Группа поддержки для выживших девушек

Грейди Хендрикс, 2021

В фильмах ужасов последняя девушка – это та, кто остается в живых до самых титров. Та, кто дает отпор, побеждает маньяка-убийцу и мстит за своих друзей. Но что с ней происходит дальше, после того как затихают сирены и уходят зрители? Линнетт Таркингтон – реальная последняя девушка, которая пережила массовую резню двадцать два года назад, и это определило каждый день ее жизни. И она не одинока. Уже более десяти лет она встречается с пятью другими выжившими девушками в группе поддержки для тех, кто пережил немыслимое и восстанавливает свою жизнь по кусочкам. Вдруг одна из женщин исчезает и не приходит на встречу. Оправдываются худшие опасения Линнетт – кто-то знает о группе и полон решимости добить выживших.

Группа поддержки последней девушки VI: Следующее поколение

Я не сплю, я не закрываю глаз, но каким-то образом вхожу в транс, из которого время словно вырубается целыми кусками. Я не вижу, как встает солнце. Я не слышу, как щебечут птицы. Но вдруг уже утро, и кто-то пытается открыть дверь ко мне, забивает ее в эллиптический тренажер, снова и снова колотит, словно сбитый с толку робот.

бух… бух… бух…

Я проснулась, встаю, пистолет у меня в руке, и тут Кэрол просовывает внутрь голову.

— Линнетт… о господи.

Она ныряет назад, оставляя дверь открытой.

— Вы одна? — спрашиваю я.

— Вы принесли оружие в мой дом? — спрашивает она из-за двери.

–…Да?

— Линнетт, вы все еще держите меня под прицелом? — спрашивает она.

— Нет, — лгу я.

— Я понимаю, что вы здесь чувствуете себе угрозу, — говорит она. — Но в этом доме находятся мои дети. Вы должны позволить мне запереть ваше оружие в сейф, пока вы здесь.

— Я поставлю его на предохранитель, а пистолет не буду доставать из сумки, — говорю я. — Но запирать его где-то недопустимо.

Я засовываю пистолет в мою поясную сумку, но на предохранитель не ставлю. Дополнительные полсекунды могут определить разницу между жизнью и смертью. Потом я оттаскиваю тренажер от двери. Он, кажется, потяжелел со вчерашнего вечера.

Доктор Кэрол стоит в коридоре, на ней мягкий черный свитер и легкие серые слаксы. Она уже причесалась и накрасилась.

— Покажите мне, — говорит она.

Я открываю молнию на моей поясной сумке и показываю ей пистолет. Она из тех людей, которые никогда не держали в руках оружия, и теперь, оказавшись так близко к стволу, она нервничает. Она даже не проверяет, стоит пистолет на предохранителе или нет — я быстро застегиваю молнию на сумке.

— Я пришла узнать, будете ли вы завтракать, — говорит она.

Наверху в кухне я вижу мужчину со светлой щетиной на лице и растрепанными волосами, он стоит у раковины в трениках, грязных белых носках и футболке для лакросса^[23], он пытается открыть упаковку бекона кончиком футового ножа для разделки мяса.

— Дай я сделаю, дорогой, — говорит доктор Кэрол, она подходит, забирает у него нож.

Он смотрит, как она делает его работу, и я понимаю, что это ее второй сын, Скай. Видя, какой он взрослый, я чувствую себя старухой. Он жилистый, телесного жира на нем почти нет. Вероятно, он бегает. Он выше меня, у него более длинные руки, хорошая выносливость. Я могла бы его уложить, но в таком случае мне потребуется наносить первые удары быстро и весомо. Это я и отмечаю, а не то, что он привлекателен для своих лет, не то, что у него красивый подбородок.

— Почему вы все еще здесь? — спрашивает Пэкс, материализовавшись по другую сторону стола и поднося ко рту остаток тоста.

— Потому что она — наша гостья, — говорит доктор Кэрол. — Локти.

Он снимает локти со стола и продолжает облизывать тост.

— Не моя, — говорит он.

— И не моя, — говорит Скай от раковины. — Я не знал, что ты впускаешь в дом пациентов.

— Вам обоим нужно вести себя уважительнее, Скай, — говорит доктор Кэрол, вскрыв наконец пакет бекона. Она несет бекон к плите.

— Только жарь подольше, — говорит Пэкс. — Суперхрустящие.

Грустно видеть женщину, которая оттащила нас от края пропасти, в роли официантки для своих детей. В конечном счете… В конечном счете их мать перестанет быть для них поварихой, прачкой, горничной. Они обманут каких-нибудь женщин, которые выйдут за них замуж, и снова станут бесплатно получать все эти услуги.

Доктор Кэрол готовит яичницу, бекон, пшеничные тосты и фруктовые коктейли. Я беру фрукты. Я предпочитаю есть расфасованную еду, а если нахожусь в небезопасной среде, то лучше всего у меня идут фрукты.

Все сидят за столом, кроме Пэкса, который стоит на своей табуретке и лениво крутится из стороны в сторону, поедая свой тост и так широко раскрывая рот, что я вижу коричневые хлебные мякиши. Он смотрит на брата и ухмыляется. Скай отвечает ему улыбкой.

— Это к чему? — спрашивает доктор Кэрол, которая хочет быть допущенной к шутке.

— Пэкс хочет что-то сказать, — говорит Скай.

— Нет, — говорит Пэкс и мотает головой, прижимая ладонь ко рту.

— Не стесняйся, Пэкс, — подбадривает его доктор Кэрол.

Пэкс смотрит на меня и старается сохранить серьезное лицо.

— Миленькая вешалка, — говорит он и со смехом спрыгивает со стула.

Что-то теснится в моей груди.

— Пэкс! — говорит искренне потрясенная доктор Кэрол. — Как некрасиво!

Я сто лет не видела таких футболок, но явно кто-то гуглил меня. Я отказываюсь пускать себе под кожу этого бесполезного мальчишку.

— Ничего страшного, — говорю я доктору Кэрол. Потом устремляю глаза на Пэкса. — Ты хочешь увидеть шрамы? Хочешь посмотреть, как забавно они выглядят?

Доктор Кэрол явно не понимает, как вырулить из этой ситуации. Пэкс чувствует, что его матери неловко, и перестает смеяться.

Я скрещиваю руки в запястьях и хватаю подол моей футболки.

— Могу тебе показать, если уж ты так интересуешься.

— Иди наверх и подготовься к школе, Пэкс, — говорит доктор Кэрол.

Мы все провожаем его взглядом. У нижней ступени он поворачивает назад голову, видит, что все мы смотрим на него, и припускает вверх по лестнице.

— Я интересуюсь, — раздается тихий голос.

Скай смотрит на меня.

— Прошу прощения, — говорит он. — Когда мама сказала мне, кто вы, я погуглил вас, а Пэкс увидел.

— Никому из своих друзей ты не должен говорить, что Линнетт здесь, — говорит доктор Кэррол.

— Конечно, — говорит Скай.

Я встаю.

— Линнетт, я не хочу, чтобы вы это делали, — говорит доктор Кэрол.

Я поворачиваюсь и приподнимаю подол футболки, но не выше грудей.

Шрамы над поясницей у меня самые страшные. Их я и показываю Скаю. Я чувствую его взгляд своей кожей. Он охает.

— Почему они такие жуткие? — спрашивает он.

— Вся сила удара пришлась на лобный отросток и на рога, — сообщаю я, отворачиваясь от него, говоря в окно. — Королевский олень расковыривал меня по кусочкам, пока я там висела.

— И что вы чувствовали? — спрашивает он.

Я опускаю подол футболки. Мои шрамы обычно поражают людей на месте. На меня производит впечатление, что он способен говорить. Лицо его матери бледно.

— Было больно, — говорю я. — И унизительно. — Но по прошествии первых пяти часов боль стала казаться нормальной.

— Хватит на эту тему, — говорит доктор Кэрол.

Мы втроем возвращаемся к еде, но я ловлю взгляды украдкой, которые бросает на меня Скай. Мы заканчиваем есть, и он исчезает в своей комнате. Оба они, Пэкс и Скай, оставили грязные тарелки мыть и ставить в сушилку доктору Кэрол. Без моего компьютера, без чистки моего оружия, без моих систем и моего расписания я не знаю, кто я. Я стою в углу, стараясь не выглядеть смущенной. Я испытываю облегчение, когда доктор Кэрол заканчивает мыть тарелки, оставленные ее сыновьями, и говорит:

— Пойдемте в мой кабинет.

Кабинет представляет собой пристройку с множеством окон. Пристройка расположена в задней части дома и выходит на обнесенный стеной сад, заросший бамбуком. Глядя на гигантские окна и балконные двери, я начинаю нервничать.

Я забираюсь на оттоманку, прислоняюсь спиной к одной малой полоске стены, пытаюсь получить полный обзор вокруг себя. Доктор Кэрол погружается в кресло, начинает говорить безапелляционным тоном.

— Я извиняюсь за поведение Пэкса, — говорит она. — Ему восемь лет, и он не знает, что такое эмпатия. Но я не хочу, чтобы вы реагировали на моих мальчиков так, как вы это делаете сейчас.

— Он задал вопрос, — говорю я.

— А вы задрали на себе футболку, — говорит она. — Я знаю, время сейчас трудное, но здесь мой дом, моя семья, и здесь действуют мои правила. Если вы не будете все это уважать, мне придется попросить вас уйти.

Я обдумываю имеющиеся у меня варианты. Их совсем не много.

— Я остаюсь, — говорю я.

— И? — говорит она.

— Я буду уважать ваши границы.

— Спасибо.

Она лишь немного старше меня, но я столько лет под ее наблюдением, что позволяю ей говорить со мной, как матери. Я хочу, чтобы она была довольна мной. Я ни за что не хочу потерять группу.

Нас прерывает успокоительная трель цифрового звонка.

Она берет свой телефон, говорит что-то неразборчиво приглушенным голосом. Я знаю, известия не самые приятные, потому что она три раза переводит взгляд на меня.

— Хизер? — спрашиваю я, когда она заканчивает.

Она некоторое время рассматривает жесткий соломенный коврик между нами, потом поднимает глаза и вглядывается в мое лицо. Ей явно не нравится то, что она видит. Потом выражение ее лица меняется — и она снова старый добрый доктор Кэрол, теперь публичная маска туго натянута на ее лицо.

— Дани стреляла в полицейского, — говорит она. — Ее задержали.

— Что? — спрашиваю я.

Я думаю медленно, мысли глупые, я чувствую себя жертвой.

— Я вынуждена попросить вас позволить мне хранить ваше оружие.

— Неужели вы не понимаете, какая опасность нам грозит? — спрашиваю я. — Сначала Адриенн, потом Джулия и Хизер, теперь Дани?

— Связаны эти явления или нет, — говорит доктор Кэрол, — я не допущу оружия в моем доме.

— Нет, — говорю я.

Она распрямляет плечи, встречается со мной взглядом, переходит в свой профессиональный режим.

— Позвольте, я запру ваш пистолет, иначе вам придется уйти, — говорит она.

Я прибегаю к гипервентиляции. Опускаю голову между колен, пытаюсь расслабить горло. Пытаюсь сделать несколько глубоких вдохов. Я буду открыта со всех сторон. Я буду беззащитна. Но я не могу оставить этот дом. Там мне будет еще труднее. Что случилось с Дани?

Я заставляю мои горловые мышцы расслабиться, я нагоняю кислород в легкие и наконец достаю из поясной сумки пистолет и передаю его доктору Кэрол, потом я извиняюсь, иду в туалет и спускаюсь в подвал. Там я расстегиваю потайное отделение моего тревожного рюкзака и достаю малокалиберный.22, прячу его в свою поясную сумку. Одного было мало.

Когда я поднимаюсь назад из подвала, она знакомит меня с недавними событиями.

Недели две назад полиция штата Нью-Джерси по какой-то причине заново открыла дело Дани. Видимо, нашли что-то, потому что они связались с ФБР, а ФБР связалось с местным шерифом, который заверил их, что у полиции с Дани прекрасные отношения. Этим утром с первыми лучами солнца шериф повез представителя ФБР к Дани на ранчо и попросил ее поехать с ними на допрос. Они не приняли во внимание Мишель.

Рак Мишель убивает ее. Как об этом рассказывает Дани, болезнь два месяца назад резко вошла в новую фазу, и теперь она каждый день сидит у смертного одра. Ей везет, если у них выдается то полчаса спокойных, то двадцать сносных минут, так Дани проводит дни, пытается слатать из отдельных фрагментов побольше времени без боли, а тем временем женщина, которую она любит, умирает. Они провели вместе девятнадцать лет, и Дани ничему, кроме группы, не позволит оторвать ее от Мишель.

Шериф предложил допросить ее в гостиной. ФБР не соглашалось. Она должна ехать в отделение. Точка. Дани только что вернулась из Лос-Анджелеса. Она сказала им, чтобы они ушли с ее собственности. Когда они отказались, она вошла в дом и вернулась с пистолетом. Начала стрелять.

Я не могу поверить, что Дани пристрелила копа. Она законопослушный избиратель, она позволяет департаменту местного шерифа пользоваться уголком ее собственности — они там ежегодно устраивают барбекю. Она оборудует там для них тир, и они бегают и стреляют на синхронизированных маршрутах, пробивают мишени из металла, которые она нарезает для них, пока Мишель жарит свинину. Копы — ее герои, и я помню, как тяжело она восприняла 9/11. Так что мне трудно поверить, что она пристрелила какого-то полицейского.

Доктор Кэрол тоже не вполне верит в это, и потому она звонит разным людям, пока не доискивается до истины.

— Никого она не застрелила, — со вздохом облегчения говорит наконец доктор Кэрол. — Тут произошла путаница. Она стреляла в воздух. Ее обезвредили тазером. Я знала: она никогда не наведет оружие на полицейского.

Оказывается, что это не единственная хорошая новость.

— И Джулия жива, — говорит она. — В нее попали три пули, и сейчас она в отделении интенсивной терапии, но пока без сознания.

— Я знала, что она жива, — говорю я, чувствуя, как расслабляются мои плечи. Я даже не отдавала себе отчета, насколько я испугана.

Доктор Кэрол продолжает:

— Должна вам рассказать не слишком радостную новость о Дани. Причина, по которой они возобновили расследование того дела. Кто-то другой признался в этом преступлении.

Я смотрю ей в глаза.

— Ее нужно поместить под надзор в целях предотвращения самоубийства, — говорю я.

Доктор Кэрол кивает.

— Я позвоню.

* * *

Убить непросто. Убить брата непросто вдвойне. А найти того, кто убил твоего брата, — вообще самая нерешаемая задача на свете. Доктор Кэрол имеет возможность пробиться к кому-то, и они переводят Дани в камеру с наблюдением. Она всю дорогу отбивается от них, кричит, зовет Мишель. Копы прислали «скорую» и перевели Мишель в хоспис. Не могу себе представить, чтобы, с учетом состояния Мишель, это продлило ее дни. Они любят это ранчо, и Дани обещала Мишель, что та умрет здесь. Дани ничто так не ненавидит, как нарушение собственных обещаний. Она сейчас просто в аду.

Для нее это знакомое место.

В восьмидесятые старший брат Дани Ник любил убивать животных. Он был крупный и трудно контролируемый и считал забавным причинять боль тем, кто меньше его. Когда Дани было семь, Ник как-то вечером напал на их няню. Он так ее изуродовал, что его пришлось отправить в исправительное заведение. Родители взяли Дани на свидание с ним в день его восемнадцатилетия. Ей тогда было десять. Она говорит, его так накачали «Торазином», что он даже глотать толком не мог, а грудь его рубашки была до прозрачности пропитана слюной. Больше она никогда туда не ходила.

— Я была ребенком, но это не оправдание, — сказала она в группе. — Я должна была приходить к нему.

В следующий раз она увидела Ника, когда ей исполнилось семнадцать. Гроза оставила заведение без электричества, и нескольким обитателям удалось бежать. Ник украл несколько комбинезонов и пробрался в их чудный маленький пригород, он хотел понять, почему его младшая сестренка не приходит к нему. Он надел маску. У него при себе был нож. Наступил Хеллоуин.

Дани в тот вечер подрабатывала няней, собирала деньги на переезд. К тому времени она уже знала, что она квир, и хотела поскорей убраться из Нью-Джерси куда подальше от Восточного побережья. Она хотела уехать на Дикий Запад, где чистый воздух, где пасутся на свободе кони, где она, может быть, найдет ковбойскую любовь.

Ник в маске прошел по всей округе — искал Дани. По пути он убил четырех человек и двух собак. Кто-то сказал мне, что одну собаку он пытался съесть. Наконец он нашел Дани. Она оказала ему сопротивление, дом был разгромлен, и в конечном счете она нанесла ему рану его же ножом. Копы появились в последнюю минуту и стреляли в него, пока он не вывалился из окна второго этажа. Тела его так и не нашли.

Мы подвержены сиквелам. Вот что делает наших парней другими, вот что делает их монстрами — они возвращаются. Брат Дани вернулся в ту же ночь.

Копы отвезли ее в больницу, накачали лекарствами и уложили в палату, а у двери поставили копа для охраны. Ник прошел через все преграды, как гнев Господень. Погибли одиннадцать человек. Именно это всегда расстраивало Дани больше всего. Погибли доктора, сестры, копы, фельдшеры. Те люди, которые бежали навстречу природным катаклизмам, спешили на место дорожных происшествий, а не в другую сторону. Как говорила Дани, некоторые из них бросались наперерез Нику, чтобы выиграть для нее время, чтобы спасти ее. Она говорила, что они ни на секунду не задумывались.

Дани нашла Ника в парковочном гараже больницы. Он спускался по одному из пандусов, шел прямо на нее, без маски, просто двигался вперед, улыбаясь ангельской улыбкой. Она вышибла ему мозги монтировкой. Выбора у нее не было.

Фанаты Ника образовали посмертный культ в честь своего павшего бога. Шли годы, и они усиленно распространяли слухи о том, что человек в маске, убивавший людей, и брат Дани — два разных человека.

— Вы думаете, это правда? — спросила я у доктора Кэрол.

— Не мое дело строить догадки, — ответила она.

В этом и состоял кошмар Дани: а что, если она убила не того человека? Один из обитателей заведения, бежавший тем же вечером, так и не был найден. Гарри Питер Уарден, крупный парень, своими размерами не уступавший Нику, с историей насильственных преступлений за спиной, недержания мочи, издевательств над соседскими животными. Что, если Ник и этот парень вместе дошли до ее пригорода? Ник рассказал парню о своей сестре, о том, что очень хочет увидеть ее, говорил про нее всю дорогу. Никто не может сказать наверняка. Убийца так ни разу и не снял маску.

В голове у Дани застряла мысль: а что, если именно Ника она и встретила на парковке? Что, если это был Ник с кровью, насыщенной «Торазином», что, если это был он, если он хотел, чтобы его сестра отвела его куда-нибудь в теплое место, накормила куриной лапшой, как это когда-то делала мама? Что, если это был ее брат, который наконец вернулся домой и хотел спросить у нее, почему она никогда не приезжала к нему, а она его убила монтировкой?

Я единственный раз видела Дани плачущей — когда она рассказывала нам об этом.

Как кто-то мог узнать об этом? Откуда кто-то мог узнать, что это самый большой страх Дани?

Об этом узнали, потому что она сама говорила об этом в группе.

Об этом узнали, потому что об этом прочли в какой-то книге.

* * *

Музыка сотрясает дверь Ская. После множества раздраженных разговоров по телефону доктор Кэрол убедила себя в том, что ей удалось убедить меня в лучшей линии поведения — обратиться в полицию. Теперь, когда Адриенн мертва, Дани задержана, Джулия в больнице, а Хизер пропала (а еще подозревается в поджоге), чем скорее мы начнем разбираться со всеми этими делами в полиции, тем лучше. Полиция начнет задавать вопросы, а мне придется сотрудничать. Я согласилась.

— Я плохо соображаю от усталости, — сказала я. — Дайте мне сегодня привести в порядок голову, а завтра утром мы с утра поедем в полицию.

Доктор Кэрол обняла меня.

— Я не сделаю ничего такого, что поставило бы вас в ситуацию, которая могла бы вам навредить, Линнетт, — сказала она. — Я сделаю все, чтобы вам ничто не угрожало.

У меня нет ни малейшего намерения оставаться здесь до завтрашнего рассвета.

Дверь Ская не заперта, она распахивается, и его музыка наезжает на меня, как грузовик. Я заблудилась на фривее басового боя и автотюна^[24]. Этот звук калечит воздух. Я вхожу в дверь и закрываю ее за собой.

Судя по запаху, здесь хранятся чистящие средства: уничтожитель запахов и ковровый шампунь. Не зловоние немытого подростка, хотя грязная одежда здесь повсюду разбросана по полу, грудой лежит в одном углу, торчит из сумки, свалена на мятую кровать. Ковер в комнате имеет какой-то нейтральный свет — лубяного волокна? Морского берега? Песчаника? — и Скай за своим столом, без рубашки, спиной ко мне за своим высокочтимым компьютером. Комната погружена в полутьму, только за столом горит галогенная лампа. Я выкрикиваю его имя, но музыка заглушает его. Как же люди делают себя такими уязвимыми? У меня к монитору компьютера липкой лентой приделано зеркало, чтобы всегда видеть, что у меня за спиной.

Кажется, он трет живот, а когда я подхожу поближе, я вижу: шорты у него спущены на колени. С насилием я знаю, как сладить, но от того, что я вижу, во рту у меня образуется сушь и ладони начинает покалывать. Я думаю, это естественно, если ты видишь, как мастурбирует двадцатишестилетний сын твоего психотерапевта.

Я внезапно остро чувствую мое тело под моей грязной одеждой. Я не знаю, что мне делать — то ли похлопать его по плечу, то ли развернуться и выйти из комнаты. Пока я взвешиваю варианты, он краем глаза замечает мою фигуру, вскакивает со стула, перепуганный, он тщится прикрыться, пятится от меня, приспущенные шорты ограничивают его возможность двигаться, ладонями он прикрывает пах, теряет равновесие, начинает размахивать руками и тяжело приземляется на задницу, его член съеживается на глазах.

— Все в порядке! — кричу я, показывая ему ладони: я не вооружена.

Я не слышу, что он говорит, из-за музыки, но я читаю по его губам: «Черт побери!» и «Убирайтесь к чертям из моей комнаты!»

Он подтягивает шорты на место, натягивает на себя футболку с надписью «Охота и рыбалка Пабло». Он берет пульт и убирает звук до такой степени, что он почти не сотрясает мою челюсть.

— Я скажу матери, — говорит он.

Но я вижу, что он не выкидывает меня из своей комнаты. Вот вам двадцатишестилетний парень: посторонняя женщина застает его за рукоблудством, но он не пускается во все тяжкие, потому что думает, а вдруг чего обломится.

— Она знает, что вы такими вещами занимаетесь? — спрашиваю я.

Он хмурится, словно не понимает, о чем я говорю, но я киваю в сторону его компьютера, и его щеки краснеют, он бросается к своему столу и опускает крышку ноутбука. Никогда не перестану удивляться тому, что может возбуждать среднего американца.

— Вы чего хотите? — спрашивает он. Он злится, потому что смущен.

Я не могу это допустить. Мне нужно, чтобы он помог мне по собственному желанию.

— Верьте мне, — говорю я. — Я видела такие штуки, рядом с которыми ваше порно просто «Дора-путешественница»^[25].

— Пожалуйста, не говорите, — дальше его голос звучит тише, — «ваше порно».

Я думала об этом все утро. Не люблю никого просить, но я думаю, если он сын доктора Кэрол и обитает здесь, в этом доме, то я буду дурой, если не попробую. И я должна перетянуть его назад — на мою сторону.

— Вы и вправду компьютерный умелец? — спрашиваю я.

— Я сделал сайт и электронную почту для бизнеса матери, — говорит он.

— Мне нужно, чтобы вы подвезли меня до моей квартиры, помогли проникнуть внутрь и сказать мне, кто побывал в моем компьютере, — говорю я.

— Зачем?

— У меня нет машины, поэтому я прошу вас подвезти меня, мне будет нужна ваша помощь, чтобы проникнуть внутрь, потому что полиция ведет наблюдение за моим домом, а мне нужно, чтобы вы узнали, кто побывал в моем компьютере, потому что я хочу знать, кто пытается убить моих друзей. Я предполагаю, вы захотите деньги за это.

— Сколько? — спрашивает он.

— Пятьсот долларов.

— Отлично, — говорит он. — Жду вас внизу в десять. Собирайтесь.

Он возвращает громкость на прежний уровень, и желе в моих глазницах снова начинает трястись.

Я доверяю доктору Кэрол в той же мере, что и всем остальным, и это распространяется и на ее детей. Я дожидаюсь, когда ей позвонят и она начнет разговор на кухне, и возвращаюсь в ее солнечную пристройку, запираю замок на двери ее кабинета с помощью старой библиотечной карточки, которую храню для таких дел. Если она сама не может завести себе электронную почту, то, вероятно, ведет дела на бумаге. И точно: я нахожу архивный шкаф под ее длиннющим столом.

Я прежде всего просматриваю верхний ящик справа от ее кресла, предполагая, что тут она держит свои семейные бумаги, и радуюсь тому, что попадаю в самую точку. Эллиотт Пэкс, а следом Эллиотт Скай. Если я сегодня вечером закупорюсь в машине Ская, я хочу понимать, какого рода угроз мне следует опасаться.

У Ская имелась выписка об академической успеваемости из Калифорнийского университета в Беркли, никаких дисциплинарных взысканий, никаких арестов. Никаких лекарственных средств ему не прописывали, если не считать «Олопатадина» от сенной лихорадки. Никаких психиатрических отклонений, только короткое лечение у логопеда в детстве — ему тогда никак не давался звук «р». Он чист, вернее, чист настолько, насколько может быть чист мужчина. Это мне подойдет.

Я отвожу себе еще минуту, чтобы заглянуть в другие ящики. Имена пациентов, сначала фамилии, одна за другой: Диер, Сандра; Клейн, Дебора; Мейсон, Тамара; Морейн, Вайолет; Санчес, Вера. Одни женщины, что не так уж и странно, поскольку доктор Кэрол специализируется на жертвах насилия, а это единственное, что женщинам достается с избытком. Я пролистываю несколько дел и вижу, что все это женщины, встретившие монстра, но не убившие его. Последние девушки в зародыше.

Я закрываю ящик и проверяю стол. Над ним висят дипломы в рамочках, цитаты, фотографии — вот она пожимает руку Арнольду Шварценеггеру, обложка журнала «Тайм» с ней, Адриенн и Джулией. Я не общалась с прессой, а они прежде делали это. При мысли о том, что ты вот так стоишь на глазах у всех, у меня мурашки по коже бегут.

Рядом с ее компьютером стоит накопитель для папок, и в нем единственная папка из манильской пеньки. Я раскрываю ее и вижу знакомое лицо, прикрепленное к обложке изнутри: Фьюгейт, Стефани, она усмехается так, как больше никогда уже не усмехнется. Что-то есть в этой улыбке, что-то блаженное и беззащитное, и оно включает память, и я вижу улыбку Джиллиан и стараюсь больше не думать о Джиллиан, я стараюсь вообще любой ценой выкинуть ее из головы, потому что иначе я начинаю думать о том, что с ней случилось, и тогда все возвращается ко мне точно, как оно и случилось, и я выхожу из кабинета доктора Кэрол, запираю дверь и тут же снова начинаю плакать.

Я сижу в спортивном зале, смотрю на стену, что против меня, и стараюсь не думать о Джиллиан, о том, как мне не удалось спасти ее, определенно стараюсь не думать о том, что я убежала и оставила Джулию лежать у меня на полу. Я долго, долго думаю об этом. Я не могу сделать ни шага до вечера, а время просто исчезает, когда я начинаю думать обо всех случаях, когда я подводила кого-нибудь из моих знакомых. Когда Пэкс стучит в мою дверь и спрашивает, пойду ли я обедать, я прошу его передать матери, что я сегодня лягу рано. Завтра мне предстоит большой день с копами.

* * *

Я знаю — мы пациентки доктора Кэрол, но когда я увидела эти папки, у меня появилось ощущение, что я экспонат коллекции, трансформер ограниченной серии, бабочка, приколотая к доске. Прежде чем вернуть на место, я просмотрела папку Фьюгейт Стефани. Она была на Красном озере, потому что три года назад, когда ей было тринадцать, ее школьный тренер по теннису начал травить своих игроков, одержимый идеей создать чемпионскую ракетку, и Фьюгейт Стефани догадалась об этом во время встречи в его кабинете, прежде чем он успел дать ей смертельную дозу. «Красное озеро» было не первым ее кризисом, оно было сиквелом. Сегодня она похожа на всех нас, остальных. Бедная малышка. Еще одна куколка из коллекции доктора Кэрол.

Когда мои часы показывают 21:57, я тихонько выхожу в коридор, тревожная сумка висит у меня на плечах, ременная сумка висит на поясе. Я слышу, как доктор Кэрол в доме разговаривает с кем-то по телефону, она говорит четким, уверенным голосом, который стихает, когда я пробираюсь к боковой двери, где меня ждет Скай.

— Готовы? — шепчет он.

Я опускаю глаза. На нем тяжелые черные военные берцы, слишком большие и шумные, чтобы незамеченным выйти из дома.

— Поменяй ботинки, — шепчу я.

— Это же мои «АндерАрмур»^[26], — шепчет он в ответ. — Они пробуждают страх.

Я закатываю глаза. Мальчики и их игрушки. Он открывает боковую дверь, и мы оба прислушиваемся, но непрерывный голос доктора Кэрол эхом отдается в кухне. Это хороший знак. Мы проскальзываем в гараж. Его ботинки и в самом деле производят тот шум, которого я опасалась.

— Эй! — раздается пронзительный голос, прежде чем я успеваю закрыть кухонную дверь. — Вы это куда?

Это Пэкс. Я начинаю закрывать дверь перед его носом, но он хватается за дверное полотно.

— Вы тайком? На свиданку?

— Закрой рот, — шепчу я.

Но я не знаю, что делать дальше. Ударить его? Связать и засунуть в рот кляп? Я поворачиваюсь к его брату.

— Не говори маме, — шепчет Скай Пэксу.

Глазки маленького придурка сужаются до булавочных головок.

— И сколько тебе заплатили? — шепчет он.

Хорошо хоть теперь шепчет, а не орет.

— Вам лучше дать ему что-нибудь, — говорит мне Скай.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

23

Разновидность командной игры с мячом.

24

Auto-Tune (рус. автотюн) — аудиопроцессор для измерения и изменения высоты звука при записи и исполнении вокальной и инструментальной музыки.

25

Американская серия и франшиза детской компьютерной мультипликации.

26

UnderArmour — американский производитель спортивной одежды и обуви.