Лучший день в году

Галина Романова, 2014

Восемь лет назад следователь Копылов вел дело о гибели молодой женщины Алины Савельевой, счастливой матери и жены. Ее обнаружили в канун Рождества повесившейся в своем загородном доме. Тогда дело было закрыто, а Алина признана самоубийцей. И вот теперь к Копылову пришли ее отец и восемнадцатилетний сын Кирилл и потребовали возобновления расследования на основании подозрений, возникших у них в адрес мужа Алины Геннадия. После покушения на фотографа Илью Шелестова – свидетеля, предоставившего много лет назад Геннадию алиби, – Копылов вновь берется за расследование той давней истории, тем более что в деле появляется новый загадочный персонаж… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 3

Кирилл сидел на веранде бревенчатого дома, где жил его дед, и щурился на солнце, пробивающее бреши в густой еловой хвое.

Дом был старым, но добротным и удобным, хотя комнат в нем было всего две. Сразу из темного, насквозь пропахшего полынью коридора попадаешь в крохотную кухню, где стояли стол, четыре стула, газовая плита, холодильник, комод и рабочий стол. Из кухни — вход в большую комнату, величественно именуемую дедом гостиной. Там подпирали стены два здоровенных новых дивана друг против друга, меж ними вдоль стены — старомодный платяной шкаф. Большой ламповый телевизор напротив, до сих пор замечательно показывающий. И сервант с пустыми посудными полками. Туда дед летом складывал прессу, чтобы зимой было чем печку растапливать. Из гостиной — вход в крохотную спальню с панцирной койкой, заправленной старинным лоскутным одеялом и заваленной горой настоящих пуховых подушек. Рядом с кроватью тумбочка, где стоял радиоприемник и всегда лежали запасные дедовы очки.

Вообще-то раньше этот дом деду не принадлежал. Дед жил вместе с бабушкой в городе. В трехкомнатной, шикарно отремонтированной родителями Кирилла хрущевке. Бабушка и по сей день там живет. Одна. Дед переехал сюда, в глушь на границе двух областей, у самой кромки елового леса. Он купил этот старый, никому не нужный дом после смерти своей дочери — матери Кирилла. Поначалу просто скрывался тут ото всех, пряча горе в дубовом срубе и воя на стены. Потом вообще переехал.

— Почему, дед? — задавал ему вопросы Кирилл, изредка навещая предка.

— Из-за всякого рода разногласий, — отвечал тот лаконично, не вдаваясь в подробности.

Поскольку бабушка тоже о причинах помалкивала, Кирилл со временем от них отстал. Да и виделись они нечасто. Кирилла поначалу донимали психологи, занимая все свободное от учебы время. Потом он всячески старался создать для отца идиллию семейного очага, который…

Который, как оказалось, ему ни хрена был не нужен. Который у него уже был. Тайный, подпольный. Теперь отец из этого подполья вышел и, более того, ушел насовсем из их общего дома. Когда Кирилл два дня назад ударил отца, а потом скрылся в ванной, он думал, что все утрясется. Что сейчас он выйдет, попросит у отца прощения, и все будет как прежде. Но отца уже не было дома, а его ключи от квартиры лежали на тумбочке в прихожей, красноречивее всяких слов утверждая, что отец ушел навсегда.

Он его бросил…

Дед загремел в кухне, интеллигентно выругался и через пару минут подал Кириллу на веранду через окно кухни огненный электрический чайник и заварник.

— Чашки сам принесу, — проворчал он, потирая обожженные пальцы. — Варенье бабкино будешь?

— Нет. Я же все привез, дед, чего ты.

Кирилл поставил на деревянный стол, стоящий на веранде круглый год, чайник и заварник. Полез в пакет возле плетеного кресла, в котором сидел. Килограмм любимого дедом орехового печенья, килограмм сушек с маком, два батона, полкилограмма сыра и пачка масла. Он выложил все на стол, надорвал пакеты. Через пару минут дед вышел из дома на веранду с чашками. С грохотом поставил на стол, кряхтя, уселся в плетеное кресло напротив Кирилла.

— Печеньки, — мечтательно улыбнулся он, выхватывая из пакета сразу горсть ореховых кругляшек. — Молодец! Помнишь.

— Я, дед, все помню, — многозначительно изрек Кирилл и начал разливать кипяток и заварку по чашкам.

— И что же ты помнишь? — Темно-серого цвета глаза деда уставились на него с интересом. Он улыбнулся: — Как ремня тебе давал в семь лет за то, что ты спалил мою новенькую электробритву, помнишь?

— Ремень не помню, бритву — да. Классная была бритва, дед!

Кирилл улыбнулся. И веселье деда тут же померкло, до того внук был похож на покойную дочь. Глаза, волосы, губы, манера говорить, улыбаться. Вылитая Алина! Была бы жива, теперь порадовалась за сына. Хорошим парнем вырос. Не подлым. Не то что его отец, прости господи.

Зятя Иван Митрофанович не ненавидел, он его презирал. И в глубине души считал ответственным за гибель своей дочери. Если бы не его малодушие, если бы не его мелкая душонка, Алина была бы жива до сих пор. И не верил он ни черта ни в какую судьбу, о которой стенала днями и ночами его жена. Не верил! Потому и разошлись они во мнениях, оттого на старости лет и разъехались. И живет он теперь один в этой заброшенной деревне. Думает, много думает, сопоставляет, вспоминает и снова думает. И чем больше думает, тем…

— Что ты сказал? — встрепенулся Иван Митрофанович, за раздумьями пропустив последние слова Кирилла.

— Отец ушел из дома, — буркнул тот вторично, опуская глаза в чашку с чаем.

— Как это?! — Иван Митрофанович замотал седой лохматой головой, зажмурившись. — Я не понял? Как ушел? Куда? Что за блажь? Ты выгнал, что ли?

Кирилл бы не смог выгнать отца, в этом дед был уверен. Он бы вот лично дал пинка этому скользкому хлыщу. С удовольствием бы дал. Еще при жизни Алины. Но Кирилл…

— Я его не выгонял, дед. Я его… — Кирилл растопырил пальцы, глянул на свои перевернутые ладони. — Я его ударил, дед.

— Что ты его?? — ахнул тот и, забыв про ноющие артритные коленки, вскочил с кресла. — Ударил??

Кирилл лишь кивнул, боясь поднять на деда взгляд. Сейчас станет ругать, учить жизни, воспитывать. Он этого ждал. Дед всегда учил его, как правильно жить. И иногда, перегибая палку, до такой степени изводил внука, что тот сокращал свои визиты до минимума и спешил удрать.

Он видел тупые носы летних дедовых сандалий, видел кромку его широченных тонких брюк без стрелок, в которых дед обычно ходил по дому. И почему-то ткань этих брюк сейчас мелко подрагивала.

— Дед, ты чего?! — ахнул Кирилл, все же осмелившись посмотреть на деда.

Тот плакал. Слезы, как горошины, скатывались по его морщинистым смуглым щекам, застревали в густой трехдневной щетине, щадя свежую белоснежную рубашку, в которую дед нарядился специально к приезду внука.

— Дед, ты чего? — Внук взялся за крепкую дедову руку. — Ты прости меня, если…

— Ты молодец, Кира, — сквозь стиснутые зубы чуть слышно прошептал дед и пожал Кириллу руку. — Ты у меня молодец. Как же я… Как же я мечтал все эти годы дать в морду этому… Прости, он тебе отец, но… Но не могу передать, как мне хотелось сделать то, что сделал ты, мой мальчик! Иди ко мне, я тебя обниму!

Они обнялись, оба крепкие, рослые, темноволосые. Порода, как с удовольствием отметила бы мама, будь она жива. Возраст лишь добавил старику седины и морщин, тело по-прежнему оставалось мощным и крепким. Молодой был чуть изящнее в костях, но сила и гибкость, которая с годами только заматереет, в нем уже ощущались.

Они были очень похожи все: Кирилл, его дед и покойная Алина.

— Прости меня, мой мальчик. Расслабился.

Дед отпихнул от себя внука, тот послушно уселся на место. Старик достал белоснежный платок из кармана летних штанов, вытер породистое лицо, которое, невзирая на морщины, все еще оставалось привлекательным. Сел снова в свое кресло. Пригубил остывающий в чашке чай, зажевал печеньем.

— Масло и сыр надо убрать в холодильник, — как ни в чем не бывало проворчал он, швырнул пакеты Кириллу на коленки, скомандовал: — Отнеси.

Тот отнес в холодильник масло, сыр. Подивился, что у деда на полках множество каких-то кастрюлек, сотейников, накрытых мисок. Готовит, молодец. Вернулся на веранду. В том, что дед сейчас станет его допрашивать, он почти не сомневался. И точно, дед встретил его вопросом:

— За что?

— Ударил, что ли?

— Не включай дурочку, Кира! — прикрикнул дед строго. — Ну!

— Он женился, дед. Тайно. На Волковой тете Тане. — Кирилл еле выговорил, так противно было произносить все это вслух.

— Ух ты! — Дед едва заметно качнул головой, глаза остекленели, уставившись Кириллу в переносицу. — Молодец Гена. Что же нас на свадьбу-то не пригласил?

— Так свадьба-то, дед, случилась пять лет назад!

— Да ладно! Пять лет назад?? Так, погоди, погоди, а Серега Волков?

— Он к тому времени как раз благополучно скончался от тяжелой болезни. И друзья решили не сиротить друг друга, черт… — Кирилл почувствовал, как закипают злые слезы. — Дед, я не сдержался. Я не должен был, я…

— Не трынди, Кира, — властным жестом остановил его Иван Митрофанович. — Я жажду подробностей! Как? Как все это произошло? Почему он молчал? Он же все эти годы жил с тобой?

— Да, жил. Крайне редко не ночевал. В году… Я не знаю… — Кирилл потряс в воздухе растопыренной ладонью. — По пальцам можно пересчитать отлучки из дома. Мы с ним постояно вместе были, исключая то время, когда я в школе был, а он на фирме своей. И тут бац! Он женат! И мало того…

— Что?! Не молчи! — Голос деда напомнил дальние раскаты надвигающейся грозы.

— У них есть дети, дед! — вырвалось у внука с обидой.

— Дети?? — Крупная голова деда дернулась, будто кто-то невидимый нанес ему ощутимый удар. — Что значит — дети?!

— Двойняшки, девочка и мальчик! — И он добавил, как выплюнул. — Саша и Даша!

— Ох, господи! — Сильная ладонь деда легла на левую сторону груди, чуть комкая рубашку. Он зажмурился. — А бабка знает?

— Дед, ну я-то откуда знаю! — всплеснул руками Кирилл. — Я с бабушкой в последний раз виделся на Рождество…

Сказал и осекся. Рождество в их домах уже восемь лет не праздновали. Это была годовщина смерти матери. И собирались они в этот день на поминки. Кирилл ехал с отцом к бабушке. Дед пил один в этом доме. Потом, дня через три, а то и через неделю, Кирилл приезжал к нему и вывозил груду мусора из пустых бутылок, пивных банок и пустых упаковок из-под бомж-пакетов. Дед встречал его всклокоченным, опухшим, в несвежей одежде. На Кирилла почти не смотрел, но разрешал тому прибираться в доме. И даже не гневался, когда ловил на себе осуждающие взгляды внука. После этого они, как правило, не встречались месяца два, давая друг другу немного отвлечься.

— И она ничего тебе не говорила на Рождество? — уточнил дед, уминая ореховые печеньки.

— Нет. Она, как всегда, плакала, — Кирилл поднял голову вверх, старательно рассматривая острые солнечные лучи, рвущие еловые лапы на мозаику. — И ничего такого.

— Она не знает, — убежденно заявил дед. — Дай-ка мне свой мобильник, Кира.

— Зачем? — спросил он, но телефон деду протянул.

— Надо, — дед неуклюже тыкал крупным пальцем в кнопки. — Ага, вот она, твоя бабушка… Сейчас мы ее спросим…

Бабушка ответила почти сразу.

— Да, Кирюша, — раздался в трубке ее тихий голос, сильно напоминающий мамин.

— Это не Кирюша, Валентина. Это Иван.

Дед отвернул лицо от Кирилла, но тот заметил два красных пятна, расцветших на дедовых щеках. С бабушкой дед не виделся, наверное, уже лет шесть.

— Ваня?! — ахнула та и тут же переполошилась: — Что с Кирюшей, Иван?? Что с ним??

— Ну почему с ним что-то должно быть, Валь? Вот он сидит напротив, жив, здоров и вполне упитан. Чего ты переполошилась-то?

Голос его стал мягче, глаз деда Кирилл не видел, но по неугасающему румянцу понял, что дед взволнован разговором с женой.

— А почему ты звонишь с его телефона?

— Потому что, Валя, у меня нет своего, — напомнил дед. И тут же перешел к делу: — У меня к тебе вопрос.

— Да, Ваня.

— Ты знала, что Генка женился? — И тут же, не сдержавшись, процедил сквозь зубы: — Паршивец!

Бабушка молчала. И дед тут же вышел из себя:

— Знала, что ли? Валя, не молчи!

— Гена? Женился? — еле выдавила из себя бабушка, ясно давая понять, что она ничего не знала. — Но как же так, Ванечка? Как же так? Он же и Кирюша… Он же…

— Он же, мы же, вы же! — передразнил ее дед со злостью. — А я говорил тебе, только ты не слушала!

— Не начинай, — плаксиво оборвала она его. — Что было, то было. Женился так женился. Времени-то сколько прошло! Восемь лет, Ванечка. Ему уже пора перестать оплакивать нашу Алиночку и…

— Дура!! — взревел дед и заметался по крыльцу. — Ты хоть знаешь, что он перестал ее оплакивать пять лет назад! У него уже детям по четыре года, дура!! А ты всегда его защищала! Всегда утверждала, что нет его вины в гибели моей дочери!! Ты…

Даже со своего места Кирилл слышал, как громко рыдает бабушка. И сердце у него разрывалось. Он встал и ловким движением выдернул у деда телефон. Произнес в надрывающуюся плачем трубку:

— Ба, потом перезвоню, — и отключился.

Глянул на деда. Тот с трудом опустился в кресло, тяжело дышал, широко открыв рот. Лицо его сделалось белым.

— Дед, с тобой все в порядке? — переполошился Кирилл. — Может, таблетку?

— Принеси мне лучше из холодильника… — дед звучно пощелкал пальцами, недовольно сморщившись. — Там внизу, увидишь. Да, и сыр свой захвати и лимончик.

Внизу холодильника обнаружилась початая бутылка коньяка. Кирилл со вздохом нарезал сыр, лимон, добавил две котлеты, обнаруженные в миске под тарелкой. Взял стопку и понес все деду.

Тот с ходу опрокинул стопку, зажевал лимончиком. Следом вторую, в ход пошел сырок. И лишь после третьей съел обе котлеты. Отдал бутылку Кириллу и жестом велел убирать со стола. Тот управился за пять минут, распихав все по полкам холодильника и буфета. Вернулся на веранду. Дед сидел в кресле, полуприкрыв глаза. Кулаки были крепко сжаты. Губы стиснуты в линию. Кирилл не стал приставать к нему с вопросами, заготовленными еще дома, решил выждать. Сел, подставил лицо солнцу, как через сито, пробивающемуся сквозь еловые иголки. Становилось жарко и очень хотелось на пруд, который дед собственноручно начал чистить пару лет назад. Дело двигалось туго, но двигалось. Хотя купаться пока преждевременно. Сначала должен состояться разговор, которого Кирилл и хотел, и боялся одновременно.

— Говори, зачем приехал, — прервал молчание дед, как всегда безошибочно угадав настроение внука.

— Даже не знаю, как начать. — Кирилл сощурился самому юркому солнечному лучу, забравшемуся под кровлю веранды и застолбившему как раз то место, где он сидел.

— Начинай с самого начала, — потребовал дед.

— Я хочу… Только не смейся надо мной, дед! — предупредил Кирилл, загораживаясь от деда ладонями.

— Ну! — прикрикнул тот, рассматривая внука в упор.

— Я хочу найти убийцу моей матери, дед.

— Ух ты! — Дед осклабился в злой ухмылке. — И давно хочешь?

— Хочу давно. Но решился только теперь. Надеялся, что отец мне поможет в поисках, когда я вырасту. Но…

— Но твой отец мерзавец, так?! — повысил голос дед. — И ему плевать, найден преступник или нет! Его это не волновало с первого дня! Единственное, что его волновало, — это чтобы его поскорее оставили в покое. Ну и, как оказалось… Чтобы побыстрее сыграл в ящик его соперник и конкурент.

— Что ты имеешь в виду? — напрягся Кирилл.

Ему все равно было неприятно слушать подобное об отце. Ведь он долгие восемь лет был для него единственно близким человеком.

— То и имею! Что Серега Волков мешал ему завладеть бизнесом целиком и полностью и заодно его толстушкой-женой! Сначала Алина мешала, потом Серега, — скрипнул зубами дед, обратив на Кирилла взгляд, полный тревоги, замешательства, надежды. — Помоги мне, внук!

— Что?

Кирилл не понял, подумал, что дед просит помочь ему подняться, и потянулся к нему. Но тот отмахнулся.

— Помоги мне вывести этого говнюка на чистую воду! Помоги мне!! Это ведь только он… Только он во всем виноват!! Никто мне не верит, никто! Но это он!.. — И дед, закрыв лицо ладонями, заплакал…