Глава 5
Марго уже минут двадцать сидела в своем кабинете, уставившись в одну точку, и удовлетворенно улыбалась.
У нее все выходило! Все получалось! Вообще всегда и все получалось в жизни. А в последние два месяца особенно. Она была везучей. Везучей и очень наглой. И собственно, никогда не переживала по поводу второго своего отличительного характерного качества.
Да, она наглая. Да, умеет не только поймать удачу за хвост, но и удержать ее в своих руках. Не станет расшаркиваться, извиняться, мучиться глупым чувством вины только потому, что рядом с ней кто-то несчастен, а у нее вот все отлично. Мало того, она могла пойти по головам и по трупам, стоило лишь капризной удаче замаячить на горизонте. Плевать ей было, чьи хребты хрустят под ее острыми каблуками, плевать! Ей надо — она догонит, поймает, скрутит, станет стеречь.
Конечно, ее не любили. Вернее, ненавидели. Но она и не переживала. Главное, ее любил отец, восхищался ею, а все остальные пускай катятся. Она ими пользовалась, пользуется и будет пользоваться.
Вспомнив про отца, Марго опечалилась. Это было единственное, что вгоняло ее в тоску. Отцу было под семьдесят. Старик сдавал на глазах. Сколько-то ему еще отпущено его стариковских лет? Не станет его, что она будет делать-то, господи?! Кому будет рассказывать о своих подвигах, достижениях, пакостях?! Кто станет слушать ее с широко распахнутыми глазами, боясь сглотнуть? Кто выдохнет потом с восторгом:
— Не, дочка, тебе бы президентом быть, а не заместителем директора! Такой размах!.. Надо же, а они даже ни сном ни духом?
— Обижаешь, па! — задавалась Марго, таская с тарелки любимые оладьи из кабачков, которые отец специально научился ради нее делать. — Все думают на другого человека!
— Э-ээх, тебе бы в политику, дочка, — тут же подсказывал отец, поглаживая полный дочкин локоток. — Там такими методами далеко можно зайти!
— Во-во, зайти-то — зайдешь, да ни хрена не выберешься потом, па. — Марго облизывала пальцы от сметаны. — Мне и в фирме неплохо. Живу, как у него за пазухой! Ничего почти не делаю, все на помощников свалила. Знаю, когда с работы надо срулить, чтобы вечерние приказания Эмме достались… Кстати, ты не представляешь, какой сюрпризец я ей готовлю, па!
Про дочкину неприязнь к высокой блондинке Эмме Быстровой отец знал, как никто другой. Очень часто Марго жаловалась ему на нее, и все больше без причины. Быстрова-то ее совершенно не трогала, не обижала, даже, кажется, внимания на нее не обращала. Это-то, видимо, и задевало Ритку. Она ведь привыкла, что все вокруг нее вьется хороводом. А тут полное безразличие. Разве простишь?
— Ты бы поаккуратнее с ней, Ритка, — прикрикнул отец, поднялся, кряхтя, с мягкой скамейки в углу — дочкин подарок, поплелся в кухню. — Чай-то заваривать?
— А с чем?
Марго с сожалением посмотрела на опустевшую тарелку. Потом перевела взгляд на свой пухлый живот, сложившийся тремя крупными валиками, ухватила его пальцами, потрясла любовно.
А вот не собирается она худеть, что скажете, а? Пускай такие, как Быстрова, диетами себя изнуряют. Пусть в зал бегают, скачут там, гантельками упражняются, потеют, пыхтят.
Она — Маргарита Шлюпикова, сорока шести лет от роду, высокая, статная, рыжая, яркая, веселая, удачливая, худеть, пыхтеть, потеть не станет. Ее и такую любят, со всеми ее ста килограммами. А Эмму вот Быстрову — нет, не любят. Правильнее, ее не любит тот, с кем бы она была готова провести остаток своей блеклой, худосочной жизни.
Не любит ее Александр Иванович, хоть удавись! Жену он свою любит, с которой вместе со школьной скамьи, болтают.
Марк, пускай и не красавец, но весьма удачлив и чрезвычайно богат, от нее сбежал, хотя Быстрова и думает, что сама выставила его. Андрей — симпапусечка такая, конфетка сексуальная — тоже удрал от нее, правда, и тут Эмма считает себя инициатором разрыва отношений. Один Сергей оказался из стойких. Влюбился, кажется, в эту треску.
Втрескался в треску! Тут же придумала Марго и рассмеялась одиноким злым смехом.
Вот его Эмма точно сама выставила за дверь. Он жаловался Марго и скрипел зубами, вспоминая, как варил этой неблагодарной бабе диетические супчики и кисели из лесных ягод. Как убирал, мыл, стирал, гладил и как потом был безжалостно изгнан.
— Да за что, не пойму?! — восклицал он с болью, из чего Марго тут же сделала вывод, что ранка-то все кровоточит, не затянулась.
— Да гадкая она просто, Сергунчик, — подсказала ему вчера Марго, когда навещала Сергея на его новом рабочем месте. — Прими это как должное. Гадкая, высокомерная и глумливая.
— Думаешь? — не очень-то поверил он.
— Уверена! — Марго округлила правдиво глаза, в которых отродясь правда не ночевала. — Она ведь глумилась тут в фирме над тобой, когда ты ее пирогами да блинами встречал. Плебеем называла.
— Точно?! — Сергея будто кто под дых ударил, так сделалось в глазах темно. — Неужели могла?! А еще интеллигентной себя считает…
Он прикусил губу, сболтнув про Эмму нехорошее.
Зря он все-таки рассказал этой рыжей толстухе историю своих отношений с Эммой. А как было не рассказать?! Как?! Если Эмма, обнаружив его в этом кабинете, выскочила отсюда, словно ей кто в лицо кипятком плеснул. И тут же в отдел кадров побежала. Там закатила жуткий скандал. Ей прямиком ткнули пальцем в Марго, мол, она привела мальчонку, ее протекция. Эмма бегом к Марго и, стараясь говорить вежливо, попросила парня с рабочего места устранить. Марго, разумеется, отказала, сославшись на высокий профессионализм нового сотрудника, без которого она просто ну никак. А потом к нему с вопросами. И даже за ухо его потрепала.
— Будет тебе наука, гаденыш! — шипела Марго ему в лицо разгневанно. — Решил к Эмме через мою постель вернуться? Я вот тебе!..
Он каялся, просил прощения, говорил, что никогда больше и ни в жизни!..
Он же не знал — наивная душа, что Марго все, все, все о нем знала. У нее вообще хобби было такое, узнавать все обо всех мужиках Эммы Быстровой.
И про Сергея она, конечно, тоже знала. И когда он нечаянно толкнул ее локтем возле супермаркета, она нарочно выронила пакет и позволила потом сопляку обратно проводить ее в магазин, а там разыграла целое представление. И в его кабинете представление разыграла, оскорбилась она будто бы.
Да ее оскорбить и обидеть просто невозможно, потому что ей на все и на всех плевать. Она может ненавидеть совершенно без причины, как вот Эмму, к примеру. Или любить может тоже без причины, это она про всех красивых мужиков вместе взятых.
Ну, имеется у нее эта слабость — имеется. Любит она красивых мужиков. И желает приобщить к своей коллекции новый попавшийся ей на глаза экземпляр.
— Сгубит тебя твоя страсть, Ритка, — не раз вещал отец, когда она рассказывала ему об очередном своем похождении. — Так и знай, сгубит. Вышла бы замуж…
— Папа, о чем ты говоришь!!! — ржала, как лошадь, в ответ Марго, целуя отца в седую макушку. — Какой муж?! Да я его растопчу, как тлю, на второй день!..
— С чем чай-то станешь пить, Ритка? — крикнул ей из кухни отец. — Булка есть, сочник с вечера остался. Утром запеканку делал творожную.
— Тащи все, па. — Марго снова потрепала толстые складки на животе. — Жрать так жрать! Любить так любить…
— Это ты о чем? — не понял отец, таская с кухни тарелки в «залу», как он именовал свою единственную комнату в «хрущевке».
— Да так, ни о чем. — Марго схватила с тарелки сочник и впилась в его подсушенный духовкой до хруста край.
— А что за сюрприз ты Быстровой приготовила, дочка? — снова вспомнил отец неоконченный разговор.
— О-о, па! Это такой сюрприз, что после него она вряд ли когда воскреснет!
— Ты бы поаккуратнее с ней, Ритка. Опасно тягаться с фаворитками своих руководителей.
— С кем?! — Она аж поперхнулась и застыла, выпучив глаза, с оттопыренной щекой, куда успела уже впихнуть почти весь сочник. — С фавориткой?! Да какая она, к черту, фаворитка, па?! Ты… Ты просто не знаешь многого!
— Ты же сама говорила, что Марков ее уважает, — напомнил отец, немного стушевавшись: кажется, сказал что-то невпопад.
— Уважает! Посмотрим, как он ее зауважает, курву эту!!! Да и вообще… — Марго, как удав, протолкнула громадный кусок сочника в горло. Зашипела, закрутила головой, проглотила наконец. — И вообще, она ему не нужна! Он жену свою любит и любить будет всегда. Это даже Эмма знает. И не пытается ничего сделать. Страдает, так сказать, на расстоянии. Благородная… тварь!
— Вот, вот! — Отец поднял в потолок скрюченный артритом палец. — От таких благородных тварей и беды все наши. Они на многое способны!
— Да уж знаем теперь обо всех ее способностях. — Марго прищурила левый глаз.
К слову, глаза ей достались от матери наипрекраснейшие. В них ее отец наглядеться не мог, все время супругу свою покойную вспоминая. То зеленые будто, точно — зеленые на солнце-то. А как разозлится, то карими вмиг делаются. Разве же такое возможно, а? Странности природные просто какие-то. Сейчас вот на него кареглазая Марго смотрела, а еще час назад глаза ее поблескивали, как два умытых росой крыжовника. Чудеса…
— Знаем, па, много чего про нее знаем. Теперь вот только не оступиться. — Марго потянулась к тарелке, на которой, залитая сметаной, покоилась творожная запеканка. — Ну, интуиция меня никогда не подводила, думаю, что и на этот раз поможет быть начеку.
— Хорошо, хорошо, — закивал согласно отец, рассматривая дочь с тревогой, никого ведь, кроме нее, у него нет. — Только прошу тебя, будь осторожнее, Ритка!..
Марго отца любила, очень любила. Но даже ради этой любви не могла отказаться от честолюбивых планов. А когда к честолюбию примешивался еще и финансовый интерес, да какой (!), то отступать она не могла.
— Маргарита, — позвал ее приятный баритон личного секретаря в селекторе, — вы просили напомнить, что к трем часам вам надо быть у Маркова.
— Спасибо, Харитоша, я помню, — отозвалась Марго, послав в селектор воздушный поцелуй. — А не выпить ли нам кофейку перед рингом, а, как считаешь?
— Мигом, Маргарита!
У нее ведь парнишка в секретарях служил, не бестелесная моль, которой Эмма обзавелась. Высокий, стройный молодой человек с великолепным именем Харитон, с умопомрачительной сексуальной неутомимостью, приятной способностью не задавать лишних вопросов и с неиссякаемым аппетитом до денежных средств.
Ох уж эти деньги! Марго была бы осмеяна, признайся она кому-нибудь, что почти равнодушна к деньгам. Ей плевать было, сколько и в какой валюте их у нее в кошельке. Сегодня нет, значит, завтра будут. Никогда не копила, никогда не скупилась. Она и в коммуналке зажилась по этой самой причине, что ей все равно было где жить. Тут ей даже веселее, сколько ископаемых под ногами путается, развлекайся — не хочу.
Она-то деньги не очень жаловала, а вот такие, как Харитоша…
Она ведь не была скупа, так? Так. Она должна была быть щедрой, не правда ли? Совершенно точно. Одаривать, задабривать, заманивать. Она и дарила, манила, отстегивала и на подарок девушке, и на лечение маме, да и просто на новые брюки.
— Не будь я с ними столь щедра, пап, не была бы столь и востребована, — огрызнулась она как-то, когда отец уж и вовсе перешел все границы, ругая ее за транжирство.
— Так уймись! — бушевал он. — Ведь полтинник скоро!
— Не могу, — лыбилась Марго похотливо. — Вот люблю я их, па! Как сахар, как рахат-лукум люблю! С этим я живу, с этим и подохну…
Харитоша вкатил столик на колесах, согнувшись в три погибели. Специально, стервец, задницу свою ей напоказ выставляет. Не иначе денег сейчас начнет просить. Мог бы одну чашечку-то и в руках донести, нет же, стол прикатил, будто она борща полведра попросила.
— Все, ступай, — неожиданно строго приказала Марго, хотя всегда позволяла себе вольности со своим секретарем, когда они были один на один. — Кто-нибудь приезжал в фирму в мое отсутствие?
— Да, Маргарита Осиповна, — кивнул Харитоша, отомстив ей тем, что назвал по отчеству, знал же, засранец, что она своего отчества не терпела и просила называть ее по имени. — С утра у Маркова посетитель.
— Кто такой? — Марго вытянула шею так, что двойной подбородок исчез, как по волшебству.
— Гнедых Кирилл Андреевич, если разведка не наврала.
И Харитоша метнул в ее сторону укоряющий взгляд. Вот, мол, старался для тебя, старая кобыла, старался, сведения добывал, а ты меня вон из кабинета.
— Гнедых?! — Она растерянно поморгала. — А кто такой этот Гнедых?
— Не знаю, — соврал Харитоша. — Знаю, что вчера его встречала в аэропорту Быстрова.
— Так, так, так… — Марго вылила в луженое горло гадское пойло, которое Харитоша гордо именовал кофе, но так и не научился его готовить. — Слушай, мальчик мой.
— Да, да, да, — он подался вперед, поняв, что потеплело. Глядишь, и премирует.
— Узнай мне все про этого Гнедых. Кто такой, откуда, чем занимается вообще, зачем прикатил. Все! Понял меня? — Она характерным взглядом смерила секретаря с головы до ног. — И поменьше старайся языком молоть и на виду болтаться. Все! И помни, что я сказала, а то задницу надеру, гаденыш!
Харитоша довольно улыбнулся. Убрал в карман пиджака три сотни зеленых, которые ему начальница сунула на непредвиденные расходы и на то, чтобы разговорить неразговорчивых. И вышел из кабинета. Теперь стоило потянуть время. Дождаться, пока Марго смотается к Маркову и вернется оттуда. И потом уже доложить о том, о чем знал еще с самого утра.
С Гнедых Марго не столкнется. Тот уехал в гостиницу и отпустил водителя до вечера. Ей никто ничего рассказывать не станет, потому что терпеть ее не могут, значит… Значит, у него есть надежда выкачать из этой жабы еще сотни три-четыре. А что? Наболтает ей, что свои потратил, развязывая язык референту Маркова. Марго поверит. И проверять правдивость его слов не будет. Глупо это и опасно. Здесь вообще становилось почему-то опасно работать. Еще полгода назад было тихо и спокойно. А после того как два месяца назад случилось то, что случилось, Харитоше стало неуютно. Все казалось, что за ним подсматривают. Что начальник службы безопасности смотрит на него с придиркой. Что Марков как-то не так здоровается.
Ушел бы! Давно бы ушел, кабы не Марго. От нее уйти было тяжелее всего. И не только потому, что премировала его регулярно и заставляла умирать и рождаться заново младенцем в своей кровати. А потому уйти не мог от нее Харитоша, что эта гадкая баба знала о нем кое-что такое, что другим знать было не надобно. Он сболтнул как-то в постельной исповедальне, она запомнила. Зацепила на крючок и однажды, когда он намекнул, что подыскивает себе новое место, тюкнула его по башке, сказав, что он уйдет от нее тогда, когда она ему позволит или прикажет, к примеру.
Вот и маялся Харитоша в муторных ломках. И мечтал время от времени, как этой мерзкой бабы вдруг не станет. Он, допустим, приходит на работу. Усаживается за свой стол в приемной, и тут вдруг ему звонок по внутренней линии.
— Алло, приемная Шлюпиковой, — отвечает он привычно.
А ему сухим, казенным голосом говорят, что так, мол, и так, померла Маргарита Осиповна. Пригрел ее тот самый свет, куда она мечтала отправить всех своих врагов. Не желает ли Харитон принять участие в гражданской панихиде?
Он, конечно, желал. И участие принять желал, и еще сильнее желал, чтобы умерла его тайна вместе с Марго. Больше-то он никому об этом не расскажет. Поумнел! Только бы вот не стало ее поскорее, а…
