Ветер и крылья. Старые дороги

Галина Гончарова, 2022

Первая книга цикла любимой читателями Галины Гончаровой, на этот раз в фантазийном сеттинге, похожем на средневековую Италию. История о приключениях двух сильных женщин В королевстве Эрвлин неспокойно. Вымирает династия. А вот не надо было в свое время завоевывать людей с помощью подлости. Они и ответили, как могли. Ты их в спину – а они тебя предсмертным проклятьем. Последний из Эрвлинов должен жениться на девушке из рода Сибеллинов. Не хочется? Любовь? Амбиции? Ну, тогда вымирай на здоровье. Или – выбирай, что тебе больше нравится. Адриенна СибЛевран прекрасно прожила бы в своем поместье, даже не приезжая в столицу. Но – увы. Кровь старой династии не дает жить спокойно. Да и не откажешься от такого, просто не сумеешь. Выйти замуж за принца? А ведь это не сказка, и король не очень-то добрый, и принц любит другую, и призрак прабабки диктует свои правила, и цветут возле дворца черные розы. Розы королевского гнева и боли. Мия Феретти просто пытается выжить. После смерти родителей на ее руках остаются брат и сестры. И надо как-то выживать. Пробудились старые родовые таланты? Отлично! И их поставим на пользу делу. Чьему? А вот кто заплатит, тому и поможем. Правда, закон такого не одобряет, но не умирать же с голоду? Старые дороги, новые люди – и выбор. Старый или новый? Неважно. Главное – он есть. Прочитав книгу, вы узнаете: почему черные розы цветут только в дворцовом саду, где могут найти себе применение метаморфы. Вы побываете в Средневековье и порадуйтесь, что мы живем не там.

Глава 2

Адриенна

Ярмарки Адриенне нравились. Шум, гам, веселая суматоха… правда, иногда было немножко жаль. Вот крестьянские девушки спокойно ходят по ярмарке, приценяются то к тому, то к сему, а она вынуждена переодеваться в мужскую одежду.

А хотелось бы!

И платье надеть, и потанцевать в веселом хороводе, и на карусели прокатиться…

Нельзя. Отец полностью прав, это занятие для ньоры, не для даны. И если кто-то узнает, она в жизни себе жениха не найдет. Хотя она и так до сих пор не сговорена.

Странно даже…

Вот по соседям все даны уже помолвлены, кое-кто в ее возрасте и замуж вышел, а Адриенна — одна. Отец всем отказывает. И соседям, и знакомым…

Но в монастырь он ведь ее не отдаст? Правда?

Риен решила, что этот вопрос надо еще уточнить. И занялась тем, что умела и знала.

Надо было выбрать кобыл. Четыре штуки, на племя…

Конечно, так-то по ярмарке ходил отец. Крепко держал дочку за руку, не отпускал от себя, приглядывал как мог. А Адриенна приглядывалась к лошадям.

Вот ей приглянулась молоденькая, не старше двух лет, гнедая кобылка у торговца.

— Отец?

— Вон та? Давай посмотрим…

Торговец не был бы самим собой, не «перепутав» лошадей, но ту, которую подвели, Риен решительно отвергла. Еще и головой замотала:

— У нее мокрец, точно. Смотри…

— Да нет у нее мокреца! — взвыл лошадник, но Адриенна ловко подхватила лошадь за копыто.

— А это что такое?

— Ах ты жулик! Вон ту кобылку покажи! Живо!

Купец поник, понимая, что в его интересах сторговаться сейчас и быстро. А то ведь шум на всю ярмарку пойдет… сейчас он может продать своих лошадей даже с прибытком. А вот потом…

Гадкая болячка — копытная гниль^[4].

Таким же образом Адриенна проглядела еще два десятка лошадей и наконец отобрала еще трех кобыл, достаточно крепких и здоровых. И плодовитых.

Она не знала, как именно у нее это получается. Вот как-то само собой выходит.

Видит она, видит, где больное животное, где здоровое, чего от него ждать… что тут неясного? Как-то… и глаза у лошади тусклые, и дыхание нехорошее, и шерсть не та…

И не только к лошадям это относится. Нет.

С людьми была совершенно та же история. Помнится, в детстве Риен едва не нажила врагов среди соседей… ну поняла она каким-то образом, что сосед болен дурной болезнью, не подошла к нему, когда тот хотел потискать девочку… хорошо хоть, у отца потихоньку спросила.

А то кто его знает, чем бы дело кончилось.

А сейчас Риен сидела рядом с отцом в таверне, жевала мясо, болтала ногами в воздухе…

— Папа, я ненадолго? На двор?

Дверь была открыта, нужник отлично виден из окна… отец и кивнул. Ну что, что может угрожать ребенку? Здесь же два шага…

Казалось бы…

Адриенна вышла за дверь.

А в следующий момент на дана вдруг вылился вонючий поток. Разносчица споткнулась, демонстрируя свои прелести в глубоком вырезе, да и облила его пивом. Нечаянно, конечно.

Но дан Марк все равно вскочил, дернулся… и только когда через десять минут Адриенна не вернулась, понял, что случилась беда.

Вскочил, заметался…

Было непоправимо поздно.

* * *

— Вот он, дрянь такая!

Адриенна даже сознания не теряла. Ей попросту зажали рот рукой — и потащили. Не особенно далеко, за сарай и в переулок. Аккурат к двум ромам, которые ждали свою добычу.

Ну да…

Вот у этих двоих она отцу отсоветовала покупать лошадей. Явно же крашеные… краденые?

И такое тоже может быть! У ромов это легко и просто, они считают, что воровать — это часть их веры. Если ром ни разу в жизни ничего не украл, его в их рай и не пустят.

А до рая их стараются не пускать вообще никуда.

В дома, в поместья…

На ярмарки пускают, но не везде. Где-то гонят и бьют. По мнению Адриенны — справедливо. Воровать — плохо, падре Санто так говорит, а он лучше знает.

— Ишь ты, какой голубоглазый… красивый ром будет!

— А не то глазки-то повынем. — Второй ром вытащил нож и приближался к Риен. — Пойдешь с нами добром? Или…

Воспитывай отец свою дочку как благовоспитанную дану, она бы растерялась. А так…

— Зачем? Зачем я вам?

— А что не так, мальчик? В лошадях ты разбираешься, сразу видно, да и не только в них. В кочевье пригодишься… и дану твоему козью морду сделаем. Ты ж незаконный? Вот подумай, что тебя ждет, — вступил второй, тот, который был без ножа. — Всю жизнь в прислугах, на побегушках, своего — только что хозяин дозволит. А у нас свобода, вольный ветер, все дороги перед тобой, песня льется…

Если б Адриенна на это еще и повелась. Но вместо того…

— Ай-й-й-й-й!

Раненым зверем взвыл третий ром, который держал девочку. Потому что обута она была хоть и в сапоги, но далеко не дамские, мягкие и легонькие.

Она же изображала мальчика? Вот и одевалась соответственно!

Дублет, рубашка, штаны, а на ногах грубые башмаки. Одним из которых она и проехалась душевно по ноге расслабившегося похитителя. Она же почувствовала, когда у него хватка стала чуточку полегче, — и ударила.

Жестко, коварно, по стопе, ломая тонкие косточки…

И вырвалась.

Ненадолго.

Аккурат до рома с ножом, который не успел отвести его в сторону. И Риен налетела на него рукой.

Порез на предплечье получился не опасным, но впечатляющим — длинным, корявым, кровь так и хлынула. Риен испугалась по-настоящему и отшатнулась.

Кровь, боль… и, конечно, крик. Руку девочка отдернула так, что разлетелись алые капли, попали на стены, на землю, на ромов…

— Ай!

Что случилось дальше, не поняла ни сама Риен, ни ромы. Но ровно через секунду кричали уже все.

Да как!

Дану Марку и искать никого не пришлось, на истерический крик дочери он помчался бы через любую бурю. И услышал бы, и узнал…

Только вот когда он влетел в переулок, ни спасать было некого, ни помогать…

Его дочь оседала по стеночке, с ужасом глядя на трех людей, которые корчились рядом. Корчились, хрипели… кричать они уже не могли. Вообще…

Даже стонать…

Их словно что-то пожирало изнутри, расползались по коже громадные кровоточащие язвы, лица были уже неузнаваемы…

— Риен!

Дан Марк подхватил дочь и вынес из переулка.

— Цела?

— П-пап-па…

Адриенна протянула отцу раненую руку. Слезы у девочки катились градом…

— Потерпи, малышка! — Дан Марк мигом понял, что рана хоть и кровит, но для жизни не опасна. — Сейчас, секунду… что это за типы?

Он остановился у трактира, и один из слуг тут же протянул ему клок от рубахи. Им дан и перетянул руку дочери, останавливая кровь.

— Н-не знаю, — заикалась Риен. — Ром-мы…

— Ромы? Кто этих тварей только пустил сюда!

Впрочем, гневался дан Марк впустую, отлично понимая, что пустили. И пускать будут. Это на свои земли он им дорогу навсегда закроет, а на чужие — как хозяева решат.

— П-папа… кровь…

— Ничего, детка. Мы сейчас к лекарю. Это рана не опасная, ты коленки серьезнее расшибала.

— П-правда?

— Да.

— Там столько крови было… и они кричали, и язвы эти…

— Они такие с самого начала были?

Дан Марк нахмурился, вспоминая. Тогда-то понятно, он родного ребенка спасал, ему не до ромов было, а вот сейчас… кто его знает, откуда и какую заразу принесли эти твари?

А если Адриенна…

— Детка?

— Н-нет. Они сначала нормальные были, а потом с ними вот это стало…

Дан Марк нахмурился еще сильнее. Задумался.

— Адриенна, это произошло после того, как тебя ранили?

Девочка, уютно пригревшаяся и успокоившаяся на руках у отца, кивнула:

— Да.

Она уже не боялась. Папа рядом, папа пришел, попробуйте теперь ее тронуть! На руках-то у отца!

Смешно!

— Они на тебя напали, а потом…

— Нет. Я вырывалась, а у одного был нож. И я налетела рукой…

— Ага. И полилась кровь.

— Да, папа.

— Молчи об этом, Риен. Молчи…

И столько серьезности было в голосе отца, что девочка испугалась. Уже не раны, а чего-то… жутковатого, необъяснимого.

— П-папа?

— Слово даю, детка, я тебе все расскажу. Только чуть позднее.

— Х-хорошо…

— А вот и лекарь. Молчи, Риен.

Сначала Адриенна боялась, что и с лекарем, который перевязывал и бинтовал ее руку, начнется что-то подобное.

Но седой старик смывал кровь с ее руки, накладывал швы, ворчал, что руку распахали — шрам на всю жизнь останется… и ничего с ним опасного не происходило.

Адриенна успокоилась.

А потом как-то и сгладилось, и забылось…

А что дан Марк напился в лоскуты в ту же ночь… бывает.

И что он повторял что-то про ворон и их отродье…

Спьяну, наверное. Чего уж там — спьяну и не то придумаешь.

* * *

Примерно в это же время, в столице

— Отец, я не хочу.

— Я понимаю. И поверь мне, я тоже этого не хочу. Но боюсь, что другого выхода у нас нет.

— Бред какой-то… в наше просвещенное время — колдовство, проклятие…

— Ты понимаешь, что об этом надо молчать?

— Да.

— Никому. Даже твоей великой любви.

— Отец, я…

— Не забывай, она достаточно суеверна. Начнет еще тебя бояться или кому проболтается, слухи пойдут… И вообще, есть вещи, которые женскому уму просто недоступны.

Сын кивнул.

С такой трактовкой он был согласен. Действительно, женщины — существа непредсказуемые. Мало ли что им в голову придет, так надо сразу же и делать… или не делать… сложно с ними! И без них плохо, но и с ними не лучше иногда.

— Я буду молчать.

— Вот и отлично. Я бы не настаивал, но династия вымирает. И если это наш шанс…

— А если нет?

— Через пару лет ты будешь знать ответ наверняка. Да или нет. И если нет… кто тебе помешает овдоветь?

Взгляды отца и сына встретились. Недобрые, змеиные… сын первый опустил глаза.

— Хорошо, отец. Я сделаю, как ты скажешь.

— Вот и отлично. И помни — молчание и еще раз молчание.

Сын помнил.

Не хотелось, конечно, но рано или поздно отец все равно настоит на своем. Проще согласиться сейчас, но поторговаться.

Итак, что именно он хотел?

Любимая женщина как раз просила участок земли рядом с городом. Вот — пусть отец расщедрится.

Мия

Дядюшку Джакомо Мия видела последний раз, наверное, лет пять назад. И помнила плохо.

Кажется, он был высоким.

Кажется, он был толстым…

Темноволосым, как отец? Нет, уже не вспомнить. Стерлось лицо из детской памяти. Вот и не признала, когда дядя вошел в зал. Четыре дня спустя после похорон.

И то!

Где Эврона, а где Феретти? Даже если гонец мчался что есть сил, даже если дядя спешил…

Два дня туда, никак не меньше. И пока там, пока обратно… получалось так, что спешили оба. Но не успели.

Отца уже не было на этом свете, и прах покоился в родовой усыпальнице Феретти, под полом храма, и мама заперлась у себя в комнатах, оплакивая горькую жизнь, а заодно, как предполагала Мия, примеряя вдовьи наряды…

Светловолосая, белокожая… ей к лицу были синие тона, но не все. Не каждый оттенок. Серый ей решительно не шел, а черный… черный — хорош. Но дорого.

Сама Мия повязала на лоб синюю ленту в знак траура и махнула рукой на одежду.

Дорого. Слишком дорого. А потому… такие же синие ленты остальным детям, а мать пусть делает что пожелает.

Дядя оценил обстановку мгновенно. И ленты — тоже.

— Боже мой! Какое горе! Неужели мой бедный брат…

Мия медленно встала из-за пялец.

— Добрый вечер. Дан?

— Мия, ты не узнаешь меня? Я твой дядя, Джакомо!

— Простите, дядюшка, последний раз мы виделись несколько лет назад, — извинилась Мия, понимая, что, кроме нее, некому… ан нет?

Мать, которая то ли увидела из окна, то ли услышала новости от Марии, выбежала из своих комнат.

— Джакомо! О Джакомо, наконец-то!

Почти слетела по лестнице со второго этажа, кинулась на шею Джакомо — и разрыдалась в голос.

Мия скрипнула зубами и кивнула нянькам. Мол, уводите детей! Мать рыдает, еще им разреветься не хватало! Думать надо!

И сами все убирайтесь, без свидетелей обойдемся!

Спустя десять минут в просторном зале остались только Фьора, Мия, Джакомо и Энцо.

Фьора рыдала, Джакомо ее утешал, пока не заметил, какими глазами смотрят на это дети. Энцо… Тот смотрел спокойно. Даже слегка равнодушно.

А вот Мия…

Мия сама не знала, чего она больше желает.

То ли надавать матери затрещин, чтобы та перестала рыдать, то ли выкинуть их за дверь вдвоем с дядюшкой…

Именно в эту минуту девочка навсегда возненавидела социальные ритуалы.

Конечно, с ними проще. О покойном принято плакать, женщина должна быть слабой, мужчина должен ее утешать, Джакомо теперь старший в роду, и это надо признавать…

Но боже мой, какое же это лицемерие!

И как же остро это почувствовала Мия!

Энцо не кольнуло настолько остро, но и он подумал, что мать… сначала она не нашла в себе сил даже прийти к отцу, хотя тот желал ее видеть, а теперь… Теперь она рыдает на груди у его брата. В новом платье. Сером, но с черной оторочкой, которое ей очень к лицу. И рыдает красиво, так, что нос не краснеет, только слезинки катятся по бледным щекам…

В эту секунду Энцо понял, что его жена такой не будет. Он женится только на сильной женщине. Чтобы его дети никогда вот так не стояли… мало ли что случится в жизни?

Никогда!

Пару минут Джакомо еще терпел, а потом аккуратно отодвинул от себя Фьору.

— Присядь, дорогая сестра. Вот так… да, в это кресло…

— О-о-о-о-о… это кресло Пьетро…

Джакомо скрипнул зубами, но Фьору погладил по длинным светлым локонам, которые согласно обычаю заплели в две толстые косы. Вдова…

— Не сомневаюсь, он был бы не против. Расскажи мне, дорогая сестрица, как все произошло?

Вместо ответа Фьора разразилась слезами. Мия подошла к двери и резко распахнула ее.

— Ах, ты… подслушивать?!

Мария, с подносом в руках, только ахнула.

— Что вы, дана! Я бы никогда… я вот… горячее вино с пряностями…

Мия понимала, что вино можно было бы и быстрее принести, да и под дверью стоять не обязательно, но ладно уж…

— Поставь поднос и выйди вон. Еще раз увижу под дверью — уволю.

И сама, лично, закрыла дверь за служанкой. Потом повернулась в дядюшке.

— Горячего вина, дядя Джакомо?

— Пожалуйста, Миечка, поухаживай за мной…

Мия не стала спорить.

Она налила вино в бокал, лично поднесла дяде вместе с большим блюдом… кто-то понял, что гость будет голоден, и на подносе стояла тарелка с ломтями ветчины, сыра, хлебом…

Джакомо пил вино, жевал ветчину и оглядывался по сторонам.

Да, он здесь не был уже лет пять. Феретти, дом его предков… загаженный до предела. Обедневший, пыльный… тростник на полу! Боги, даже у него на полу — ковры! Хотя отец Катарины купец, и не из бедных!

А тут даны…

Но что с того титула, когда в кармане ветер свищет? Как второй сын в семье Джакомо должен был выбрать военную карьеру. Он мог пойти в гвардию, мог служить при дворе, но ему этого совершенно не хотелось.

Придворная жизнь дорогая. Где взять деньги? Каждый выкручивается по-своему.

Кто-то играет, кто-то находит себе богатую вдову и живет с ней, кто-то… Единицы делают карьеру. А сколько умирает? Сколько остается в безвестности?

Если бы Джакомо пообещали, к примеру, что при дворе короля Филиппо Третьего он сделает карьеру, он бы не задумался. Но когда гарантий никаких нет, да и вообще, ты служи, а мы посмотрим… нет, так он не согласен.

Да и сложно при дворе его величества.

Чины король раздавал охотно, титулы тоже, так Джакомо и без того дан. А вот земли и деньги — простите. Казне нужнее.

Джакомо за родную страну радел, конечно, в сильной стране оно куда как приятнее жить, нежели в слабой. Но богатым жить приятнее в любой стране. А денег он при дворе не получит.

Вот и женился на Катарине Лаццо.

Нельзя сказать, что он безумно любил невесту или был невероятно счастлив. Перестарка взял. Страшную, тощую, длинноносую, с редкими зубами и волосами, да еще и с бородавками по всему телу… никакого сравнения с очаровательной Фьорой.

Зато Фьора в приданое только себя принесла. Ну с десяток ложечек серебряных. Достаток, как же!

А Фредо Лаццо, отец Катарины, взял Джакомо в свое дело. Учит, наставляет, как родного сына принял. Да и Паскуале, его сын, не против зятя.

Хорошо они дружат.

Коли на то пошло, каждый уважающий себя купец обязан содержать куртизанку. Снять ей дом, обеспечивать, посещать… тут даже Катарина не возражает. Если так не поступать, все решат, что он, Джакомо, страдает мужским бессилием. Нельзя так, чтобы у мужчины только супруга была, нельзя!

Так тесть по-отечески посоветовал, и куртизанку подобрать помог, и с домиком тоже… и он куртизанку содержит, и Паскуале — куда деваться?

И не ругается. Понимает…

Пьянок-гулянок Джакомо не закатывает, Катарину уважает, та ему хоть детей и не родила, так что же? Случается… жена на богомолья ездит, вот Джакомо свое и берет.

Хорошо он устроился. А брат все какую-то чушь несет… нес.

Вот и поругались в последний раз. А сейчас и помириться не с кем. И как-то тоскливо стало…

Мия рассказывала, как отец поехал на охоту, как на него из камышей кабан выскочил, как умирал дан Феретти, а Джакомо слушал и понимал, что грядут серьезные проблемы. Потому как… нет у него выбора. Брат бы так же поступил, ну и ему придется.

Он дослушал девочку, допил вино и подвел печальный итог:

— Фьора, мне очень жаль, сестра. Когда вы сможете начать сборы?

— Сборы?

Фьора широко открыла глаза. Большие, красивые… вот кого бы в любовницы, но нельзя. Инцест. За такое церковь четыре шкуры сдерет.

— Вам придется переехать ко мне, в Эврону, — объяснил Джакомо. — Жить здесь вы просто не сможете.

Мия сдвинула брови. Кажется, девочка хотела что-то сказать, но боялась, что ее оборвут. И не по возрасту рот открывать, и не принято это — за благородную дану должны мужчины думать. Джакомо примерно так и считал. Но если девочка смогла руководить и похоронами, и поминками, и всем остальным, и ему сообразила отписать — не такая уж она и дура?

В купеческом сословии, знаете ли, чуточку иначе дело обстоит. У ньор свободы немного побольше. Им и выходить можно, и дела вести они могут, не напрямую, конечно, это не принято, но через управляющего, и мужчины к ним частенько прислушиваются.

— Что ты хотела сказать, Миечка?

— Собрать вещи не так сложно. Но что будет с домом? Слугами? Это наследство Энцо, и мне хотелось бы, чтобы тут все было в порядке.

Джакомо уважительно взглянул на девочку.

Практичная.

Если и дальше будет такой же умненькой, то свою судьбу она всяко устроит. Это братец Пьетро был против брака с ньором. А вот Джакомо сейчас думал, что Мия станет выгодным вложением капитала.

Если гонор поубавить, то ее многие в жены захотят.

— Я не прошу собираться и выезжать уже завтра, — пожал плечами Джакомо. — Пьетро сам вел дела поместья?

— Да, дядя Джакомо.

— Мне потребуется не меньше пяти дней, чтобы во всем разобраться. А потом сможем и уехать. Надо будет подобрать хорошего управляющего, часть слуг придется уволить, часть останется, чтобы следить за домом, придется наезжать, проверять их… м-да. Хорошо, если в пять дней уложимся. Завтра отпишу супруге.

— А сегодня, дядя Джакомо, полагаю, вам надо выспаться. Ванная готова, и комната ваша тоже готова.

Распоряжения Мия отдала, еще пока дядя с матерью обнимался.

Джакомо уважительно поглядел на девочку и поднялся.

— Благодарю, Миечка. Тебя не затруднит проводить меня?

— Да, дядя.

— Да, Миечка. Пожалуйста…

— Мама, а Энцо проводит тебя в спальню. Тебе пока еще нельзя нервничать. И вставать вредно.

— Ты у меня умничка, дочка…

* * *

Конечно, не просто так Джакомо попросил Мию проводить его.

— Мия, ты пыталась разобраться в бумагах отца?

— Да, дядя.

— Тогда завтра помоги мне. Насколько я помню, Пьетро никогда не умел вести дела.

— А вы не хотите с утра сходить в склеп? Попрощаться?

Джакомо и не подумал смущаться.

— Не хочу. Я сделаю это перед отъездом, сейчас я продрог, устал и, если еще завтра промерзну, точно заболею.

Мия кивнула.

Да, дядя оставался дядей. Вот отец бы точно сначала кинулся в склеп. А дядя предпочитает ванную, вино, поспать, заняться делами, а потом уж можно и чувствам поддаться. Если они вообще есть, те чувства.

Вот она, разница подходов. И понятно, почему дядя Джакомо не мог найти с отцом общий язык. Куда уж тут…

Только вот сама Мия отлично и понимала, и одобряла дядю.

Адриенна

— Папа, что это было?

— Что именно, дочка?

— Вчера, когда ромы меня похитили… что с ними случилось?

Дан Марк опустил глаза.

— Дочка… давай не будем об этом пока говорить.

— А все же, папа? Мне кажется, я должна об этом знать?

Дан Марк вздохнул. Притянул к себе дочку, обнял ее покрепче.

— Адриенна, я тебе когда-нибудь отказывал?

— Нет, папа.

— Тогда просто поверь мне сейчас. Есть вещи, которые тебе еще рано знать. Не потому, что ты глупая или маленькая, а потому, что даже мне их знать не стоило бы.

— Даже если эти вещи происходят со мной? С твоей дочерью?

— Даже так. Я обещаю, я расскажу тебе все, когда придет время.

Этот вариант Адриенну решительно не устраивал.

— Папа, а нельзя мне хотя бы намекнуть? Ну так… мало ли что?

Дан Марк помолчал какое-то время. А потом решился.

Действительно, все мы смертны, все под Богом ходим. А так девочка хоть знать будет, о чем идет речь. Сможет что-то да отыскать.

Хоть намек ей дать.

— Это старая сказка, Риен. И подчеркиваю — только сказка.

— Да, папа.

— А если я узнаю, что ты ее где-то пересказала, — выпорю.

— Да, папа. — Эту угрозу Адриенна всерьез не приняла.

— И замуж выдам.

— Не надо! — Вот этого Адриенна уже побаивалась.

— То-то же. Так вот, Риен, это очень старая сказка. Когда-то в одной стране жил юный и прекрасный король. Он однажды поехал на охоту, как это водится у королей, и конь его захромал. Его величество отстал от охотников…

— Папа, а это вообще возможно?

— В сказке? Конечно.

Адриенна кивнула. И даже хихикнула. В сказке… попробуй кто в жизни короля потеряй! Как же!

— Так вот. Его величество остался один. И встретил в лесу прекрасную девушку. Она сидела на берегу реки и напевала песню. Увидел ее король — и влюбился, потому что прекраснее ее в жизни не видел. Встал на колено и предложил деве выйти за него замуж.

— И та согласилась?

— Да, Риен. Она согласилась, и пришла с королем во дворец, и прожила с ним сто долгих лет. Родила ему сына. А когда его величество умер — ушла. И только на полу в его спальне нашли несколько черных перьев.

— Откуда?..

— Говорят, та девушка была лесной ведьмой. Она обернулась птицей и улетела. Говорят… Говорили. Следующий король пресекал такие разговоры о своей матери. Да и затихли они вскорости, потому что люди заметили иное. На землях королевства воцарился покой и достаток. Плодовиты были поля, обильны урожаи, женщины рожали здоровых детей, а болезни обходили королевство стороной. И оно стало богатеть не по дням, а по часам.

— Почему, пап?

— Говорили, что та девушка была лесной феей. И она благословила и землю, и своих потомков. Она благословила землю, на которой станут править ее потомки.

— Так ведьмой или феей?

— Если королевство процветало?

— Тогда она была доброй. А ведьмы злые.

— Вот и люди так решили. И в память о той женщине до сих пор никто не стреляет черных птиц. Никогда.

Риен кивнула.

Это она знала. Те же вороны, кстати, обнаглели от такой безнаказанности до полного озверения!

— А что было дальше, папа?

— Дальше было плохо, дочка. Пока на троне сидели потомки лесной девы, королевство богатело. И вызвало зависть у соседа, который пошел войной. И победил. Завоевал королевство и присоединил к своему.

— Гад!

— Такова жизнь, малышка. Если ты живешь хорошо, всегда найдутся завистники.

— А если живешь плохо — те, кто над тобой поиздевается.

— Поэтому жить надо так, чтобы уметь себя защитить. Но сейчас разговор о том, что королевство было завоевано, а законный король убит.

— Ой…

— Говорят, что до сих пор на поле его последней битвы не растет ничего. Так его и назвали — Черное поле. Только ветер там гоняет прах. Говорят, что после смерти короля недолго прожил и его убийца.

— Другой король?

— Нет, Риен. Тот король не воевал сам. Он победил предательством и ударом в спину, такое тоже бывает. Подкупил королевского друга, и тот убил своего сюзерена. И умер. Сгнил заживо.

— Как те трое?

— Страшнее, Риен. Намного страшнее. Но короля этим было не вернуть.

— Все равно! Поделом предателю!

Дан Марк кивнул. Вот с этим он был согласен. Поделом…

— Говорят еще, что иногда благословение лесной девы защищает невинную кровь…

Риен кивнула.

— А мне она помогла, потому что я невинна?

— Не знаю, дочка. Не знаю.

— Хорошо, что она мне помогла, — зевнула Риен. — Я бы сама не отбилась.

Дан Марк уложил дочку спать. И радовался, что ей пока хватило. Потому что у истории было продолжение. Увы.

Говорят, что, когда отгремела битва, на следующий день король-победитель проснулся с диким криком. Потому что во сне к нему пришла лесная дева.

И была она в образе полуптицы.

Гневной, черной…

И прокляла короля.

«Ты пролил мою кровь, ты не будешь знать покоя во веки веков. Ты будешь хоронить своих детей, ты будешь видеть их болезни и мучения, ты будешь страдать, глядя на беды, которые придут на твои земли. И так будет, пока на троне вновь не окажется мой потомок».

И так случилось.

Все дети короля-завоевателя умерли. Остался лишь один сын, и тот всю жизнь страдал от болезней. И у него был тоже только один сын. А остальные дети умирали в младенчестве. И внук у него был тоже только один. И тоже больной и несчастный.

И страну трясло, как в лихорадке.

Не эпидемия, так голод, не голод, так наводнение, не наводнение, так засуха и неурожай… не знаешь уж, в какую церковь и бежать.

Кстати, церковь как раз поддержала завоевателя. Только вот счастья ей это не принесло. Подлость еще никого не осчастливила.

Первое, что сделал завоеватель, — это отписал в свою пользу примерно треть церковных земель. А там, примерившись, и еще треть. И остатка, мол, вам хватит!

Но это о плохих героях.

А говорили еще и другое. Что у погибшего короля был внебрачный ребенок. Только вот кто он, где он… этого не знал никто. Почти никто.

Вот если бы он сел на трон или его потомки…

Проклятие было бы снято. Наверное.

Кто в наши дни верит глупым сказкам?

Адриенна не верила. Она спала.

А дан Марк верил. И спать не мог. Потому что доля истины, увы, в сказке была. И ничего хорошего это Риен не сулило.

Мия

Ньора Катарина не понравилась девочке сразу.

Высокая, худая, носатая. И на мать она посмотрела так, что сразу ясно — нелюбовь эта взаимна. Впрочем, Фьора выглядела великолепно. Как и всегда.

Везде, в любой ситуации Фьора была прекрасна. Даже сейчас, растрепанная, усталая, в дорожной пыли, в простом платье…

Вот в роскоши Катарина выигрывала. И платье у нее было из оранжевого бархата, и убор с полудрагоценными камнями, а все равно — как на пугале.

— Добро пожаловать, — процедила ньора Катарина. — Я рада приветствовать вас под крышей своего дома… нашего дома.

Фьора на такую оговорку и в лучшие времена внимания бы не обратила. Порхнула к Катарине, обняла ее, расцеловала в обе щеки…

— Ее сейчас стошнит, — прошептал Энцо на ухо Мие.

И верно, выражение лица Катарины было неописуемо.

— Дорогая сестра! Я знала, что вы не оставите нас в беде!

Энцо хрюкнул, уткнувшись в плечо сестры. Джакомо наблюдал за этим цирком со сложным выражением лица.

В том-то и дело, что Фьора не издевалась. Она все приняла за чистую монету и вела себя соответственно. И благодарила Катарину тоже от души.

Несколько минут ньора смотрела на эданну Феретти, а потом только головой покачала.

— Идем… сестрица.

Но голос ее был уже намного мягче. И спокойнее.

Понятно, когда в твой дом приходит такая ослепительная красавица, волноваться будешь. А вдруг она еще и стерва, каких свет не видывал?

Ан нет.

Просто глуповатая эгоистка. Красивая, но что от той красоты? Отцветет и погаснет. А вот ум останется… так утешают себя умные женщины.

Только вот помогает не всегда. Но сейчас получилось.

Джакомо проводил их глазами и повернулся к детям.

— Давайте вылезайте, малышня…

Мия полезла из кареты первой. За ней уже и младшие.

* * *

Такой роскоши девочка еще не видела.

Дома?

Дома у них было достаточно бедно. Даже в покоях у отца. У матери… нет, не то.

А здесь!

Мия искренне удивилась, что на первом этаже нет окон. Только на втором. Но ей объяснил дядя Джакомо:

— Так все делают, чтобы не привлекать воров.

Небольшой сад, ухоженный настолько, что, наверное, для этого человек пять садовников требуется. Трава подстрижена чуть ли не по травинке, розы цветут, вазы шикарные, скамеечки…

— Будете здесь гулять и играть. Я распоряжусь, чтобы вам отвели уголок, — с сомнением оглядел садик дядя.

Мия тоже сомневалась.

Дома она была намного свободнее, а здесь?

Здесь придется соблюдать правила для благородных дан и никуда даже не выходить. Разве что в церковь, и то не часто.

Но, может, есть какие-то обходные пути? Это Мия выяснит позднее. А пока… выспаться бы. После кареты все тело болело, да и младшие капризничали, им тоже было плохо. Но ньора Катарина позаботилась обо всем.

На втором этаже были отведены комнаты для всех.

Для Энцо — он мальчик. Для Мии — она старшая. Для двух младших — они пока могут пожить вместе. Но комната Мии соединялась дверью с их комнатами.

На всякий случай.

Рядом — покои для матери. Две комнаты — спальня и гостиная. В гостиной есть диванчик для служанки. Марию мама все-таки взяла с собой. Марию и няньку для младших.

Сейчас в комнатах были приготовлены кувшины с горячей водой — обтереться, тазики, полотенца… Мия так и поступила. Стерла с себя какую-то часть дорожной грязи и рухнула в кровать.

Завтра, все завтра…

* * *

— Прости меня, дорогая. Я понимаю, тебе это неприятно, но выбора у меня не было.

Джакомо сидел рядом с супругой. Он уже искупался, а теперь кушал и рассказывал Катарине о том, что увидел в доме Феретти.

Катарина отмахнулась.

Все было именно так. И ей это не слишком приятно, и выбора у Джакомо не было. Увы. Хотя она и не удержалась:

— Неужели нельзя было нанять им управляющего? И пусть живут.

Джакомо только руками развел, не забыв по дороге сунуть в рот ломоть мяса, щедро намазанный острой приправой.

— Ты помнишь, Кати, из-за чего мы поссорились с Пьетро, земля ему пухом.

— Ты говорил, Жако, — ласково сократила Катарина имя супруга. Что ж, неприятные решения тоже иногда надо принимать. А Джакомо явно подлизывался, показывал, что она главная в доме…

Катарина тоже неплохо знала своего мужа.

Будучи дочерью купца, она умела считать. Да и отец ей объяснял, что муж мужу рознь. Он, конечно, постарается найти такого, чтобы уважал его девочку, но свою ведь голову не приставишь. И не объяснишь каждому, что жену уважать надо — тогда и мир в доме будет, и сам дом стоять будет.

На многое, конечно, Катарина не рассчитывала. И Джакомо оказался подарком Небес.

Нельзя сказать, что он был таким уж красавцем. Не слишком высокий, ей примерно до плеча, полноватый, немного нескладный — с первого взгляда.

А со второго?

Хватило ж у него ума заинтересовать ньора Лаццо, который не страдал излишней доверчивостью. И не просто заинтересовать, а настолько, что отец решил ввести Джакомо в семью.

Катарина иллюзий не питала. Конечно, муж женится из соображений выгоды. Но даже так… вести себя можно по-разному. Она ведь будет в полной его власти. Приданое он получит, а дальше…

Даны… они такие даны.

Ан нет.

Ухаживал Джакомо красиво и почтительно. И если подруги сначала хихикали, глядя, как мужчина подает ей святую воду или бросает под ноги бутоны цветов, то потом стали завидовать.

Дан.

Это многое значит.

Конечно, даже выйдя замуж за дана, Катарина останется ньорой. Но дети ее будут данами.

Кстати — если бы Мия, будучи даной, вышла замуж за ньора, она бы даной осталась. А вот дети ее были бы ньорами, и никак иначе.

Подруги завидовали.

Катарина нервничала. Мужчина ДО и мужчина ПОСЛЕ свадьбы — это разные мужчины. И кто знает, как поведет себя Джакомо.

Но…

Джакомо честь по чести обвенчался с ней в храме. Настало время первой брачной ночи.

Катарина боялась. Старалась не подавать вида, но боялась. А муж был почтителен и ласков. Сам потушил свет, чтобы она так не переживала, обнял ее, уговаривал… и вовсе это было не так страшно, как говорят.

Больно в первый раз, неприятно, но и только. И потом ей даже противно не было.

Катарина оценила. Подруги жаловались, бывало. У кого-то мужья приносили дурные болезни, кого-то поколачивали, у кого-то были исключительно наглые любовницы… разве что две подруги вышли замуж по любви. Но и там все вышло не так гладко.

Джакомо оказался идеальным мужем.

Приданое он вложил в дело ее отца и старался помогать по мере сил. Точнее, даже забирать деньги из дела не стал. Попросил, чтобы Катарине выделяли на содержание дома, а ему определенную сумму в месяц на прожитье, а остальное пусть работает. Так что даже ньор Лаццо оценил — и порадовался за дочь. Дом он отдал на откуп Катарине и в ее дела не встревал.

Детей не было — жаль. Но племянников Катарина любила. И подарки им дарила с удовольствием. А сама…

Не дает Бог. Такое тоже бывает.

Про любовницу супруга Катарина тоже знала. Но так принято. И девка знала свое место, ничем не оскорбляя ньору Феретти. Единственное, что мешало картине безоблачного счастья женщины, были иногда появляющиеся у мужа деньги. Достаточно крупные суммы, которые он клал в банк. Катарине он покупал украшения, давал деньги на расходы, но… откуда?

Откуда у него эти деньги?

Катарина как-то спросила, муж зарделся и признался, что иногда… нет, не часто, дорогая, но к сожалению, это бывает. Я склонен к игре.

Раз в месяц, может, раз в два месяца, но Искуситель приводит Джакомо за игорный стол. Поэтому ему и не надо много денег — так он меньше проиграет. Если он проигрывает — это только то, что при нем. Если выигрывает, то дорогая Кати все видит сама…

Пусть супруга его простит за эту маленькую слабость…

Катарина простила.

Не бывает мужчин без пороков. Вот и у Джакомо он оказался. Что ж. Это не так страшно, она знала людей, которые состояния проигрывали. Не могли остановиться. А ее муж может. И знает о своей слабости. Это уже хорошо.

Что до родни мужа — Катарина их и видела-то два раза. Первый раз, когда дан Феретти приехал к ним на свадьбу и сидел весь вечер с таким кислым лицом, словно испорченную устрицу скушал. Но тогда самой Кати было не до него.

Второй раз — три года спустя. Дан Феретти был в столице по каким-то делам и остановился у них проездом.

Катарине он показался донельзя глупым и напыщенным, но выводами с мужем она не поделилась. А когда лет пять тому назад братья поссорились, даже и грустить по этому поводу не стала.

Данов много! А торговых дел, таких, как Дом Лаццо, куда как меньше.

Обойдутся они без Феретти!

Так и вышло. А вот Феретти без них не обошлись, увы.

И сейчас Джакомо честно рассказывал:

— Мой брат запустил поместье до полного разорения. Туда придется вкладывать бешеное количество денег.

Катарина подняла брови. Мол, откуда? С твоих выигрышей? Или как?

Джакомо качнул головой.

— Я этого делать не собираюсь, Кати. Попрошу твоего отца, пусть посоветует грамотного управляющего. Просто не станем брать с крестьян никаких денег следующие лет пять. Или даже десять. Энцо сейчас девять лет… ладно, до его пятнадцатилетия. Пусть поживут спокойно, авось и жирок отрастят. А там посмотрим.

— Я тоже поговорю с отцом, — благосклонно отнеслась к решению мужа Кати. — Тут надо подобрать умного человека, который не станет воровать. А может, захочет потом остаться в Феретти на службе у твоего племянника?

— Не станет воровать — без меры, — уточнил Джакомо, усмехнувшись. Бывают управляющие, которые не воруют. Бывают, наверное. Но почему он ни разу таких не видел?

Супруги переглянулись — и весело заулыбались. Они действительно отлично понимали друг друга.

Любовь? Страсть?

Безусловно, отличные вещи. Только очень часто проходящие. Или вообще проходящие мимо.

А вот дружба, уважение, взаимопонимание могут оставаться надолго. На всю жизнь. И весьма ее облегчить. Если, конечно, приложить усилия. Но супруги были благодарны друг другу и старались.

— Хорошо. С поместьем так и решим. И если ты захочешь что-то туда вложить, дорогой, поговори с отцом. Папа подскажет, что и как будет лучше.

Джакомо кивнул.

— Я пока ничего не планирую, Кати. Но если решусь — обязательно. Лучше твоего отца мне совета не даст никто.

Катарина расцвела в улыбке. И тут же погасила ее. Кстати — не зря. Улыбка ее уродовала так, что страх сказать было. Показывались редкие зубы, самым причудливым образом разбегались бородавки, появлялись морщины…

Что уж там!

В первую брачную ночь Джакомо потушил свет, не только чтобы сберечь стыдливость невесты. В темноте можно себе было хоть что-то представить. И то время для настроя потребовалось…

— А остальные? Я правильно понимаю, что, когда мальчику исполнится пятнадцать…

— Надо будет подобрать ему подходящую невесту и отправить в поместье. Лучше бы такую же умницу, как ты. И с такой же прекрасной душой. Но это очень большая редкость.

Катарина польщенно улыбнулась.

Знал муж, как сделать ей комплимент. Отлично знал. Хвали он ее внешность, не поверила бы.

— Я подумаю. Время пока еще есть.

— Вот и замечательно. Что до эданны Феретти… Катарина, милая, начинай через месяц брать ее с собой в церковь. А до той поры предлагаю распространять слухи, какая она очаровательная, скромная, милая…

— Джакомо?

— Не уверен, что она еще раз выйдет замуж. Но покровителя найдет легко. И тот снимет Фьору Феретти с нашей шеи.

— И ее детей?

Джакомо забавно сморщил нос.

— Вряд ли. Кати, ты приглядись к Мие. Малышка хоть и похожа на мать, но весьма и весьма неглупа. Даже и не знаю, в кого такое чудо уродилось, братец мой тоже умом не отличался…

— В дядюшку? — невинно поддразнила мужа Кати.

Джакомо только фыркнул.

— Кати, дорогая, выбирая между тобой и Фьорой, я бы всегда выбрал тебя. Только тебя. Поверь, внешность — не главное. Та же оспа может изуродовать дану Феретти так, что от нее кони шарахаться будут. А твое доброе сердце и светлая душа — они всегда при тебе.

И поцеловал супруге руку.

Нежно так, ласково…

Катарина покраснела.

— Жако, конечно, девочка в тебя. Весь ум, отпущенный семье Феретти, ты унес с собой. И я так рада, что мой отец согласился на твое предложение…

— И я рад, — признался Джакомо.

И ведь не лгал, подлец.

Жену он взял по расчету. А деньги — по чистой и нежной любви.

— Так вот, дорогая, приглядись к Мие. Она действительно неглупа и свою выгоду может понять. А среди торговых партнеров твоего отца наверняка найдется кто-то… молодая жена, дана, из приличной семьи, красивая, умненькая… бесприданница? Бывает и такое. Но если она вторая-третья по счету, какая разница? Наверняка ты знаешь нескольких достойных вдовцов.

— Пойдет ли дана за ньора?

— Фьора упоминала, что Мия еще не стала девушкой. Так что год у тебя есть. Посмотри, подумай, но мне кажется, что монастырь или место приживалки при племянниках ей будут не по вкусу. А если не супруга, так любовница… о, Кати, прошу тебя! Я знаю, что дамы в курсе многих событий, происходящих в Эвроне. Ты же умничка и понимаешь, что любые обстоятельства надо обернуть нам на пользу. В идеале — нам и семье Лаццо.

Катарина кивнула.

Муж был прав, как и всегда. Что ж…

— Хорошо, Жако. Я поговорю с подругами и пригляжусь к девочке. А младшие?

— Пока — глина. Лепи что пожелаешь. Чистый лист.

Катарина задумчиво повертела в руках четки.

— Но при правильном воспитании пользу может принести каждый. Жако, ты меня убедил. Я пригляжусь к девочкам, обещаю.

— Кати, родная, я всегда в тебя верил.

— Я пойду спать, — поднялась из-за стола ньора. — Завтра будет тяжелый день.

Джакомо тоже встал.

— Дорогая, я умоляю простить меня… я с дороги и безумно устал. Но если ты разрешишь мне прийти сегодня… хотя бы спать с тобой рядом. Я так люблю обнимать тебя, и знать, что ты со мной, слушать твое дыхание, чувствовать твой аромат…

Катарина покраснела.

— Я буду счастлива, Жако.

И быстро ушла к себе.

Джакомо улыбнулся ей вслед и вернулся к столу. Да, в юности он сделал верный выбор. Бабами очень легко управлять, зная, как они устроены. Если бы он сказал, что устал и в ближайшие два-три дня ни на что не способен, супруга могла бы обидеться.

А поменяй формулировку? И Кати счастлива.

Ей надо быть спокойной и счастливой, потому что иметь дело с эданной Феретти — это жуть жуткая, незабываемая. Вот ведь…

И у братца ума было что в пустом шлеме, и у его супруги так же… убил бы! Действительно интересно, в кого у них старшая девчонка пошла?

Страшное сочетание, умница и красавица, мужчины в очередь выстроятся, чтобы ее только увидеть. И этим тоже можно будет поторговать…

Что-то получить, где-то выиграть… он еще с Фредо Лаццо поговорит, вот уж кто умен, так это тесть. Конечно, поделиться чем-то придется, но это уже мелочи. Главное, самому Джакомо почти ничего и делать не придется. А это хорошо, это очень хорошо.

* * *

Мия проснулась утром с ощущением чего-то неправильного.

Неприятного…

Внизу живота болело, тянуло, она ощущала себя разбитой и измученной…

Что происходит? Что с ней такое? Она заболела?

Девочка откинула одеяло, собираясь выбраться из кровати, и с ужасом уставилась на пятно крови.

Она поранилась?

Но… когда?! И чем? И… и как?! Где рана?

Может, через пару минут она бы и сообразила, но дверь в комнату стукнула. Вошла мама.

Очаровательная, как и всегда, серое платье только подчеркивает блеск золотых волос…

— Мия, уже почти вечер. Все давно проснулись, мы начали за тебя беспокоиться…

Взгляд Фьоры упал на простыню.

— Ах вот оно что? Ты стала девушкой…

Теперь Мия и сама сообразила. Но… неприятно же!

И живот болит!

— Мама, это всегда так?

Фьора сморщила носик.

— Да, дорогая. Всегда.

— Больно…

— Я понимаю, Миечка. Сейчас я прикажу служанке принести тебе все необходимое и помогу в первый раз.

Мия кивнула с благодарностью.

Фьора, конечно, своеобразный человек. Но здесь и сейчас весы качнулись в сторону Мии. И это радовало. Эданна Феретти отдала приказания, потом вернулась к дочери и приобняла ее.

Мия благодарно ткнулась лицом ей в подмышку.

— Мамочка…

— Все хорошо, Миечка. Это со всеми бывает, это случается. Рано или поздно все девочки становятся девушками…

Служанка принесла специальный передник и что-то еще, положила на стул и вышла вон. Фьора продолжала уговаривать дочь:

— Неприятно, конечно, но зато теперь ты можешь выйти замуж, можешь рожать детей…

— Не хочу, — фыркнула Мия.

— Рано или поздно захочешь. Пойдем, я покажу тебе, как это надевается…

Фьора уже успела встать, выпить горячего отвара из лепестков роз с булочками, поболтать о том о сем с ньорой Катариной и найти ее пусть страшной, но полезной.

А почему нет?

С ней вполне можно сходить в церковь.

С ней можно нанести даже некоторые визиты. Это дане не подобает разъезжать где захочется, но для вдов правила другие. Тем более в Эвроне.

А еще… рядом с ньорой Катариной Фьора будет сиять, словно солнце. Она и так очаровательна, а будет вообще великолепна!

М-да…

Только Мия…

Фьора не была слепой и отлично видела, что дочь превосходит ее во всем. Ум, внешность, характер… Если Фьора появится рядом с Катариной, она будет королевой. Если Фьора появится рядом с Мией, все восхищенные взоры достанутся дочери. Увы, это приходится принимать. Мия молода и очаровательна, ей всего двенадцать лет. Фьоре уже двадцать семь… какое ужасное число!

— Ой!

Задумавшись, Фьора слишком сильно дернула завязки передника. Специального, кожаного, который надевался под юбку и призван был беречь ее от пятен крови — мало ли что?

Мия вскрикнула от неожиданности.

И в эту секунду Фьора заметила…

Лицо девочки словно бы поменялось. На долю секунды черты Мии стали более размытыми, словно смазанными, маленький носик раздался вширь, глаза стали вовсе уж огромными, расползся рот…

— МИЯ!!!

— Мама?

Девочка испугалась выражения лица Фьоры. Серьезно испугалась. Никогда на ее памяти мать так не выглядела.

Бледная, с мгновенно выцветшим румянцем и словно бы провалившимися глазами…

— Мама, что-то не так?!

Не так?!

Не так было все! Потому что от испуга поменяли цвет и волосы Мии… были светлыми, как у Фьоры, а стали вдруг ярко-рыжими…

Каким чудом женщина взяла себя в руки?

Как не закричала, не забилась в истерике… впрочем, такое случается даже у самых отъявленных трусих: в какую-то секунду разум берет вверх над чувствами.

А может, горло перехватило.

Но девочку, которая готова была уже бежать из комнаты, Фьора тоже перехватить успела.

— С-с-с-стой…

Мия замерла на месте.

— Мама?!

— Сейчас-с-с-с-с… отпус-с-с-стит… — Фьора шипела на выдохе, словно змея.

— Что случилось?!

— Миечка, ты сядь, успокойся… приди в себя.

Фьора коснулась пояса. Там, в золоченом чехольчике, висело маленькое зеркальце. Подарок супруга. Сейчас оно пригодится.

— Да, мама…

Мия постепенно успокаивалась, посветлели волосы, вернулись прежние точеные черты личика. И если бы не испуг, Фьора могла бы подумать — привиделось.

Но…

Слишком силен был старый страх, чтобы сейчас она позволила себе так думать.

Не привиделось и не забудется, и молчать об этом нельзя. И сказать надо так…

— Мия, возьми зеркальце, посмотри на себя.

— Да, мама…

— А теперь попробуй представить себя с черными волосами.

— Зачем?

— Мия, попробуй. Пожалуйста.

— Ладно…

Девочка поглядела в зеркало, сосредоточилась. А в следующий миг звякнул об пол металл, вскрикнула Мия, вовремя заглушенная матерью.

Светлые волосы девочки быстро чернели. Правда, отдельными прядями, но Фьора понимала, что это дело наживное. Просто Мия пока ничего не умеет…

Только вот она научится. Они все этому быстро учатся.

— Чш-ш-ш-ш-ш-ш!

Несколько минут Мию пришлось просто держать, чтобы девочка не забилась в истерике. А потом Фьора поняла, что дочь обмякла, успокаивается, да и волосы стали светлеть.

Конечно, сейчас это ненадолго…

— Мама?

— Миечка, ты пришла в себя?

— Да, мама… что это?! — почти стоном вырвалось у девочки. — Мне показалось?!

— Нет, детка, — грустно отозвалась эданна Феретти. — Тебе не показалось. Ты действительно перевертыш.

* * *

Мать и дочь сидели рядом, на кровати. И Фьора тихо-тихо рассказывала Мие очень старую историю.

Историю своего рода.

— Я думала, детка, что все это в прошлом. Правда думала. И у матери это не проявлялось, и у меня тоже никак… ты сама видишь. А вот тебе досталось. Ты уж прости меня… я действительно думала, что все прошло и не вернется.

— Что это такое — перевертыш? — тихо спросила Мия. — Что это значит… как вообще…

Она запуталась в словах и умолкла. Но заговорила Фьора, отлично понимая, о чем хочет узнать ее девочка.

— Перевертыш, Мия, это значит, что ты сможешь принимать любое обличье. Какое сама захочешь.

— Вообще любое? А если я захочу стать драконом?

Фьора улыбнулась и качнула головой.

— Человеческое, Мия. Только человеческое… но любое. Мужское, женское — ты можешь выглядеть любым человеком.

— Это… от дьявола?

Фьора качнула головой.

— Нет. Ты крещеная, и я, и все в нашем роду, и к причастию ты можешь ходить спокойно, и в церковь войдешь. И если примешь облик падре, тебя не поразит молнией.

— Но? Есть же какое-то «но»?

— Нет. Разве что зеркала могут отражать твой истинный облик. Но не все. Только какие-то особенные… прабабка была скупа в подробностях. Что есть зеркала на крови и золоте, я знаю. А где они есть и как их распознать — уже не представляю.

— Прабабка?

— Да, Мия. Моя прабабка, твоя прапра, была перевертышем, как и ты. Она легко принимала любой облик. Правда, никто об этом не знал, иначе ее сожгли бы, как ведьму.

Мия и не сомневалась.

— И меня…

— И тебя тоже. Поэтому молчи, дочка. Молчи обо всем.

— Но я же… Оно само…

— Ты просто не можешь пока держать это под контролем. Впервые проявившийся дар ошеломляет, это так. А у тебя он открылся, потому что ты стала девушкой. Обычно так оно и проявлялось.

— А потом…

— Зависело от родных.

Мия поняла и промолчала.

— В нашем случае я предлагаю оставить это нашим секретом. И приглядеться к младшеньким.

— Энцо?

— Нет. Мальчики перевертышами не бывают почему-то. В нашем роду только девочки.

— Постоянно? Или…

— Прабабка говорила, что раньше было постоянно. А потом все реже и реже… да и скрываться приходилось, и кровь разбавляли… не знаю точно. Я думала, это прошло навсегда.

— А сказала, что я похожа на прабабку? Тогда… в Феретти? — вспомнила Мия.

— Похожа. Она тоже была красивой. И очень властной. И ты распоряжалась в Феретти, как она.

Мия кивнула. Она поняла.

— Ты ее знала?

— Не слишком хорошо. Видела пару раз… Она фыркнула — пустышка. Но рассказала мне, чего можно ждать. Мало ли — проявится. Вот и случилось… старая зараза как чуяла, — сморщила нос Фьора.

— И чего можно ждать?

— Ничего особенного. Пока ты маленькая, ты можешь менять цвет волос, черты лица, но и только. Ненадолго. Потом сможешь менять и тело. Даже на мужское.

— Даже так?

— Да. И надолго. Прабабка могла до суток находиться в чужом облике. Потом просто падала от изнеможения, но — сутки.

Мия хмыкнула.

— Знаю, что у тебя сейчас на уме. К примеру, в облике Энцо взять конфеты из буфета…

— Мама! Я уже не ребенок!

Фьора пожала плечами.

— Докажи мне это.

— Как?

— Я скажу всем, что у тебя очень болезненные дни.

— Да, мама.

— А вечером приду. И ты будешь учиться работать с этим. Будешь учиться себя контролировать.

— Да, мама. А откуда это в нашем роду?

Фьора пожала плечами.

— Я не знаю, дочка. Я знаю, что ЭТО — было. Прабабка говорила. А вот откуда… она думала, что ее дар навсегда исчез. Поэтому и не рассказывала ничего.

— Совсем-совсем?

— Упоминала Энурию. И все.

— А откуда… родословную… ничего?

— Нет, Мия. И я не хотела будить лихо.

Мия поняла.

Фьора… она такая. Кто-то другой заинтересовался бы, но Фьора всю жизнь прятала голову в песок, словно птица страус из Арайи. А может, обойдется?

А может, пронесет?

А когда беда пришла, она оказалась к ней не готова. Ничего, Мия разберется в свое время.

— Все в порядке, мама. Мы справимся.

— Моя отважная девочка…

Фьора поцеловала дочь и вышла из комнаты. А потом привалилась к стене и едва не застонала.

Нет, ну надо же такому случиться?!

Чтобы Мия…

Старинное проклятие семьи настигло ее здесь и сейчас, через столько лет…

Примечания

4

Мокрец сопровождается деформацией копыт, образованием гнойных язвочек, возникает при повышенной влажности в помещениях. (Прим. авт.)