Из записок господина N. Для тех, кто верит в любовь

Глеб Карпинский

«Из записок господина N» – это заключительная, мистическая часть романа «Иди как можно дальше». По просьбам читателей здесь приведена полная версия дневника с «колымскими рассказами». Данная версия имеет право на самостоятельную книгу. В ней описываются события и личные переживания неприкаянной души погибшего в Чечне солдата, так и не вкусившего радость любви к женщине. Создатель дает ему время, чтобы он полюбил Тишину, немую алтайскую девушку, которая видит больше, чем простые смертные…

Редактор Ирина Карпинская

© Глеб Карпинский, 2019

ISBN 978-5-4493-7502-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Не спи, мой верный демон!

Там за горизонтом уже рассвет встает.

И солнца острые кинжалы иссушат наши крылья.

Назад дороги нет. Там мрак, и плесенью пропахла сталь усопших в том бою…

И в паутине страшных черных птиц узнаем мы друг друга из тысячи,

И в тишине голодной я накормлю тебя словами нежности и доброты…

Не спи, мой верный демон!

Как я воевал

Мгновение…. Оно может быть счастливым, а, может, и нет. Столько всего было, а воспоминания о войне снятся до сих пор. Не могу забыть я это, хотел бы, да не могу. Чечня — оплот России на Кавказе, слава казацкой силы и непобедимости русского духа, наша земля, которую мы защищали в декабре 94-го, выполняя свой гражданский долг, брошенные и обманутые, но несломленные и жадно хотящие жить. Помню, как дымился город, валялись трупы жителей, солдат, животных, горела брошенная бронетехника, и уже сложно было понять, где свои, где чужие. Наш взвод пробивался к своим. У рынка мы наткнулись на «чехов». Сорок хорошо вооруженных боевиков нас встретили шквальным огнем и загнали в полуподвал. Мы заняли круговую оборону. Рация глушилась. В перерывах мы слышали чеченскую и арабскую речь, но чаще всего звучал русский мат. Когда убили первого из нас, был шок. С этим несчастным я ел из одного котелка, и он называл меня по имени… Сейчас он лежал в неестественной позе с перебитой головою и широко открытыми от удивления глазами. Смерть застала его внезапно. Офицер приказал каждому из нас перешагнуть через убитого товарища. Так он хотел, чтобы мы победили в себе страх и продолжили бой. И бой продолжался. Враг наступал и отходил, изматывая нас. И с каждой такой атакой мы несли потери. Двух ребят завалило у входа. И они еще живые долгое время стонали во тьме. Я слышал, как один из них просил пить и звал маму…

— Займи позицию, солдат! — приказал офицер, когда я пытался откапывать их.

И тогда я понял, что война — это страшная вещь, самое ужасное, через что может пройти человек. Я сидел у окна и палил по противнику, потому что он палил по мне. Я не жалел патронов и слышал, как кто-то чужой выл от боли, и потом все затихало. Когда рассвело, атаки стали отчаянными. Враг предпринимал все попытки выкурить нас оттуда. Постоянно орал в рупор с кавказским акцентом:

— Русский Иван, иди домой! Нам нужен только офицер…

Среди нас был чеченец Ахмед. Его родители были из Грозного, а отца, депутата Чеченской Республики выбросили из окна Горсовета «дудаевцы» еще три года назад.

— Вы не мусульмане, — кричал Ахмед им в ответ, — вы шайтаны, продавшие душу за деньги арабов и коррупционеров Кремля.

Ахмед умер. Осколком гранаты ему распороло живот. Никогда не думал, что такое возможно. Вот так просто перерезать человека как ножом масло. Вместе с одеждой и амуницией. Пар клубился над его внутренностями. Ахмед, бедный мой друг. Я плачу сейчас, вспоминая твое красивое лицо, твои глаза, в которых я видел себя, испуганного восемнадцатилетнего мальчика, который вдруг встал взрослым.

Второй день подходил к концу. Нас осталось четверо. Все мы были ранены. Офицера убил снайпер, когда он пытался перевязать солдата. Наш дух был сломлен. Мы бросили жребий, кому оставаться. Жребий выпал мне. Я прикрывал, а другие пошли на прорыв. В глубине души я завидовал им, но они не пробежали и нескольких метров… Их поймали и отрезали головы.

Мне не нравился один араб. Он был рыжий, как лиса, и отважен, как черт. Несколько раз я пытался достать его, но Аллах хранил его на мою погибель. Помню, как я сжимал автомат и молился, потому что оставалось не более двадцати патронов. На каждые автоматные очереди врагов, я отстреливал одиночные. Пока совсем не замолчал.

— Что, Ваня, закончились патроны? — смеялись снаружи «чехи».

Они подкрадывались. Я чувствовал, что они готовы разорвать меня, пытать перед смертью, унизить, изнасиловать, оскопить, растоптать. Все свои угрозы они выкрикивали в окно, всматриваясь в темноту… И больше всех кричал этот рыжий бородач. Мне обещали, клянясь Аллахом, поочередное отрубание всех конечностей и поедание собственных органов. Это были не люди, а звери. В самом страшном сне я не представлял, что окажусь здесь. Я крикнул им, обливаясь слезами. От страха я был мокрый…

— Твари, дайте мне умереть мужчиной! У меня остался штык…

Это было смешно. Кто не служил, тот не знает, что штык от автомата гнется при открывании даже консервной банки.

— Выходи, русский! — крикнул бородач. — Ты издохнешь, как собака.

Я выбрался, бледный и измотанный… Их было шестеро. Все что осталось от банды. Они стояли, опустив оружие, и скалились на меня, в предвкушении скорой расправы. Бородач достал кинжал и улыбнулся.

— Сейчас кишки резать будем! — сказал он.

А я так хотел жить! И нарушил слово… Я не стал идти в штыковую, дал очередь оставшимися патронами, положив всю эту нечисть на грязный от копоти снег.