В новый сборник Галины Маркус «Все рифмуется» вошли произведения разных лет. В книге удалось соединить, «срифмовать», казалось бы, несоединимое – реальность и волшебство, гротеск и романтизм.А еще в этой книге живет творчество, вдохновленное творчеством.Полные света и тепла работы симферопольской художницы Елены Юшиной составляют со стихами и рассказами автора единое целое.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Всё рифмуется предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
ЗА НАДЕЖДОЙ
*** (я в платье длинном…)
Я в платье длинном, тёмно-синем,
рябины кисть в руке, как символ,
вхожу в осенний свет гостиной,
ступая в золото ковра,
и шлейф от талии струится,
в своих рисунках-небылицах
серебряным парчовым птицам
даря движение крыла.
Какая тайна в днях рожденья,
в их странных дато-совпаденьях,
ну, а особенно в осенних…
Со шлейфа птицы упорхнут,
усядутся почистить перья
в янтарно-изумрудных кельях,
среди возвышенных материй
найдя и пищу, и приют.
Я отпускаю их из плена
октябрь каждый неизменно.
И как же я несовременна,
но как — одновременна вам!
Я в платье длинном и немодном,
но небесам опять угодно,
чтоб я была одно-природной
рождённым осенью стихам.
В просторных залах, в этом виде
никто, я знаю, не обидит,
увидев отблески открытий
в прищуре ироничных глаз,
хранящих тайные подарки
и королевы, и товарки.
Я даже делаю ремарки
ей на полях — из этих фраз.
Вы говорите: «Где же платье?
Ну что за детское занятье?
Да и с какой, скажите, стати,
дарить тебе такой наряд?
Мы видим джинсы и ветровку,
и ты идёшь на остановку,
и как с такой экипировки
на ветки птицы полетят?»
Я промолчу, я не отвечу,
но чудо-ткань ласкает плечи,
и я уверена, конечно,
что знаю, как носить её.
Хоть выдают порой походка
и горделивость подбородка,
но я инкогнито, и ловко
скрываю звание моё.
/картина Елены Юшиной, к стихотворению «Я в платье длинном…», холст, масло/
Дачные тени
Дачные тени. Мы завтра уедем.
Вьётся дымок с огорода соседей.
Светом янтарным ликует терраса,
столько прождавшая этого часа.
Кресло замерзло под выцветшим пледом.
Кто там маячит? Не бабушка ль с дедом?
Ходят, согнувшись, в саду собирая
яблоки-паданку. Пахнет сараем,
жухлой листвой и подвязанной розой,
мокрыми флоксами, детской глюкозой,
старым комодом и ветхой салфеткой.
Дед нам за лето проставил отметки —
всем по пятерке. Игрушки собрали.
Те, что остались, застыли в печали.
И, стариковски-неспешно, вслепую,
яблоки дед на крыльце сортирует.
Эти — в повидло, те — в лопнувший таз,
эти — ребятам.
Съешьте сейчас.
«Прощание с дачей», Елена Юшина, холст, масло
Осеннее
Я напоить не в силах вас —
иссяк родник, пропали соки,
и только яда мой запас
на каждый день и каждый час
неисчерпаемо глубокий.
Вот, испарилась доброта.
Скребу по дну десертной ложкой,
но и десертная — пуста.
А там, на стенках, — маета,
да сострадания немножко.
Я отменяю ваш приход,
скорее приглашенья рвите —
вам не войти — не та, не тот…
Лишь ей, стоящей у ворот,
я открываю по наитью.
Пустой сосуд ей протяну,
она нальёт туда с избытком
победу, проигрыш, вину
и молодость — ещё одну…
И чуть помедлит у калитки.
Небо
Грузное небо провисло
и насадилось на лес.
Разом обрушились листья,
клён потерял ирокез.
Вспоротым брюхом елозя,
серою мутью сочась,
небо лежит в коматозе
и у меня на плечах.
Ниже и ниже под небом
гнётся безвольно спина.
Мне прописали плацебо,
небу — предзимнего сна.
Мне бы поднять, а не бросить,
мне б дотащить до весны.
Скоро скукожится осень,
мир станет бело-простым,
Я предъявлю свою ношу,
мне подмахнут: проходи.
Небо, ты станешь хорошим.
спи у меня на груди.
Акварель
экспромт к картине
Быт его давно несносен,
отколуплен, пылен, ржав.
Но он снова пишет осень,
охру с медью намешав.
Не скопил жене на отдых,
дочке не утёр слезу,
но он снова пишет воздух,
взявши кобальт и лазурь.
Ничего не будет после,
лишь прохожего зевок.
Но пока он пишет осень —
осень пишет про него.
/«Художник», Наталия Маркус, акварель/
Должница
Прощальный круг — и тонут гуси
в воронке плачущих небес,
мешок бордово-жёлтой грусти
несёт усталый Репорез…
Хоть не подсчитаны цыплята,
и я, конечно, виновата,
что расточила прежний клад,
но, видно, время для расплат
не наступило. Вновь готова
Заревница палить листву
и, должников собрав к костру,
Отвесить самоцветов новых.
…Средь них найдётся невзначай
И умножающий печаль.
Полгода, как Змеевник вешний
минул, и выполз всякий гад,
и скорпионы мыли клешни,
а слово источало яд.
Но от наточенного жала
тогда, казалось, я сбежала.
Беспечный ветреник — прибой
волной заманивал рябой.
Но всё истрачено на взятки,
щедрот закончился запас,
и с горечью медовый Спас
взирал на жалкие остатки,
но, как заботливый отец,
Подал и мяту, и чабрец.
Теперь, беспомощность лелея,
я, не ломаясь, всё беру:
и мелочь медную с аллеи,
и дождь холодный поутру.
Напишет в воздухе прозрачном
решенье верное задачи
сам Златоуст… Примерзнёт лист.
По снегу путь и гол, и чист.
И ни намерений, ни планов…
Есть только звук, есть только миг.
И ангел мой прекраснолик,
в нём нет ни фальши, ни изъяна, —
— посланник, прибывший извне,
прикажет долг вернуть казне.
*** (в день простылый)
В день простылый, призрачный и зябкий,
медленно ступая по листве,
я искала желудь, но со шляпкой,
а со шляпкой не было в Москве.
Ожидала осень кларнетиста,
тот был пьян, прийти никак не мог.
Я искала лист, но только чистый,
правильно-резной такой листок.
А потом, назад бредя уныло,
(что ни лист, то пятна — тлен и ржа),
я искала рифму к слову «силы»,
чтобы их хоть как-то поддержать.
В стороне от парковых дорожек
замелькал неверный силуэт, —
музыкант искал чего-то тоже,
может, свой утерянный кларнет?
На скамейке осень притулилась, —
кларнетист был спьяну очень груб.
А с небес вот-вот прольется милость.
На меня. На клен. На старый дуб.
/картина Елены Юшиной «Под окном припарковалась осень», акварель, тушь/
Осенняя птица
Осенняя птица заходит в чужие дворы,
легко семенит по изъянам чужих тротуаров,
и есть у неё ещё пара несношенных крыл,
но птица не помнит, что смела летать и летала.
Не может представить, а как это? — город внизу,
квадратные шапки дворов застывают бетонно,
машины по кругу своих заключенных везут,
и чахло герани глядят из проёмов оконных.
Цепляясь за воздух, слепые деревья себе
карябают спины, шарахаясь к серым заборам,
и ищут проходы, и гнут сколиозный хребет,
и листья теряют, ведя бесполезные споры.
А сверху… наверно, по-разному, как повезёт:
бездонно и купольно, и восхитительно страшно,
но это полёт. Это долгий свободный полёт,
и это не каждый… Да, это сумеет не каждый!
…Осенняя птица сновала по мокрым дворам:
помойки, коты, столько сложного долгого дела…
Пока не услышала: «Хватит, подруга. Пора».
И птица очнулась. И вспомнила. И улетела.
«Відпусти, я благаю, відпусти…», Елена Юшина, пастель
*** (затянулся этот день…)
Затянулся этот день,
затянул в слепые лужи.
Складки на земле утюжит
вечер — скучный телепень.
Мир внутри и мир снаружи
чаще сходятся теперь.
Завтра, угадаю — снег,
белым тестом всё слепляя,
ноты, провода, сараи,
щёлки между сонных век,
край вселенной с дома краем,
— снова выпадет — навек.
Все мы, знаешь, за окном,
кто внутри, а кто на ветке,
и у нас теперь не редки
снега ком и в горле ком…
От всего дают таблетки
в мире белом и простом.
Залетев в своё гнездо,
и укрывшись с головою,
слушаем, как ветер воет:
ми-ре-соль… соль-ля-си-до…
И живущая с живою
на два такта — заодно.
*** (я вхожу неуверенно…)
Я вхожу — неуверенно, робко, смущённо.
Прикоснувшись едва, отступаю назад.
О, безжалостно мною сегодня прощённый,
вот и год миновал. Ты как будто не рад?
Принимал без меня и весёлых, и свежих,
нежных, жарких и страстных, и будешь о них
грезить в красочных снах — но всё реже и реже,
засыпая лишь в жгучих объятьях моих.
А они с каждым разом становятся крепче:
я всем телом прижмусь и губами прильну,
навалюсь на твои отдохнувшие плечи.
И ты примешь меня. И искупишь вину.
Пусть любовницы носят одежды цветные,
но невеста — простой чистоты образец.
Платье белое шьют мне прилежно портные,
не иссякнет запас драгоценных колец.
Ну, а будем женаты не день и не месяц —
отыщу свой замызганный серый халат,
то поплачу, то снова начну куролесить,
так начнётся привычный и долгий разлад.
А когда подвернётся хмельная шалава,
позабудешь опять — не мила, не нужна…
Но ты мой — если я на тебя подышала.
Помни, город, и жди. Я зима. Я жена.
Ангел первого снега
Я немного посижу и улечу…
В эту зиму — неподъёмная работа.
Хоть нам крылья и даются по плечу,
но сегодня тяжело плечам чего-то…
Обвисают крылья, мокнут, тянут вниз,
над обрывом мира — словно над порогом.
Первый снег… я повторю ещё на бис,
я взлечу… лишь посижу ещё немного.
«Ангел первого снега», Е. Юшина, пастель
В поисках приюта
Ну что нам говорить — что грязь месить,
в сугробах пробираясь еле-еле…
Ведь зимние плоды уже созрели,
их держит только тоненькая нить.
Чуть-чуть ещё, и с ветки упадут,
рассыплется сухая мякоть снега,
и мы с тобою в поисках ночлега
отыщем кем-то брошенный приют.
Свечу зажжём, растопится камин.
Устроимся в уютных тёплых креслах,
и в этом уголке, таком прелестном,
остаться до конца зимы решим.
Пусть зимних звёзд холодный яркий свет
прольётся нам на пряничную крышу,
но мы и не увидим, не услышим
метелей, снегопадов и комет…
А если слишком сильный ураган
решит, что нам пора бы и наружу,
Ну что же? Мы немножечко потужим
и новый путь проложим по снегам.
*** (снег)
Какой сегодня нежный снег,
слегка танцуя, он кружится,
касается ресниц и век,
целует без разбора лица.
А что за лица! На углу
старуха — просит при иконе,
я, как обычно, пробегу,
а снег — останется в ладони.
А девушка? Сдала зачёт,
одета в мини и не тужит.
Снег целится в воротничок
и забирается поглубже.
А этот господин в пальто —
начальник, видно, непреклонный,
авто в ремонте, но зато
на плечи падают погоны.
Лишь не собрать сегодня мне
столь редкий, драгоценно-белый…
Мы не сошлись опять в цене,
и я его рисую мелом.
Снеговик
От окошка — пятно на снегу,
вот тебе и домашний очаг.
Я расстаться с тобой не могу,
и остаться снаружи — никак…
Обо мне беспокоишься ты,
прогоняешь — погреться в тепле.
Я, и правда, немного простыл
и прийти не смогу в феврале.
Как коротенькой встрече ты рад!
Не скучай, потерпи, хорошо?
Но внезапно случается март.
Я не знаю, куда ты ушёл…
Одуванчик
Я радость цвета первый принесу,
весёлый, яркий, свеженький, по маю.
Но жёлтый — лишь потеха, глубже суть
не сразу перед вами обнажаю.
Не наглой белой ватой тополей,
а нежностью былиночек прозрачных,
ранимых в эфемерности своей,
раскроюсь для поставленной задачи:
напоминая горестно о том,
что мир недолговечен, рай утерян —
быть странным одноразовым цветком,
развеяться от легких дуновений.
Создатель хрупкий нимб мне подарил
за то, что буду стоптан или сорван.
Среди творений дивных, знаю, мил
и я ему, простой, невзрачный, сорный…
…За то, что малым детям послужу
любимою игрушкой, и признанью
такому рад, и вовсе не стыжусь
отдаться их невинному дыханью.
…За то, что разлетаясь, раздаю
себя земле, пусть гол и неухожен
останусь. Да за то, что в честь мою
зовёте вы беспомощного «Божий…»
Снова с дождём
Он уместен, прохладен, чист.
Я вторгаюсь в его пространство.
Он считает, что мы — о разном
и, не глядя, мне в зонт стучит,
не жалеет моих идей,
туфель новых, натёрших ноги.
Может, он потому жестокий,
что и сам проходил весь день?
С ним промокну — пускай насквозь,
раз нам вместе идти так долго,
и плевать мне на форму чёлки,
раз нам встретиться довелось.
Но упорен холодный труд,
долог, скучен, природе нужен.
И ему — глубоко по луже,
если туфли мне вечно трут.
Он не хочет моих присяг,
не простит — мол, бывает всяко…
Он считает, что я иссякла.
Нет… Он сам без меня иссяк.
За надеждой
А рябины моют в лужах ноги,
и густеет грязи тёмной каша.
Но земля вечерняя, о боги,
не грустна — наивна и бесстрашна.
Не набухли почки — подождите,
будет всё чудеснее, чем прежде.
И деревья тянут руки-нити
в небо, словно люди, за надеждой.
Не до звёзд… Но будто бы свеченье
где-то между туч и крышей мира.
Нет земли прекраснее вечерней,
если ты саму себя простила,
и народу в храме было мало,
и ты вышла, зонт не открывая,
и с любимой музыкой совпала
тишины мелодия живая,
и невольно попадая в ноты,
повторяя шёпот у престола,
вторила в согласии с природой:
«Господи, скажи мне только слово».
О будущей весне
Какие там стихи о будущей весне…
Чем стану я дышать в загаданном апреле?
Быть может, утеку, как надоевший снег,
цепляясь за стволы безмолвных чёрных елей.
А может, повезёт, и все-таки прорвусь,
как новый клейкий лист из криворукой ветки,
и солнца тихий луч меня коснётся — пусть
на краткий только миг, нечаянной пометкой.
А может, я очнусь от запаха земли —
тревожно заскрипят мои больные корни.
По жилам потечёт древнейшая, как мир,
та сила, что из тьмы на свет живое гонит.
А может, разольюсь — границы позабыв,
покинув берега, разбив зеркальный панцирь,
прогнившие мостки вскрывая, как нарыв,
чтоб вновь, оставив стыд, у ног твоих плескаться.
Прогорклым летним днём сквозь мути пелену
о будущем, ты прав, загадывать без толку.
Ах, как бы проскользнуть в ещё одну весну!
По краешку, тайком… продрогшей богомолкой…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Всё рифмуется предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других