Учитель

Герш Тайчер

Книга Герша Тайчера «Учитель» завершает трилогию автора о жизни молодежи в советский период. В ней в легкой современной форме исследованы причины, которые побудили часть молодых людей к выезду из СССР и необходимости построения новой жизни в других условиях, что отличались бы от предложенных социализмом. Мы становимся свидетелями, как разрушаются ложные идеалы, трансформируется моральные принципы и мечты. Книга написана с хорошим чувством юмора и вызовет интерес в читательских кругах.

ПРОЛОГ

О прошлом

— Сол, я разговариваю с тобой, как со стенкой. Вот уже семь минут ты смотришь на меня и киваешь в знак согласия, а сам пребываешь совсем в другом месте, — сказала Эвита, теряя терпение. — Ну и о чём ты мечтаешь на этот раз?

— Прости, ради Бога, Эвита. На этот раз я не мечтал, а вспоминал далёкое прошлое. Как жаль, что тебя там не было со мной! Теперь мне этот чемодан воспоминаний приходится нести в одиночку.

— Я бы многое отдала лишь за одно мгновение побыть с тобой в том твоём далёком прошлом, побывать в доме твоих родителей и выпить с ними чаю с вишнёвым вареньем, прогуляться с тобой по Черновцам вместе с друзьями твоей юности, согреть тебя в холодной Сибири, вместе помечтать о чём угодно в твоих любимых Карпатах. Теперь лишь твои рассказы и книги помогают моему воображению совершать такие путешествия в твоё далёкое прошлое.

— Уже целую неделю, Эвита, я думаю, стоит ли так сильно ворошить былое. В особенности то, которое за давностью лет, как говорили у нас в Черновцах, уже с душком.

Я сделал подготовительную паузу, принял позу Черчилля и продолжил, произнося воображаемую премьерскую речь в английском парламенте.

— Свои книги я пишу не назло или во вред кому-нибудь. Равно как и не в пользу или в защиту кого-то. Я пишу их, главным образом, для себя, для тебя, для наших и не наших детей, — воодушевлённо начал я.

— Ты же знаешь, Эвита, что не всегда у нас бывает возможность поговорить с детьми в необходимых деталях и в настоящем времени на некоторые важные темы из нашей жизни. Отдельные имеющие значение факты останутся совершенно не проговоренными. Так пусть о них дети прочитают потом, когда созреют для этого. Хочется лишь, чтобы они делали это по собственной воле, а не по приказу или по какой-то необходимости, — величаво продолжил я.

— Я пишу свои книги и для близких друзей. Возможно, их прочтут и мои знакомые, которые не являются мне близкими друзьями. Хочу верить, что совсем незнакомые люди тоже прочтут мои книги. Пусть их читают все, кому они интересны. А перед теми, кому не будет интересно, я готов извиниться за то, что не сумел их заинтересовать.

Сейчас, когда я стал писателем или кем-то в этом роде, я веду обширную, по моим меркам, переписку со всем миром. Она не деловая, а приватная. Но иногда мне пишут о таких вещах, которые преобразуют приватные проблемы в общие — такие, о которых можно и нужно говорить вслух. Разумеется, что личности, пишущие мне, никогда не станут известны посторонним.

Вот недавно, Эвита, я получил письмо от группы бывших студентов Новосибирского государственного университета, — сказал я, смягчив тон — Они были серьёзно удручены, прочитав мою книгу о нашем общем студенчестве. По их мнению, картина студенческой жизни в период 1970—1975 годов, изображённая мною, значительно отличается от их воспоминаний о том времени и не соответствует их ожиданиям от меня.

От имени этой группы письмо мне написала всем известная в нашем университете Роза Шафигулина. Это не настоящая её фамилия, поэтому я могу открыть содержание нашей переписки для тебя и моих читателей. Хотя ответ Розе я написал немедленно, но долго не было удобного случая предать его гласности. Сейчас такая возможность появилась, и я хочу привести нашу с ней переписку полностью. Это принципиально и важно для меня.

Я сел в кресло рядом с письменным столом, достал два письма из среднего ящичка и начал читать письмо Розы.

— Привет, Сёма!

Надеюсь, ты помнишь меня. Я простая советская девушка. Таких, как я, миллионы и миллионы. Мы тебя помним очень хорошо, хотя прошло много времени.

Прочла твою книгу «Студент». Думала, писать ли отзыв.

Хвалить особенно тебя не за что, а ругать не хочется.

Однако решилась-таки.

Насколько мне понравилась твоя первая книга «Стекольщик», настолько же не понравилась вторая. Но поскольку ты всех попросил об отзыве после прочтения, то принимай.

Сёма!

Ты хорошо владеешь пером. Мастерски. Продолжай писать. У тебя это хорошо получается. Ёмко, сочно, интересно. И наверняка тебе есть о чём написать ещё. Ты жил во многих странах, имел интересные встречи, у тебя семья, ты стал бизнесменом. Короче, много такого, о чём можешь интересно рассказать.

Теперь о том, что касается твоей книги «Студент». Я ведь тоже окончила НГУ. Чуть пораньше тебя. Мой факультет был другим, но это не важно. Студенческие годы — они ведь фактически есть переходный период от детства к взрослой жизни. Как вспышка молнии. Ты оторван от семьи, от привычной среды, погружён совершенно в другую, неизвестную дотоле жизнь. Да ещё и «на другом конце света». Удача попасть в Академгородок. Прожить здесь 5 лет. Вокруг интересные люди, события, что-то новое, необычное. Совсем не то местечковое, не то, что было прежде (в Черновцах, к примеру; или, как у меня, в шахтёрском посёлке в Кузбассе).

Но мои ожидания и прочтение не совпали.

Главный герой твоего повествования предстаёт, в основном, как сексуально озабоченный юнец.

Главная цель этого героя в течение всех 5 лет учёбы — найти партнёршу, очередную девушку, очередную «возлюбленную». Обилие женских имён поражает. В какой-то момент чтения это мне стало надоедать. Неужели все годы студенческой жизни именно это и доминировало?

А ведь вокруг были яркие звёзды — Будкер, Мальцев, Соболев, Румер, Ляпунов… всех не перечислить. Были их интересные лекции, были встречи…

Да мало ли что ещё. Есть у тебя какое-то невнятное упоминание о вашей затее с педагогическим кружком. Из этого описания трудно представить себе, что это было и каков «сухой» остаток был у этой затеи.

Главное в книге — поиск очередной девушки. У главного героя явная сексуальная озабоченность затмила годы его пребывания в НГУ. Вся книга, все коллизии жизненные вокруг этого. Возможно, это моё возрастное (наверное, уже старческое) брюзжание, но какое впечатление есть, такое есть. Мне тошно было читать это.

Привет,

Роза Шафигулина

— А вот, Эвита, мой ответ Розе.

Дорогая Роза, Розочка, Розуля! Шафигулинка ты моя далёкая!

Прочёл твой отклик. Думал, писать ли ответ.

Решился-таки.

Нет слов описать ту радость, с которой я прочитал твоё письмо. Значит, книга удалась! А я напрасно переживал. Моя вторая книга получилась именно такой, какой я хотел её написать! Неужели я столь талантлив — или просто случайно попал в точку? Чего ещё может желать писатель? Ведь на первую мою книгу я от тебя никаких откликов не получил. Значит, не задела она тебя. Оказалось, что с первой книгой я просто в пустую время потратил, по крайней мере, по отношению к тебе.

Общение между людьми в любых формах всегда было и по сей день остаётся вершиной человеческих наслаждений. Неоткровенное общение — это пустая трата времени. Вот и получается, что нет у меня другого выхода — обязан откровенно писать обо всём.

Моё нынешнее книгописание есть общение с моими читателями, и я действительно получаю от этого огромное наслаждение.

Дорогая Роза! Пусть весь мир читает мои книги! Пусть мифы про Академгородок разобьются вдребезги! Пусть люди знают, что в Академгородке, наряду с академиками и известными профессорами, живут и обычные рядовые люди.

И среди этих обычных людей был я, Соломон Абрамович Глейзер — простой советский парень. Таких, как я, миллионы и миллионы. Я любил женщин и любил их беспрерывно, беспредельно и бесконечно. Мне постоянно мешали — лекции, семинары, экзамены, какая-то мерзкая дипломная работа и псевдоинтеллектуальное общество, частью которого я так старался стать.

Но любовь к жизни, сама жизнь — всегда побеждают. И я выжил! Покалеченный, но выжил. Выжил, чтобы рассказать свою правду о том, что было 50 лет тому назад.

В юности, едва удавалось слегка утолить голод, сразу же мысли сосредоточивались на женском вопросе. Это абсолютно естественно. Только потом было всё остальное, включая глубокое изучение марксизма-ленинизма и другого какого-то научного — изма.

Не думаю, что великий критик Виссарион Белинский употреблял когда-либо выражения типа «Мне тошно было читать это». Это что-то из лексикона комсомольского секретаря из нашего университета начала 70-х, который тот использует на собрании по обсуждению студента, подозреваемого в жевании жвачки.

А я не Белинский и поэтому пишу по-простому. Молчать не стану, как это делал многие годы. Кривить душой, пресмыкаться и лгать — тоже не буду, ни к чему мне это. Не боюсь я вас всех и в моём возрасте я не имею права транжирить время.

Моя первая книга была, главным образом, для учащихся средней школы, которые готовятся поступать в высшие учебные заведения, а вот вторая книга — для всех возрастов. Она не для эстетов с утончёнными вкусами, а для широких народных масс, для «неинтеллектуального быдла», по-вашему, для обычных людей вроде меня.

Дорогая Розочка! Я долго думал над названием моей книги. Одним из предполагаемых было «Записки сексуально озабоченного парнишки».

В основном я с тобой согласен: я и есть тот самый сексуально озабоченный парнишка. Я просто от рождения люблю упругие женские ягодицы. А самые упругие из них достойно заняли самые высочайшие позиции в моей пирамиде прекрасного.

Те, кто говорит мне, что я бизнесмен, а не физик, подразумевают: предатель. Предал племя физиков и сбежал к врагу. А для меня бизнесмен — это успешный физик, химик, биолог или другой какой-то учёный.

В чём же я виноват? Я не предал никого, не лгал, не кривил душой, никого и никогда не обидел, не воровал, не доносил ни на кого, уважал старших, помогал друзьям. Я любил поесть и обожал женщин, я до сих пор люблю то же и обожаю тех же. Я не могу иначе. Неужели вызовете меня на комсомольское собрание и отчитаете как следует? Тогда все будут знать, что вы выполнили свой общественный долг.

Да, и вот ещё что. Если вам так тошно от моей второй книги, то третью не читайте ни в коем случае! По поводу третьей книги рекомендую: предайте её анафеме и сожгите публично на церковном дворе. Только осторожно, не подожгите всю вашу церковь.

Сотни биографий, тысячи мемуаров, десятки тысяч воспоминаний были написаны про академиков, членов-корреспондентов, профессоров и даже доцентов. Неужели нельзя посвятить одну книгу рядовому студенту, приветливой гардеробщице, трудолюбивой поварихе или красавице кастелянше? Неужели нет им, простым людям, места под солнцем?

Но если ты, Роза, хочешь почитать, например, про Алексея Андреевича Ляпунова, могу порекомендовать: читай «Алексей Андреевич Ляпунов: очерк жизни и творчества, окружение и личность», написано Николаем Николаевичем Воронцовым, который работал ученым секретарем Президиума Сибирского Отделения АН СССР. Куда мне до него!

В этих книгах описана фасадная сторона жизни Академгородка. Детали другой, невидимой жизни нашей академгородковской научной элиты не многим известны, так как проходила она за высоким забором.

И вообще, у нас с тобой разные астрономические вкусы, разные звёзды нам с тобой светят и направляют наши жизни. Поэтому за скромное сияние простой девушки Любы я готов отдать половину ярчайшей звезды многоуважаемого академика Мальцева и три четверти не менее яркой звезды — всеми любимого академика Соболева, вместе взятых.

Пролетели дни, промчались недели, пробежали месяцы, прошли годы, проползли десятилетия, забыл я важные лекции любимых профессоров и поучительные беседы многоуважаемых академиков. А вот Маша снится мне по сей день, хотя со временем всё реже и реже. Во всех снах она подходит ко мне, нежно берёт в свои руки моё лицо, всматривается в самую глубину моих глаз и говорит тихим грудным голосом: «Сёмочка! Мой сладкий Сёмочка!».

Дорогая Розуля! Конечно, наслаждение женщинами — дело добровольное, индивидуальное и, следовательно, субъективное. Другие предпочтут оперу, балет или театр — и это их право. Некоторые любят играть в карты, пить алкогольные напитки или объедаться различными гурманскими кулинарными изделиями — и это тоже их выбор.

Мне же сильно повезло в том, что мои потребности встретили адекватное предложение.

Когда я писал вторую книгу, то действительно пережил свою жизнь вторично и наслаждался каждой минутой этого, порой, да, Розуля, весьма эротичного процесса.

Роза, Розочка, Розуля! Шафигулинка ты моя далёкая!

Прощай!

Не твой Семён.

— Так вот какие страсти-мордасти в твоём чемодане воспоминаний из далёкого прошлого! Я тебя таким никогда не видела, — сказала Эвита, сокрушённо покачивая головой.

— Я действительно не такой. А какой — я и сам иногда не знаю.

— По второй книге некоторые читатели определили тебя как сексуально озабоченного юнца. Какие ожидаешь обвинения по своей третьей книге?

— Скажут, что у меня уникальный набор генов, обеспечивающих терпение, самосохранение и выживание, но я никогда не попаду в рай, потому что уже был в аду.

О настоящем

Как только я вышел из здания аэропорта в Киеве в среду, 17-го июля 2019 года, сразу уловил полуденный запах украинского лета. Мы в полном составе нашей дружной семьи решили переехать на такси из Борисполя на центральный железнодорожный вокзал столицы Украины.

Оставалось достаточно времени до отхода поезда, и я попросил водителя микроавтобуса сделать небольшую экскурсию по достопримечательностям Киева. Город утопал в тени каштановых деревьев. С киевской кручи был виден Днепр, а над ним исполинский памятник Родины-Матери времён СССР. Он произвёл на моих детей наибольшее впечатление, которым они долго обменивались потом.

На вокзале мы расположились на свободных местах в углу просторного зала ожидания, недалеко от выхода на перрон к нашему поезду. До Киева мы провели целую неделю в Санкт-Петербурге и достаточно насытились столичной роскошью тамошних музеев. Поэтому киевские музеи выпали из нашего внимания. В Черновцах мы планировали наслаждаться простыми прелестями украинской провинции.

Сын прилетел в Санкт-Петербург прямо из Америки: он настоящий американец, хотя и не родился там. Наши дочери, напротив, родились и первые десять лет жизни воспитывались в Америке. Они гражданки США и, естественно, имеют американские паспорта. Но они являются гражданками ещё двух стран. Их десятилетний школьный период делится на три приблизительно равные части в трёх разных странах, которые они так же справедливо в своё время называли родным домом. А суммарно местом постоянного жительства для них были уже пять государств на трёх континентах. Сейчас они живут в Лондоне и ни при каких реальных обстоятельствах не хотят возвращаться на родину, в Америку.

Все мы — космополиты. Мы — свободные люди. Мы — люди без предрассудков. Мы счастливы там, где живут наши друзья и родственники, где мы учимся или работаем. А другие люди счастливы каким-то иным способом — и это их право. Есть счастливые люди в Новосибирске, в Москве и в Черновцах. Уверен, что их счастье не очень зависит от того, что они родились именно в этих городах. Тем не менее отмечу: в гипотетическом случае, когда всё, что есть у меня и у моей семьи, доступно и в Черновцах, мой выбор места жительства — однозначен.

В этот раз я вёз всю семью в Черновцы, на свою родину — показать, где я родился и вырос. Я наивно желал, чтобы мой родной город стал таким же родным и близким для них, как и для меня, хорошо понимая, что такого никогда не произойдёт. Потому что так не бывает. Для них родным является сейчас другой город, а до этого был ещё один, и так до самого детства, где память обрывается, потому что каждые несколько лет мы переезжали с одного места на другое. Поэтому мой родной город они никогда не полюбят так, как люблю его я. Но тем не менее, я рассчитывал, что они, по крайней мере, всегда будут уважительно относиться к моему прошлому и кое-что узнают о моей жизни в юности.

До отправления фирменного поезда «Буковина» оставался час с четвертью, поэтому я решил прогуляться по вокзалу и заодно ещё раз обдумать план нашего пребывания в Черновцах. Не успел я отойти и десяток шагов, как ко мне зловеще подкатили три цыганки.

— Эй, дорогой! Не хочешь узнать своё будущее? Позолоти ручку и всё узнаешь! — нахально запричитали они, влезши, казалось, в самые мои уши.

Но я им ничего не ответил, а лишь подумал про себя: лучше бы вы рассказали мне о моём прошлом, потому что не во всём из своего прошлого я разобрался, а многое вообще забыл.

Самая младшая цыганка лет двадцати в пёстрой юбке, будто прочитав мои мысли, достала из подола колоду карт и вытащила из неё одну за другой три из них — тройка бубновая, семёрка трефовая и туз червовый. «К чему бы это?», — подумал я невольно, но не придал случаю значения и пошёл прочь, будто цыганок нет и никогда не было. Мне с детства известно, что цыган замечать нежелательно.

Моё внимание привлекла тележка с продавцом в белом халате, который двигался по перрону и продавал желающим чебуреки. Тележка, разгоняя далеко вокруг запахи ещё горячих восточных пирожков, двигалась прямо на меня, и я уже не мог увернуться от неё, как бы ни хотел этого. Но я не хотел уворачиваться, я соскучился по чебурекам! Их запах напоминал мне черновицкую чебуречную на углу Котовского и Кобылянской, и меня было уже не остановить.

Я знал, что нельзя есть много чебуреков. Поэтому купил только десять штук — по два на каждого члена семьи. Мои девочки не смогли доесть даже по одному чебуреку, жена с трудом доела один, а сын осилил целых два. Быстренько считаем, и получается, что пять чебуреков осталось для меня. За время этих вычислений четыре чебурека оказались в моём желудке. Пятый же был заведомо лишним. Ко всему прочему он был просто убийственно пережаренным. Да и масло, в котором жарили, видно, не меняли давненько. Сдать обратно продавцу последний чебурек не представлялось возможным, и я вмял его в рот. Пятьдесят лет тому назад я бы остался голодным после такой порции, но теперь это был явный перебор.

За двадцать минут до отправления поезда Киев — Черновцы, чинно и сыто стоя на перроне киевского вокзала со своей семьёй, я наблюдал, прикрывшись шляпой, как молодые и загорелые киевлянки проходят мимо, неся на безупречно красивых ногах свои обворожительные тела. Но, к моему глубокому сожалению, всё моё интимное внимание было теперь сосредоточено на изжоге, вызванной пережаренными вокзальными чебуреками.

Двое мужчин неопределённого возраста, но намного моложе меня, разговаривали между собой, не глядя друг на друга. Они стояли неподалёку от нас, и мне удалось разглядеть их детально. Их одежда показалась несколько странной и какой-то случайной: либо они её украли, либо выиграли в карты. Обычно жёны покупают одежду своим мужьям, как мне, например. Но эти два типа выглядели явно не женатыми. А ещё мне показалось, что я их обоих уже видел когда-то, а может, даже был знаком с ними в далёком прошлом. Они явно напоминали мне о чём-то из моей жизни.

До отправления поезда оставалось минут пять, этого недостаточно, чтобы сбегать в вокзальный буфет за водой для спасения от изжоги в пути. К счастью, проводник любезно сказал мне, что в поезде тоже есть буфет, который находится через три вагона от нашего мягкого спального вагона.

Мы заняли все четыре полки второго от входа купе, и те немногие вещи, которые были с нами, удобно поместились в ящиках под нижними полками. Поезд тронулся, и панорамы Киева стали мелькать за окном, формируя перед глазами типичный летний европейский ландшафт. Проскользнули мимо знаменитого здания ЗАГСа, прозванного в народе бермудским треугольником, и пары новеньких киевских небоскрёбов. Потом какие-то хозяйственные строения — и начались сосновые леса.

Я опустил стол, сел у окна, всматриваясь через грязно-мутное стекло в мелькающие пейзажи и догоняющее нас солнце. Как и мы, оно медленно катилось на запад.

На первой же остановке я решил сходить в вагон с буфетом.

— Где первая остановка? — спросил я проводника.

— В Фастове. Поезд стоит там две минуты, а затем через два часа будет Винница, там стоим дольше, — ответил проводник достаточно любезно и доброжелательно.

На остановке в Фастове я прошёл по перрону до вагона с буфетом, поднялся в него и занял небольшую очередь. Несмотря на вечер, было жарко. Пассажиры покупали напитки и нехитрую еду. Я огляделся и даже не удивился, увидев одного из тех мужчин, которых приметил на перроне вокзала в Киеве. Он играл в карты с кем-то за столиком. Второй мужчина стоял за другим столиком чуть в стороне от коллеги, лениво попивая пиво и старательно делая вид, что он совершенно не знает первого. Первый же — меня-то не обмануть в таких делах — активно «прогонял майдан»¹. «Пижон»² — мужчина средних лет, явно командированный и жаждущий приключений, то бледнел, то краснел, и по всему видно было, что он наконец-то понял, с кем связался. Теперь всё встало на свои места: два «тюльпана»³ были картёжными шулерами и такой «натюрморт»⁴ я встречал в прошлом многократно.

А ещё я заметил, как первый шулер резко бросил на липкий столик буфета одну за другой три карты — тройка червовая, семёрка бубновая и… дама пик.

Взяв воду, я отправился в обратный путь уже через вагоны, так как поезд тронулся и, весело стуча колёсами, понёсся по шпалам дальше.

Я всё вспомнил! Я же тоже был картёжником. А может, им и остался? Хотя вряд ли. На самом деле всё в жизни и сложнее, и непонятней.

В купе было весело. Дети и жена играли в какую-то игру на доске, и им всем было хорошо. Они, доставая прямо из банки, ели испанские оливки, которые мы взяли в дорогу, и периодически заливались беспечным смехом.

— Почему у нас в Лондоне нет таких вкусных оливок? — спросила одна дочка.

— Не только в Лондоне, но и во многих странах таких оливок нет, — добавила вторая.

— А вот в Турции я ел оливки не хуже, а может, и лучше испанских, — вмешался я и добавил: — Вся наша семья принадлежит к меньшей части населения этой планеты, большинство всё-таки совершенно не ест оливок.

— Твои серьёзные обобщения и философские рассуждения мог бы оставить дома, — добродушно вмешалась жена. — Посмотри вокруг, расслабься, наслаждайся видами в окне, получай маленькие, но настоящие удовольствия от жизни.

В таких ситуациях я всегда пользуюсь удобным случаем возразить.

— А что значит получать настоящие удовольствия от жизни? Все согласятся, что для разных людей это означает разное, хотя все люди, без исключения, получают удовольствие от общения с близкими людьми.

— Как только я заработаю достаточно на минимальную пенсию, то уеду в горную деревню наслаждаться жизнью, а пока только живу предвкушением этих наслаждений, — сказал сын в промежутке между двумя съеденными оливками.

— Довелось сделать именно это, когда мне было 23 года. Правда, после года с небольшим понял, что я человек сугубо городской. Да, я получал в деревне маленькие удовольствия от жизни, но в городской жизни получал удовольствия покрупнее. А главное, после такого эксперимента я больше никогда уже не переживал, что теряю время в городе вместо наслаждений в горах, — ответил я сыну.

Неожиданно девочки спросили меня, есть ли в вагоне туалет. Я объяснил им, как туда пройти, и стал ждать результата их визита туда. Долго ждать не пришлось. Через минуту они обе вернулись и в который раз оценили мой инженерный гений и дар предвидения. Ещё в Барселоне я купил им в дорогу замечательный компактный дорожный туалет, которым они тут же воспользовались. Мы с женой и сыном тактично вышли в коридор.

Наступила настоящая украинская июльская ночь. В нашем купе было тепло, уютно и спокойно. Так же спокойно было у меня на душе.

Я могу обеспечить беззаботную жизнь моим детям, чтобы они занимались чем угодно — искусством, спортом или просто ничем. Но я не хочу их обкрадывать, отнимать у них единственную по-настоящему интересную жизненную игру, борьбу за своё место под солнцем, войну за счастье. Мне ведь представился такой случай в моей жизни, и я воевал, иногда побеждая, а чаще принимая поражение как строгое напоминание о том, что война продолжается. Хотя я не хотел бы пожелать своим детям и десятой доли тех терзаний, которые пришлось испытать мне. Пусть их борьба будет тяжёлой, но без мук.

Засыпал и просыпался я несколько раз. На рассвете, когда все ещё спали, я встал и тихонько вышел в коридор. Постоял у открытого окна, глядя вдаль. На мгновение всё вернулось назад, в 7-е июля 1975 года, когда я возвращался в Черновцы после пятилетнего обучения в университете.

Тогда встал простой вопрос: продолжать ли мне рассчитывать критический угол преломления высокочастотной волны твердотельной плазмы в кристаллах антимонида индия в скрещенных электромагнитных полях или стать учителем?

Я сделал свой выбор не в пользу того, чем занимался последний год в университете.

Выбрался я из университетской теплицы в суровый мир жизни и поинтересовался:

— Есть ли здесь свободные места под солнцем? — и не получив ответа, добавил: — А кто тут последний в очереди?

¹Прогнать майдан — вести шулерскую игру в поезде.

²Пижон — жертва шулера.

³Тюльпан — игрок.

⁴Натюрморт — картёжная ситуация, обстоятельство.