Формула кризисов. В паутине соблазна. У последней черты

Геннадий Свирщевский, 2019

Сборник художественно-аналитический и психологический, на документальной основе о нашей историй и современности. Эта книга должна, как колокольный набат, разбудить от литургического сна сознание нашей талантливой техногенной – но нравственно заблудшей – цивилизаций. И спасти человечество от беспредела олигархического капитализма и самоуничтожения. Автор.

Светлой памяти моих репрессированных родителей — Павла Васильевича Свирщевского, Анны Матвеевны Богомоловой и расстрелянного брата Андрея — посвящаю.

Доктора и воры (Заговор олигархов)

Повесть-эссе

В мучительном раздумьи, у последней черты стоим мы — люди новой невиданной ранее техногенной цивилизации…

Наталья Данилова, доктор филологических наук РАН

Мир создан по образу и подобию рая, но проблемы в нем создаем мы — люди. И нам их решать.

Автор

Пролог

Так уж случилось, что моему отцу и мне пришлось жить и быть свидетелями и непосредственными участниками трех исторических криминальных режимов: царского — конца ХIХ столетия, ХХ — советского и начала ХХI века — капиталистического. Отец — Павел Васильевич Свирщевский — военврач лейб-гвардии Преображенского полка, 1880 года рождения, участвовал в Русско-японской войне и в Первой мировой империалистической.

Военный доктор Свирщевский лечил раненых и больных в Порт-Артуре. Лично знал коменданта этого гарнизона Стесселя, других командиров русской армии и флота на Дальнем Востоке. Пережил трагедию Цусимского морского побоища, поражения русской армии. Был свидетелем того, как вороватая интендантская служба зачастую присылала на фронт вагоны икон вместо снарядов. Как неумелое, а порой и преступное руководство Верховной ставки становилось причиной гибели тысяч и тысяч российских моряков и солдат.

Перед Первой мировой войной отец продолжил службу в Преображенском полку. Часто видел царя Николая II и великих князей — его родных братьев Сергея Александровича и Павла Александровича. Последний был командующим гвардейскими полками и, конечно, чаще общался с офицерами и солдатами. С императором отец маршировал в одном строю на полковых праздниках. На одном из них подвыпивший монарх чеканил шаг с торчащей из сапога портянкой: денщик недосмотрел. В другой раз весь полк был свидетелем, как в дупель пьяного царя адъютант с трудом усадил в коляску, в которой он тут же и заснул. А человек тридцать прапорщиков, ждавших производства в офицеры, бежали за коляской, пока адъютант не поднял вялую руку самодержца и махнул ею, что означало: «Произвели!».

В эти же годы военврача Свирщевского посылают иногда в Зимний дворец, нести дежурство возле больного наследника Алексея, которого полагалось называть, несмотря на младенчество, Алексеем Николаевичем. Это происходило в дни, когда из-за постоянных придворных интриг царского доктора Бадмаева отстраняли от царевича, и тогда возле больного наследника несли дежурство военные врачи гвардейских полков.

Мальчик унаследовал от матери-императрицы Александры Фёдоровны ужасную болезнь — гемофилию. Вся жизнь этого красивого и ласкового ребёнка была сплошным страданием. Так что и его личной няне Марии Ивановне Вишняковой, и её помощницам, и дежурному доктору приходилось нелегко.

Отцу пришлось быть невольным свидетелем растления монархии. Слабовольный царь попал под влияние Распутина, а фанатично верующая императрица вообще слушалась «старца» беспрекословно. Конечно, царствующие супруги использовали для лечения сына всё, что было доступно медицине в то время. Но Григорий Распутин, пользуясь своим растущим влиянием, мешал медикам или приписывал кратковременное улучшение здоровья наследника своим молитвам.

Этот неграмотный, но наделённый природным умом, смекалкой и, главное, даром внушения, авантюрист фактически руководил огромной Российской империей. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что в некоторых случаях Распутин как советник царя высказывал монарху и довольно толковые мысли. Так, например, именно он настоял, чтобы малолетних преступников и просто бездомных детей не держали в полицейских участках более суток, а отправляли в попечительские дома. Именно Распутин настоятельно просил царя не начинать войну с Германией. Но при всём при том Распутин был центральным участником, а то и организатором политических и интимных дворцовых интриг, назначал и смещал министров… И весь этот кошмар, которым была отравлена придворная атмосфера, доходил до гвардейских полков. Не случайно гвардейцы не поддержали династию в годы революции.

Два последних года перед Октябрьским переворотом 1917-го отец находился на фронтах Первой мировой войны. Кровь и страдания тысяч солдат и офицеров прошли через его сердце и руки. Перед революцией 1917 года, после Брусиловского прорыва, их полк находился в Баварии, а один батальон охранял Ставку командующего фронтом и госпиталь, где работал отец. На его глазах застрелили начальника штаба фронта генерала Духонина, когда он не подчинился телеграмме Ленина о назначении командующим фронтом прапорщика Н. Крыленко.

Затем — гражданская война, НЭП, годы сталинских репрессий, ссылка, где я и родился. Годы жизни при Советах. Отец прожил долго — 92 года — и до самых последних дней сохранил изумительную память не только на события, но и на имена и фамилии. Мне было 37 лет, когда папы не стало. Так что историю государства Российского за те годы я знал доподлинно от первоисточника — моего родителя, волею судьбы оказавшегося свидетелем и участником истории Российской империи на самом последнем её этапе.

Теперь мне и самому пришлось стать свидетелем и участником возврата пусть не к старому монархическому, предопределившему неизбежность собственного крушения, но тем не менее тоже криминальному строю. Его то ли ошибочно, от незнания, а скорее всего сознательно искажая историю, почему-то называют капитализмом. Даже демократическим капитализмом. Такое определение для стран СНГ, поменявших коммунистическую идеологию на поклонение частной собственности и в корне изменивших государственный строй, в частности касательно Киргизии, на мой взгляд, совершенно неверно. Демократический капитализм с развитыми институтами демократии существует в Америке, Германии, ряде других стран. Там первоначальный капитал создавался в основном собственным тяжким трудом. И только потом, постепенно, используя наёмный труд, вкладывая нажитый капитал в экономику своей или чужой страны, преуспевающий предприниматель за счёт прибылей и сверхприбылей становился капиталистом.

У нас, на просторах СНГ, родился воровской капитализм. Процесс первоначального накопления свёлся к жульническому, даже к шулерскому присвоению якобы народного, а на деле отчужденного от народа государственного капитала. Отсюда и весь наш маразм: межэтнические и территориальные войны, унесшие десятки тысяч жизней, развал экономики, материальное и духовное обнищание основной массы населения бывшего Союза ССР.

На этом фоне я и попытаюсь рассказать о жизни моего отца, получившего высшее образование в Санкт-Петербурге, при царизме, в начале ХХ века, и о жизни другого человека, по национальности киргиза — Аскара Акаева, получившего высшее образование в том же столичном городе, но уже в советское время с его коммунистической идеологией, а затем ставшего академиком.

Судьба была благосклонна к Акаеву. По рекомендации писателя-земляка с мировым именем, имевшего все высшие награды за литературный труд в годы Советской власти, Аскара Акаева выдвинули во время смены режимов на самый высокий пост — президента республики. Граждане страны, доверившись своему кумиру-писателю, покорившему мир произведениями, воспевающими материнскую любовь, любовь к земле и людям его горного края, построенными на вечных сюжетах борьбы Добра со Злом, даже на примере Иисуса Христа, дружно проголосовали за академика. Проголосовали, не зная, что вверяют судьбу человеку вежливому, но лживо-ласковому, коварному, к тому же — с ослабленным иммунитетом к личному обогащению.

За полтора десятка лет своего правления Аскар Акаев узурпировал власть. Остановил и развалил заводы и фабрики — всю промышленность и сельское хозяйство некогда экономически крепкой республики. Более того: навешал своему народу миллиардные долги, за которые придётся рассчитываться не одному поколению.

Часть населения маленькой, но не обделённой природными ресурсами страны, разорённой бездарным правлением президента и кучкой бывших советских руководителей, понукаемая лозунгами приватизации и смены политического курса, была вынуждена отправиться на заработки в другие страны или батрачить у себя дома, получая за свой труд, в своей стране, в 15–20 раз меньшую зарплату, чем их инвесторы.

Чёрная туча накрыла старшее поколение разорённой страны. Пенсии старикам едва хватало на неделю. Отцы, матери и малые дети умирали с голоду. Старики выбрасывались с этажей, проклиная своего Президента. Так, например, больные психоневрологического диспансера в селе Чон-Коргон, брошенные на произвол судьбы правительством республики без топлива, продовольствия и медикаментов, вымерли почти наполовину за один месяц. Трупы лежали по нескольку дней, не преданные земле. Не в лучшем положении находились и люди, имеющие работу. Заработанных денег едва хватало на полуголодное существование. Одним словом, президент-академик превратил основную массу своих сограждан в социальных рабов режима.

В общем Архипела ГУЛАГ, открытый и описанный А. Солженицыным и глобально озвученный и осужденный мировой общественностью, благодаря бессмертному завещанию великого Альфреда Нобеля: премиями отмечать труды авторов, «вносящих наибольший вклад в дело служению всему человечеству». Но несмотря на смену режима в СССР Архипела ГУЛАГ продолжается. Но теперь уже в более изощренной и заувалированной форме, не Органами бывшего Союза, а Олигархической Системой капитализма, при который богатые — богатеют, а бедные — беднеют. Это Система бросила в бездну нищеты и бесправия миллионы и миллиарды безработных, что признают даже руководители Международного валютного фонда и Всемирного банка.

Только в маленьком Кыргызстане миллион трудоспособных граждан вынужден покинуть страну и искать средства на существование для себя, своих близких и в целом — для своей Родины — на чужбине.

И… странное дело! Их кумир-писатель, который так любил говорить о гражданской позиции, о национальном самосознании, оставался глух и нем к страданиям народа. С первых же дней акаевского режима он получил тёплое местечко посла в цивилизованной Европе.

Конечно, весь этот маразм происходящего на глазах отца и на моих собственных глазах заставил думать, анализировать и в конечном итоге написать эту книгу. Возможно, она в какой-то мере поможет молодому поколению лучше разбираться в людях, которым они доверяют свою судьбу, устраивать свою жизнь более разумно. Нам всем нужно постоянно помнить, что с того момента, когда мы вручаем власть новому президенту, парламентарию, судье, мы становимся их потенциальными заложниками. И наши личные судьбы во многом будут зависеть от их порядочности и добросовестности в принятии и исполнении законов.

Часть первая

Хотя солнце светит всем одинаково

Волей судьбы, а вернее предопределивших ее обстоятельств, я оказался в конце 1967 года в Киргизии. Мне, бывшему ссыльному, несмотря на то, что к тому времени я, как и сотни тысяч других репрессированных граждан, был уже реабилитирован, система вновь беспощадно и подло напомнила о себе.

Тот, юбилейный для Советской власти год, я встретил в Семипалатинске, будучи, как говорится, на подъеме: нежданно-негаданно меня, не имевшего прежде профессионального отношения ни к прессе, ни к радио, ни тем более к телевидению, назначили старшим редактором самого оперативного и престижного отдела — отдела новостей только что открывшейся областной телестудии.

Конец ознакомительного фрагмента.