После…

Гийом Мюссо, 2004

Натан Дель Амико жил с уверенностью, что главное в жизни – работа. Карьера успешного адвоката – то, чем он, человек из низов, на самом деле мог гордиться. В жертву карьере он готов был принести все, в том числе отношения с самыми близкими людьми. Разрыв с женой отрезвил его, он понял, что очень многое упустил, что разучился отличать главное от второстепенного. Есть ли шанс переиграть судьбу? Или хотя бы как можно дольше оставаться с теми, кто ему дорог? Здесь. Сейчас. Потому что никто не знает, что будет после…

6

Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь? Не приходится ли средь бела дня зажигать фонарь?

Ницше^[5]

— Сколько дней за последние три года я был в отпуске?

Было шесть часов вечера. Натан сидел в кабинете Эшли Джордана и просил дать ему две недели отпуска. С Джорданом их связывали сложные отношения. В начале карьеры Натан был его протеже, но Эшли постоянно подавлял амбиции молодого коллеги, упрекая его в том, что он тянет одеяло на себя. Натан быстро понял, что Джордан не тот человек, который станет смешивать бизнес и дружбу. Он прекрасно знал, что, если однажды у него возникнут серьезные проблемы, к Эшли обращаться бесполезно.

Натан вздохнул: последние события глубоко его потрясли. А тут еще эта боль в груди… По правде говоря, он не знал, что и думать о том, что сказал Гудрич. Ясно одно: нужно взять отпуск и побыть с дочерью.

И он снова спросил:

— Сколько дней я был в отпуске за последние три года?

— Ни одного, — признал Джордан.

— Сколько дел я проиграл?

Джордан вздохнул и против воли улыбнулся. Он знал эту песню наизусть.

— Ты не проиграл ни одного дела за последние несколько лет.

— Я не проиграл ни одного дела за всю свою карьеру, — уточнил Натан.

Джордан согласился, потом спросил:

— Это из-за Мэлори, да?

Натан сделал вид, что не слышал вопроса:

— Я возьму с собой ноутбук, если возникнут проблемы, ты сможешь со мной связаться.

— Ладно, бери отпуск, если тебе так приспичило. И ты прекрасно мог бы обойтись без моего разрешения. Я сам прослежу за делом «Райтби». — И, давая понять, что разговор окончен, Джордан уткнулся в экран своего компьютера.

Но Натан не собирался уходить. Повысив голос, он продолжил:

— Я прошу немного времени, чтобы побыть с дочерью. Не понимаю, почему это превращается в проблему.

— Никаких проблем. — Джордан поднял глаза. — Просто это несколько неожиданно, а ты прекрасно знаешь, в нашем деле неожиданности не приветствуются.

11 декабря

Будильник зазвонил в пять тридцать. Натан спал несколько часов, но боль не отступала. Она сдавила грудь, перекинулась на левое плечо и пульсировала в руке. Натан не решился сразу встать с постели, он глубоко дышал, стараясь успокоиться. Это помогло — боль прошла, но он еще минут десять лежал и думал о том, чем будет сегодня заниматься. Наконец он принял решение.

Черт возьми! Я не собираюсь сидеть сложа руки. Я должен знать!

Он встал и решительно направился в душ. Очень хотелось кофе, но придется подождать: анализ крови делают натощак. Натан спустился вниз на лифте, быстро пересек холл. Остановился поздороваться с портье.

— Здравствуйте, Питер. Как вчера сыграли «Кникс»?

— Выиграли двадцать очков у «Сиэтла». Вард забил несколько красивых мячей.

— Очень хорошо, надеюсь, что они и «Майами» разгромят!

— Вы сегодня не бегаете?

— Нет, механизм вышел из строя.

— Выздоравливайте скорее…

— Спасибо, Питер, удачного дня.

На улице было темно и холодно. Натан перешел дорогу и поднял глаза: вон оно, окно его квартиры в северной башне «Сан-Ремо». Как всегда, повторил про себя: «Все не так уж плохо». Действительно, совсем неплохо для мальчишки, выросшего в грязном квартале на юге Квинса. У него было трудное, очень бедное детство. Они жили вдвоем с матерью и не голодали только благодаря талонам на питание, которые выдавали нуждающимся.

«Все не так уж плохо». Теперь он жил в одном из самых престижных районов, рядом парк и две станции метро, хотя жители «Сан-Ремо» не так часто пользовались подземкой. Сто тридцать шесть квартир: деловые люди, старожилы Нью-Йорка, звезды мира финансов, кино и шоу-бизнеса. Рита Хейворт жила здесь до самой смерти. Поговаривали, что и у Дастина Хоффмана была здесь квартира.

Натан все смотрел на вершину «Сан-Ремо» — две одинаковые башни в романском стиле придавали дому сходство со средневековым собором. «Не так уж плохо».

Конечно, нужно признать, что он не смог бы купить квартиру в этом доме, каким бы блестящим адвокатом ни был, и благодарить за нее надо тестя. Ладно, бывшего тестя — Джеффри Векслера.

Много лет, приезжая в Нью-Йорк по делам, Джеффри останавливался в этой квартире. Он был строгим и непреклонным, настоящим представителем бостонской элиты. Квартира принадлежала семейству Векслеров с момента постройки здания. В 1930 году его спроектировал Эмери Рот, очень талантливый архитектор, который был автором и других престижных домов вокруг Центрального парка.

Чтобы присматривать за квартирой, Векслер нанял итальянку. Ее звали Элеонора Дель Амико, она жила с сыном в Квинсе. Джеффри нанял ее, хотя его жена возражала. Позже Векслеры поручили ей заботу и об их доме на острове Нантакет. Именно там произошло событие, которое перевернуло жизнь Натана: он встретил Мэлори.

Работа матери позволяла Натану вблизи наблюдать за жизнью американской аристократии. Он мечтал об уроках игры на фортепиано, прогулках на яхте, хлопающих дверцах «Мерседеса». У него не было ни отца, ни денег, ни герба частной школы на лацкане пиджака, ни модной одежды, но благодаря Мэлори ему перепадали крохи с этого праздника жизни.

Иногда его приглашали на роскошные пикники в тенистых уголках Нантакета. Натан много раз ходил с Векслером на рыбалку, а потом они пили кофе с шоколадными пирожными. Элизабет Векслер иногда разрешала Натану брать книги из их домашней библиотеки. Однако, несмотря на внешне доброжелательное отношение, Векслеров смущало, что сентябрьским днем 1972 года их дочь спас именно сын прислуги.

Эта неловкость не исчезла с годами, наоборот, со временем она превратилась в открытую неприязнь. Когда они с Мэлори решили сначала жить вместе, а потом пожениться, Векслеры сделали все возможное, чтобы разлучить их. Но у них ничего не вышло. Мэлори устояла перед «призывами к здравому смыслу».

Эта борьба продолжалась до знаменательного вечера 1986 года накануне Нового года, когда в огромном доме Векслеров собрались сливки бостонской аристократии. Мэлори неожиданно появилась перед всеми под руку с Натаном и представила его как будущего мужа. Джеффри и Лиза поняли, что не смогут вечно сопротивляться ее решению. С этим ничего нельзя было поделать, и, чтобы сохранить отношения с дочерью, Векслерам пришлось принять Дель Амико в свой круг.

Решительность Мэлори ошеломила Натана. Даже сегодня, когда он вспоминал об этом, у него по спине бежали мурашки. Для него тот вечер навсегда останется воспоминанием о том, как Мэлори перед лицом всех присутствующих, перед всем миром сказала ему «да!».

Но и после свадьбы Векслеры не признали Натана — ни после того, как он получил диплом Колумбийского университета, ни когда начал работать в престижной адвокатской фирме. Дело было не в деньгах, а в происхождении. В их кругу положение зависело от того, в какой семье ты родился. Для них Натан навсегда остался сыном прислуги, он никогда не принадлежал и не будет принадлежать к их обществу.

А потом, в 1995 году, случился этот процесс… Дело было не совсем по его части, но, изучив документы, Натан твердо решил за него взяться. Один из учредителей фирмы «Софтонлайн», после того как его предприятие было выкуплено крупной бостонской компанией, был, по его словам, безосновательно уволен новыми владельцами и потребовал компенсацию в двадцать миллионов долларов. Отказ выплатить эту сумму повлек за собой судебное разбирательство. Именно в этот момент клиент обратился в «Марбл и Марч».

В то же время бостонские акционеры обратились в контору «Бранаг и Митчелл», которую возглавлял Джеффри Векслер. Мэлори умоляла Натана отказаться от этого дела — ничего хорошего оно не сулило, только все усложняло, тем более что Векслер решил лично им заниматься.

Натан не послушался, он хотел показать, на что способен выходец из низов. Он пришел к Векслеру и заявил, что собирается выиграть дело. Векслер его выгнал.

Такие дела почти никогда не доводят до суда, обычно все решается примирением сторон, и работа адвокатов сводится к тому, чтобы достичь условий соглашения, максимально выгодных для обеих сторон. По совету Векслера, бостонская компания предложила компенсацию в шесть с половиной миллионов. Честное предложение, большинство адвокатов его бы приняли. Однако вопреки всем законам благоразумия Натан убедил клиента не уступать.

Через несколько дней «Бранаг и Митчелл» сделали последнее предложение: восемь миллионов долларов. Натан был готов уступить, если бы не слова, сказанные Векслером:

— Дель Амико, вы уже заполучили мою дочь. Вам что, этого мало?

— Я не «заполучил» вашу дочь. Я люблю Мэлори, но вы почему-то не хотите этого понять.

— Я раздавлю вас, как таракана!

— Этот презрительный тон вам не по может. — Подумайте хорошенько. Если ваш клиент потеряет восемь миллионов, пострадает ваше имя. Известно ли вам, насколько хрупка и уязвима репутация адвоката?

— Беспокойтесь лучше о своей репутации.

— У вас один шанс из десяти выиграть дело.

И вы это знаете.

— Что вы готовы поставить на кон?

— Да я скорее повешусь, если проиграю.

— Так много мне не нужно.

— Что тогда?

Натан задумался:

— Квартиру в «Сан-Ремо».

— Вы сумасшедший!

— Джеффри, я считал вас честным игроком.

— У вас нет шансов.

— Вы только что сказали — один из десяти. Векслер был настолько уверен в себе, что в конце концов принял пари:

— Ладно. Если вы выиграете, я оставлю вам квартиру. Мы скажем, что это подарок ко дню рождения Бонни. Заметьте, я ничего не требую от вас, если вы проиграете. Вам и так хватит неприятностей, а я не хочу, чтобы моя дочь была замужем за нищим.

Битва продолжалась. Пари, заключенное с Джеффри, нарушало профессиональную этику. Натану не делало чести, что он играл судьбой клиента, решая личные проблемы, но случай и правда был редкий…

Исход этого относительно простого дела был неясен. Все зависело от судьи. Отказавшись от предложения Векслера, клиент Натана рисковал потерять все. Джеффри, опытный адвокат, объективно был прав — шансы противника на победу сводились к нулю. Но Натан выиграл дело: нью-йоркский судья Фредерик Джей Ливингстон принял решение признать виновной фирму «Софтонлайн», принадлежащую теперь бостонской компании, и выплатить бывшему учредителю двадцать миллионов долларов.

Нужно отдать Векслеру должное: он принял поражение совершенно невозмутимо, и через месяц в квартире «Сан-Ремо» не осталось ни одной его вещи. Мэлори не ошиблась: этот процесс не улучшил отношений Натана с ее родителями. Разрыв между Джеффри и Натаном стал окончательным, они не разговаривали вот уже семь лет. Натан подозревал, что Векслеры в душе радовались разводу дочери.

Опустив голову, Натан вспоминал свою мать. Она умерла от рака за три года до знаменитого процесса, но ее сын живет здесь, в Сентрал-Парк-Уэст, 145, на двадцать третьем этаже.

Жизнь Элеоноры складывалась непросто. Ее родители, уроженцы портового города Гаэта, расположенного в ста километрах к северу от Неаполя, эмигрировали в Соединенные Штаты, когда ей было девять лет. Элеонора осталась без образования, ей пришлось слишком рано бросить школу, и она так и не научилась говорить по-английски правильно и без акцента.

В двадцать лет она встретила Витторио Дель Амико, который работал на стройке Линкольнцентра. Он был красив, красноречив, и у него была потрясающая улыбка… Через несколько месяцев Элеонора забеременела. Они поженились, но Витторио оказался жестоким и безответственным. В конце концов он бросил жену и ребенка и уехал, не оставив адреса.

Чтобы свести концы с концами, Элеоноре приходилось наниматься на две, а то и на три работы сразу. Она работала прислугой, официанткой, администратором в дешевых гостиницах — не отказывалась ни от чего и переносила любые унижения. Рассчитывать приходилось только на себя, ни родных, ни друзей у нее не было. Жили они бедно, но у Натана всегда была чистая одежда и все необходимое для школы.

Элеонора очень уставала, но Натан никогда не видел, чтобы она отдыхала. Она не ездила в отпуск, не читала книг, не ходила в кино или рестораны. Всю свою жизнь она посвятила тому, чтобы воспитать сына. У нее самой были пробелы в образовании, но она следила за его учебой и помогала чем могла. Самоотверженная любовь к сыну заменяла ей любые дипломы. Элеонора часто говорила Натану, что всегда хотела мальчика, а не девочку, и добавляла: «Тебе будет легче пробиться в мире, где власть пока принадлежит мужчинам!»

Первые десять лет жизни мать была для Натана центром вселенной, волшебницей — если его мучили ночные кошмары, она вытирала ему лоб влажным полотенцем, она говорила ему ласковые слова, а иногда оставляла несколько монет рядом с его утренней чашкой какао.

Со временем разница в положении отдалила их друг от друга. Сначала Натан открыл для себя волшебный мир Векслеров, а в двенадцать лет он пошел в школу Уоллеса. В эту частную манхэттенскую школу каждый год принимали десять лучших учеников из бедных кварталов и назначали им стипендию. Приятели, жившие в шикарных кварталах Истсайда и Грэмерси-парка, часто приглашали Натана в гости. Вот тогда он и начал стыдиться матери — ее плохого английского, грамматических ошибок, низкого социального положения, которое так бросалось в глаза. Впервые забота Элеоноры показалась ему навязчивой, и он стал все больше отдаляться от нее.

Пропасть между ними стала еще больше, когда Натан стал учиться в университете. Женитьба ничего не изменила, хоть Мэлори настаивала, чтобы он заботился о матери. Натан был слишком занят карьерой и не понимал, что матери нужна его любовь, а не деньги.

А потом наступило пасмурное ноябрьское утро 1991 года, когда ему позвонили из больницы и сказали, что Элеонора умерла.

Натан вдруг понял, как сильно он любит мать. Он мучился угрызениями совести, вспоминая, каким равнодушным или неблагодарным он был. Теперь не проходило дня, чтобы он не думал о матери. Каждый раз, встречая на улице бедно одетую усталую женщину, он вспоминал мать, и сердце его сжималось от раскаяния. Но было уже слишком поздно. Каждую неделю Натан приносил на могилу матери цветы; но ничто из того, что он делал теперь, надеясь вымолить прощение, не могло восполнить время, которого он не провел с ней, живой.

В больнице, в тумбочке у ее кровати Натан нашел две фотографии. Первая была сделана в 1967 году: воскресный день, они сфотографировались в парке аттракционов на Кони-Айленд. Натану три года, он держит в руках мороженое и восхищенно смотрит на карусель. Мать гордо держит его на руках. Одна из редких фотографий, где она улыбается.

Вторую фотографию Натан помнил лучше — вручение дипломов после окончания Колумбийского университета. В мантии, наброшенной поверх костюма, Натан смотрит в лицо всему миру, и будущее принадлежит ему! Когда мать забрали в больницу, она взяла с собой эту фотографию, которая всегда стояла в гостиной. Умирая, она хотела видеть напоминание об успехах сына.

Хватит! Нужно прогнать эти мысли, они лишают последних сил. Было чуть больше шести утра. Натан спустился в подземный гараж, где у него было два места. На одном стоял «Ягуар», на другом — «Рейндж Ровер», роскошный темно-синий джип. Натан купил его, когда они с Мэлори решили завести второго ребенка. Мэлори сама выбрала джип: ей нравилось ощущение безопасности, которое возникало в машинах этого класса. Мэлори всегда заботилась о безопасности семьи, это был главный мотив любых ее решений.

«Зачем мне теперь две машины?» — подумал Натан, открывая дверцу «Ягуара». Он все собирался продать «Рейндж Ровер», но руки никак не доходили. Уже тронувшись с места, он подумал, что на дорогах скользко, вернулся и пересел в джип.

Запах Мэлори все еще витал в салоне. Включая двигатель, Натан решил, что продаст «Ягуар» и оставит джип. Он выехал на верхний уровень, вставил магнитную карту в прорезь, шлагбаум открылся, и он выехал в еще спящий город. Снег перестал валить. Какая странная погода — то заморозки, то потепление. Натан порылся в бардачке и поставил старый диск с записями Леонарда Коэна, любимого певца Мэлори.

Несколько лет назад Мэлори ездила в Женеву на демонстрацию глобалистов против засилья многонациональных корпораций. После президентских выборов Мэлори активно участвовала в кампании Ральфа Надера. Когда она жила на Восточном побережье, то не пропускала ни одной демонстрации в Вашингтоне против Международного валютного фонда и Всемирного банка. Выступала в поддержку бедных стран и осуждала детский труд. Последние годы активно высказывалась против генетически модифицированных продуктов и много времени посвящала обществу, которое боролось за отказ от использования удобрений и пестицидов в сельском хозяйстве. За два года до разрыва Натан и Мэлори ездили в Индию, где члены этого общества раздавали крестьянам здоровые семена, убеждая их поддерживать традиционное сельское хозяйство.

Натан скептически относился к щедрости богачей, но постепенно признал, что он занимает позицию человека бездействующего. Иногда он подшучивал над деятельностью Мэлори, но в глубине души восхищался ею. Он понимал: если мир будет рассчитывать на таких, как он, то никогда не дождется помощи.

Дороги были еще свободны. Натан поехал в сторону Нижнего Манхэттена, не думая ни о чем, растворившись в мелодии и хриплом голосе Коэна.

Немного не доезжая до Фоли-сквер, Натан посмотрел в зеркало заднего вида: на сиденье валяется плед с рисунком Нормана Роквелла, известного американского художника и иллюстратора. Они купили этот плед в «Блумингдейле» в самом начале семейной жизни. В него так любила кутаться Бонни. Нет, это не сон, в машине пахнет духами Мэлори — ванилью и цветами. В такие минуты Натану ужасно ее не хватало; иногда он ловил себя на том, что почти физически ощущает ее присутствие.

Все могло бы сложиться иначе, если бы не деньги, разница в происхождении и стремление Натана превзойти самого себя и доказать, что он ее достоин. Ему пришлось превратиться в эгоиста и циника, пришлось стать одним из лучших, чтобы считать себя равным ей.

Натан вдруг испугался, что больше никогда не увидит Мэлори. У него не было никого ближе и роднее, чем жена и дочь. Кто будет с ним, когда придет его смертный час, — Джордан, Эбби? Его накрыло волной грусти.

Когда Натан въехал на Бруклинский мост, ему показалось, что стальные прутья сжали его со всех сторон. Две арки, напоминавшие вход в готический собор, резко выделялись на фоне цепочки небоскребов, навсегда изуродованной исчезновением башен-близнецов. Всякий раз, когда Натан проезжал здесь в тумане, он будто наяву видел их сверкающие фасады, теряющиеся в облаках.

Несколько машин «Скорой помощи» с ревущими сиренами обогнали его, направляясь в Бруклин. Видимо, где-то произошла авария. О, Нью-Йорк! Как он любил и ненавидел этот город.

Съезжая с моста, Натан прозевал перекресток и оказался на узких улочках бруклинского пригорода. Несколько минут он колесил по тихому кварталу и наконец обнаружил поворот на Фултон-стрит. Достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. В трубке раздался бодрый голос:

— Доктор Боули, слушаю вас.

Клиника доктора Боули была знаменита отличным качеством медицинских услуг. Крупные фирмы, принимая на работу новых служащих, отправляли их туда на обследование.

— Натан Дель Амико, компания «Марбл и Марч». Я хотел бы пройти полное обследование.

— Переключаю вас на дежурного, — ответил доктор, рассердившись, что его побеспокоили в такую рань лишь для того, чтобы записаться на обследование!

— Нет, доктор, я хочу поговорить именно с вами.

Боули удивился.

— Хорошо, слушаю вас.

— Я хотел бы пройти полное обследование, — повторил Натан, — анализ крови, рентген, кардиограмму.

— Уверяю вас, все это входит в обычное обследование.

Натан услышал, как щелкают клавиши.

— Мы можем записать вас… Дней через десять, — предложил Боули.

— Через десять минут! — резко ответил Натан.

— Вы… вы шутите?

— Наша компания защищала вас в деле с налогами. Три года назад, насколько я помню.

— Совершенно верно, — подтвердил Боули, удивившись еще больше. — И вы хорошо выполнили свою работу.

— Я знаю. Мой коллега занимался вашим делом, поэтому я в курсе, что вы утаили кое-какие документы от налоговых служб.

— На что вы намекаете?

— У меня есть друзья в Казначействе, которым могла бы быть интересна эта информация.

— Но это нарушение профессиональной этики! — возмутился доктор.

— Конечно, — согласился Натан, — но вы не оставляете мне выбора.

Встречная машина ослепила его. Натан уронил телефон и резко вывернул руль вправо, чтобы избежать столкновения.

— Алло? — произнес он, нашарив трубку.

Сначала он решил, что Боули отключился, но через некоторое время тот заговорил:

— И речи быть не может, чтобы я позволил себя шантажировать. Если вы думаете, что меня можно…

— Неужели я прошу так много? — вздохнул Натан. — Просто мне необходимо пройти сегодня полное обследование. Я хорошо заплачу.

Натан нашел место на стоянке недалеко от клиники, хлопнул дверцей, нажал кнопку автоматического замка. Доктор Боули опять помолчал и сказал:

— Послушайте, мне не нравятся ваши методы, но я посмотрю, есть ли у меня сегодня свободное время. Когда вы хотите прийти?

— Я уже здесь. — Натан открыл дверь клиники.

Примечания

5

Перевод К. Свасьяна.