Белые ночи чёрной вдовы. Психологический детектив

Геннадий Кожемякин

Типичное на первый взгляд ограбление инкассации надолго оказывается «висяком». Выясняется, что один из нападавших застрелен не инкассаторами. Тогда кем? Дальше – больше! Деньги из инкассаторской машины достаются прозябающему в нищете поэту-любителю, безвольному и затюканному жизнью. И тут его понесло! Он с «атаманшей» банды бежит на юга, где раскручивает себя на эти деньги в качестве знаменитого шансонье… Что из этого вышло? Читайте:-) Книга содержит нецензурную брань.

Глава шестая. Визит отца

…Всю жизнь нас учили, что все беды вокруг от людей равнодушных! Уверяю вас, что картавые большевики и образцовые нацисты — были самыми неравнодушными среди людей! Не был равнодушным Павлик Морозов, да и пылкие сердцами ребятишки из «Гитлерюгенда» тоже…

По последним данным социологов, все беды от людей не способных и нежелающих Мыслить Самостоятельно и легко поддающихся пропаганде.

(Несостоявшаяся народная мудрость)

Вернувшись домой после встречи с руководителями Департамента Безопасности банка усталым и на взводе, майор застал в квартире отца.

На сей раз визит бодрого старика не обрадовал Игоря. Дело в том, что когда хороший, настоящий опер погружается в какое-то из дел, а уж резонансных дел — тем более, он это совершает, что называется, с головой. Его ритм жизни ускоряется, все рефлексы и органы чувств начинают работать в «спортрежиме», выражаясь языком автогонщиков.

Иной раз даже кажется, что обостряется обоняние, как, видимо, у беременных женщин!

А у старичков есть одна всенепременная особенность — они живут в другом ритме. В «пенсионрежиме». Всё у них происходит словно бы в замедленной съёмке, что особенно контрастирует с ритмом бешеной гонки на результат, в которую теперь включился майор Фёдоров.

Началось с того, что вместо «Здрасьте», папаша, к слову бывший педагог, театрально склонил голову к плечу и поинтересовался много ли сегодня выпил Игорь и можно ли считать нормальной работой организацию, где ключевые сотрудники регулярно употребляют. Да ещё, мол, в служебное время…

Игорь развёл руками и молча ушёл на кухню; помнил, что с утра оставил там гору немытой посуды и, вообще сейчас ему лучше было побыть одному. Он посоветовал отцу посмотреть по третьему каналу «Дискуссию», с неувядающей, «пластической» Пушкиной и, пообещав, что сейчас соорудит первоклассный кофе, скрылся на кухне. Игорь уже не раз проклинал себя за то, что как-то по пьяне, «братаясь» с отцом (хорош каламбур!), торжественно вручил тому запасные ключи от своей квартиры — приходи, мол, папа как к себе домой!

Мудрый сын понимал, что старику необходимо отдыхать иногда от неуёмной опеки его нынешней, молодой супруги…

Старичок был польщён и даже прослезился тогда. Но потом пришло время слезиться майору! Трепетный к значению и весу слова в общественной жизни, отец, как истинный филолог, воспринял призыв сына слишком буквально.

Случались визиты и настолько несвоевременные, что очередной пассии Фёдорова приходилось буквально прятаться в ванной, торопливо одеваясь и с опаской поглядывая на дверь почему-то, исторически, лишённую шпингалета… В итоге это Фёдорову надоело и он в духе американского законодательства, не покушаясь на основной закон по которому папа и впредь может когда захочет заходить к сыну со своими ключами — внёс весомую поправку: кроме случаев, когда дверь квартиры закрыта изнутри на собачку!

И вообще, можно и заранее предупреждать. Благо — век мобильной связи.

В подобной ситуации, папе надлежало развернуться и покорно удалиться. Надо сказать — старика уточнение не обидело; в свои семьдесят он ещё не совсем забыл, зачем иногда необходимо понадёжнее закрыться…

Пройдя на кухню, майор с неудовольствием обнаружил, что вся посуда уже перемыта. Понятно — кем… Увидев же, что отец ещё и плиту отмыл Игорь вконец скуксился и даже почуял некую неловкость за то, что так прохладно воспринял его визит. Правда, к этому чувству добавилось некое раздражение от того, что папаша опять застал его дом в состоянии разрухи!

Был всё-таки у него какой-то мистический дар — чувствовать, когда визит особенно нежелателен и приезжать именно в такие моменты!

Понемногу, в процессе внутренней борьбы, благодарный сын одолел в майоре «циничного пасынка» и с любовью разлил кофе из электрокофейника по чашечкам. Выставил их на подносе, отдельно положил блюдце с печеньем и салфетки.

— А может оно и к лучшему, что именно сейчас к нему приехал дорогой папа! — размышлял он.

— Может ему — майору, сейчас просто необходим часовой тайм — аут?

Что бы не вспоминать бесконечно заявления и предложения

(а пуще — их недомолвки!) Кривцова — Соломина; что бы просто отрешиться хоть на короткое время от бремени этого чёртова ограбления; от ухмылок дурака из Следственного Комитета, который априори, почему лучше всех всё знает…

А с кем отвлечься? С кем можно просто о футболе парой слов перекинуться? Только с отцом… Внезапно ход его праведных мыслей прервал крик донёсшийся из гостиной, где перед телевизором ожил отец.

— Ух, ты как! Во как надо, сынок! Мне это нравится!! — верещал старик, торопливо водружая на нос очки.

— Ну и что тебе так нравится? — спросил Игорь, подбираясь к нему с сервированным подносом.

— Мне полиция наша нравится! И эта идиотка — ни много ни мало, а генерал-майор!

Помню в наше время баба — полковник была исключением! Их единицы в стране были. И все — герои!

Игорь прислушался к происходящему на экране, а точнее в киностудии. Хрупкая дама, похожая на учительницу младших классов, в форме генерала полиции, с лицом (большая редкость!) одновременно и тупым и хитрым, очевидно, отвечая на вопрос оппонента, говорила, чуть картавя и привзвизгивая:

— Да! Именно! У нас такая полиция, какое и общество в целом! В наши ряды не марсиан набирают! Давайте-ка сначала пусть всё общество спрашивать с себя научится, а уж тогда и органы правопорядка критикуют! А то пьянство вокруг, разгильдяйство, непрофессионализм… С себя надо начинать улучшения, а не на полицию нападать!

И, горделиво откинув голову, полицейская обвела аудиторию победоносным взгядом…

Зрительский зал почему-то, как и всегда, в ответ на эту кондовую демагогию взорвался аплодисментами… Отец сидел пунцовый от возмущения, да ещё сгоряча обжёгся кофе и теперь, сложив губы трубочкой, усердно втягивал холодный воздух… Видно язык обжёг! На некоторое время это заставило его помолчать.

Пользуясь моментом, Игорь сказал: — Да что ты смотришь всякую галиматью?! Болтают себе и пусть болтают, ничего ж не меняется! Как ребёнок, ей Богу…

И торопливо переключил канал. На экране возник облик нашего официального бунтаря поэта Евтушенко. Фёдоров — младший сразу решил, что старички друг друга поймут и оставил отца лицезреть, поэта — лицедея, который опять что-то брюзжал, облачённый в канареечную, с пёстрыми цветами рубаху.

Как раз — в унисон настроению отца. Но майор недооценил нашего поэта — «бунтаря». Тот, как известно, спокойно говорить не может!

С надрывом в голосе Евтушенко рассказывал как некрасиво, по-варварски входили наши танки в Прагу в шестьдесят восьмом году! (была как раз годовщина тех событий).

«Вторгались, дабы запугать молодую демократию; «Мне впервые стыдно было, что родился русским я!»

И, хоть, дескать, танки были и без боекомплекта, а солдатам не выдали патронов, но всё равно, де, это была средневековая дикость и так далее и тому подобное!… Поэта — несло! Одновременно на экране возникла кинохроника тех времён… Озверевшая толпа «непокорных» пражан поджигает беззащитную бронетехнику СССР, ГДР и Польши, бутылками с зажигательной смесью и забрасывает подневольных солдат камнями.

— Вы б.., лучше бы — немецкие танки так жгли, когда страну Гитлеру без боя сдавали! — заорал вдруг отец и даже замахнулся пультом в телевизор. — В тридцать восьмом! — Вояки хреновы! Лучшие оружейные заводы в Европе имели! По танкам — Германию превосходили! Польская кавалерия, вон — с шашками в атаку шла на нацистскую бронетехнику! Вот это герои! А эти — «так разэтак и так далее…» — Ты расскажи, пижон хренов, как натовцы — Сербию бомбили!! Кассетными бомбами кварталы стирали! Совсем недавно, а не в шестьдесят восьмом! Не плакал, попугай-канареечный!?

Вдруг отец тяжело задышал и откинулся на спинку дивана. Тут майор деликатно вынул пульт из отцовской руки и быстро переключил канал на безобидного Галкина, предлагающего молодой семье выиграть десять миллионов рублей.

На сей раз экран излучал оптимизм и развлекуху. В этот момент в кадре лучшая половина участвующей в шоу семьи как раз делилась с обольстительно лыбящимся Галкиным, своими планами разумного вложения таких солидных денег. Похожий на счастливого кролика, супруг стоял неподалёку и, как китайский болванчик, кивал головой в знак полного согласия с супругой. По всему видать, в этой ячейке общества царили мир и взаимопонимание…

Если бы в этой передаче уже задавались вопросы и шёл сам процесс игры, то возможно, Фёдоров — старший и забыл бы о дуре — генеральше, и о «героях» чешского сопротивления, но сейчас не тут-то было! Старик даже снова поставил на стол чашечку кофе и забегал по комнате, выкидывая в стороны руки, как Клара Цеткин в старых митинговых кинохрониках!

— Нет, каково, а!? — кипятился отец! — Её, суку, спрашивают почему к работе полиции у граждан столько претензий, а она и отвечает: — «Ни черта вы с полиции не требуйте! У нас всё общество больное!… Давайте сперва общество изменим!»

— Ну не наглость!? А эти сидят, хлопают! Всю страну прохлопали! Гитлера завтра пригласи выступить — они и ему поаплодируют! Тупоголовая, подсадная аудитория кому хочешь поаплодирует! А та — сучка в лампасах — и рада! Поклонилась и уселась довольная, на место! Миссию выполнила — отбрехалась, завтра премию в пять окладов получит от этого… низколобого! Всех запутала, всё с ног на голову перевернула!

А завтра благодарность от министра получит и повышение! Хотя куда уж повышать!? Если только в министры. И эти дерьмократы хороши! Югославию разрушили, разбомбили — это у них в порядке вещей! Об этом — молчок! А когда Варшавский Договор на учебных танках по Праге проехался и никого не трогал, до сих пор усираются, не угомонятся никак! Сербов убивать можно — они русских любят! А чехов нельзя! Они ж лизуны!

Ягр, вон, хоккеист, под шестьдесят восьмым номером играет! Видите ли, — в знак памяти о советской оккупации! Я представляю, если б Овечкин нацепил номер сорок один в память о немецкой оккупации!… Небось, сразу бы, свой же тренер психушку вызвал!… А этим можно! Они, б…, маленькие! По жизни… Мал клоп, да вонюч!

У майора с непривычки вяли уши, это был явно не слоган культурного отца — филолога. Уважаемого в узких, широколобых кругах — пушкиниста! Видать и его ухитрились довести…

Игорь вновь переключил телевизор и молчал, якобы внимательно вглядываясь в экран, где Галкин уже задавал свой первый вопрос. Майор даже сделал телевизор погромче, надеясь перенести зрительский запал отца на мирную интеллектуальную передачу.

— Нет, ты верни мне ту дискуссию! — потребовал вдруг отец тоном, не терпящим возражений! — Я хочу знать, к чему же они придут в итоге! К чему мы все скоро придём! Мне важно, что скажут другие участники!

Игорь нехотя повиновался и совершенно напрасно. Пожалуй, лучше бы он заартачился и не стал переключать. Поспорил бы тогда старик немного, поворчал, да и угомонился…

Сейчас аудитория уже обсуждала тему гастарбайтеров и вообще приезжих из стран СНГ и прочих республик.

Бывшая спортсменка из конькобежцев, а ныне большой чин Госдумы, тихим вкрадчивым голосом говорила, что любой дворник у нас, как правило — кавказец, и, делает для нашей столицы куда больше чем свой, русский пьяница с самой русской фамилией — Иванов! А потом резюмировала: — «Что ж поделать, если не идут наши, местные, на эту работу?»

— Всё запутала, бесстыжая! (в устах бывшего учителя русского языка — это было почти нецензурное выражение!)

— Во-первых, в дворники идут — сплошь таджики и киргизы, а не кавказцы! А во-вторых, ты добавь ещё, мол, готовы ли русские идти в дворники почти задаром, как эти, у кого на родине жрать нечего!?

Конечно вам, демагогам, выгодно брать на эти работы не пойми кого!

Внезапно он закашлялся и грузно осел на диван. Похоже, сейчас ему нужней был не кофе, а валидол! Игорь решительно переключил экран на нейтрала — Галкина, тем более, что бой за деньги там уже разгорелся всерьёз!

— Нет, сын! Ты милиционер! Вернее — даже полицейский. Офицер! Ты ответь мне… Кхе, кхаа…

Что именно Игорь должен был ему ответить, он не понял, так как папа заперхал, а, прокашлявшись, совсем затих, покорно уставясь в экран и держась за сердце. Только сейчас майор понял, что старик уже, малость тяпнул где-то, а в следующую минуту увидел на полу, у изголовья дивана, початую бутылку коньяка «Московский».

Деда пора было укладывать, а самому принять ванну и собраться с мыслями. В ответ на предложение укладываться спать старик раскапризничался, как ребёнок (вот уж и впрямь, что стар — что мал!); он гундел, что никто его не понимает и даже выслушать не в состоянии, и разумеется, о том, что, мол, «мы такими не были»…

А потом вдруг резко засобирался домой «к родной жене, которая одна лишь его понимает». В другой ситуации Игорь бы ни по чём не отпустил отца; обнял бы, усадил на диван, они бы допили начатый папашей коньяк, а там глядишь, и новую бы откупорили… Но сейчас майор понимал, что во-первых, сегодня пить ему больше не надо; как, впрочем, и разволновавшемуся отцу (семьдесят лет, а так и не научился брехню телевизионщиков воспринимать мимо ушей!).

А во-вторых, сейчас непременно надо побыть одному, собраться с мыслями и хорошо выспаться. Пока майор вызывал отцу такси, тот смотрел на Игоря пытливо и укоризненно: ни дать ни взять — старшина из песни Высоцкого:

— «… а винтовку тебе? А — послать тебя в бой?…»

Старик очень любил и Высоцкого, и эту песню. Хотя, сказать по правде, неизвестно кому и на кого сподручнее так смотреть. Когда речь идёт о поколении «воевавших сыновей и не воевавших отцов»…

Машина приехала быстро, они с отцом обнялись на прощанье, как было заведено, и вскоре Игорь уже был в ванной. Отрегулировав струю воды, до состояния — еле тёплая, он от души набухал на дно морской соли, не спеша разделся и, достав с полки томик Акунина (у кого ещё в ванной есть книжная полка!?), влез в тёплую воду…

Он догадывался, что нормально почитать не получится, — думки по работе одолеют, но чтение в такие минуты создавало в мировосприятии необходимую гармонию, позволяющую успокоиться, собраться с мыслями… Как говорил великий Ломоносов: — «А математику уже затем учить следует, что она ум в порядок приводит». Это же можно сказать и о хорошей литературе. Именно о хорошей, ибо плохая ум приводит в беспорядок…

Первые книги этого писателя из серии про Эраста Фандорина, Фёдорову очень нравились. Куда больше, чем последующие. Пожалуй, лишь одно он с трудом принимал в авторской манере изложения — чрезмерную любовь к сверхдетальному описанию персонажей. Морщась и проглатывая такие подробности не читая, Игорь думал:

— «Для кого ты пишешь, Боря? Ведь дураки тебя читать не будут, а умные люди детали и сами домыслят! Надо же оставлять читателю хоть небольшую лазейку для фантазии!»

Чтение обычно заканчивалось тем, что он, разомлев, едва не ронял книгу в воду, что служило сигналом, о том, что пора выходить и ложиться спать.