Дневник Бессовестной Скотины. Как я прощал свою мать

Гергий Оранский

Нужно написать аннотацию к собственной книге. Как это сделать? Начну расхваливать себя, говорить о том, какой я непризнанный талант и не огранённый бриллиант, и что моя книга лучше всех – подумают, и справедливо, что я напыщенный дурак. Включу свою типичную скромность – могу показаться скучным и неинтересным. Как быть…? Наверное, лучше всего, сказать всё как есть. Это мой дневник, который я вёл более полугода. Переживая одни из самых тяжёлых моментов своей жизни, он стал для меня спасением, отдушиной. Теперь же я хочу, чтобы мои воспоминания, откровения и пережитые невзгоды дарили людям положительные эмоции и хорошие чувства. А если кто-нибудь ещё и научиться чему-то с моих ошибок, то я буду на седьмом небе от счастья. Меня зовут Георгий Оранский. А это моя книга – «Дневник Бессовестной Скотины. Как я прощал свою мать».

16 октября 2019 г. — «Л.П.»

Не знаю почему, но сегодня я вспомнил свою школьную учительницу по математике, Любовь Петровну. И когда я о ней вспоминал, я понял, что мое восприятие этого человека тогда было неверным. У нас было несколько учителей математики, и одной из них была директриса, Татьяна Геннадиевна. Её занятия нравились нам больше всех, т. к. в силу должностных обязанностей, она часто отвлекалась от урока и оставляла пару человек за старших. Я был среди них. Староста класса, Ира, присматривала за девочками и периодически бросала то зоркий взгляд, то острое словечко в сторону мальчиков. Я же только делал вид, что присматриваю за пацанами, и не мешал им творить хаос, а для удобства часто и сам его возглавлял. Но всему хорошему рано или поздно приходит конец (обычно этой фразой «взрослые» любят обламывать кайф детям). Как бы нам ни нравились халявные 11-ки и 12-ки отсутствующей Татьяны Геннадиевны, ситуация не могла оставаться без внимания. Тем более что мы от наглости начали даже по коридору во время уроков шляться. Было принято решение поставить учителя на замену. Этим учителем оказалась Любовь Петровна. Строгая, неподкупная, принципиальная. По крайней мере, такой она казалась. Естественно, оценки наши пошли вниз, и никому это не понравилось: ни классной руководительнице, ни родителям, ни нам. Хоть позиция моей мамы и отличалась от других, своим поведением она только подливала масла в «огонь ненависти» к Любовь Петровне. Вместо рациональных объяснений я слышал только: «вы ничего не понимаете», «она вас научить хочет» и «неблагодарные». Но если замену ещё можно было терпеть, то полную ставку — нет. Школа наша с физико-математическим уклоном. Поэтому, в конце седьмого учебного года все три параллели написали тест, и самых умных, включая меня, определили в физ-мат класс. Мало того, что количество математики удвоилось, так ещё и преподавать её стала Л.П. (кто бы сомневался). Я до восьмого класса держался отличником, но такого натиска не выдержал. Много наших ребят в те лихие годы полегло: отличники стали троечниками, троечники двоечниками, которых вытягивали на троечников, а за двоечников я вообще молчу. Простого анализа достаточно, чтобы понять — слабая база. С нами сюсюкались все эти годы, а теперь ударили изо всех орудий — мы были к такому не готовы!

Характер у Л.П. был, конечно, ух. Она не терпела вранья, списывания и прочего жульничества. Она пресекала его моментально, сразу и на месте, как только видела. И не упускала возможности отпустить комментарий в духе: «Тебя эта шпора не спасёт, всё равно дворником станешь». Она вообще спуску не давала, и переспорить её было невозможно. Словарный запас у Л.П. был будь здоров, и любого выскочку она с легкостью затыкала за пояс. То-то все боялись её, даже директриса. И вот после очередного обстрела шестерками и семерками, остатки нашего взвода собрались обсуждать новую стратегию. Кто-то умный сказал, что можно написать заявление о замене учителя, и если его подпишет большинство класса, то Л.П. у нас больше не будет. Как только я это услышал, сразу взял одноклассника Илью, лист бумаги, и мы вместе пошли просить одноклассницу Катю красивым почерком написать текст заявления. В качестве причины указали что-то дебильное, в духе: намеренно занижает оценки. Я начинаю вспоминать этот период, и такие моменты всплывают… Мы даже заставляли кого-то подписывать, чтобы было ровно 25 подписей (столько нас было в классе). Методами и аргументами перебирать не приходилось, в ход шло всё: угрозы физической расправы, картина постапокалиптического будущего, где умерло всё, кроме уроков математики, торг, шантаж и моральное давление. Если я не ошибаюсь, подписали вроде все. Потому что лица у нас с Илюхой, когда мы заходили в кабинет директора, были как у самых знатных быков-осеменителей — очень довольные. Её отстранили и дали другого учителя. Да уж, мы тогда были героями. Не только я с Ильёй, а вообще весь класс. Все подходили и спрашивали, как мы это сделали, и мы рассказывали. Один из классов помладше тоже захотел последовать нашему примеру, но так и не решился. Вместо этого, кто-то из обитателей их «зоопарка» обмазал её дверь дерьмом. Что ты, Word, подчёркиваешь «дерьмо»? Ну бранное слово, и хули с того? (А «хули», кстати, не подчеркнул!). Как мне ещё это сказать? Это было коричневое говно, размазанное по новой, белой, недавно установленной двери. Шуму было — капец… Я как раз подоспел увидеть. Захожу в школу, а на меня с порога запрыгивают с криками: «Гога! Бляяяяяя! Там такооооееее». В общем, успел я лицезреть какашки. Их в это время какая-то несчастная уборщица начала отмывать. В общем, учителя нам поменяли быстро. Оценки стабилизировались. И все в итоге благополучно выпустились. Спустя несколько лет Любовь Петровна умерла. Говорят, что-то с сердцем. Я это к чему? А к тому, что смотрю я на это всё теперь по-другому. Женщина говорила правду, она ею жила. Да, правда у неё была своя, но, тем не менее, в школьном коллективе она себя поставила, и среди учеников позицию правильную заняла. Только мало кто понял, ведь оценки тогда были центром мира. А Л.П. была за реальные знания. И, понятное дело, успеваемость упала, когда от поверхностной директрисы нас поставили к настоящему профессионалу. И не то чтобы она нас мучила. Она любила рассказывать во время урока истории о муже, о семье своей, снова о муже, чтобы дать нам отдохнуть, расслабиться. Мне жаль, что я тогда этого не понимал. Мне кажется, ей было одиноко в школе, где все плясали под дудку директора, и таких характеров, как она, там сроду не водилось. Её бы, да в универ, на заочку, там побольше сознательных людей. Но это так, лирика. Главное, что хоть и с опозданием, но я хочу сказать: «Спасибо Вам, Любовь Петровна, за то, что Вы были в моей жизни и заложили во мне, пускай в тот момент и на подсознании, фундамент понятия «быть собой не смотря ни на что».

«Георгій, ти що? Брудне взуття руками треш? Я би так ніколи не зробила. Ось дивись: береш одну ногу і треш об штанину іншої, ззаду. Ось і все».

«Знаєш, мені все одно, на якій машині їздити. Нехай хоч «копійка». Головне, що на роботу довезе. Господи, це ж просто машина. А щоб не так скучно було, я її в зелений горошок пофарбую. Я серйозно, мені все одно».