Торговка счастьем

Галина Романова, 2016

Капитану полиции Алексееву было сложно представить себе невероятно прекрасную Настю в роли заказчицы страшных преступлений. Ведь если начать ее подозревать в убийстве собственного мужа!.. Она наняла киллера и… унаследовала бизнес. А когда алчные родственники и конкуренты обложили ее кольцом наблюдателей, она их устранила. Не сама, конечно. Снова работал тот же киллер. Потом, забрав из депозитной ячейки что-то, предположительно деньги, она сбегает. Логичная, стройная версия. Но тогда получается, что она матерая и хладнокровная преступница? Так Анастасия Дворова, овдовевшая в неполных двадцать семь лет и сделавшаяся наследницей громадной финансовой империи, из пострадавших перекочевала в разряд подозреваемых… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 6

Его голова лежала на мягкой непромокаемой подушечке на краю громадной ванны. Горячая вода пенилась и бурлила вокруг его тела. Пахло травами и прибитой дождем пылью — это он запросил такой освежитель воздуха в ванную. На накрытой салфеткой подставке, рядом с ванной, стоял заварочный чайник, чашка, блюдечко с кружочками лимона. И время от времени он подливал себе в чашку ароматного зеленого чая, бросал туда лимон и мелкими глотками пил. Шампанское в джакузи он не терпел: голова становилась тяжелой, взгляд мутным, мысли плавали оборванными лоскутами. Такое состояние он не любил. Это не подконтрольное сознанию состояние.

Но это он теперь стал таким умником. Теперь, когда дело катилось к шестому десятку. Раньше-то, ох-ох-ох…

Раньше в этой бурлящей вокруг его тела пене не одна красотка извивалась. Стонала, хохотала, поливала себя и его шампанским. И он находил — что странно — это классным. Считал это непременным жизненным атрибутом при сложившемся финансовом благополучии. И, дурак, заработал не одну болячку. И внутренности шипучкой алкогольной попортил. И на морде порочная жизнь отложилась. Проросла глубокими морщинами, провисшим подбородком, плешивой головой.

Он стал некрасивым, старым, толстым, угрюмым. Жена и дети его сторонились. Никто не говорил о разрыве, что вы! Но все старались проводить с ним как можно меньше времени. То за город свалят, то за границу. Последний раз он их видел, дай бог памяти…

Точно, три с половиной месяца назад. Новый год кое-как совместно отметили-отмаялись и разлетелись кто куда. Он не роптал. Ему так было проще. С семьей надо было говорить, общаться, решать вопросы какие-то. А он общаться не умел. Сразу нервничал, раздражался, принимался ругаться матом. Последнее он очень любил делать, вводя в ступор свою супругу, барышню в прошлом интеллигентную и утонченную, а ныне одряхлевшую, сильно постаревшую и совершенно ему неинтересную.

Симонов Геннадий Степанович шевельнулся в горячей бурлящей воде, протяжно зевнул и снова потянулся к чайнику.

Надо было выбираться из воды, заворачиваться в халат и идти в спальню. Но он медлил. Точно знал, что стоит ему улечься на подушки, как мысли, как заговоренные, примутся жалить, жалить, жалить. И сон сразу уйдет. И внутри все сразу разболится. И захочется стакана коньяку — терпкого и крепкого. А пить не надо. Не та ситуация.

— Валька! — рявкнул он, собравшись с силами. — Валька!

Дверь громадной ванной, сверкающей черным кафелем и зеркальным потолком, тихо отворилась. Вошла Валентина — среднего роста, плоская, как доска, с короткой стрижкой под мальчика, чуть кривоватыми ногами, с отлично развитой мускулатурой. Лицо обычное. Нос, рот, глаза. Все вроде не уродливой, правильной формы. Но такой, черт, жесткой формы, что Симонов иногда думал, что она носом может банки консервные вспарывать. Оттого и не казалась Валентина красавицей. И даже симпатичной не казалась. И на бабу походила очень мало.

— Растратила я все свое женское, Геннадий Степанович. — ухмылялась она обычно, когда он пытался найти у нее грудь или задницу. — Вертухаи, они ведь бесполые…

Валентина долгие годы служила охранницей на зоне. Потом влетела там с чем-то. Уволили. На глаза Симонову попалась, когда трех мужиков в баре разметала, которые попытались ее подколоть. Решил взять к себе. И не пожалел ни разу. Верная, сильная, коварная, умная, осторожная. Ни один из его охранников ни до нее, ни после с ней не мог сравниться.

— Помогай, — приказал Симонов, слабо шевельнув руками. — Что-то совсем я обессилел.

Валентина подхватила с плетеного кресла махровый халат. Ловким резким движением поставила хозяина на ноги. Обтерла сначала полотенцем, потом обернула халатом. Помогла выбраться из ванны. Подвела к креслу, помогла усесться, перенесла под локоть ему подставку с чайником. Отошла к окну, привычно осмотрела двор. Она никому не доверяла. Только себе.

— Итак… — Симонов звучно хлебнул чуть остывший чай. — Русак мертв?

— Да, — она провела ребром ладони себе по горлу. — И люди Дворова-младшего тоже.

— Так же?

— Да. Один человек работал.

— И кто, как думаешь?

— Черт его знает! — Валентина нахмурила лоб, покачала головой. Оглянулась на хозяина. — Ума не приложу! Если тот, кто Льва замочил… То чего морочился с бритвой? Того пристрелили, как собаку, и все.

— Ну-уу, ему перед этим долго пришлось мучиться.

— Это так, но убили не ножом, выстрелом. Почерк, хозяин, понимаете, почерк не тот, — ее грубые, неженские пальцы, пощелкали. — Тот, кто любит стрелять, он и стреляет. Он побоится непривычным оружием убивать, боясь промаха. Нет, думаю, тут кто-то еще.

— Ох, господи! — жалобно выдохнул он. — Что выходит-то, Валентина?! Льва убрал кто-то один, людей, что за бабой его следили, кто-то другой. Смысла в этом не вижу! Она что же, целую банду сколотить успела, чтобы разбогатеть?!

— Вы по-прежнему думаете, что она за всем этим стоит? — уточнила Валентина и нахмурилась. — Не Дворов-младший, не кто-то еще, а она?

— А ты так не думаешь! — зло ощерился Симонов. — Она наследница, у нее мотив. Она узнала, что все достанется ей в случае смерти мужа, убила его. Не сама, конечно. Чего тут…

— А дальше? — Валентина недоуменно пожала плечами.

— Дальше просто. Димка взял ее в кольцо. Повесил на хвост охрану. Она ее сняла каким-то образом. И себя освободила, и его подставила.

— Черта с два! — фыркнула Валентина почти весело, покрутила пальцем у коротко стриженной макушки. — Дима — молодец! Он людишек собрал, как мусор граблями. Тачки все левые, номера тоже. У ментов ничего на него. Ничего!

— А на кого у них есть? — Симонов тяжело глянул на помощницу.

— Нас могут вычислить, как заказчиков Русакова, — покусала она обветренную нижнюю губу.

— Как это? Телефон же левый, Валя, — его голос заскрипел, как несмазанная дверная петля.

— Телефон левый, — согласно кивнула Валентина и с легкой укоризной глянула на хозяина. — Но звонили вы всегда из дома, Геннадий Степанович. А я говорила…

— Цыц! — прикрикнул он беззлобно и погрузился в раздумья.

Да, Валя предупреждала его. И просила не звонить из дома. Он не слушался ее, отмахивался. Разве мог подумать, что этот придурок сдохнет так бездарно? Вот тебе и профессионал! А подох, как баран! Ладно люди Дворова-младшего — тут понятно, почему их сняли без лишнего шума. Народишко случайный, липовый. Но этот-то, этот — профессионал же! Он сам не раз его услугами в прошлом пользовался. И никогда, ни единого прокола. Потому и сейчас снова к нему обратился. И тут такое…

Мало того, что сам погиб, так еще и заказчика подставил. Телефон при нем остался, по которому он с ним говорил. А разговоры сейчас — что сообщения, запросто смогут все снять на бумагу. Хвала небесам, он ничего такого криминального с ним по телефону не обсуждал. Даже выходило, что заботился о Насте. Спрашивал всегда с хохотком, как там наша девочка поживает? Все ли у нее нормально, дома ли, одна ли, не плачет ли? Так что, если менты на него выйдут, если ума у них достанет, он скажет…

— В общем, так, Валентина, — хлопнул он ладонью по плетеному подлокотнику. — Если выйдут на нас, скажем, что охраняли ее.

— То есть? — она обернулась к хозяину, заложила руки за спину, выкатила совершенно плоскую грудь. — От кого?

— От кого угодно! — фыркнул Симонов почти весело. — От наблюдателей в машине, от врагов, которые убили Льва, от… Дмитрия Дмитриевича, который дико оказался недоволен условиями завещания.

— А у нас что? Какой интерес? — уточнила Валентина, рассеянно рассматривая грузную фигуру хозяина.

— А у нас простой интерес — бизнес! Нам хотелось с ней работать бок о бок. Хотелось, чтобы бизнес, с которым я всю жизнь конкурировал, не попал в плохие руки. Ну и… Придумаем что-нибудь. Мы, запомни, ее охрана! Да она, если уж на то пошло, в нас и пальцем ткнуть как в обидчиков не сможет. Она меня толком и не знает-то.

Валентина вдруг снова покусала губы, опустила взгляд. И Симонов сразу насторожился. Он ее повадки выучил.

— Что еще?! — он качнулся вперед, тяжело оперся локтями о коленки.

— Так вышло, что она… Она теперь пальцем ни в кого ткнуть не сможет, — пробубнила Валентина, старательно уводя взгляд в сторону от хозяйского гнева, которым тот наливался, как зрелый томат.

— Что? — взревел он. — Ее тоже замочили?

— Да нет, Геннадий Степанович. Думаю, нет, — заспешила она.

— Что тогда?

Его лохматая грудь тяжело вздымалась. Крупные пальцы сжались в кулаки. А удар этого кулака был серьезным. Валентина на себе один раз испытала. Не слышала неделю, получив по уху.

— Думаю, сбежала она, Геннадий Степанович.

— Сбежала! — ахнул он, и взгляд его замер.

Тишину в ванной комнате нарушала лишь редкая капель из смесителя ванны. Валентина поморщилась. Нанятый для работ по дому сантехник ни черта не справляется. Может, думает, что лохи его наняли? И что он может тут косячить раз за разом? То шланг от стиралки прохудился, залило всю прачечную. То капает в ванну, как с крыши худой.

Валентина скрипнула зубами, решив отыграться на нем после разговора с хозяином.

— А может, ее того… похитили?! — предположил Симонов, некрасиво приоткрыв губастый рот. — Тогда нам с тобой… Несладко придется, Валентина.

— Никто ее не похищал, — насупилась она. — Может, где-то по дороге?

— По дороге? — Симонов прищурился, поняв, что она не все рассказывает. — По какой дороге, Валя?!

— Она своими ногами вышла из дома, взяла такси.

— Ага! Было-таки такси! И куда ее это такси увезло?

— Пока не знаю. — Она спокойно подергала плечами.

— А когда узнаешь, Валя?

Ему вдруг отчаянно захотелось запустить в нее чашкой. А следом и чайником, в котором почти не осталось напитка. Хотелось, чтобы дрогнула ее спокойная самоуверенность, чтобы наполнились ее змеиные глаза хоть каким-то страхом. И он положил руку на чайник и сдавил его бока пальцами, чуть приподняв с подставки.

— Когда допрошу таксиста, — ответила она, покосившись на руку хозяина.

Жест его она распознала безошибочно.

— А когда ты его допросишь, черт тебя дери?! — пророкотал Симонов, приподняв чайник выше. — Где ты его найдешь?! Когда найдешь?!

— Уже нашла. Дома у него нашла. И допрошу… — она посмотрела на правое запястье, на котором носила большие, как компас, часы. — Минут через десять.

— А где он?! — вытаращился Симонов, роняя чайник с грохотом на подставку.

— В вашем подвале, Геннадий Степанович. — Валентина ощерилась в улыбке, напоминающей звериный оскал.

— В подва-аалее? — протянул Симонов и ухватился за голову. — Ты дура, да, Валь? А если менты его тоже ищут?! И у нас найдут, то что?! Нас обвинят в похищении или еще в чем похуже!

— Не обвинят, — нагнула она голову.

— Почему?

— Потому что никто ему не причинял вреда. По крайней мере пока, никто не знает, что он здесь. Да и здесь-то он почти добровольно.

— Вот именно, что почти! — проворчал он.

Симонов не мог не восхититься ее оперативностью. Менты небось всю голову сломали, куда Настя подевалась. Вокруг дома прыгают, следы ищут. А Валентина уже даже таксиста нашла, который ее от дома увозил. Молодец! Он в ней не ошибся, когда позвал к себе работать.

— Что говорит?

— Таксист? — уточнила она.

— Ну не папа же римский, Валь! — всплеснул он по-бабьи руками.

— А я с ним еще не говорила. Просто пригласила в цокольный этаж. Попросила подождать, пока вы примете ванну и поговорить с ним решите. Он терпеливо ждет.

— Терпеливо? Без кляпа во рту и не со связанными руками и ногами?

— Это было делать ни к чему. Мужик с понятием. Знает, с кем имеет дело.

— Ладно, ладно… Ты это… иди поговори с ним: кто вызывал такси, на какое время, куда отвез, о чем говорили по дороге. Да отпускай его, поняла? И это… Денег ему, что ли, дай, чтобы не обижался за помятые бока.

— Не было такого! — вытаращилась она обиженно. И даже руки к груди покаянно приложила. — Клянусь, не было!

— Где ты его нашла, кстати?

— Проехались по улице, на которой стоит дом Дворовых. Видим таксиста, подъехали, заговорили. И попали как раз на него. Он безо всякого согласился поговорить. Без рукоприкладства обошлось, Геннадий Степанович.

— Ладно, ладно, верю. Ступай…

Он, конечно, не верил, глядя ей в спину, когда она уходила. Чтобы Валентина не воспользовалась моментом и не применила силу? Да быть такого не может! Она аж зубами скрипела от удовольствия, когда предоставлялась возможность помахать кулаками. Но, может, таксист и в самом деле мужик с пониманием? Может, добровольно сел в ее машину, добровольно спустился в подвал и теперь сидит на стульчике, ждет вопросов? Терпеливо ждет. С пониманием.

— Н-да… — Симонов вывернул нижнюю губу, удрученно вздохнул.

Все шло не так, как планировалось еще много-много лет назад. Он так мечтал отжать бизнес у братьев Дворовых, так надеялся, что парни молодые, глупые, примутся сорить деньгами, попадут в нехорошую историю. Он, кстати, периодически им подкидывал соблазны. И вот тогда, когда они попадут в нехорошую историю, он явится тут как тут и оттяпает у них хороший кусок на взаимовыгодных условиях.

А вышло что?

А вышло все не так! Вышло так, что Лев Дворов оказался матерым бизнесменом, щукой, акулой, который не только не клевал на его провокации и ни разу не ступил в дерьмо, но со временем начал и на его бизнес коситься.

Димка — младший из Дворовых — был куда жиже и слабее, но тоже после смерти брата не захотел расставаться с бизнесом, хотя Симонов к нему подкатывал через пару недель после похорон с заманчивым предложением.

И что он ему ответил?

— Я вообще ничем не владею, Геннадий Степанович! — воскликнул засранец, улыбаясь загадочно. — Наследницей оказалась Настя.

— Но она же может оформить на тебя купчую или дарственную на определенных условиях?

— Нет! Не может! Покойный брат распорядился таким образом, что любая сделка по продаже или дарению не может считаться действительной. Она может, конечно, продать. Но потом в суде сделку опротестует, и все!

— О как!

Симонов тогда жутко озаботился. И долго думал, с чего это Лев так поступил. Валентина пришла на помощь.

— Он знал, что у Насти все мгновенно отберут, что тут непонятного, — высказалась она. — Она и пикнуть не успеет, как бумаги ей на подпись подсунут. И продаст, и подарит тому, кому надо.

— О как! И что же, прямо никак нельзя найти выход?

— Дмитрий Дмитриевич, слыхала я, выход нашел, — в очередной раз удивила она его своей осведомленностью.

— И какой же?

— После того как через полгода она вступит в права наследования, он потребует от нее завещания в свою пользу и…

— И?

— И жить ей тогда останется всего ничего, Геннадий Степанович.

— Выход?

— Выход есть…

Валентина тогда была с ним один на один в бане и активно обрабатывала его пухлые бока березовым веником. В тот момент хлестать его она прекратила, наклонилась к самому уху и прошептала:

— Оформить завещание на вас, Геннадий Степанович.

Потому и поставил он своего человека наблюдать за вдовой. Никаких больше указаний не было, только наблюдать! Чтобы не переиграл его Дворов-младший. Чтобы не успел девку убрать раньше времени.

А девка возьми и исчезни! Что выходит? Дворов-младший его все же перехитрил и похитил ее? Или она сама решила ото всех смыться? А куда? Одна! Без поддержки!

Деньги…

Надо узнать, обналичивала ли она в последние дни деньги? И если да, то сколько? Сумма, которую она могла получить наличными, расскажет о многом. Она расскажет, как дальше собирается жить молодая вдова. Надолго ли уехала? Оплатила ли кому-то убийство своих наблюдателей? И если оплатила, то кому? Есть вообще у нее сообщник, друг, брат, сват, который мог пойти на тройное убийство ради нее?

А Лев? Кто его-то угомонил?!

Уф-фф… Голова лопнет от всей этой дребедени!

Симонов с кряхтением вылез из плетеного кресла, ставшего последнее время ему тесноватым. Надо будет Вальке сказать, чтобы заменила. Прошел, тяжело по-медвежьи ступая, в свою спальню, смежную с ванной комнатой. Сбросил халат. Надел белье, широкие джинсы и тенниску. Все это загодя приготовила Валя, разложив на кровати. Вдел ноги в домашние мягкие туфли ручной работы из тончайшей замши. Причесал редеющие волосы перед зеркалом. Вышел из спальни и свернул к лестнице, ведущей к цокольному этажу, где его терпеливо якобы дожидался таксист.

Странное дело, но Валя не соврала. Таксист выглядел абсолютно спокойным, сидел на спортивной скамейке и о чем-то беседовал с помощницей Симонова. Она кивала и даже улыбалась. Хотя, на его взгляд, лучше бы этого не делала.

— Добрый день, — поздоровался приветливо Симонов.

Шагнул к таксисту — мужику средних лет, заурядной внешности: завтра встреть — не узнаешь. Протянул ему руку, представился.

— Извини, брат, что ждать пришлось. — Симонов присел к небольшому столику, за которым расположилась Валентина. — Ты уже, наверное, в курсе, что я хочу от тебя услышать?

— Да, Валя в двух словах обмолвилась, — кивнул мужик русой башкой и глянул на него, как на бога. — Рад помочь, если что.

— Вчера ты забирал от дома…

— Вдову Льва Дмитриевича Дворова, — перебил его резвый таксист.

— О как! — Симонов хитро улыбнулся. — Откуда знаешь, чья она вдова?

— Так я в том районе часто заказы беру. Всех почти знаю. Работаю уже года полтора в том районе, — поспешил он уточнить, не давая по-прежнему раскрыть рта Симонову. — И похороны помню Льва Дмитриевича. Пышно было! Я еще людей подбирал, которые не вместились в автобусы и машины.

— Ага, — прервал его речь Симонов. — Тогда все гораздо проще, не так ли? Как тебя по имени-то, брат?

— Андрей я. Зубов Андрей, — коротко улыбнулся таксист.

— Андрей, стало быть… Так вот, Андрюха, скажи мне, брат, кто вызывал такси?

— А никто.

— То есть?

— Я ведь не всегда с диспетчером работаю. Иногда левачу. В выходные свои. Начальство знает, не ругается. Мое дело, так ведь? Что я в свой выходной делать стану?

— И вчера ты как раз левачил?

— Так точно, Геннадий Степанович. Качусь так тихонько. Смотрю, вдова молодая с красненькой сумочкой по тротуару шурует. Удивился. Она всегда на своей тачке ездит. И не одна, а с эскортом. А тут пешком!

— И она тебя поймала?

— Ну да. Увидала шашечки на машине, руку подняла, я и остановился.

— Куда сказала везти?

— В банк сначала, потом на вокзал.

— В банк в который?

В желудке у Симонова заворочался большущий такой снежок, которых он в детстве пожрал страшно вспомнить сколько.

Конец ознакомительного фрагмента.