Домик могильщика на улице Сен-Венсан, или Парижский шоколад бывает горьким

Глеб Карпинский

Роман-антиутопия «Домик могильщика на улице Сен-Венсан, или Парижский шоколад бывает горьким» – это жесткая правда о современном обществе. Только представьте: Париж наших дней, пандемия лютует, все деградируют под действием страха и ограничений. Некогда успешный боец октагона, выходец из России, повяз в долгах и разборках со своими женщинами, но он, пожалуй, единственный в городе, кто сохранил свою душу.

— Карнавальная самба

— Как мило, что ты хранишь мой портрет. Я думала, Миньо его давно у тебя выманил, — услышал он первое, когда взмыленный и весь поту вернулся с покупками.

Камилла была после душа. От нее веяло какой-то магической свежестью. Она величественно расположилась в постели, прикрывая наготу одеялом, и смахивала пепел на расстоянии вытянутой руки в форточку. В эту минуту шея у нее была, как у Нефертити, вытянутая, ровная, очень красивая. Видно было, что она пытается соответствовать безукоризненному своему изображению на картине. Сквозь приоткрытые шторы проникало слабое солнце, придавая бывшей жене ореол божественной избранности. Столько лет прошло, а все как будто вчера. Но чего-то точно не хватает. Кс-кс! Пушинка сейчас трется о ноги Базилю, который вынужден выдавить «Китекат» прямо на паркет, лишь бы отвалила.

— Похожа? — выгнулась немного в сторону Камилла.

— Сока не было, но я купил твой любимый абсент, — проигнорировал он ее вопрос. — Надо как-то отметить твое возвращение.

— Возвращение… — повторила она это слова, придавая ему немного многозначительности.

Базиль поглядел на свою бывшую так, чтобы она знала, чем будет сейчас расплачиваться. Плотоядно и зверски, без тени смущения, с каким-то угрожающим рыком. Так смотрят цепные кобели на мышь, случайно попавшую в их миску с похлебкой. Но Камилла даже не повела глазом, выдула облачко дыма и снова попыталась соответствовать величественному образу на картине. Базиль повел плечами, хрустнул позвонками. Кажется, он немного пасовал перед ней, и он невольно отвел взгляд с оригинала на портрет, что висел на стене. Уж кое-как он мог терпеть одну Камиллу, но теперь на него уставились с едкой насмешкой две. Грохот и шум заполнили пространство. Это Базиль вытряхнул покупки на столик, отчего кошка с диким криком пронеслась по комнате. Неужели, он просто тупо наступил ей на хвост?

— Когда ты в последний раз стирал тельняшку? — спросила Камилла, принимая весь этот внезапный переполох с поразительной невозмутимостью.

— С тех пор, как ты ушла, — ответил он, стараясь больше не замечать эту проклятую женщину.

В горле застрял словно комок. Почему он никогда не делал попытки вернуть ее?

— Да-да… Твои привычки неискоренимы. И ты все также чешешь свой подбородок, когда волнуешься…

— Я не волнуюсь. У меня просто, наконец, прорезался зуб мудрости.

— Ну-ну. Тебе помочь накрыть стол, милый?

— Нет, — и он кинул мешавшую ему коробку с новым айфоном ей на колени, затем отыскал в куче покупок пару лифчиков, стринги и что-то еще из вещей. Но Камилла даже не пошевелилась, выпуская загадочно облако дыма и разглядывая этого странного русского.

— Ты даже не посмотришь, что я купил? — спросил он, откупоривая зубами бутылку. — Последняя модель. Камера на 12 мегапикселей…

— Ты знаешь, о чем я подумала, пока ждала тебя?

— О чем?

— Что разобью эту побрякушку о стенку… Ведь они следят за каждым нашим шагом, знают чего мы хотим и что замышляем. Не поверишь, но накануне пожара, мне настойчиво приходила реклама огнетушителей. Мы перестали нормально общаться, уткнувшись в эти устройства. Ничего не видим перед собой, прожигая жизнь в нереальном мире….А все настоящее здесь и сейчас. Вот ты стоишь сейчас передо мной, такой красивый и сильный, и пахнешь мужеством. Я знаю, ты далеко не идеал, но и не фотошоп. О, с такой радостью я возобновила бы голубиную почту в стране!

— Я думаю, мы к этому еще вернемся, — наконец, вырвал он пробку.

— Перехватить такого голубя крайне сложно… Я слышала, почтовая голубятня есть в нашем Версале.

— Мне плевать на этот дворец, он не наш.

Камилла снисходительно улыбнулась.

— Дело не в том, чей дворец. Дело в сегрегации французов. За время пандемии все встало на свои места. Одни богатеют, другие волочат свое жалкое существование и выживают, как могут… Старые язвы общества обнажились. В общем, старая песня…

— Не хочу тебя расстраивать, Камилла, так будет всегда и везде, — выплюнул он пробку на пол, и кошка, выскочив из укрытия, прыгнула за ней и стала играть, закатив ее под тахту.

— Нет, я верю в будущее равенство… — и женщина, сделав искусно сердечко из дыма, послала его бывшему мужу. — Да и ты сам веришь в это, Базиль… Мы все верим. Верим, потому что этого никогда не будет, — затем с горечью добавила она.

— М-да, — вздохнул мужчина, признавая тот факт, что бывшая жена за годы скитаний без него поумнела. — Вера, она от Бога. Ничего с этим не поделаешь. Каждый верит в свои сказки.

Камилла опять потянулась до форточки и смахнула на улицу пепел. Что-то во дворе отвлекло ее, и она оживилась.

— О… этот дуралей выклянчивает твое снисхождение… — заметила она скачущего под окнами Кревера и кокетливо чмокнула ему губами. — У-тю-тю-тю-тю… какой прыткий мальчик!

Ну, это было чересчур слишком. Терпеть Базиль не мог, когда кто-то засовывает свой длинный нос в его берлогу. Шторы резко задернулись, погружая комнату в таинственный полумрак.

— Ты такой резкий с людьми, — и Камилла погладила сильную руку Базилю, который, казалось, сейчас ревновал ее ко всему на свете. — Ты думаешь, я могу упорхнуть в окошко?

— Тебя может продуть…

— Ну-ну… Давай потанцуем.

— Потанцуем.

Базиль подошел к полке со старыми компакт-дисками, чтобы найти что-нибудь ностальгическое, приятное, сдул пыль с колонок. Он вспомнил их первую встречу. Французские друзья давно уговаривали его развеяться, и сразу после боя с Дидло все поехали отмечать чемпионский пояс в «Проворный кролик». Там у пилона в лучах многоцветных лазерных зайчиков блистала какая-то шлюшка, и какой-то пьяный парень на четвереньках пытался засунуть ей под чулок смятую до неузнаваемости купюру. Базиль, наверно, убил бы его, если не «Coundo pienco en ti»… Да, да… Не зря зазвучала эта мелодия. Камилла тогда повисла вниз головой, задрав к пололку свои утонченные ножки и играя ими под музыку. Ее шикарные волосы слегка касались танцпола, и Базиль сам того не ожидая припал на колено.

— Ты выйдешь за меня? — заорал он, чтобы перекричать музыку.

Разве так делают предложения? Но стриптизерша кивнула и разрыдалась… И сейчас их изможденные от одиночества взгляды вздрогнули, заблестели от слез…

— Фу, седой волос! Ты что спишь с бабкой?

Когда имеешь дело с Камиллой, нужно быть хладнокровным. Какое ее собачье дело, кто к нему приходит и зачем?!

— Ты пережила сильный стресс, пей до дна, — приказал он.

Голос Хосе Фелисиано продолжал тоскливо звучать, призывая их в объятия друг другу, но они еще долго держали в руках по чашке с абсентом и вглядывались в свое отражение, словно пытались увидеть в нем недалекое будущее. Когда песня закончилась, и наступила тишина, бывшие супруги как будто медленно и с болью стали пробуждаться от сладких дурманящих грез.

— Пей до дна, сука, или я пошлю тебя н.. — не выдержал первым Базиль.

— Когда я слышу испанскую речь, — призналась она спокойно, — я хочу танцевать, когда звучит французский, жажду любви, но когда ты меня посылаешь по-русски, мне хочется того и другого.

Она зажмурилась и, закинув голову назад, насильно влила в себя содержимое чашки. Пила она неумело — большими продолжительными глотками, словно сырую болотную воду, морщилась, давилась и половину пролила на себя. И ей вдруг стало весело, и она откинулась на спину и дернулась, словно в предсмертной агонии.

— Ты меня отравил, Медвежонок… — надрывно смеялась она. — Какой плохой коварный мальчишка… Даже не представляю, что ты будешь делать сейчас с моим еще тепленьким телом.

Ее истерический смех резко прервался. Базиль тоже выпил, и в полной крадущейся тишине подошел к постели, где очень ждали его. Его грудь разгоралась давно забытым пожаром, поступь была мягка и бесшумно. Так крадется по саванне лев к своей антилопе. Камилла чуть приподнялась на локти, смакую мгновения перед его последним прыжком. Почему он медлил, почему? Потому что он чувствовал эту самую любовь, которую когда-то заглушил в себе, любовь, которая, казалось, умерла, но вдруг заявила о своих законных правах, как воскресший чудом наследник.

— Ты меня немного пугаешь, — прошептала она. — У меня даже мурашки по коже.

— Все разговоры потом, — отбросил он одеяло в сторону и посмотрел на эти раздвинутые перед ним ляжки, как она ухмыляется, понимая, что он сейчас вот-вот накинется на нее.

— Хорошо, я буду молчать, я постараюсь молчать…

— Заткнись!

Она лежала пред ним надменная, с отважным вызовом, ожидая от него только грубости, а он сейчас к своему ужасу и стыду дрожал от нежности.

Абсент стекал по соскам, по ее растатуированному животику, впитывался в простыню… Казалось, Камилла замироточила, точно живая икона. Потом она сделала затяжку, глубокую, долгую, как перед расстрелом, чуть ли не до самого фильтра, прищурилась, выпуская облачко дыма в его сторону. Уголек на конце сигареты опасно мерцал в полутьме. Камилла хотела что-то сказать еще, но он навалился сверху, закрыл он ей рот ладонью, сильно вжимая в постель. Нет, он не может быть нежен с той, которая видит в нем одну грубость.

— Молчи, сука! Молчи!

Она стала жадно ловить воздух сквозь его грубые пальцы, а он все глубже проникал в нее, совсем не чувствуя дна, утопая в ее интимной влажности, осыпая поцелуями ее пылающую абсентом шею. Он был ненасытен. Ее тело вздрагивало как под действием тока от каждого его поцелуя. Она тихо постанывала, обвивая его руками и ногами. Он был уже на пределе своих возможностей…

— Ну же, ну же! — изгибалась она под его затихавшими ласками, но он уже сползал с нее на бок. — Нет, нет, нет, не останавливайся…

Она еще вся горела и дрожала, точно в лихорадке… на пике своего возбуждения. Достаточно было еще секунды усилий, легкого дуновения и она б замкнулась, она б взорвалась, как бомба… Но Базиль отстранился от нее, заслоняясь руками, зарывая голову в подушку.

— За голову Жульена дают пять тысяч, — сказал он.

— Да? Я бы не дала и цента.

— И я тоже.

— Ты же знаешь, где он, да?

— Не понимаю, о чем ты…

— Удивляюсь твоему благородству. А, впрочем, ты всегда был такой.

— Какой?

— Благой.

Базиль вздохнул.

— Когда ты кончал в меня, я подумала, что хочу от тебя ребенка. Это так странно… Ты все еще любишь меня?

Он не ответил, и его молчание развязала ей язык еще больше.

— Сегодня вечером у меня должна была быть карнавальная самба, — заметно погрустнела она. — Я столько закупила шампанского… столько пригласили гостей… Мы украсили зал воздушными шариками… Ты ведь пришел бы, да?

— Не знаю. Зачем тебе возиться со мной?

— Просто хотела показать тебя своим новым подружкам. Никто не верит, что я прожила с тобой пол года…

Он ухмыльнулся. Когда еще Камилла занималась сводничеством?

— Представляешь, никто даже не побеспокоился после пожара.. Какие черствые стали люди! Один только ты Базиль не такой… Ты же не выставишь после всего, что у нас сейчас было, меня за дверь, да?

А почему собственно и нет? Он как-то странно посмотрел на нее.

— Заткнись…

— Почему ты так груб со мной? Да, у меня нет наличных. Нет дома. Единственный, кто может помочь, только ты… Ты злишься на меня, я понимаю… Слишком много боли, слишком мало времени… но я, правда, люблю тебя. Не смейся. Я поняла, это только сейчас.

— Заткнись! Ты обещала молчать.

Камилла вздохнула и затихла. В этот момент к ней на колени прыгнула кошка. Теперь сходство с картиной на стене было полное.

— Что-то скучно….Не хочешь потанцевать со мной, милый? — предложила она, поднимаясь с постели. — Включи еще что-нибудь.

Базиль почесал подбородок.

— Ну не будь букой, а? — и Камилла умиротворенно положила ему руки на плечи и сделала несколько искусных па бедрами, потом отошла на шаг и поманила Базиля к себе пальчиком.

— У тебя тут не развернуться, но все же…

Он вдруг представил, как их разгоряченные после этого пошлого секса тела дергаются друг против друга в этот сумасбродный такт латиноамериканской программы, и ему стало как-то не по себе. Он вновь почесал подбородок. Для полного сумасшествия надо спустить Жульена и взять у него пару уроков танцев.

— Где ты его прячешь? — вдруг угадала Камилла ход его путающихся мыслей.

— Кого?

— Его! — настояла она, подняв бровь. — Я что, по-твоему, полная дура, и не узнала эту кроличью шубку? Где ты его прячешь, говори немедленно!?

Доски на потолке предательски скрипнули.

— Он сам прячется. Ты можешь подняться к нему за своим лифчиком. Я помогу вам уехать. На следующей неделе грузовичок едет к испанской границе.

— К испанской границе? Очень мило с твоей стороны! Там пробки несусветные.

Женщина стала поспешно одеваться. По ее нервозным движениям Базиль понял, что она что-то замышляет.

— С ума сойти… — причитала Камилла, натягивая на себя новые чулки. — Ты отправляешь меня к испанской границе…

— Я думал, там безопасно… Вот уже месяц, как там снят запрет на посещение милонг… И вы могли бы натанцеваться вдоволь.. — словно оправдывался он, подавая бывшей жене платье, с которого даже не срезал этикетку.

Камилла просто вырвала его из его рук.

— Ну уж конечно, ты как всегда о всех позаботился… Говоришь, грузовичок едет на следующей неделе?

— Ну да… Один мой приятель возит апельсины в Париж через Пиренеи…

Женщина стала искать свои туфли, носясь по квартире, как заведенная.

— Да вон они, вон, у тахты… — подсказал он, тоже раздраженный.

Камилла быстро обулась, еще раз прошлась по комнате. Во всей этой нервотрепке она вдруг увидела коробку айфона, разорвала ее и стала изучать устройство.

— Кому ты звонишь? — удивился он, когда увидел, как ее проворные пальчики скользят по дисплею.

— И даже не пытайся меня остановить! — предупредила она.

Базиль все чесал свой подбородок, слушая, как Камилла легко и непринужденно сдает своего танцмейстера, наконец, поднялся с тахты и расправил плечи. Как будто ему стало немного легче, снова все вернулось на круги своя.

— Ты не проводишь меня? — спросила она, убирая айфон под резинку чулка.

— Нет.

— Что ж. Чао, милый! И позаботься о моей кошке, я ее чуть позже заберу.

Хлопнула дверь. Затем он стал считать минуты. Одна, другая, третья. Вот и полицейская сирена послышалась. Базиль подошел к окну и осторожно приоткрыл шторы. Ничего особенного. Как всегда жандармы заняли укромные места и сверкают пушками. Похоже, снимают дурацкий голливудский блокбастер. Базиль ухмыльнулся. Вот будет весело, когда они подстрелят чердачного голубя в чужих перышках… Но что это? Камилла что-то говорит о презумпции невиновности, мешает жандармам прицеливаться. Она сама зовет Жульена так ласково и проникновенно, что на ее зов из всех подворотен собираются весь народ мужского пола. Базиль чувствует приступ тошноты. Не стоит пить абсент на голодный желудок.

— Жульенчик, спускайся! Все кончено. Не будь букой. Мы все давно хотим посмотреть на твою ча-ча-ча! Давай, давай. Осторожно ножкой. Мы ничего дурного с тобой не сделаем. Не бойся, мой зайчик.

Но беглый танцмейстер не спешит бросаться в руки правосудия. Очевидно, он сомневается в прочности лестницы, по которой он прежде так неразумно забрался. Он осторожно трогает ее ногой, точно ныряльщик перед тем, как прыгнуть в холодную воду. Притаившиеся за укрытиями жандармы заметно нервничают, кто-то предлагает стрелять на поражение, чтобы не мучился… Они даже чуть не задействовали мельтешащегося под ногами Кревера, чтобы тот подал Жульену руку, но тот отнекивается, убедительно объясняя, что ему противопоказаны походы в горы… Причем тут походы в горы, никто не соображает. К счастью, мадам Рабински выбегает из дома с каким-то белым покрывалом, что-то толкует с главным. Он понимающе кивает и дико орет в рупор, чтобы все подчинялись беспрекословно, либо они разнесут дом в щепки. Отличный ультиматум. У мадам Рабински, наверно, обморок. Ее подхватывает Кревер, но не совсем понятно, кто кого уводит на лавочку. Базиль чешет подбородок. Ну вот, минута-другая, и плачущий трансвестит, весь в клочьях соломы, как пугало, спрыгивает вниз на расстеленное перед ним полотно. Мадам Рабински с гордостью заявляет Креверу, что так рада, что саван ее покойного мужа, который она припрятала на черный день, спас чью-то жизнь. Жульен, кажется, тоже счастлив. Его легкое подвижное тело подпрыгивает, как пинг-понговый мячик. Расправленное платье служит при приземлении парашютом. Базилю опять в толпе мерещится Люк Бессон. Но нет, все довольно серьезно. Никаких камер. Беглого танцмейстера хватают за шкирку, заламывают руки и щелкают за спиной наручниками, затем грубо толкают на заднее сиденье машины. Зачем? Он итак не оказывает никакого сопротивления. Папаша Люсьен посмеивается над арестантом в платье, передает ему отломанный во время прыжка каблук.

— Допрыгался…

Жульену плевать. Туда, куда его отправляют, не ходят на таких шпильках. Он скалится на всех, как затравленный волк.

— Не волнуйся, малыш. Все будет хорошо! — кричит Камилла, разыгрывая какую-то драматургическую сцену.

Жандармы пытаются ее отстранить, а она еще громко шумит, хотя арестованный все равно ее в упор не замечает. Сквозь затененное стекло машины он смотрит пытливо на окна дома, точно хочет встретиться с кем-то взглядом.

Но Базилю уже все это не совсем интересно. Чудовищная досада одолевает его. Все слышат русский мат, доносящийся за шторами и, несмотря на отсутствие переводчика, понимают, что какой-то идиот потерял вот так просто пять тысяч Евро.

— Да, мы запротоколируем, мадам, Вашу непосредственную помощь в поимке преступника, — закивал жандарм, когда Камилла немного успокоилась и что-то стала доказывать, загибая пальцы на руке. — Никто этого попрыгунчика не тронет. Конечно, поедемте с нами, мадам. Вы же главная потерпевшая. А Вы, месье в феске, отойдите на полтора метра! И Вы месье в костюмчике. Сколько Вам еще говорить!

Ну, конечно! Как всегда в таких случаях суетится страховщик Кревер. Он оставил охающую мадам Рабински на лавке и сейчас похож на пинчера, прыгающего вокруг охотника, который держит над ним зайца за уши.

— Месье жандармы, месье арестованный, мадам, прошу только минуту, только минуту. У меня есть одно важное для всех вас предложение, которое непременно заинтересует любого здравомыслящего человека, и не зависимо оттого, надеты на него наручники или нет. Все мы под Богом ходим, месье, мадам… Каждому известно, что творится в Париже. Эпидемия лютует, морги переполнены, не хватает пластиковых мешков и защитных масок, на кладбищах процветает коррупция из-за дефицита земли. Наша компания заранее предлагает Вам побеспокоиться о месте Вашего прискорбного пребывания и застраховать…

Но его не слушает, хмурятся, отталкивают и даже грозят пристрелить, и он, в конец раздосадованный, в каком-то диком отчаянии рушится, как подкошенный на лавку, бубня себе под нос:

— Глупые, глупые люди, безумцы, проходящие мимо своего счастья…

Сидящая рядом в полуобморочном состоянии мадам Рабински гладит его по головке, словно перепутав со своим Мошем.

— Да, да, все верно Вы говорите, месье Кревер. Глупые безумцы! Ну, ничего! Недолго нам всем мучиться. Чипизация отменяется, всех нас уморят с голоду. Вы наверно не слышали, дружок, вчерашний прогноз ООН по положению дел в сельском хозяйстве?

— О, я с удовольствием бы съел манну небесную.