Город спит, просыпается магия

Сборник, 2022

Мир меняется, а вместе с ним и волшебные существа. Лешие перебрались в уютные городские парки, водяные гудят в унисон с гидроэлектростанциями, домовые гоняют чаи на собраниях многоквартирных домов. А ведьмы с оракулами что? Осваивают интернет – гадания онлайн, без регистрации и СМС! Если присмотреться под нужным углом, то в любой обыденности можно найти капельку магии. И группа авторов-предсказателей устремили взор между тканью времён: ловили волну современности, не забывая о прошлом, и смело глядели в будущее! Результатом их трудов стали произведения этой антологии. В сборник вошли самые волшебные рассказы Турнира Городского Фэнтези, проводимого клубом «Бумажный Слон».

Дон ю край

marrtin

Ночью пошёл дождь. Илья сидел у окна и глядел, как проступают из тьмы контуры холмов, как становятся видны дорожки, далёкие линии электропередач, серые камни. Оттуда, с холмов, текла мутная глинистая вода, тащившая с собой грязь, листья, обрывки вялых цветов. Знакомыми тропинками, асфальтовыми реками меж бордюров вода проходила сквозь город, смывая в море пустое и суетное — мусор, мечты, желания… Городок тянулся вдоль побережья — пляж, автостанция и цепочка бетонных домов, плавно переходившая в частный сектор. Давно, ещё при Союзе, здесь почти построили атомную станцию, но Союз кончился, и город будущего стал городом прошлого, незаметно потерявшись в зыбком своём настоящем.

Окна съёмной квартиры выходили на холмы. Где-то там, в размытой акварели дождя, ветер трепал узкие листочки олив, жёлтые шарики алычи, сыпал горстями тёмные ягоды тутовника. Дождь затихал и медленно начинался снова. Делать ничего не хотелось. В соседней комнате храпела Маринка. Илья никогда не думал, что женщина может так храпеть. Женщина, тонкая, воздушная, венец творения и предмет мечтаний. Глупая вышла поездка. Матери хотелось «вывезти мальчика на море в Крым», а мальчику было всё равно. В пятнадцать лет многое всё равно, потому что разрыв между желаниями, возможностями и реальностью бесконечен и тёмен, как Марианская впадина. А потом мать не отпустили с работы, и выскочила, как прыщ на попе, Марианская Маринка — дальняя родственница, которая и присмотрит, и накормит, и вообще на море давно не была. Мать подёргалась и сдалась — потому что либо мальчик на море со взбалмошной тридцатипятилетней тёткой, либо вообще никак. Да оно и получилось никак. Идиллия продержалась полтора дня, а потом курортная жизнь накрыла отдыхайку с головой. В комнате поселились окурки и бутылки, Маринка приходила под утро и падала поперёк кровати, как есть — в кожаной куртёшке, мини-юбке и майке с надписью «HardRockCafе». Илья смотрел на это бесчувственное тело с грязными пятками, смятенно борясь с желанием и брезгливостью. Брезгливость побеждала.

Он ходил на рынок и готовил какую-то еду, читал книжки и смотрел в окно. Книжек в квартире оказалось аж два шкафа, а что ещё делать, он не знал. Плавал он плохо, а ходить обгорать на пляж — та ещё глупость. Да ещё Маринка.

Вчера потащила его в кафе на берегу. Шашлыки, чебуреки, домашнее вино. Нет, мальчику нельзя. И я не буду. Дайте кофе. Игра в «Сын? Племянник!» надоела им обоим, но в трезвом виде «мамаша» ещё держалась. Илья смотрел по сторонам, на мужчин и женщин за столиками — о чём они говорят? Зачем нужны друг другу? Почему они здесь, а не… ну, я не знаю, не в Сыктывкаре своём? Могли бы и там поговорить. Откуда вообще появляются эти мужчины и женщины? Ему всё казалось, что есть какой-то квантовый скачок, барьер, когда дети, подростки — чпок! — становятся взрослыми, совсем непохожими на себя прежних.

Принесли кофе в белых чашечках и большой изнемогающий от жара чебурек с сыром и помидорами. Илья глядел на него, свесившегося с краёв тарелки, и не знал, с какого бока взяться за этого распластанного зверя. В динамиках под потолком играл старый рок; Маринка пила свой кофе и тоскливо смотрела в тёмные шумные волны. Всё было нелепо и бессмысленно. А потом… Он сначала и не понял, не разобрал вступления следующей песни, уж больно хорошо лёг пронзительный гитарный перебор на шум прибоя. Только заметил, как Маринка окаменела лицом, как отставила рука задрожавшую чашку. «Саммертайм… — протянул надтреснутый женский голос, — тайм, тайм…» Его пробило. Это случалось редко, но случалось. Один миг — и пространство меняется, как по щелчку. Словно попадаешь в капсулу, а всё остальное — люди, дома, предметы — всё оказывается там, во вне, не с тобой, а как бы само по себе… и тебя нет. Нет совсем. Изнутри подкатила знакомая волна, и он поплыл, не зная, где он сейчас и кто он — мокрая галька на берегу, мошка, толкающаяся в разбитый фонарь, размытая капля кофе на столе, чей-то взгляд, дыхание, тень… Гитара звенела и голос поверх неё растекался, плакал, кричал, упрашивал «бейби, бейби, бейби… но край… но но но но но но но но но дон ю край…» Наваждение задрожало и распалось, порванное надрывной тоской. Только сердце ещё стучало в ритме ударных. Маринка плакала. Он сидел, не зная, что с этим делать. Музыка стихла, снова потянулись негромкие разговоры, смех, звяканье посуды на кухне. Маринка подобрала салфетку, неловко высморкалась, и он выдохнул.

— Кто это был? Чья песня, в смысле?

— Дженис Джоплин. — Маринка прикрыла глаза. — Слушай, уйди, а? Прямщас. Как человека тебя прошу, уйди.

Он встал.

— Хорошо. Так я домой?

— Спасибо. — Она подняла взгляд и нервно улыбнулась. — Давай. Не волнуйся, всё будет тип-топ.

И он ушёл знакомой дорогой между спящих домов. Музыка ещё вилась в голове, ветер в деревьях шептал бейби, бейби, бейби, и басы отдавались в шагах, и фонари качались но но но но но… Подъездная дверь жалобно скрипнула её голосом, он поднялся на этаж и нырнул в гулкую пустоту квартиры — словно плыл в потоке, в ритме ставил чашку, чистил зубы, выключал свет. И во сне плыл, плыл, как оторвавшийся мятый листок, словно тянула его куда-то грязная река вместе с другими листьями, камешками, цветами и прочим, прочим, прочим… Утро пришло в сон шорохом дождя, звоном капель-тарелочек по карнизу, басами проехавшей за окном машины, вздохом-шуршанием ветра. Песня всплыла и закружилась внутри — и снова, и снова, и снова…

Ближе к вечеру проснулась Маринка. Не глядя на него, прошмыгнула в ванную. Илья ставил чайник, когда в дверь позвонили. Он открыл дверь — на пороге стоял высокий мужик в чёрной майке и драных джинсах. На тёмных с проседью волосах, собранных в хвост, блестели капли дождя. Мужик радостно улыбнулся.

— Здорово, я Паша! А ты Илюха, да?

Он машинально кивнул.

— Маринка дома?

— Д-да. Вы проходите.

Гость незамедлительно прошёл, с интересом оглядел прихожую и подмигнул.

— Ну чё, как сам?

Илья пожал плечами.

— Тётя у тебя мировая. Такая зажигалочка! Особенно, когда заправится под крышечку. Но это между нами, да? — Он дружески пихнул Илью в бок и протянул тяжёлый пакет. — Держи, ставь на стол.

Илья отнёс на кухню и выставил на стол бутылку вина, пару пива, какую-то нарезку и банку маринованных огурцов. Странно всё это смотрелось на его тихой кухне, под пузатым оранжевым абажуром, дававшим мягкий тёплый свет. Вода в ванной затихла, и через минуту в прихожей уже рокотал басистый мужской голос, и истерически взвизгивал заливистый Маринкин смех. Илья, стараясь не вслушиваться, сидел, уставившись в книжку. Под женский шёпот и жаркое бормотание гостя космический корабль спускался на чужую планету.

— Чего читаешь?

Илья молча показал.

— Фантастику любишь?

— Ну, так…

— Не куришь? Нет? А я подымлю.

Гость чиркнул зажигалкой и встал у форточки. Сигаретный дым тянулся вверх и уходил в сырые серые сумерки.

— Я тоже читал. Желязны там, ещё кто-то. Сегодня редкая ночь, кстати.

Илья поднял взгляд.

— Почему?

— О! — Гость выпустил струйку дыма. — Про фейри слышал?

Он кивнул.

— Они здесь есть, на Казантипе и там, в холмах. И раз в двенадцать лет наступает такая ночь, когда фейри могут выполнить любое твоё желание. Ну как попросишь, конечно… но были такие случаи. Волшебная ночь…

Илья посмотрел за окно. Любое желание…

— А сам-то чего?

— Я? — Паша рассеянно пыхнул дымом. — Да стар я уже. Суперстар, чувак. Чтобы эти девчонки выполнили твоё желание, нужно быть нецелованным, чистеньким, аки агнец. А я, как понимаешь, маленько того уже. Нагрешил по горло. А у тебя как, есть шанс?

Илья покраснел.

— Так давай вперёд, юный падаван. Ночь только начинается. Всё в твоих руках.

В прихожей скрипнул паркет. Паша стряхнул пепел и оглянулся.

— Марин, ну ты чего там? У нас тут стол ломится, а бокалов нет! Непорррядок!

Раскрасневшаяся, сияющая Маринка переступила порог; плеснулись голоса, захлопали дверцы шкафчиков, двинулись табуретки. Илья тихо прошёл в прихожую, надел сандалии и вышел на лестницу, привалился к стене. Сквозь тонкую деревянную дверь волновался Маринкин голос.

— Ты что, сдурел? Куда он пошёл, ночь на дворе! А заблудится, мне мать мозги выест!

— Не заблудится, — примирительно бормотал Паша. — Там море в двух километрах, чего там блуждать-то? Ночь тёплая, здоровый лоб, погуляет и придёт. Ему полезно, а то усохнет за своими книжками.

— Я волнуюсь, ты чего…

— Забей, всё нормально будет. Иди ко мне. Помню, мы пацанами бегали по ночам купаться на Татарку. Луна полная, идёшь, травы колышутся — аж жуть.

— Что, и фейри видели?

— Да ну, какие фейри. Хиппари только обкурившиеся, дети цветов. Пойдём выпьем уже, что мы тут стоим, как бедные родственники…

Илью передёрнуло. Он почему-то верил, на чуточку верил в эту легенду о фейри. Одно другому не мешает. Возвращаться в квартиру было противно. Пусть себе трахаются. Фейри есть, и он обязательно их встретит. Именно сегодня.

Дождь затихал. Во дворе пахло мокрой листвой; под ногами струилась вода и чавкала нанесённая глина. Он повернул за угол — там, в лунном блеске, стояли холмы. Он постоял немного и упрямо пошёл вперёд.

Дорогу основательно размыло. Он пробирался по тропке вверх и вниз; дышалось легко и свободно. Где же искать этих фейри? Или сами тебя найдут? Однажды он оглянулся — городок редкими огнями светился во тьме. Вдали вспыхивали зарницы, и что-то там, в черноте, дрожало размытым серебристым пятном. Ветер лениво шевелил траву, пахло полынью и ещё чем-то сладким, тянущим, медовым. Он прошёл один курган, другой, спустился в лощину и снова поднялся вверх… Глаза постепенно привыкли к темноте. Ветер вдруг толкнул его в спину, и он очнулся, выпав из забытья. Кругами лежали серые старые камни, дорожка терялась в траве, скрадывалась тенями. Он сделал шаг, другой. Было так странно. Каждый шаг кружил его, или камни вокруг него, или небо над ним. Он замер, пошатываясь.

— Эй, здесь есть кто-нибудь?

Ветер швырнул в него листьями, каплями, пылью. Кто-то засмеялся — тоненько, нежно. Он обернулся — на камне сидела девушка. Небольшого роста, едва ли ему по грудь, но красивая, ладная. Глаза, как маленькие звёздочки. Фейри насмешливо улыбалась.

— Ты же фейри, верно? Ты правда исполнишь моё желание?

Она только засмеялась.

— Самое заветное, я понимаю.

Меж ними упали капли дождя. Илью била дрожь.

— Послушай, я устал быть один. Я словно попал между двух колей, понимаешь? Я везде чужой, везде другой. Слишком умный для одной компании, слишком глупый для другой. В результате я никто, лишний. Я не хочу быть всё время лишним, я хочу иметь настоящих друзей, вместе что-то делать, быть с девушками… Если не можешь сделать меня умным, сделай глупым, потому что мне не нужна такая жизнь!

Небо за его спиной грохнуло, и сверху полились струи дождя. Он мгновенно вымок, оглох, ослеп. Фейри сидела как ни в чём не бывало.

— Если я с кем-то, я всё равно бегу от него, отгораживаюсь. Пожалуйста…

— Глупый…

Голос её прекрасен.

— Какой смешной дурачок.

Он судорожно глотает воздух, дождь, небо.

— Кто сказал, что тебе не хватает ума? И с чего ты вдруг решил, что, поглупев, станешь счастливым?

Дождь бьёт его по лицу. Луна расплывается.

— Мне нечего тебе дать.

Что-то швыряет его в грязь, и слова сами вылетают из горла.

— Сделай! Пож-жалуйста! Я заплачу, всё, что хочешь! Я молод, здоров, я никому не нужен!

Молния разрывается прямо над ним, и он падает, катится, катится. Луна мечется в обрывках туч. Только луна, трава, камни, серые камни в серебристых струях дождя. Вода подхватывает его и несёт, плавно покачивая, утешая, баюкая. Дон ю край, бейби… но но но но но но… край…

Где-то шумит море. Он словно корабль, приставший к берегу после шторма. Чьи-то руки вытаскивают его на берег, и нежные пальцы прикасаются к лицу.

— Эй, ты откуда такой грязный?

Женский голос, ласковый, хороший.

— Погоди, сейчас…

Шорох шагов по гальке. Плеск волн. Шаги возвращаются, и вода смягчает разгорячённую кожу, смывая грязь, пену, кровь…

— А ты красавец. Гляди-ка, дышит и молчит. Чего молчишь, спящая царевна? Али расколдовать тебя надо?

Мир поворачивается и падает, падает, падает. Что-то нежное и тёплое прикасается к его губам, и слёзы сами льются потоком.

Море шумит.

Кто-то обнимает его и покачивает, прижимая к себе.

Дон ю край, бейби… край.