимофей. — Мне сделать это сейчас или можно немного отдохнуть?

По его виду невозможно было понять, представляется ли ему более предпочтительной какая-то из двух альтернатив, но все же Тимофей ласково сказал:

— Конечно, иди поспи. Только надень рубашку: тогда любой эктор точно сделает все, что ты скажешь.

— Не выйдет. Все наши наверняка попрятались, — снова подал голос Герман, приободренный своей недавней победой в дуэли взглядов.

— Это еще почему? — недоверчиво прищурился Тимофей.

— Нестор с Мироном его видели.

— И что?

— Они знали, что вы уже легли спать, — с некоторым злорадством объяснил эктор. — И, конечно же, страшно испугались.

Тимофей насмешливо скривился:

— Молчал бы уж… У самого-то физиономия была, как будто тебе понятно что вставили понятно куда и обещают повернуть.

— В общем, в коридоре сейчас никого не будет, — уточнил Герман, полагавший, что его самого Тимофей сейчас никуда не отошлет: наверняка захочет обсудить последние события.

Тимофей, разумеется, никак не мог спустить такой наглости своему самолюбивому (что само по себе можно было считать нонсенсом) эктору:

— Пристроишь… — тут ему пришлось серьезно задуматься, как же следует называть своего двойника.

Так ничего путного и не придумав, он безнадежно махнул рукой:

— Короче, пристроишь его на ночлег и сразу же вернешься. Чего ждешь?! Мухой!

Когда эктор и его собственный двойник скрылись за дверью, Тимофей возбужденно заходил по комнате. Бесцельно передвинул кресло, в котором сидел Герман, с места на место. Выглянул в окно. Посмотрел на себя в зеркало и, сердито мотнув головой, отошел от него подальше. Поняв, что поспать сегодня вряд ли удастся, аккуратно застелил постель.

То, что его план сработал, он прекрасно понял еще после визита Антона. Правда, он никак не ожидал, что придется лицом к лицу сталкиваться с собственными двойниками, но тут уж ничего не поделаешь… Ему ведь так и не удалось придумать, как распространить действие своего артефакта на все население Равнины, но при этом исключить из числа счастливчиков самого себя. Значит, теперь придется жить с постоянно вздыбленной на загривке шерстью: кто ж знает, чего он хочет, когда сам себе в своих желаниях не признается?! Ладно еще сегодняшний гость: это и предугадать можно было, и великую пользу поиметь… Но как бы выяснить, какими окажутся другие?

Тут появился Герман, и Тимофей не нашел лучшего способа сорвать свое раздражение, чем окрыситься на него:

— Ты его в Долине размещал, что ли? Дольше не мог ходить?

— Никто не хотел брать его к себе, — бесстрастно объяснил тот. — А оставлять его без присмотра я не рискнул. Пришлось очень долго уговаривать Гордея.

Тимофей счел своим долгом еще некоторое время демонстрировать свое недовольство, потом сердитым жестом указал Герману на диван:

— Садись, поговорим.

Эктор сел, ни одним мимическим движением не выдавая своего отношения к происходящему. Тимофей с размаху сел рядом и покосился на него.

— Все понял?

Герман пожал плечами:

— Кое-что. Вы это имели в виду, когда говорили, что у вас есть план?

Тимофей скривился: будучи осуществленной, его первоначальная идея уже перестала ему казаться осмысленным планом.

— Это, — все же вынужден был признать он. — Теперь у каждого на Равнине есть куча двойников.

Вопреки его ожиданиям, Герман не задал ни одного вопроса: то ли позволил себе обидеться на хозяина, то ли понял больше, чем говорит… Тогда Тимофей тоже замолчал: нечего баловать экторов. Если интересно, пусть сам просит о продолжении, а пока и без него есть о чем подумать.

Итак, можно надеяться, что в ближайшее время Власть-камень (так, кажется, это назвал Галилей?) окажется у него. Судя по энтузиазму сегодняшнего функционала (будем называть всех двойников именно так — надо же как-то отличать их от экторов?!), ему все должно удаться. Что будет происходить дальше?

Выигрыш первый: Стас больше никому ничего не сможет внушить. Небольшая, но чрезвычайно важная деталь: он даже не сможет больше усиливать внутренние наказания за попытки ослушания.

Хотя… Честно говоря, это — вовсе не факт: вполне может быть, что камень уже воспринимает именно Стаса как своего хозяина. В этом случае Стас даже в отсутствие Власть-камня сможет продолжать впаривать народу все, что пожелает…

Выигрыш второй: можно будет самому влиять на жителей Равнины в любую желательную сторону.

Снова не факт: этот выигрыш может иметь место опять-таки только в том случае, если Стас вместе с камнем утратит и способность с его помощью влиять на умы. А если чертов Галилей предусмотрел опасность перехода чертова артефакта в другие руки и застраховался от нее?

И, наконец, самое главное: как это выяснить? Выяснять-то в любом случае придется собственной шкурой… И если Галилей все-таки оказался чересчур дальновидным, то можно и вообще ничего не узнать. Тем более что, в отличие от Стаса, ни латынью, ни итальянским он не владеет — то есть не сможет даже прочесть, что в этой дурацкой тетради написано.

Да уж… Вполне может случиться так, что никакой великой пользы не будет даже и от этого функционала. Тогда зачем все это было сделано?! Только ради того, чтобы Стасовы функционалы тоже бродили по Равнине и своими действиями дискредитировали свой прототип? Выигрыш сомнительный, что и говорить.

— Я не понимаю трех вещей, — заговорил наконец Герман. — Во-первых, как этих… не знаю, как их называть… отличить от обычных парцелов? Я смотрел очень внимательно: разница была только в одежде и выражениях лиц. Все остальное — как две капли воды.

Действительно, а как их отличать-то?! Не подумал, не подумал…

И Тимофей, неожиданно сильно уязвленный собственной непредусмотрительностью, раздраженно сообщил:

— Называй их функционалами. Что еще?

Судя по быстрому взгляду Германа, тот прекрасно понял: ответа на первый вопрос у хозяина не имеется. Сообразительный, поганец…

— Во-вторых, я не понимаю, где они все теперь будут жить.

— Они не будут жить, — ворчливо заявил Тимофей. — Они появляются только для того, чтобы исполнить какое-нибудь неосознаваемое желание их прототипа. После этого они исчезают. Зачем им дальше-то жить?

— Понял, — кротко кивнул Герман и помолчал, прежде чем озвучить самый главный (и самый неприятный) вопрос:

— А еще мне неясно, зачем вам это было надо. Вы же могли просто создать одного-единственного такого функционала, чтобы он выяснил все про этот камень и точно так же принес его вам. Остальные-то вам зачем?

Ясное дело, додумался. Наверное, такого эктора можно считать изысканным комплиментом его хозяину, вот только радости что-то маловато от такого комплимента…

И Тимофей нехотя пояснил:

— Каждый такой функционал наглядно демонстрирует всем окружающим, что за человек его прототип. И если прототип хочет чего-нибудь гадостного… Кстати, ты, я надеюсь, не сомневаешься, что в глубине души каждый человек хоть чего-нибудь гадостного да хочет?

Герман изобразил лицом что-то неопределенное, и Тимофей удовлетворенно кивнул.

— Так вот если прототип чего-то гадостного все-таки хочет, то у него появится функционал, который это гадостное сделает. И как, по-твоему, окружающие смогут понять, что это сделал не сам прототип?

Герман немного поразмыслил, утвердительно кивнул и все-таки осторожно уточнил:

— Но вы ведь тоже не можете знать, чего хотите в глубине души, правда? Тогда ваши функционалы точно так же будут…

— Заткнись! — яростно взревел Тимофей. — Думаешь, я всего этого не понимаю?! Я не смог иначе! Просто не придумал, как сделать, чтобы было по-другому! Вот такой я идиот!

Ошеломленный Герман даже лицом потек: еще ни разу на протяжении всей его экторской жизни хозяин не высказывался о самом себе в подобном тоне, и теперь он понятия не имел, как на это реагировать.

Тимофей в бессильном гневе стукнул кулаком по подлокотнику дивана и даже замычал — так горестно, будто только что собственными руками разбил драгоценную китайскую вазу какой-нибудь славной эпохи.

Некоторое время он сидел молча, и Герман с некоторым испугом начал подумывать о том, чем ему будет угрожать факт нечаянного присутствия при столь крамольных откровениях хозяина.

Однако через несколько минут Тимофей вдруг спокойно спросил:

— Ты что-то еще знаешь… о моих функционалах?

Эктор даже вздрогнул от неожиданности, но все же заставил себя ответить честно:

— Только о том, который приходил к Антону. Он обошел почти всю Равнину. К нам весь день таскались разные экторы и рассказывали… Словом, все в шоке, потому что извинений от вас никто не ждал.

Он немного подумал и решил бросить шапку оземь:

— Кстати, я тоже удивился. Никогда бы не подумал, что вы… что вас так волнует, как о вас думают другие люди.

Тимофей саркастически усмехнулся:

— Не поверишь — я бы тоже никогда не подумал…

Он покосился на потрясенного Германа и усмехнулся еще ядовитей:

— Вот такая вот сегодня у нас с тобой ночь откровений.

Эктор предпочел промолчать: и так уже сказано раз в сто больше, чем было бы достаточно для внутренней революции. А Тимофей, к вящему собственному удивлению, продолжал:

— Получается, я проиграл Стасу. По всем статьям проиграл. И значит, я отнюдь не так умен, как полагал. Правда, достаточно умен, чтобы это признать, но все-таки… Я ведь даже самолет делаю, чтобы банально сбежать. То есть выглядит-то это так, что я ужасный молодец: смог их всех ослушаться — но ведь все равно это будет бегство, так ведь?

Герман просто места себе не находил: его экторская картина мира трещала по швам. С одной стороны, скептическое ехидство, которым он был наделен по воле самого же Тимофея, было в восторге: и прежде много раз он был свидетелем не самых удачных действий своего хозяина, но тот никогда этого не признавал — а теперь наконец-то признал. С другой стороны, было очевидно: Тимофею сейчас не позавидуешь. Просто ни за что не позавидуешь. В сорок с чем-то лет свалиться с собственного внутреннего пьедестала… Наверное, не у всех после такого получается выжить.

Герман вспомнил, что главная и единственная задача эктора — быть полезным своему хозяину, и вкрадчиво сказал:

— А что, если попытаться все-таки прочесть тетрадь Галилея? Не зря ведь этот ваш… функционал… словари-то принес? Может, окажется, что вы все равно выиграли больше, чем проиграли?

Вот же зараза! Все просчитал… И то, что хозяина не так уж и порадовало получение загадочной тетради, тоже понял. Что ж, если уж получилось намечтать себе такого умного эктора, было бы полным идиотизмом этим не пользоваться.

И Тимофей решительно сказал:

— Ты прав, мой друг, — он снова искоса глянул на явно польщенного эктора и подтвердил: — Празднуй, я свои слова назад не возьму. Пошли, будем изучать латынь.