«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации

Геннадий Русланович Хоминский, 2019

«Черный тюльпан» – это словосочетание до сих пор заставляет сжиматься сердца людей, прикоснувшихся к горнилу Афганской войны. Повесть о летчике военно-транспортной авиации и его экипаже. О боевых буднях и мирной жизни. О любви и страданиях. О дружбе и ответственности. Гибель боевого товарища, внезапная любовь женщины и её жуткая смерть. Первая любовь и предательство. Посадка горящего самолета и награда из рук Генсека. Все спрессовалось и вместилось в короткую жизнь 33-летнего парня. Всем героям, улетевшим в свой последний полет, ПОСВЯЩАЕТСЯ

Глава 5

Закончен первый курс. Каникулы. За этот год воспоминания о доме как-то улетучились. Некогда было вспоминать. А сейчас, в преддверии поездки домой, всё ожило вновь. Как там мама, как моя Людочка? Как они ждут меня, как встретят? Что я им буду рассказывать?

Я лежу на верхней полке плацкартного вагона, который мчит меня по бескрайним просторам родного Казахстана, и представляю себе встречу с Людочкой. Я дал домой телеграмму с номером поезда и вагона. Меня ждут, я в этом не сомневался.

Подъезжаю к своей станции, стою в проходе с чемоданом, весь такой нарядный, в парадном мундире, и смотрю в окно на встречающих. Поезд медленно катит вдоль перрона, и вдруг я вижу идущих по перрону маму и Людочку, она бежит впереди мамы и хочет догнать мой вагон. Меня она не видит и крутит головой вслед каждому проезжающему окну. Наконец поезд остановился, я практически первым выхожу из вагона, и на меня налетает моя Людочка, виснет у меня на шее, целует. Подходит мама, и я с трудом отцепляю от себя Люду и обнимаю маму. У неё, как и у Людочки, в глазах слёзы, я тоже вот-вот расплачусь с ними за компанию. Людочка что-то мне рассказывает или спрашивает, я её не слышу и смотрю на маму. Она как-то неуловимо изменилась за прошедший год. Я замечаю у неё морщинки вокруг глаз, мама сгорбилась, и седых волос стало больше. А ведь ей только пятьдесят лет. Тяжело ей одной, без меня. Наконец сумбур встречи прошёл, я взял чемодан в руку, другой рукой взял под локоть свою маму. Людочка семенит сбоку от меня и тоже держится за ручку чемодана. Мы пошли на выход из вокзала. Оказывается, нас встречает машина — это Пётр Сергеевич дал служебный уазик для моей встречи. Мы лихо покатили по знакомой дороге, затем по посёлку. Всё как и прежде, ничего не изменилось. Подъехали к нашему дому. Зашли в комнату. Боже — это мой родной дом, где я прожил семнадцать лет. Какой-то особый запах, который мне напомнил моё детство. В зале был накрыт стол. На столе стояли различные закуски, накрытые газетами. Видимо, Люда с мамой готовились к моей встрече загодя. Я раскрыл свой, а вернее, Людочкин чемодан. Я с ним уезжал в училище. В чемодане лежали небольшие подарки, которые я купил на станции в Саратове. Маме и Людочке. Потом пошёл в свою комнату переодеться. Людочка чем-то стучала на плите, видимо, готовилось горячее блюдо. Я достал из своего шкафа брюки и рубашку. Но оказалось, что я вырос. Брюки не застёгивались на животе. Рубашка вообще не желала застёгиваться, и рукава были коротки. Вот так дела. Вошла Людочка и рассмеялась, следом зашла мама: «Ты, сынок возмужал, плечи расправились, и, наверное, подрос».

— Да не может быть, мама, — возразил я.

— Возмужал, возмужал. Стал не мальчик, а мужчина, — затараторила Людочка.

— Ладно, завтра пойдём в магазин, что-то нужно прикупить. Деньги у меня есть, — ответил я.

Пришлось остаться в военных брюках и рубашке, с которой я отцепил погоны. В дверь постучали, и сразу, не дожидаясь ответа, в комнату вошёл Пётр Сергеевич. Он был в форме, и я, по привычке, вытянулся по стойке «смирно».

— Вольно, — рассмеялся он и пожал мне руку.

Мы уселись за стол. Народу было немного. Пришла ещё тётя Тамара.

— А твоя мама, она придёт? — спросил я у Людочки.

— Нет, болеет. Запой у неё, — как-то зло ответила Люда.

Мы сидели и ели пельмени. На столе стояла бутылка водки. Людочка налила мне и себе по рюмке. Пётр Сергеевич отказался. Отказались также мама и тётя Тамара. Мы с Людочкой чокнулись и выпили за моё благополучное возвращение. Я, не переставая, рассказывал о жизни в училище, о занятиях, о друзьях. О том, почему меня перевели в другое училище. Людочка налила по второй. Выпили за здоровье. Мама как-то укоризненно посмотрела на Люду, и я понял её неодобрение. Людмила без умолку рассказывала поселковые новости. Она раскраснелась от выпитого и постоянно обнимала меня. Затем налила ещё. Мама сказала, что, может быть, уже достаточно водки, но Люда ответила, что сегодня такой праздник, ваш сын вернулся. Выпила сама, я пить не стал. Внутри у меня что-то произошло, настроение начало улетучиваться. Людочка предложила выйти подышать воздухом. Мы вышли во двор. Она сразу прижалась ко мне, обняла за шею и начала целовать. Не знаю почему, но мне было неприятно.

— Пашенька, ты что, не соскучился?

— Соскучился, радость моя, очень соскучился, но как-то не нужно так.

— А как нужно, Пашенька? Пойдём ко мне, мать спит, её пушкой не разбудить. Я очень соскучилась, ты даже представить себе не можешь, как мне было плохо без тебя.

— Людочка, милая, не нужно торопить события. Всё будет в своё время. А так можно только всё испортить. Я очень сильно тебя люблю, но не нужно через силу.

— Я поняла, Пашенька. И я тебя очень сильно люблю. Пойдём в дом, а то подумают невесть чего, — ухмыльнулась она, — меня и так Вера Николаевна как-то недолюбливает, что ли.

— Да нет, Людочка, она тебя любит и уважает.

Мы вернулись в комнату. Людочка налила себе ещё рюмку и молча выпила.

Тётя Тамара и Пётр Сергеевич засобирались по домам и вскоре ушли. Люда начала собирать со стола пустые тарелки и отнесла их на кухню мыть. Я хотел пойти помочь, но она улыбнулась и сказал: «Не нужно, Паша, я сама справлюсь. Иди к маме, она так соскучилась». Я вернулся в комнату. Мама собрала салаты, и я отнёс их в холодильник. Люда закончила мыть тарелки и собралась уходить.

— Я тебя провожу.

— Не нужно, Пашенька, я сама. Побудь с мамой, — и убежала.

А мы с мамой просидели допоздна. Она меня всё расспрашивала об учёбе в училище, о моих товарищах, о командирах. Я ей всё подробно рассказывал.

Мама рассказала, как дела в школе, что к ней частенько заглядывали её ученики. Особенно после того, как она рассказала им, что её сынок Павлик поступил в военное училище и будет лётчиком-истребителем. Она была классной руководительницей в выпускном десятом классе. «Девочки полы во всём доме перемыли, а мальчики дрова и уголь перетаскали в сарай», — рассказывала мне, улыбаясь, мама.

Пришло время ложиться спать. Я улёгся на свою родную кровать. Она пахла домом и мамой. Растянулся на ней и закрыл глаза. Я дома, как хорошо, и неважно, что через три недели нужно будет снова уезжать. Три недели — это так много. Незаметно для себя я заснул. И снится мне, что сижу я в кабине самолёта (правда, кабина здорово напоминает кабину ЗИЛ-130) и кручу штурвал, который очень похож на обычный, только очень большой, руль. Надо мной синее-синее небо. Ни облачка. Рядом со мной сидит моя Людочка. Она высунулась в окошко и что-то кричит. Я глянул в зеркало заднего вида и вижу маму. Она бежит за нами и машет мне рукой, чтобы я вернулся. Я посмотрел вперёд и вижу, что мы летим очень низко, буквально в метре над землёй. Под нами зелёная, аж глаза режет, трава. Я начинаю крутить руль, чтобы развернуться и подлететь к маме, но самолёт продолжает лететь вперёд. Вдруг очень сильно зачесался нос, нужно срочно почесать, но руки заняты рулём. И я открываю глаза. Надо мной склонилась Людочка, травинкой щекочет мне нос и смеётся. Позади неё стоит мама и улыбается: «Вставай, засоня, уже обед скоро». Я глянул на висевшие на стене старые ходики — точно, уже почти обед. Я классно выспался, целый год я так не высыпался.

— Людочка, а ты не в военкомате? — спрашиваю я.

— А у меня сегодня отгул. Вставай, завтракаем и пойдём в универмаг за обновками. Не ходить же тебе весь отпуск в солдатской рубашке.

— Конечно, сынок, нужно кое-что купить, — сказала мама, — и я пойду с вами, если не возражаете.

— Обязательно, Вера Николаевна, пойдём все вместе, приоденем нашего солдата, да зайдём на базар, что-нибудь купим к ужину.

И вот мы — я посредине, Людочка слева обеими руками вцепилась мне в руку, мама справа, я держу её под локоть, — чинно вышагиваем по посёлку. С нами все здороваются, спрашивают, как мои дела. Тропка по посёлку хорошо утоптана — пыли нет. Солнышко светит прямо над нами, на небе ни облачка. Как во сне, который мне сегодня приснился. Настроение отличное, вчерашняя хандра пропала. Я снова вместе с мамой, а рядом со мной девушка, которую я люблю и которая любит меня.

В поселковом универмаге купили мне новые брюки и пару летних маек. Затем зашли на базар, но ничего не купили, так как всё, что там было, было и у нас дома. Дома я переоделся и стал похож на простого сельского парня. Людочка на кухне жарила картошку с салом. Мы с мамой сидели на диване, и она рассказывала местные новости. Из моих одноклассников почти никого в селе не осталось, все уехали в город, кто учиться, кто работать. Так что в посёлке осталось всего несколько человек из нашего выпуска. Но я с ними никогда дружбы не водил, так что на мамино предложение встретиться с одноклассниками я ответил отказом. Никогда у меня с ними ничего общего не было, а тем более сейчас. Мне было хорошо дома с мамой и Людочкой. Поужинали. Наступил вечер. Жара на улице спала, было тихо. Где-то мычали коровы. Весь народ выходил на улицу и рассаживался по скамейкам у заборов. Молодёжь потянулась в центр, где был клуб, в котором показывали кино, а после фильма начинались танцы. Мы с Людочкой решили никуда не ходить, а просто погулять по улице. Мама пошла к тёте Тамаре, и они вынесли табуретки, поставили во дворе у забора и сели поговорить. Прошлись с Людочкой туда-сюда и подошли к её калитке.

— Паша, зайдём ко мне. Ты ведь у меня ни разу ещё не был.

— Да неудобно, тётя Дуся, наверное, дома.

— Мама уехала к подруге, приедет завтра к обеду, так что стесняться некого и нечего.

Мы зашли в дом. Я ведь и в самом деле никогда в нём не был. Вернее, был, когда ещё бегал босоногим пацаном. Но ничего не запомнил. В комнатах стоял запах табака, видимо, тётя Дуся и Людочка курили в доме. А так было чистенько, богатства никакого. Как и в нашем доме, да, собственно, как во всех домах, в которых я бывал. Людочка повела меня в свою комнату. Комнатка маленькая, прибранная. Из вещей только шкаф и кровать. Даже стола не было. У кровати стоял стул, на котором лежали её вещи. На подоконнике стояла начатая бутылка водки, заткнутая свёрнутой газетой. Я сделал вид, что не заметил её. Людочка прижалась ко мне, и мы начали горячо целоваться. Она так страстно целовала меня, что у меня всё поплыло перед глазами. Не помню, как это произошло, но я оказался перед ней совершенно раздетым. Мои руки жадно гладили её тело, которое вскоре тоже осталось без всякой одежды. Я не понимал, что делаю, но я гладил её бедра и груди. Дыхание перехватило, я не мог сказать ни слова, и только Людочка что-то шептала мне на ухо. Я не понимал её слов, сердце бешено колотилось. Мы повалились на кровать. Перед моими глазами были её упругие груди, которые я жадно целовал. Я понимал, что сейчас происходит что-то очень запретное, что этого не должно быть, но ничего не мог поделать. Внезапно я почувствовал, что куда-то проваливаюсь, я был в Людочке. На меня нахлынула волна жара, я ничего не соображал. И вдруг меня как током стукнуло: так не должно быть. Ей должно быть очень больно, должна быть кровь. Но ничего этого не было. Людочка жадно целовала меня и прижимала к себе. Её широко открытые глаза были безумны. Внезапно по её телу прокатилась какая-то дрожь, она поняла, что со мной что-то не так. «Пашенька, мой родной, мой любимый, не останавливайся. Я тебе потом всё объясню, ты поймёшь меня и простишь», — горячо шептала она. Но во мне что-то сломалось, я не находил этому объяснения. Но чувствовал, что что-то не так. В голове звенели колокола, тело дрожало, язык распух и был сухой. Я не мог сказать не слова. Наконец я через силу произнёс: «Почему, почему? Ты обещала ждать меня». Я поднялся с кровати и сел. Людочка продолжала лежать, закрыв лицо руками: «Пашенька, милый, всё не так, как ты думаешь. Я тебе всё объясню. Я люблю тебя и только тебя одного». «Почему?» — вновь тупо спросил я и начал одеваться. Людочка, как была раздетая, так и подошла к подоконнику, взяла бутылку, выбросила газетную пробку на пол и сделала несколько глотков прямо из горлышка бутылки. Я торопливо вышел на улицу. Было уже совсем темно, но я всё равно боялся, что меня кто-нибудь заметит. Но, к счастью, на улице никого не было. Я быстро вошёл в свою калитку и прошёл за дом, в душ. Разделся и включил воду, которую я набирал сегодня днём. Она прогреться не успела, и меня обдало практически ледяной водой. Но я стоял под холодными струями и смывал с себя следы нашей любви. По лицу текли слёзы. «Почему она так поступила со мной?» — стучало у меня в мозгу. Внезапно мне вспомнились сальные рассказы Руслана из Краснодарского училища. Как он говорил, в их гарнизоне не было ни одной женщины в возрасте от 18 и до 30 лет, с которой бы он не переспал. Рассказывал во всех деталях, чем отличаются девушки от женщин. Я теперь окончательно понял, что я не первый у Люды, что она с кем-то уже переспала. За что, почему? Я не находил ответа. Меня начал бить озноб, и я резко выключил лившуюся на меня холодную воду. «Не хватало ещё простыть», — вдруг подумал я. Услышал мамины шаги по дорожке, она тихонько подошла к душу: «Пашенька, у тебя всё нормально?» — спросила она.

— Да, мама, всё хорошо, уже выхожу.

— Вода ведь совсем холодная.

— Не переживай, я уже иду. Иди в дом.

Мама ушла, я оделся и тоже пошёл в дом. От предложенного чая я отказался и пошёл в свою комнату. Не раздеваясь, я лёг на кровать и закрыл глаза. Подошла мама и села рядом.

— Павлик, я догадываюсь, что произошло. Не говори ничего. Сынок, пойми, Людмила тебе не пара. Забудь её. Она предала тебя.

— Ну почему, за что?? Она обещала ждать меня.

— За этот год, Павлик, она несколько раз заходила ко мне. И каждый раз от неё несло спиртным. Вокруг неё часто крутились какие-то парни. Я сама видела, как кто-то провожал её домой. Они были оба достаточно пьяны. Как возвращался тот парень, я не увидела. Наверное, он остался ночевать у неё. Павлик, выброси её из головы, я понимаю, что это непросто сделать, но это необходимо. Ты молодой, тебе ещё учиться четыре года. За эти годы много воды утечёт. Не нужно сожалеть о ней, она тебя недостойна.

— Мама, ты тётю Дусю, её маму, давно знаешь?

— Давно, очень давно. Мы вместе начинали строиться. Мы с твоим отцом и она со своим Петей. Дружили. Вместе праздновали новоселье. Потом Петю перевели — он ведь был офицером — в другую часть. Дуся должна была поехать к нему, как только он устроится. Но она загуляла. Водка, проклятая, её и сгубила. Как сгубила её отца и мать. Правда я их не знала, но люди говорили, что отец Дуси сгорел от водки, а мать зимой где-то замёрзла. Вот и Дуся начала пить, у неё появились мужики. Когда Петенька за ней приехал, они прожили ещё месяц, и вместо того, чтобы с собой её забрать, они развелись. Любил он её сильно. Вот от этой любви и появилась Людмила. Твой отец, Сергей, к той поре уже погиб, попал в аварию. Ты у нас появился поздно, мне уже было 32 года. Я ведь, почитай, на десять лет старше Дуси. А как она сейчас выглядит?

— Петя — это Пётр Сергеевич?

— Да. Хороший мужик. Если бы Дуся не пила, хорошо бы жили. Вот, сынок, что говорят в народе. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Ой, боюсь, что Людмила повторит судьбу матери. Петя после выхода на пенсию сюда вернулся, видимо надеялся, что сможет образумить Дусю. Но поздно уже было. Спилась совсем.

— Мама, а мне Люда говорила, что у неё был другой отец, а с Петром Сергеевичем они не были женаты.

— Ну, я не знаю, зачем ей это Дуся говорила. Пётр Сергеевич её настоящий отец.

Мама поднялась: «Ладно, Павлик, тебе спать пора, я тебя совсем заговорила. Завтра работать будем, горевать не когда. Дел невпроворот».

Мама вышла, а я разделся и долго не мог заснул.

Проснулся утром рано, но мама была уже на ногах. Готовила завтрак. Сегодня она решила начать побелку комнат. Хотя, как мне казалось, этого не требовалось. Просто она решила загрузить меня работой, что бы некогда было предаваться раздумьям. Ну что ж, побелка так побелка. Мы с ней достаточно быстро управились, хотя на самом деле был уже вечер. Оставалось вымыть полы. Про Люду я сегодня совсем не думал, и только к вечеру засосало в груди. Я вышел на улицу, чтобы незаметно для мамы заглянуть в её двор — дома ли она. Но не успел я дойти до её калитки, как Люда сзади окликнула меня. Она возвращалась с работы.

— Паша, привет. Чем занимаешься?

— Да вот, в комнатах побелили с мамой, осталось полы вымыть.

— Иди домой, я переоденусь и через минуту зайду к вам, — как ни в чём не бывало сказала Люда.

Я вернулся домой и сел на стул. И точно, через минуту Люда была у нас.

— Вера Николаевна, я пришла помочь вам. Давайте я полы вымою.

— Да не нужно, Людмила, мы сами управимся.

Но Люда уже схватила ведро и пошла на улицу за водой, затем, вернувшись с полным ведром воды, она взяла у мамы тряпку и сноровисто начала мыть полы.

— Вера Николаевна, не беспокойтесь, я всё вымою, а вы лучше пока что-нибудь на ужин сготовьте.

Мама вздохнула и пошла на кухню. А я стал помогать Люде передвигать стол и стулья, менять воду, протирать мебель. Не прошло и часа, как всё было готово. В комнатах пахло свежестью, полы блестели, вся мебель сверкала чистотой. Ни соринки, ни пылинки. Мама к тому времени сварила картошку в «мундире», нарезала солонину и хлеб. Мы сели ужинать. Разговор как-то не клеился, всё больше молчали. Правда, Люда напомнила мне, что необходимо прийти в военкомат и встать на временный учёт, о чём я совершенно забыл. Я пообещал завтра с утра непременно зайти. Люда предложила, чтобы она с утра зашла за мной и мы вместе пошли в военкомат. Я согласился. Поужинав, Люда пошла домой. Ни я не вызвался её проводить, ни она не предложила этого. Мы с мамой остались одни. Быстро убрав посуду, я начал маме хвастать своим сочинением, которое я писал на курсовом экзамене и которое было признано лучшим по курсу. Мама внимательно его прочла и говорит: «Павлик, к тебе учитель словесности видимо благоволит. Сочинение хорошее, спору нет, но оценки явно завышены. Грамматика — пять. Но есть две запятые, которые он подчеркнул, а ещё есть две, которые он не заметил. И грамматическая ошибка — тоже не заметил. Так что четвёрка, и то не очень твёрдая. А по сочинению тоже есть изъяны. Тема раскрыта хорошо, но диалоги и прямая речь — так не говорили в восемнадцатом веке. Это современный стиль изложения. А тебе нужно было передать дух того времени». Она встала и подошла к книжному шкафу. Достала томик Достоевского «Идиот» и подала мне.

— Прочти, Фёдор Михайлович очень точно в диалогах передаёт манеру разговора людей разных сословий.

— Мама, да зачем мне это нужно? Всё. Русский язык и литература в прошлом. Теперь у нас будут совершенно другие дисциплины.

— А окончив училище, ты хочешь быть солдафоном или культурным интеллигентным человеком, офицером, лётчиком? Это ведь элита армии. И если ты будешь писать с ошибками, мне будет очень стыдно за тебя.

— Мама, тебе не будет стыдно за меня никогда. А «Идиота» я обязательно прочитаю. Обещаю.

Утром Люда зашла за мной, и мы вместе пошли в военкомат. Только шли рядом, а не под ручку.

— Паша, мне нужно многое объяснить тебе.

— Не надо, Людочка, всё и так понятно.

— Ничего тебе не понятно, ведь ты даже выслушать меня не хочешь.

— Мне не нужны твои объяснения, Людочка, что случилось, то уже не изменишь.

— Пашенька, я очень виновата перед тобой.

— Ничего ты не виновата, у тебя своя жизнь, и ты распорядилась ею, как тебе было угодно. У меня своя — я тоже распоряжусь ею, как угодно мне. Извини.

— Это ты, Пашенька, извини меня.

— Людочка, человек даёт обещание и сам его нарушает. Ты обещала ждать меня и не стала. Так что при чём здесь извинения? Извиняются тогда, когда делают что-нибудь нечаянно. Ты сама сделала свой выбор.

Мы зашли в военкомат, Петра Сергеевича ещё не было. Люда достала из сейфа печать и поставила мне её на отпускное удостоверение. Я молча положил бумагу в нагрудный карман и вышел. Почему-то мне стало легко и просто. Словно камень с души свалился. Люда мне ничего не должна, я ей тоже ничего не должен. У неё своя жизнь, у меня своя. Через несколько дней я уеду учиться дальше и появлюсь здесь только через год. Время летело быстро. Днями я с мамой чем-то занимался. То дом снаружи подновили, то дверь в сарае перевесил, чтобы не цепляла пол. Вечерами я с упоением читал Достоевского. Раньше я читал что-то по школьной программе, но сейчас роман меня захватил. Я не мог оторваться и торопился закончить его, чтобы не тащить книгу с собой в училище, тем более что там читать времени особо не было. Люду ни разу за эти дни я не увидел.

И вот каникулы позади, завтра уезжать. Мама наготовила мне провианта в поезд. Я собрал вещи в чемодан. И вдруг вечером зашла Люда, она, как мне показалось, была немного навеселе. Спросила, когда я завтра уезжаю и можно ли прийти проводить меня. Я сказал — как хочешь.

Утром мы с мамой вышли из дома, я нёс чемодан, мама — сетку с продуктами в дорогу. Нас догнала Люда: «Ой, чуть не опоздала. Здравствуйте, Вера Николаевна. Привет, Паша». Мы поздоровались и пошли все вместе на автобусную остановку. На остановке я попрощался с мамой и Людой. Она, видимо, ожидала, что я ей предложу проводить меня до поезда, но я сказал ей: «Пока, будь счастлива». И всё.