Архив кошмаров I. Безысходность. Рассказы 1-3

Говард Мейсон, 2022

Боль, предательство, обман, любовь, вера, надежда и, конечно же, ужас. Вот составляющие коктейля настоящего кошмара. Добавьте немного для остроты ощущений природного страха и нечто древнее и неизведанное. Вкусите этот сладковато-пряный напиток с нотками безумия. Каждый новый кошмар – отдельная история. Истории о том, что было, что есть, что будет. Истории о том, что таится в тени и каждый день провожает нас взглядом. Истории о невиданных существах и обычных безумцах. Погрузитесь вместе с журналистом, волей судьбы ставшим обладателем «Архива кошмаров», в абсолютное безумие. Но будьте осторожны. Каждый, познавший тайну «Архива», уже никогда не будет прежним.

«Посвящается всем тем, кого я потерял,

и всем тем, кого еще только предстоит найти»

«ВЫБОР МАТЕРИ»

Журналист криминальной колонки еженедельной газеты «Современный подход» Герман Щукин неспроста выбрал именно это кафе. Причин было две. Первая — это еда.

Современный житель мегаполиса был избалован и желал донаты и капкейки. Но в меню не было этих новомодных изысков. Владелец решил не придерживаться устоявшихся тенденций, поэтому кухня могла предложить пончики, блины и всё то, к чему так привык любой, кто родился до развала Советского Союза. Кофе здесь варили в турке на плите или в гейзерной кофеварке, в зависимости от желания клиента. И это был единственный кофе, который усваивал желудок журналиста.

Причина номер два — двойная жизнь кафе, за что Герман так его и любил. Белые воротнички и мамаши, спешащие на аэробику, дабы избавиться от стяжек после родов, прекращали сюда заходить после заката. И как только небесное светило прекращало освещать город, кафе превращалось в место для встреч неверных жен, барыг и прочих «странных личностей», которые могли бы дать себе волю вести себя, как в самом настоящем притоне. За столом, где ещё днём розовощёкий малыш со своей мамой уплетал блинчики с вареньем, теперь могло твориться всё что угодно: начиная от употребления незаконных веществ и заканчивая дикой оргией. Однако предел дозволенного всё-таки существовал. И эти рамки редко кому из местных аборигенов удавалось пересекать, ведь контроль над ситуацией в это время суток переходил к официанту вечерней и ночной смены Петру Модину. Для друзей он был просто Мод.

Мода можно было бы назвать причиной номер три. Ведь он был не из болтливых. Вечерний контингент уже давно перестал удивлять Мода, и их желания, за которыми они сюда приходили, могли лишь вызвать отвращение у неподготовленного. Похотливые извращенцы, наркоманы, подчинённые, желающие смерти своих начальников, все они приходили сюда, чтобы получить желаемое. И за причитающиеся дивиденды они это всё получали. Некоторых из них, как и клиентов, так и продавцов Мод знал лично. Некоторых видел впервые. Но он никогда не вникал в суть дела. Мод умел молчать. Не отвечать на вопросы — было его визитной карточкой. Поэтому, если бы сюда нагрянула целая армия во главе с генералом, Мод не выдал бы им ничего. А ещё Мод замечательно готовил кофе. Но единственным почитателем его таланта из всего сброда был Герман.

Журналист посмотрел на стойку бара, и добродушный толстяк, поймав взгляд Германа, поднял вверх кофейник. «Четвёртая кружка кофе — перебор!» — пронеслось в голове у Германа, и, покачав головой, наградил в ответ толстяка улыбкой, а затем посмотрел на часы — подарок от жены на их годовщину. Водонепроницаемые «Ориент» с возможностью погружения на сто метров — единственное напоминание о годе, как она потом называла, убивающего их брака. Развод был самым правильным в той ситуации. Как для него, так и для неё. Особенно для неё. Работа занимала первое место в жизни Щукина. Его постоянные встречи с информаторами, постоянные задержки, в конечном итоге, привели к ежедневным ссорам и быстрому, почти моментальному, разводу без раздела имущества. Теперь она жила в пригороде Праги и была, как полагал Герман по её фотографиям в социальных сетях, счастлива уже в новом браке. Писала она ему теперь два раза в год: в день его рождения и на Новый год.

Будущая собеседница Щукина явно была не из пунктуальных, но опытный журналист не в первый раз уже сталкивался с подобным. Хотя в этот раз нетерпение взяло над ним верх, и он уже собирался уходить.

— Герман Антонович? — послышалось за спиной.

Повернувшись, журналист увидел стоящую перед ним даму лет семидесяти, строго одетую, в белых перчатках и серой шляпке с искусственными цветами. Герман не успел ответить, как дама продолжила.

— Это я вас просила о встрече! Позволите присесть?

— Ну, что вы! Разумеется! — Герман резко вскочил и, отодвинув стул, помог даме присесть.

— Благодарю! — дама положила на стол сумочку. — Я прошу прощения. Мне пришлось задержаться.

— Понимаю!

— Генриетта Павловна! — учтиво представилась дама.

— Очень приятно! Что будете пить?

— Здесь подают чай?

— Да! — Герман поднял вверх руку, и добродушный толстяк уже через несколько секунд стоял возле его стола.

— Чем мо-огу помо-очь? — протянул он.

Любой, незнающий Мода, принял бы его за умственно отсталого. Но с мозгами у официанта вечерней и ночной смены был полный порядок. А его медлительность и протянутая речь была лишь следствием травмы головы, полученной в детстве, — очередное доказательство того, что первое впечатление обманчиво.

— Мод! Нам бы чайку! Какой вы будете? — Герман перевёл взгляд на старушку.

— Зелёный, ромашка с мятой! У вас есть такой?

— Ко-онечно! На… двоих?

— Я не привыкла пить в одиночестве, что бы это ни было. Будьте так добры!

Мод кивнул головой и удалился. Старушка достала из сумочки портсигар и маленькую пепельницу с зажигалкой.

— Я буду курить, если вы не против.

— Пожалуйста, — Герман пожал плечами.

Она достала одну сигарету и стала держать её в руке, пока Герман взял со стола зажигалку и помог ей подкуриться.

— У вас хорошие манеры!

— У меня были хорошие учителя! — улыбнулся Герман.

— Впечатляет! Вы слышали про правило «Трех М», молодой человек? Место, Манеры, Момент. Вот оно место! Вот они манеры! И вот он момент!

— Тогда, чтобы момент не был упущен, может, начнём? — он достал телефон из кармана. — Я включу диктофон.

— Как скажете!

— Итак! По телефону вы сказали, что у вас есть для меня интересная информация…

— Я долго думала, с чего начать разговор. И знаете, то, что я вам сейчас расскажу, может не укладываться в рамки того, с чем вы обычно сталкиваетесь. Вам, наверное, интересно знать, кто я? Моя фамилия Шерман.

— Шерман? — Герман вгляделся в лицо старушки. — Вы хотите сказать, что вы мать Антона Шермана?

— Да! Это я!

— Боже! — Герман откинулся на спинку стула. — Теперь я вас припоминаю. Я с вами беседовал тогда на похоронах вашего сына тринадцать лет назад. Чёрт возьми, что с вами произошло? Вы так… так сильно похудели.

Старушка улыбнулась и сделала глубокую затяжку.

— Время не щадит никого. Но давайте не будем обо мне. Мой сын…

Её прервал подошедший Мод с подносом, на котором стоял чайник и две чашки.

— Про-ошу вас! — улыбнулся толстяк.

Быстро расставив на стол приборы, он спешно удалился.

— Мой сын, — продолжила Генриетта, — не был подарком. Он приносил несчастья не только мне. Хотя, вам ли это не знать.

Герман взял чайник и разлил содержимое в чашки.

— Но он всё равно мой сын. Был и останется им. И поскольку его убийца, — она кашлянула, — его убийца не был найден, я не успокоюсь, пока его не покарают.

— Генриетта Павловна, вы уж простите меня, но я слишком долго вас ждал. И мне бы очень хотелось услышать, наконец, что-то по делу, — Герман сделал глоток из чашки.

— Терпение, молодой человек! — Генриетта достала из кармана платок и снова пару раз кашлянула. — Полгода назад мне наконец-то вернули его вещи. В основном всякий хлам. Кроме этого.

Старушка открыла сумочку и достала из неё небольших размеров записную книжку.

— Что это? — удивился Герман.

— Берите!

Герман взял в руки книжку и повертел её в руках. Ничего необычного. С виду — обыкновенная записная книжка размером с прописную тетрадь, стильно оформленная, возможно, даже на заказ. Обложка из кожи и без каких-либо надписей. Открыв её, Герман с удивлением обнаружил, что внутри всего два листа.

— Я не понимаю! Вы принесли мне это? Зачем?!

— Посмотрите на первую страницу!

— Но здесь ничего нет!

— Терпение, молодой человек! Ждите! Присмотритесь внимательнее.

Герман вздохнул и стал всматриваться в лист. Ожидание было томительным, но уже через десять секунд журналист был вознаграждён — он увидел буквы. Да. Это были буквы. Вначале они появлялись очень медленно, одна за другой. Но потом скорость их появления увеличилась. И перед Германом возник полноценный текст, охватывающий всю страницу. Герман перевёл свой взгляд на старушку. Он не мог произнести ни слова.

— Да! Именно такие эмоции я и испытала, когда первый раз увидела то, что видите вы.

— Все четверо ждали, — прочитал Герман. — Что это? Какой-то рассказ? Сказка?

— Если бы всё, что я прочитала в этой книге, было бы сказкой, я не просила бы вас об этой встрече.

— Это розыгрыш? Это ведь голограмма! Я прав?

Генриетта Павловна сделала небольшой глоток из чашки и обтёрла губы платком.

— Сделайте одолжение! Вырвите обе страницы из этой книги и порвите их!

— Вы уверены?

Старушка молча кивнула. Пожав плечами, Герман положил книжку на стол, вырвал страницы и порвал их на несколько частей.

— Вот так? — улыбнулся Герман и положил обрывки рядом.

— Загляните внутрь! — спокойно произнесла Генриетта.

Улыбка держалась на лице журналиста ещё несколько секунд. Ровно до того момента, пока он не открыл книжку. Вырванные листы вернулись на своё место. Когда же он перевёл взгляд на стол, где должны были лежать обрывки, — их там не было.

— Это… это… как? — пролепетал Герман.

— Можете сделать это ещё раз, — спокойно ответила старушка, — если хотите.

Герман открыл книжку и снова вырвал страницы. На сей раз он не стал их разрывать на куски, а оставил у себя в руках, пристально всматриваясь в них. В какой-то момент он понял, что очертания страниц исчезают. Они буквально таяли у него в руках, проявляясь одновременно в открытой книжке. Когда Щукин, наконец, осознал, что в его руке ничего нет, он резко вскочил, уронив стул.

— Срань Господня! — закричал Герман.

Местный контингент даже не перевёл взгляд на вскрикнувшего внезапно мужчину. К подобным реакциям здесь уже все давно привыкли.

— Я понимаю вашу реакцию, молодой человек, но всё же — Манеры! — строго сказала Генриетта.

— Я… я прошу прощения, — Герман попятился в сторону выхода. — Мне нужно выйти!

Выскочив на улицу, он отбежал на угол перекрёстка и сделал глубокий вдох. Посмотрев по сторонам, Герман достал из внутреннего кармана куртки небольшой флакон с белым порошком. Сняв крышку, он засунул флакон в ноздрю и сделал глубокий вдох. Не самое лучшее, что можно было достать в этом городе, но для небольшой встряски мозгов, самое то. Герман почесал ноздрю и оглянулся назад. Через большое витражное окно он увидел Генриетту, сидящую к нему спиной.

Зачем она пришла? Что это за творение она принесла? Практиковала ли старушка магию, в которую Герман, как человек разумный, не верил, или эта дрянь всё-таки была не из этого мира, про которую так часто пишут в жёлтой прессе в духе «Таинственные и мистические истории «Подкаменной Тунгуски»? А может старушка профессионально владела гипнозом, и это всё плод его воображения? Или всё же постоянная привязанность к белому порошку, наконец, сделала своё дело и окончательно уничтожила реальность восприятия?

Но ответы были лишь внутри. Герман, снова почесав ноздрю и посмотрев на палец, не остались ли там остатки белого вещества, зашёл в кафе и сразу же привлёк внимание Мода, помахав ему рукой. Мод поднял вверх кружку, но Герман отрицательно покачал головой и знаком показал толстяку, что ему нужен целый кувшин. На лице Мода возникла широкая улыбка, и он принялся делать то, что делал лучше всего — варить кофе.

Герман подошёл к столу. Генриетта всё так же спокойно и покорно его ждала.

— Прошу прощения за своё поведение, — Герман поднял стул и сел за стол.

— Можете не извиняться. Как я и говорила, что-то подобное и я испытала, когда узнала о свойствах этой книжки. Но признаться, я всё же на секунду подумала, что вы сбежите, — она улыбнулась. — Вижу рациональность взяла над вами вверх.

— Рациональность? — Герман взял в руки книжку и ещё раз потрогал листы, чтобы убедиться в их реальности. — Это сложно назвать рациональным. Прошу прощения, но… что это за херня такая?

— Значит, я вас всё-таки заинтересовала?

— Сказать, что вы меня заинтересовали, ничего не сказать! — Герман положил тетрадь на стол. — Что это вообще за сверхъестественная хрень?

— Мы с вами слишком долго, по крайне мере я, это точно, прожили в стране, где не то что вера в Бога, а сама попытка признать существование сверхъестественного не только высмеивалась, но и грозила сумасшедшим домом. Как вы думаете, господин Щукин, вы с вами сумасшедшие?

— Ну, — Герман вертел книжку в руках, — это вряд ли коллективный психоз. Меня настораживает один факт: почему полиция вернула её вам? Неужели они так и не поняли, что попало им в руки?

— Очередное доказательство того, как работает система, — улыбнулась старушка. — Хотя всё-таки в их защиту я скажу, что, наверное, им просто не хватило терпения её пристально изучить.

— А откуда это взялось у вашего сына?

— Не знаю, — Генриетта затушила сигарету. — Я с ним не общалась долгое время. Когда его выпустили за примерное поведение…

— В 2012? — перебил её Герман.

— Да! Он звонил мне пару раз, но мне не хотелось с ним разговаривать.

— Значит, книга могла у него быть уже тогда? Может он заполучил её раньше, до того, как угодил за решетку?

— Все эти вопросы я задала сама себе, но не нашла ответа. Я даже не нашла ответа в истории про него. То, что вы прочли, это только начало историй.

— Историй? Каких историй?

— Историй о людях, живущих сейчас. Истории о людях живших и тех, которые ещё не родились.

— Здесь всего две страницы!

— Продолжайте чтение! — улыбнулась Генриетта.

Герман осторожно открыл страницу и, быстро пробежав глазами по тексту, перелистнул её, и бумага сразу же слилась с корешком, продолжая проявлять на ней новый текст. Посмотрев направо, Герман увидел, что страниц снова две, и на следующей уже проявлялись новые очертания букв.

— Теперь вы понимаете?

— Это невероятно! — прошептал Герман. — Это просто охренеть, как невероятно. Прошу прощения!

— Я же говорила, это не укладывается в рамки того, с чем вы обычно сталкиваетесь.

— Их здесь много? Вы прочли её полностью?

— Не уверена! — Генриетта кашлянула. — Я не знаю, сколько историй она скрывает. Но я узнала одно: каждый, кто начинает её читать, начинает с самого начала.

— Невероятно! — Герман снова повертел необычное творение в руках. — Погодите-ка, вы сказали, что не нашли ответа в истории про него?

Генриетта кивнула.

— Вы хотите сказать, что здесь описываются те события?

— Именно! Я узнала историю своего сына. Теперь я знаю, как всё было на самом деле, и кто его убил.

По спине Германа пробежал холодок. Его сознание сразу вернулось на несколько лет назад. В тот злополучный 2012 год, когда неизвестный убийца наводил ужас на их город, жестоко убив несколько человек, полностью иссушая тела и забирая внутренние органы. Он исчез так же быстро, как и появился, не оставив после себя никаких зацепок.

— Бальзамировщик? Вы хотите сказать, что здесь есть информация о Бальзамировщике?

— Да! Человек, которому вы дали это прозвище! Человеку, убившего моего сына.

— А остальные истории?

— Невероятные, жуткие, леденящие душу. Никогда в жизни мне не было так страшно. Просто начните читать, и вы всё поймёте.

— Вы знаете, тут даже спорить и сомневаться не стоит, что сама природа этой тетради — уже что-то невероятное. Но с чего вы взяли, что всё написанное тут — правда?

— Вы, как журналист, опираетесь на факты. А я — мать. И опираюсь на материнский инстинкт.

— Без обид, но я не могу строить линию расследования просто потому, что вам так говорит материнское сердце.

— Вы правы, — Генриетта сделала очередной глоток, — это глупо. Но информация слишком правдоподобна, чтобы быть чьей-то злой шуткой или выдумкой. Имена, места и даты, которые там фигурируют — это… это, словно…, будто кто-то вёл дневник. Следил за всем происходящим, а потом ярко описывал всё это. В любом случае решать всё равно вам.

— Почему именно я?

— В этом городе не так много журналистов, которым я могла бы довериться. Я неспроста остановила свой выбор на вас. Я читала многие ваши статьи. Честных журналистов, стремящихся рассказать правду, осталось не так много. Но даже им далеко до вас. Вы неподкупны и никогда не писали заказные статьи. Вам неведом страх для достижения цели. Смысл жизни для вас — это донести истину любым способом. Я ведь права?

— Верно!

— Как я и говорила, мой сын был не образцовым гражданином, но если вы сможете покарать его убийцу, то добьётесь справедливости, засадив преступника за решётку, — она вновь закашляла, на этот раз сильнее.

— Ещё чаю? — Герман приподнял чайник.

— Нет, спасибо! Это не поможет. Так же, как и химиотерапия, от которой я отказалась совсем недавно. Да! Я так решила.

— Мне так жаль!

— Жалость мне не поможет. Я слишком долго испытывала это чувство к самой себе, — Генриетта захлопнула крышку пепельницы. — Мне не нужно обещаний. Я знаю, что вы справитесь. Теперь это дело принципа. Я права?

— Совершенно!

Генриетта положила на стол тысячу рублей.

— Это за чай!

— Не стоит! За мой счёт! — Герман поднял вверх руку.

— Это не обсуждается, — старушка убрала свои вещи в сумочку и встала. — Если мне удастся дожить до того момента, когда на него наденут наручники, это будет самый счастливый момент в моей жизни. Если же нет, то я буду наслаждаться этим с небес. Рай существует. Теперь-то я точно это знаю, — она покосилась на тетрадь.

Генриетта Павловна медленно направилась в сторону выхода. Подойдя к двери, она обернулась и перед тем, как выйти, улыбнулась.

— Ко-офе! — прокричал Модест и поставил на стол кофейник. — Ко-фе для моего друга!

— Что? — переспросил Герман.

— Ты про-осил кофе! А тво-оя подруга ушла?

— Да! Ушла!

Добродушный толстяк кивнул и направился к стойке.

— Кажется, я здесь задержусь надолго! — Герман ещё раз повертел книжку в руках.

Теперь, когда ему никто не мешал, он мог рассмотреть её внимательнее. Сложно было сказать, насколько старой она была. Проведя рукой по лицевой стороне, он лишь сейчас ощутил её невероятную мягкость. Нежнее шёлка. Несмотря на визуальную составляющую, Герман уже не был уверен в том, что это кожа. Очередной сюрприз от необычного творения. Открыв книжку, он увидел, что буквы продолжали томиться в ожидании, когда их прочтут. И журналист не стал их задерживать. Погрузившись глубже в мягкое кресло, Герман полностью отдал себя чтению.