Небо на двоих

Галина Лошкарева

«Небо на двоих» – роман-фантазия. Его главная героиня – воспитанница детского дома. Бытует мнение, что дети, не получившие родительского тепла, не могут создать счастливых отношений во взрослой жизни. Героиня романа разрушает этот стереотип. Она приходит к осознанию, что никто не сделает её счастливой, так как счастье находится внутри человека.Шаг за шагом героиня открывает себя, прислушивается к своим ощущениям, учится доверять жизни. И жизнь вознаграждает её: она встречает любимого человека.

Глава 2

В тандеме

Прошло девять лет.

— Мааа-мааа! — кричала Стефания с такой силой, что вот-вот в ушах лопнут перепонки, а сердце разорвётся от клокочущей внутри волны в миллион раз сильнее той, что набегает, когда качаешься на качелях и они падают вниз.

— Молодец! Ты сделала это! Самое страшное уже позади! Теперь расслабься и получи удовольствие! — подбадривал инструктор. Он здесь, за её спиной. Он отвечает за безопасность прыжка с парашютом, контролирует весь маршрут падения длиной в четыре тысячи метров. Он знает, что это не смертельно и всё, в конечном итоге, будет хорошо.

Но Стефания не слышала и не ощущала ни поддерживающих слов, ни ангельских объятий, ни тугих надёжных ремней тандема. Забыла все наставления перед прыжком: «Не бояться. Довериться». Довериться ему, инструктору. Ведь в его послужном списке — сотни, а может быть, тысячи таких прыжков. Не она первая, не она последняя.

Но всем, кто «до» и «после», возможно, вводный инструктаж и помог справиться с чувством животного страха высоты и падения. Только не Стефании. Она вопила, как оголтелая, бессмысленно хватаясь руками и ногами за мощный поток воздуха, который беспощадно бил её, не давая инстинктивно сгруппироваться в самую безопасную позу. Проникал во всё, что можно и нельзя — нос, рот, забивался под щёки, губы, язык. И не было никаких сомнений, что это последние секунды её жизни. Ведь всё происходит так, как написано в книжках: в сознании пролетают кадры её жизненного пути. Такого короткого, нелепо обрывающегося…

Вот детский дом, насмешки ребят по поводу роста, хороших успехов в школе.

Вот её приставания к Изольде Тихоновне. Вот прочерки напротив отца и матери. Бесконечные их поиски среди прохожих… На третьей секунде падения она даже успела заглянуть в их лица и спросить: «Может, ты мой папа?», «Ты моя мама?».

На пятой — годы учёбы в финансовом техникуме. Обучение на бухгалтера. «Бухгалтер всем всегда нужен. Без куска хлеба не останешься», — наставляли воспитатели. «Не могли, что ли, разглядеть во мне будущую баскетболистку и определить в какую надо секцию?»

А вот она уже молодой специалист маленькой организации, с маленьким окладом. Зато стабильным.

Все душевные раны, терзания, огорчения по поводу неразделённой любви, а также связанные с этим образы мальчиков, юношей, мужчин пронеслись на восьмой секунде. В этой же куче — поездка в двенадцатом вагоне пассажирского поезда. Санкт-Петербург, Невский проспект и всего день на эту красоту. «Жаль, свидеться уж больше не придётся…»

Но тут уже пролетали шарики-фонарики, крики: «С днём рож-де-нья! С днём рож-де-нья! Ура!». Большой красочный конверт с подарочным сертификатом на прыжок с парашютом в тандеме с инструктором. Ни капли страха. «Девушка я боевая, смелая, что мне бояться? Тем более не одна».

На десятой — немыслимые сочетания непереводимого русского фольклора, которыми она «благодарила» тех, кому пришла в голову эта убийственная идея. Более страшной смерти Стефания себе придумать не могла.

Жизнь в нескольких секундах… Хотя, нет. Каких-то важных кадров, моментов ещё не было. Да разве это имеет значение? Вот-вот весь этот ужас закончится. Исчезнет страх. Тело обретёт безмятежность, лёгкость, невесомость. Будет длинная труба, ведущая к Свету. Всё так, как написано в книжках…

Вдруг резкий толчок. Вновь, как гелиевый шарик, Стефания подпрыгивает. Только не от того, что снизу держит нитка, а от того, что кто-то тебя схватил сверху. Причём этот «кто-то» не прервал падения, а просто замедлил скорость. И ты уже летишь не брошенным в бездну камнем, а птицей… или осенним листом. Уже не так страшно и можно открыть глаза.

Этот «кто-то» оказался парашютом.

«Парашют… Инструктор… Я чувствую его за спиной. Он отвечает за мою жизнь и безопасность. Мы в одной связке, в тандеме. Как я могла про это забыть? Значит, я не умру сейчас? У меня есть шанс приземлиться живой!»

Земля… Если где-то и есть описание пространства, частью которого она была сейчас, разве оно могло передать сотую, тысячную долю реальности. Для человеческого гения вряд ли такое возможно. Но это так важно — рассказать о том, что такое «свободный полёт».

Она напишет. Обязательно напишет, если не умрёт раньше чем ноги коснутся земли.

Напишет… Ведь теперь она не на словах знает, что значит быть «между небом и землёй», быть «на седьмом небе». А ещё это — «ни жива, ни мертва», когда ушёл страх, а тело безмятежно и невесомо. Когда она — будто часть неба: дождинка, луч солнца, падающая звезда, сорвавшаяся с орбиты. Или минерал, летящий с планеты соседней вселенной.

Она и часть Земли, вот-вот впитает эту дождинку, лучик и примет в своё лоно непрошенных гостей — звезду и минерал неопознанной породы. И ещё… что-то очень, очень важное ей надо описать. Только никак не может подобрать слово…

«Ладно, оно обязательно придёт. А пока просто буду „между небом и землёй“, на „седьмом небе“, в состоянии „ни жива, ни мертва“, — сказала себе Стефания, добавив: — Ты в безопасности — ты в тандеме».

Маленькие игрушечные предметы, словно нарисованные на карте настольной игры, с каждой секундой подрастали, становились ярче и чётче.

Скоро Земля. Стефания вовремя вспомнила про «мягкие ноги», которые тут же коснулись тверди. Она упала в луговые травы и цветы, обнимая словно глобус, шар Земли.

«Жива… Жива! Как чудесны эти ароматы…»

Какое-то необыкновенное жужжание пчелы, пристраивающейся на её носу. «Пусть себе пристраивается. Пусть укусит!» Ведь её не умудрилась укусить ни одна пчела. Зная, что их надо бояться, Стефания всегда от них ловко увёртывалась. «Пусть укусит. Познакомимся».

Но пчела тут же перестала приставать и ужужжала к другому цветку, словно обидевшись: «Что? Меня з-з-здесь не боятся? З-з-значит, мне нечего з-з-десь делать».

Зато прилетела другая — плотненькая, крепенькая, с пушистыми светлыми хвостиками на макушке, с объятиями и восторгами:

— Мама! Ты так летела… У-у-х! Какая молодец прямо! Ты самая смелая мама в мире! Я бы так не смогла…

«Майечка моя…» — только и смогла вымолвить Стефания. Не было ни голоса, ни сил, чтобы повернуться к дочери.

— Что с ней? Она жива? — испуганно спросила девочка инструктора.

Он снимал с неподвижной парашютистки снаряжение — уверенно и заботливо одновременно.

— Да, конечно жива. Ей просто надо немного побыть одной. Поможешь мне разобраться со всем этим? — ответил инструктор, показывая взглядом на снежные вороха ткани. — Меня Никита зовут.

Девочка тут же утвердительно кивнула головой, охотно включилась в работу, иногда всё же поглядывая на «самую смелую в мире».

«Майечка… Моя Майечка», — шептала Стефания. А в голове вновь пронёсся фильм, который ей пару минут назад показывали в небе. Кажется, там не было какой-то очень важной части.

«Майечка, девочка моя… Вот она — самая важная часть. Как об этом мог забыть режиссёр? Надо скорей подняться, подбежать к ней, обнять!»

Но земля так притягивала её к себе, что вырваться всё ещё не было сил. Стефания решила не сопротивляться этому, не спешить. «К тому же дочура моя, похоже, подружилась с этим Николаем или, как его… с Никитой… Нет, с Иннокентием… Фу, ты! Имя инструктора со страху забыла…»

Звучащие рядом голоса пришли на помощь:

— Никита! А эту штуку до конца тянуть?

Стефания продолжала наблюдать за ощущениями и мыслями: «Поздравляю тебя, Стефания! Ты прыгнула с высоты четырёх тысяч метров и осталась жива! Конечно, это было ужасно страшно, даже с инструктором Никитой в тандеме. Никому такой экстрим не посоветую. Но знаю точно, что буду прыгать ещё. Не сегодня, конечно…».

На обратном пути Майя жужжала и щебетала, без умолку лезла с вопросами:

— Мамуль, скажи, как там, наверху? Что видела, что слышала?

— Ты лучше спроси, что ощущала… Да я там чуть не описалась от страха!

— Реально?

— Так, пчёлка Майя, не жужжи. Иначе в кювет улетим. А на сегодня, думаю, полётов достаточно.

Майя, только что выглядывавшая между передними сиденьями авто, резко откинулась назад, улеглась на всех трёх задних, как на кровати.

Стефания наблюдала за ней в зеркало очень удобного обозрения. Когда Майя была ребёнком (хотя и сейчас по-иному не назовёшь), понять не могла, откуда мама о ней всё знает. «У тебя, что, глаза на затылке?» — спрашивала она, когда та строго говорила: «А давай ты косметичку мою закроешь!».

«Вот и сейчас — прямо в босоножках забралась на сиденье, — хотела было укорить дочь, да вовремя остановилась. — Промолчу. Надо, наверное, через раз или через два этих «нельзя», «не трогай», «не лезь», «ты что, как ребёнок. Думаешь, что делаешь? Иначе — что у неё за детство будет. Когда как не сейчас всё попробовать, ощутить, наораться, набеситься».

Эх, если бы знать, как с ними правильно. Книжек, конечно, про это много пишут. Но когда прямо сейчас надо как-то среагировать — про все советы, рекомендации, учения забываешь. Я же не могу своему ребёнку сказать: «Подожди-ка, дочь! Ты тут постой пока в луже, а я в книжке моего любимого автора найду главу «Если ваш ребёнок бегает по лужам». Глупо.

Уверена, ни одна мамаша так не поступает. Поэтому в критических ситуациях (а с детьми они могут возникнуть в любой момент) самый первый советчик — я сама, мой внутренний голос. Как он скажет, так и среагирую.

Сейчас он говорит мне: «Пусть лежит себе в босоножках! Тебе что важнее — чистые чехлы или то, что твоя дочь растянулась в своё удовольствие, что ты себе до сих пор позволить не можешь, боясь не поместиться даже на самой гигантской кровати. И слава богу, что для неё эти задние сиденья — просто уютная кроватка, а не прокрустово ложе. Радуйся, что она даже не беспокоится по поводу своей полноты, которую, кстати, замечаешь только ты. Летает, порхает, кружит, жужжит, как полагается нормальным детям».

— Ой! Что это я в босоножках… Ха-ха-ха, — опомнился нормальный ребёнок и маме с укором: — А ты что, не видишь своим третьим глазом, что я тут чехлы замарываю… Пачкаю.

— У меня тут — трасса. Не до тебя. А что криминального не уследил мой третий глаз?

— Проехали. И без него обошлись. — Так, по-деловому, в этом эпизоде была поставлена точка.

«Спасибо тебе, мой внутренний голос. Мы тоже с тобой в тандеме? Это мне нравится всё больше».

Майя, соскочив с «кровати», опять пристраивалась в пространстве между передними сиденьями их «LADы Калины», которую они между собой называли «вишенкой».

— Мамуль, а мы поворот не пропустим?

«Ну вот, ещё один инструктор. Ещё один тандем. Не много ли для сегодняшнего дня? — спросила Стефания, сама себе ответив: — Не много. Самого главного нет, когда он и она… Вернее, когда Я и ОН — мой любимый. А что, если у меня сегодня день тандемов, и ОН обязательно повстречается… Там, за поворотом, там там-тарам-там-тарам… Надо повнимательнее к указателям. Где-то тут уже должен быть…»

— Пристегнись, пчела. Скоро пост.

«Дура я дура! Причём наивная дура, — ругала себя Стефания, когда их «вишенка» резко уходила вправо от трассы, как велел указатель. — Бабе уже скоро сорок, а она, как девчонка, мечтает встретить принца на белом коне. Нашла о чём думать! Тебе есть о чём переживать: как воспитать, образование дать, как придумать, извернуться, чтобы не нуждалась ни в чём, как на ноги поднять и в люди вывести. Прекращай заниматься глупостями. Всему своё время. Нагулялась, навлюблялась. Угомонись!

В том то и дело, что не навлюблялась, не намиловалась, не нацеловалась, не наобнималась…» — возражала своим мыслям Стефания.

— Мамуль, мы успеваем?

— А мы куда-то спешим?

— Я нет, а ты так гонишь…

«И правда, разогналась. Так можно и без головы остаться — вон дорога-то какая ухабистая, ямки да кочки. Не одна еду. Давай, подруга, сбрасывай скорость. Мы ведь не на встречу с моим любимым едем, а к Лизе — Майкиной подружке, однокласснице».

На днях позвонила мама Лизы, пригласила к себе на дачу:

— Приезжайте в субботу. И девчонки поиграют, и вы от города отдохнёте.

— Спасибо, приедем, пожалуй. Мы как раз в вашей стороне будем — на парашютной базе.

— Так это недалеко совсем. В десяти километрах от неё в сторону города поворот направо. Там указатель есть — «Пенсионер».

— Что-что?

— Садово-огородный кооператив так называется — «Пенсионер».

Стефания ещё удивилась тогда странному названию. Это же надо такое придумать. Мрачное какое-то название, старостью веет, морщинами, клюкой. Сразу возникает образ её бывшей соседки по коммуналке.

«Пенсионер» оказался в четырёх с половиной километрах от главной трассы. Решили припарковать машину у ворот. Дальше пошли пешком — до третьей улицы недалеко.

Название массива оправдывало себя. Навстречу попадались мужчины и женщины всё больше почтенного возраста. Несли тяжёлую поклажу, ведра и ведёрки только что снятых ягод земляники, вишни. Что интересно, не было в глазах этих людей ни огорчения, ни сожаления, что они по «Пенсионеру» идут. Ягодки вырастили, в город везут, детей, внуков угощать. И нет им дела до названия массива. Главное, он им радость приносит — есть куда ещё оставшиеся силы применить: цветник разбить, с земелькой-кормилицей, с растениями пообщаться. А уж благодарности их нет предела, когда ещё и урожай, выращенный собственными руками, снимут.

«Что вы там силы гробите! — порой возмущаются их дети. — Вон на рынке и картошка, и морковка. Бери — не хочу, за копейки!»

А старики всё равно каждую новую весну ждут, как новую жизнь. И копошатся на своих трёх-пяти сотках до белых мух. Не спорят с детьми. Зачем? Они и сами когда-нибудь поймут, что земля не отнимает силы, а даёт. Эту мудрость не узнать, её почувствовать надо. Придёт их время.

Стефания представила, что она идёт на огород к бабушке с дедушкой. Они уже и стол накрыли в беседке, и самовар поставили. Сейчас хлопотать начнут, не зная, чем угостить, попотчевать внучку с правнучкой, заехавших на часок из города.

— Вот молодцы, что приехали, — приветствовала Елена — молодая хозяйка дачи (так иногда называют участок загородной земли). — Вы к столу как раз! Мы чай сели пить, присоединяйтесь. После экскурсию проведём.

Здесь и так всё как на ладони. Пока к беседке шли — и горка альпийская, и прудик крошечный с лягушками и лилиями (имитация, конечно, но очень трогательно), банька, лужайка, пара грядок. И вершина творчества хозяина — домик с мансардой. Прямо сказочный, с картинки.

— Красиво у вас…

— От родителей осталось. В прошлом году их не стало, друг за другом ушли зимой. Так весны ждали… Конечно, мы здесь уже руку приложили. Особенно папа, — Елена тепло, с гордостью кивнула на мужа, — он у нас на все руки мастер. Знакомьтесь, Кирилл.

— Соловья баснями не кормят. Ты чайку лучше гостям налей с дороги, — перевёл с себя внимание смущённый комплиментами муж.

— Да у вас тут не чай, а пир горой, — взволнованная событиями этого дня воскликнула Стефания, широким жестом показывая на скатерть-самобранку.

И потекла милая беседа о лете, о колорадских-гадских жуках, которые в этом году на всем массиве куда-то исчезли. О баньке, которую, если гости надумают, можно и затопить. Девчонки, не допив чай, убежали в дом, поднялись на мансарду. Секретничают.

Стефания от баньки отказалась:

— Как-нибудь в другой раз. Спасибо за гостеприимство. Нам пора. Майя!

— А пусть Майя остаётся у нас. Нам завтра всё равно в город возвращаться. Привезём в целости и сохранности, правда, Кирюша? — предложила Елена.

Кирилл только и успел утвердительно кивнуть головой, за него ответили внезапно появившиеся девчонки с криками:

— Да! Да! Можно!

— Мамуль, можно, а?

У Стефании не было сил сопротивляться. Не находились причины и для отказа. Пусть дочка в полной семье побудет, где папа, мама и дети.

На том и расстались.

Стефания долго стояла под холодным душем. Никак не могла поймать тёплую струю — уже месяц как смеситель не слушался.

«Нет в доме мужской руки. Ладно, пусть будет холодный. Холодный душ — в самый раз для сегодняшних впечатлений. Как будто не день прошёл, а год. Не год — целая жизнь…»

— О! Тёпленькая пошла. Мы перестали впускать в свою жизнь новое, — процитировала Ипполита из «Иронии судьбы». — Потрите мне спинку, пожалуйста. Ну, что вам жалко, что ли? — попросила своё отражение в зеркале.

Милые, добрые старые фильмы. «Экипаж». Что там в небе творилось.

И в её небе сегодня такое творилось…

«Обязательно надо написать! Пусть я буду две тысячи пятой, кто на это решится. И мой две тысячи пятый рассказ не будет похож ни на один другой. Одинаково прожить свободное падение невозможно».

Наскоро замотав длинные волосы в чалму, накинув халат, Стефания выбежала из ванной, не прикрыв дверь. Принялась открывать дверцы шкафов, попадавшиеся ей по ходу движения. Доставала, перерывала, пересматривала бумаги, книги, диски, фотоальбомы, детские рисунки, всякую всячину. Что-то из этого укладывалось обратно, но больше оставалось на полу и образовывало хаотичные груды.

— Где же она? Может, в тёмной?

Она вытащила оттуда на свет старую коробку из-под пылесоса — единственную вещь, не тронутую после переезда из коммуналки. До сих пор Стефания не может поверить в это чудо. Их богом забытый дом попал в программу «Ветхое жильё», и вот они с дочкой — в отдельной однокомнатной, «просто райской» квартире.

Коробку оказалось не так-то просто открыть. Она была наглухо замотана скотчем. «Это кто ж так постарался?» — Стефания вспомнила про соседа-художника, который последнее время всё лез с вопросами:

— Может, помочь чем? Смотри, Стефания, разъедемся скоро, не увидимся.

— Плохо разве? В хоромах поживём. Вы себе возвышенную мастерскую соорудите.

«Подкатывал, что ли, ко мне?» — размышляла Стефания, пока ножницы разрезали ленту, спёкшуюся за годы. Наконец, открыла крышку.

Прямо на Стефанию летела пара сказочных птиц. Та самая — с обложки. Она взяла тетрадь, провела ладонью по гладкой поверхности. Одним движением пролистнула сразу все странички. Долго-долго смотрела на обложку. «Давно же я тебя не открывала».

Вернулась в комнату, уютно устроилась на полу среди вываленных с полок вещей, держа в руках тетрадь, за которую когда-то готова была заплатить любую цену.

«Что в ней такого особенного? Дело ведь не только в птицах — символе любви, гармонии, счастья…»

Тетрадь — единственное, кому она могла доверить самое сокровенное. Понятно, что кругом люди. Но у них свои заботы, проблемы. А есть такое, о чём даже себе признаться страшно.

«А бывает, что от счастья просто разрывает. Бегать и эмоции расплёскивать? А вдруг сглазят. Люди разные бывают. Но не о них сейчас…

Сегодня я такое испытала в небе! Написать об этом надо, пока ощущения свежие. Где тут у нас чистые странички?»

Стефания открыла обложку. Пальцы уже были готовы к перелистыванию страниц, как в голову полезли какие-то странные строчки: «Сначала это ты прочтешь, потом и чистый лист найдёшь». «Не ходила б ты туда, ждёт здесь боль, тоска, беда».

Что за шутки? «Я, конечно, люблю буриме, но не настолько, чтобы из-за них откладывать важное дело. Приступаю к описанию сегодняшнего полёта немедленно!»

«Сначала это ты прочтёшь, потом и чистый лист найдёшь», — настойчиво повторяла первая мысль. Стефания согласилась: «Ладно, раз без этого нельзя — прочту». Тут же услышала в ответ: «Не ходила б ты туда, ждёт здесь боль, тоска, беда».

— Вы бы мысли, подруги мои, договорились, а то сами себе противоречите, — заявила уже вслух Стефания.

«Не ходила б ты туда, ждёт здесь боль, тоска, беда» — всё повторяла вторая. «Поняла. Я только на одну страничку, можно?» — пошла на компромисс та.

Тут же шлагбаум открылся и загорелся «зелёный». «Если что, я предупреждала», — сняла с себя ответственность сдавшаяся вторая.

Договорившись со всеми, Стефания отправилась в прошлое…

«13 июля 2009 года

Еду туда, не знаю куда. Встречу то, не знаю что…

16 июля 2009 года

Убила бы их всех — моих соседей! За что мне такое наказание? Меня ведь только три дня дома не было. Приезжаю, а тут такое…

Дверь в комнату взломана. Они меня, видите ли, спасали — стучали, не открываю. «Вдруг что с тобой», — говорят.

А дальше… В комнату вхожу, а там голая девица на моём диване растянулась. Рядом — художник с этюдником, типа с натуры изображает. Начала на них возмущаться, так девица даже не шелохнулась.

А художник мне:

— Подожди, последние штрихи остались.

— Какого черта здесь? У тебя своя мастерская напротив.

— У тебя, — говорит, — интерьер возвышенный.

Дала я им одну минуту, на кухню пока вышла. А там ещё хлеще… Фотография моя в чёрной рамке, а рядом иконка.

Это что, старушка наша, божий одуванчик, пошутила так? Меня при жизни хоронить?

Они что, с ума все посходили?»

Да, обида тогда была нешуточная. Разводы на странице округлые, еле заметные. Плакала.

Сейчас это откровение вызывает у Стефании улыбку, и нет желания убивать этих людей. Вскрыли дверь — проявили бдительность, заботу. Как могли.

Художник назвал возвышенным интерьер её комнаты? Так это для неё как для женщины комплимент.

А божий одуванчик и не собиралась Стефанию хоронить, просто молилась, чтобы с ней всё хорошо было.

Полезно всё-таки иногда возвращаться туда, где раньше боль причиняло. Раз здесь уже не болит, значит, излечено. Не с помощью таблеток, лекарств, а всего лишь осознанием. Иногда для этого должно пройти время.

Пальцы шумно листали страницу за страницей. Похоже, мысли этому уже не сопротивлялись: «Раз не страшно, не больно — иди дальше!».

Где-то глухо раздалась песня: «Мама — первое слово, главное слово в нашей судьбе…».

«Доча звонит!» Кое-как в разбросанных вещах Стефания разыскала телефон.

Конец ознакомительного фрагмента.