В Афганистане, в «Черном тюльпане»

Геннадий Васильев, 2014

Васильев Геннадий Евгеньевич, ветеран Афганистана, замполит 5-й мотострелковой роты 860-го ОМСП г. Файзабад (1983–1985). Принимал участие в рейдах, засадах, десантах, сопровождении колонн, выходил с минных полей, выносил раненых с поля боя… Его пронзительное произведение продолжает серию издательства, посвященную горячим точкам. Как и все предыдущие авторы-афганцы, Васильев написал книгу, основанную на лично пережитом в Афганистане. Возможно, вещь не является стопроцентной документальной прозой, что-то домыслено, что-то несет личностное отношение автора, а все мы живые люди со своим видением и переживаниями. Но! Это никак не умаляет ценности, а, наоборот, добавляет красок книге, которая ярко, правдиво и достоверно описывает события, происходящие в горах Файзабада. Автор пишет образно, описания его зрелищны, повороты сюжета нестандартны. Помимо военной темы здесь присутствует гуманизм и добросердечие, любовь и предательство… На войне как на войне!

1

Узловатые петли потертой портупеи лежали на дощатом полу, неровном, сложенном из тонких, карликовых половиц — коротких досок от обшивок гранатных ящиков. Тут же блестели зеркальными боками консервные банки. Бумажные пачки патронов, похожие на пачки махорки, лежали в складках солдатского одеяла.

— Какое свинство! — Андрей Шульгин, лейтенант рейдовой роты отдельного файзабадского полка, прозванный уже «старым лейтенантом» за полугодовую задержку в звании, развел руками перед туго набитым вещевым мешком.

— Скажите, пожалуйста, как воевать таким навьюченным? Как гоняться за босыми «духами»?

Немногословный Орлов усмехнулся, поправил на спине радиостанцию со скрюченной ревматической антенной, тронул пухлые подушечки перевязочных пакетов:

— Волка ноги кормят.

Со стен за сборами равнодушно следили плакаты, наклеенные вкривь и вкось на картонных стенах вместо обоев. Плакатов было в изобилии в убогой тесной комнатенке, сооруженной из разобранных снарядных ящиков и коробочного картона в одном из углов большой брезентовой палатки. Из-за отсутствия обоев навязчивой агитацией оклеили все стены командирского «кубрика». На стенках красовались косо налепленные опрокинутые трибуны с опрокинутыми графинами и опрокинутым толстощеким оратором, читающим по невидимой, тоже опрокинутой бумажке: «ЗАВТРА РАБОТАТЬ ЛУЧШЕ, ЧЕМ СЕГОДНЯ! СЕГОДНЯ — ЛУЧШЕ, ЧЕМ ВЧЕРА!».

Опрокинутые золотые звезды на пиджаках держались крепко, не падали. Бумажные трибуны наплывали на честные бровастые лица, бесцеремонно падали на тучные фигуры в безупречных гуталиновых костюмах, и перевернутый на плакатах размах пятилеток сыпался вниз по чистой голубизне неба, как в песочных часах.

По плакатам изредка бежали косые, веселые, будто пьяные, строчки, нанесенные шариковыми авторучками:

ЭКОНОМЬ САХАР, ПОДЛЕЦ!

ИНАЧЕ БУДЕШЬ ПИТЬ ТОЛЬКО ЧАЙ.

НЕ ДЕЛАЙТЕ ИЗ СНА КУЛЬТ!

МЫСЛЕЙ НЕТ — ОДНИ СЛЮНИ.

Кое-где виднелись и вовсе неприличные словечки, легкомысленно бежавшие по суровой простоте ленинских кепочек.

По толстокожим буквам помидорного цвета — «РЕШЕНИЯ XXV СЪЕЗДА — В ЖИЗНЬ!» — бежала простенькая будничная фраза: «В СОЮЗЕ ВОДКА БЕСПЛАТНАЯ. ТРИ РУБЛЯ — НЕ ДЕНЬГИ!».

А на пейзаже среди цветов и бабочек, с частоколом дымящих труб на горизонте, олицетворяющих союз природы и советской промышленности, только что появилась новая надпись: «Остался день до Приказа. Вырвем у „духов“ „Зуб“».

Шульгин, только что начертавший эту фразу, бросил ручку.

— Не получается из войны балета, — он натянул на плечи горную ветровку с капюшоном. — Что это за война, скажите! Просто бег в мешках!

Стянул в узел лямки рюкзака.

— Ну, что это? — развел руками Шульгин. — Мы навьючены до отказа, по тридцать-сорок килограмм валим на плечи, а противник в одной рубашке до пят навыпуск. Он же, зараза, с одной пачкой патронов порхает вокруг нас. А мы — броненосцы какие-то против этих козлов горных. А толку — ноль…

Офицеры надели брюки, стянутые резинками на коленях и щиколотках. Нырнули в зеленую чешую бронежилетов. Набросили плащ-накидки. Сверху — радиостанции. И венец всему — потрепанные русские ушанки со свалявшимся серым мехом. Фигуры огрубели, будто сработанные топором.

— Вот так… Грациозен, как снежная баба, — Шульгин неуклюже шагнул пару, с досадой махнул рукой. — И вообще… Чувствую себя бабочкой, наколотой на булавку.

Ничто уже не удерживало офицеров в разоренной комнатке. Они в последний раз проверили снаряжение, уложили карты, достали по сигарете, закурили.

Тоскливо повисла в воздухе газовая кисея дыма.

Офицеры встали и вышли.

Пухлый розовый палец с плаката ткнул их в спину: «РАБОТАТЬ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ВЧЕРА!..»

Кстати, указующий перст был без мозолей.