Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман

Геннадий Мурзин

В книге «Смертельный нокаут» по-прежнему действует опытный и дерзкий сыщик Фомин, но на этот раз в составе бригады, возглавляемой следователем. Его вынудили. Впрочем, а кому, как не ему, нашедшему следы уголовного «пахана», и поставить точку? Теперь обязан все сделать, чтобы были не только оперативные разработки, но и другая доказательная база. Несмотря на подлость и предательство коллег, должен справиться с поручением. Он уходит из органов. Обещает вернуться, но в иной ипостаси.

Глава 5. Проныра

1

Полковник юстиции Коротаев, войдя в кабинет, снял легкую летнюю куртку, пиджак, повесил на гвоздик, вбитый кем-то в стену, пригладил седую шевелюру на голове, засучил до локтей рукава рубашки, сел за стол, из его бокового отделения достал ежедневник, пробежал прежние записи, перелистнул страницу и стал быстро-быстро писать. Встал. Подошел к окну. Улица Малышева оживала на глазах: все больше машин, все гущее поток пешеходов, спешащих на службу. Несколько яблонек-дичек на той стороне надели на себя белоснежные пышно цветущие сарафаны. Он потянул носом. Ему показалось, что ощутил нежный аромат поздней весны.

Коротаев тяжело вздохнул, взял чайник и пошел за водой. Вернулся. Поставил. Включил в сеть. Без двух стаканов, как минимум, чая, выпитого прежде, он не в силах приступить к исполнению своих обязанностей: привычка, выработанная десятилетиями. Его чай — это допинг, без которого не обойтись, который бодрит, поднимает жизненный тонус, особенно необходимый сегодня, когда ему исполняется шестьдесят.

Вчера еще ему сообщили: к двенадцати у себя ждет прокурор Казанцев, трубит, мол, большой сбор по случаю юбилея, а на вечер назначен праздничный ужин (исключительно для коллег) в ресторане «Малахит» (свои-то, семейные торжества он решил провести в ближайшую субботу: как будто, раньше срока праздновать не полагается — плохая примета).

Всякая встреча с Казанцевым, новым прокурором области, его, Коротаева, тяготит. Дело в том, что лет восемь назад, будучи в Нижнем Тагиле, где Казанцев тогда был еще прокурором Ленинского района, Коротаев поцапался с ним. По делу, ясно. Лай был еще тот! Крепко пособачились. Однако пожар тотчас же потушили: друг перед другом извинились и обеими сторонами конфликта извинения были приняты. Помнит ли Казанцев? Он, Коротаев, хорошо помнит и чувствует себя неловко как-то. И вовсе не потому, что стало боязно, когда тот стал его начальником. Чего ему страшиться-то? За место? Но он давно заявил: исполнится шестьдесят и уходит. Так что лебезить перед новым начальством у него нет нужды. Закончит это дело, передаст в суд и — прости-прощай.

Коротаев, глядя в окно, хмыкнул. Он, откровенно говоря, и прежде не лебезил ни перед кем. Занозой под кожу не лез, но и не угодничал. Он — сам по себе, как говорится, себе на уме. Полковник Алексеев, ушедший недавно на пенсию, — другой. Чуть что — вспыхивал… как порох: искры — во все стороны, дым — клубами. И зря. Нервные клетки не восстанавливаются. Коротаев снова хмыкнул. А сам? Тот хотя бы случай с Казанцевым. Зачем загорелся? Ради чего собачился? Что и говорить: нервы — ни к черту. А ведь по молодости толстокожим бегемотом называли. Плевать хотел он на начальство, а все же понапрасну на рожон не полезет.

Помнит ли Казанцев? Все-таки помнит, хотя вида не показывает. С ним, Коротаевым то есть, редко напрямую контачит, но всегда корректен, ничем не напоминает.

А хотя бы и напомнил — беда не велика. Подумаешь! Он повидал всякого и всяких. Взять хотя бы знаменитое «хлопковое дело» по Узбекистану. В оперативно-следственную бригаду Генеральной прокуратуры СССР тогда входили сотни следователей и оперативников, в том числе и он, Коротаев. Крепенько пошерстили тогда тамошнюю мафию. Не ударил лицом в грязь и он, Коротаев, хотя ему деньги предлагали огромные: внукам бы хватило.

Да, есть что вспомнить. Коротаеву до сих пор удивительно: столько лет советской власти, а в Узбекистане этой самой властью и не пахнет. Все, как до семнадцатого года. Председатель колхоза — маленький бай. Секретарь райкома КПСС — побольше, но тоже бай, секретарь обкома КПСС — большой бай, а самый-самый главный бай в республике — первый секретарь ЦК компартии. И отношения между ними соответствующие — байско-кланово-родовые, то есть феодальные. И распределение национального продукта соответствующее: на самом верху — невероятная роскошь, а на самом низу — жуткая нищета и голод.

Знали ли в Москве об этом раньше? Еще как знали! Не только знали, а и пользовались. Ниточки-то того громкого дела потянулись в Москву. Как только Гдлян и Иванов «нацелились на Москву» — им по шапке и по рукам. Тогдашний главный перестройщик и демократ Горбачев (он или его ближайшие помощники — какая разница?!) укоротил раздухорившихся парней из генпрокуратуры.

И все-таки пощипали. Жаль, что в колонии угодила лишь мелкая рыбешка, главная хищная особь осталась на плаву и ныне правит бал в новых и суверенных государствах. Значит? Продолжает нагуливать жир. Нищие стали еще беднее, богатые стали еще богаче. Это, видимо, и есть социальная справедливость.

Коротаев осуждает Тельмана Гдляна и Николая Иванова. Осуждает за то, что эти юристы-профессионалы высочайшего класса (уж в этом-то он смог воочию убедиться) ударились в политику. И, в конце концов, затерялись в этом безбрежном океане людей и людишек. Где они сейчас? Кто о них знает? Коротаев хорошо помнит тот день 1989 года, когда пришло известие, что их оперативно-следственная бригада расформировывается. С обидой вернулся к себе Коротаев. И с письменной благодарностью за верную службу от Генерального прокурора СССР.

Увидев, что чайник давно парит, выключил и налил в стакан, где уже был пакетик чая. Не любит он чай в пакетиках (все равно, что спать с женой в надетом презервативе), но приходится. Нет условий. Да и возни слишком много с чайником-заварником. Поначалу пользовался термосом, принесенным из дома. Но это еще хуже. Да и мало. По его потребностям термосов не бывает.

Он выпил первый стакан. Налил второй. Пока чай настаивается, Коротаев набирает номер телефона. Там трубку взяли сразу.

— Привет, Сергеич!.. Да… Спасибо, но не за тем позвонил… Все равно… Рад, что… А как ты узнал?.. Да?.. Выходит, оперативным путем получил информацию о дне рождения?.. Смотри мне: не хватает, чтобы такой сыщик, как ты, еще и за мной следил… Да… Конечно, шутка… Давай к делу… Все в порядке?.. Продвигаетесь, выходит?.. Хорошо… Да?.. А что «нехорошо»?.. Ну, это, Сергеич, сущие пустяки… Разумеется!.. Как-никак, но в одной упряжке и стремимся к одной цели… Будет у тебя ордер на обыск… Когда-когда: завтра утром… Горит?.. Собственно, я и позвонил, чтобы тебе о том же самом сообщить… Пришла пора… Нет-нет, я не приеду на обыск: давайте там сами… Я позвоню Овсянникову… Да… Мне еще рановато… У меня здесь хватает работы… Сам понимаешь… Конечно… Ничего… Молчит… Воспользовался конституционной нормой… Мне спешить некуда: впереди — ничего, позади — все… Как там общая обстановка?.. Так… Не пытаются руководить тобой?.. Нет?.. Тут ты прав: тобой не поруководишь — где сядешь, там и слезешь… Как твои парни?.. Рад слышать… На то и молодость дана, чтобы носом землю рыть. Придет старость — и, увы!.. Что ты, Сергеич!.. Говорю тебе: никакого уныния!.. Наоборот, я энергичен и бодр… Как никогда… Привет парням… И до связи… Ты тоже изредка хоть позванивай…

2

Постучав в знакомую дверь кабинета, осторожно вошел.

— Доброе утро! — сказал он с порога.

Новый хозяин кабинета поднял глаза, увидев пришельца, улыбнулся.

— Южаков Олег Владиленович, как я понимаю?

— Он самый, — ответил пришедший. Ему сразу понравился новый хозяин этого кабинета: улыбчивый и внешность приятная, сразу располагает.

Хозяин кабинета встал и пошел навстречу, протягивая первым руку, чего, кстати, прежний никогда не делал.

— Будем знакомы… Кобяков Александр Ильич, — они обменялись рукопожатием. — Да вы присаживайтесь, Олег Владиленович, — Кобяков предупредительно выдвинул один из стульев. — Чувствуйте себя, как дома.

— Обживаетесь? — спросил Южаков, оглядывая кабинет, в котором, собственно, ничего не изменилось.

— Потихоньку, — ответил Кобяков и вернулся за стол.

— Выходит, ваши полномочия подтверждены?

— Да. В пятницу. А вы сомневались?

— Нет, но…

— Никто не голосовал против.

— Я рад за вас.

— Я, собственно, попросил заглянуть…

— Я знаю: намерены дать отставку.

— Не стоит спешить с выводами, — Кобяков смотрел на собеседника и улыбался. — Наоборот! Хотел бы видеть вас своим помощником… Если, понятно, вы не станете возражать.

— Не возражаю. Однако… — Южаков намеренно запнулся и замолк: если депутат умный, то сам догадается.

И Кобяков догадался.

— Условия — прежние. Конечно, помощнику депутата гордумы зарплата не полагается, но я в обиде не оставлю. Ваш труд будет достойно вознагражден. Можете не сомневаться. Я очень буду нуждаться в вашей помощи.

— Почему?

— Скажу откровенно: недостаточно образован, особенно в плане владения русским языком. А здесь, как я понимаю, язык — основной рабочий инструмент. Так что… Сами понимаете…

— Понимаю. И готов помочь, чем смогу.

— О, вы многим сможете помочь!

Лесть понравилась Южакову.

— Не переоцените. Знания есть, но нет вашего жизненного опыта, — он тоже решил польстить, хотя Кобякова вовсе не знал, следовательно, комплимент ни на чем не основывал.

— Значит, по рукам, Олег Владиленович?

— Да, — они снова обменялись рукопожатием, как символом, скрепляющим заключенный договор. Потом Южаков спросил. — Будут какие-то просьбы?

— Пожалуй… Но прежде у меня есть предложение…

— Если насчет коньяка (прежний хозяин любил побаловаться), то я — пас: на работе.

Кобяков усмехнулся.

— Я тоже на работе, тем более в стенах гордумы, не употребляю. Точнее — не намерен употреблять. А вот от минералки, пожалуй, не откажусь, — он встал, подошел к холодильнику и оттуда спросил. — Как вы?

— Тоже не откажусь.

Кобяков принес литровую бутылку минеральной воды и разлил по хрустальным бокалам.

— Прошу!

Они выпили.

— Теперь — насчет предложения, — продолжил Кобяков. — Мы будем встречаться, я так смею предположить, достаточно часто. Поэтому предлагаю: а) перейти в общении на «ты»; б) обращаться к друг другу по именам. Ну, как?

— Что касается пункта один, то нет никаких возражений. Что касается пункта два, то тут ничего не получится.

Кобяков удивился.

— Почему?

— У меня не получится: большая разница в возрасте… И вообще…

— Нет проблем. Будем на «ты», но по имени и отчеству. Так пойдет? Думаю, это будет правильно и справедливо.

— Но вы…

— Не принимаю никаких возражений, Олег Владиленович.

— Воля ваша.

— С этим покончили. Теперь — насчет просьб…

— Внимательно слушаю, Александр Ильич.

— Это даже не просьба, а лишь пожелание: в «Тагильском труженике» тиснуть бы крохотную (в пару строк) информацию.

— Понял. Вы хотите, чтоб появилось сообщение насчет вашего депутатства?

— Именно. Однако должен заметить, что ты нарушаешь первым уговор.

— А… ну, да… — Южаков усмехнулся. — Зато в качестве компенсации морального вреда, — он вытащил из папочки лист с текстом, — у меня… вот то самое сообщение… Оно пойдет в завтрашнем номере, на первой полосе. Прочтите… Прошу прощения, прочти. Если будут замечания, то есть еще возможность внести изменения.

Кобяков взял лист и стал читать вслух:

— В прошлую пятницу городская дума Нижнего Тагила единогласно подтвердила полномочия нового депутата Кобякова Александра Ильича, известного в городе предпринимателя и мецената, одного из сопредседателей Нижнетагильского политического союза (НТПС). Он занял место ушедшего в отставку по личной просьбе Шилова Евгения Дмитриевича. Александр Ильич намерен в думе отстаивать прежние позиции, то есть помогать слабым и противостоять наступлению красно-розовых.

Кобяков, прочитав, прищелкнул пальцами.

— Чертенок, здорово! Коротко, емко и саму суть. Только…

— Что такое?

— Видишь ли, мне непонятно одно слово.

— Какое именно, Александр Ильич?

— «Меценат» — это кто?

Южаков расхохотался.

— Почему смеешься? Глупость сморозил, да?

— Никакая не глупость.

— Тогда зачем смех? Я ведь серьезно спросил.

— «Меценат», Александр Ильич, — замечательное старинное русское слово. Я его употребил, потому что не люблю «новояз»…

— А что такое «новояз»?

— Это новый язык, которым любят щеголять нынче. Я — его противник. Принципиальный противник. Потому что русские люди должны говорить на своем языке.

— «Новояз», понятно, — плохо. «Меценат» — хорошо. Но оно, видимо, редко употребляется, поэтому я не знаю…

— Зато, Александр Ильич, ты наверняка прекрасно знаешь другое слово — «спонсор».

— Верно, знаю. Спонсор — это тот, который приходит на помощь слабым и обездоленным. НТПС, допустим, спонсирует интернат для престарелых.

— Так вот: если по-русски, то вы не спонсоры, а меценаты.

— Теперь — понял. Если так, то и я исключу из своего языка это нерусское слово «спонсор».

Южаков спросил:

— Других замечаний нет?

— Нет.

— Тогда я заберу текст. Надо срочно засылать в типографию, чтобы информация действительно завтра увидела свет.

— Спасибо, Олег Владиленович.

— Даже из твоего «спасибо» шубу не сошьешь, — было непонятно, то ли в шутку сказана поговорка, то ли всерьез.

— Да-да… Понял… Извини, — Кобяков полез в нагрудный карман, достал портмоне. — Сколько?

— Прежде мне платили по пятьсот за страницу текста. Условия вы оставили прежние, так что…

Кобяков достал купюру и протянул Южакову.

— Ну, а к купюре, в качестве довеска, — и спасибо.

— Теперь — принимается.

Кобяков решил польстить.

— Мне нравятся люди, которые знают цену своему труду.

В тон ему ответил Южаков:

— Мне нравятся люди, которые умеют держать слово.

— Если так, то мы поладим, Олег Владиленович.

— Кстати. За что арестовали в Екатеринбурге Шилова, Александр Ильич?

— Не имею представления, — излишне поспешно ответил Кобяков. — Но откуда ты-то знаешь?

Южаков не отказал себе в удовольствии похвастаться:

— Отслеживаю информацию.

— Но в печати не было ничего.

— Это и благодаря мне.

— Ты о чем?

— Дважды отлавливал информацию, которая могла просочиться на страницы «Тагильского труженика».

— Молодец.

— Стараюсь, чтобы в нашей газете об НТПС ничего плохого не было. Даже намека. Пока удается. Дальше — посмотрим.

Конец ознакомительного фрагмента.