Мечта маньяка

Григорий Аркатов (2018)

«Современное общество было построено на великих рафинированных идеях. Свобода! Равенство! Братство! Ища высшего гуманизма, мы слишком поздно поняли, что скатились в гнетущее болото феминизма и идиократии. И те люди, что вчера яростно кричали из толпы и кидали тухлые помидоры в лицо узколобому тоталитаризму, так и не смогли почувствовать настоящий вкус победы. Им досталась новая форма истерии. Им достались слабость духа, беспомощность, стремление переложить вину с больной головы на здоровую… А как же любовь? О, о ней приходится только мечтать!..» Содержит нецензурную брань!

Глава шестая

Меня отмыли. Меня одели в чистую розовую робу, отглаженную до идеальных стрелок. Затем я оказался в новой комнате с новыми столиками.

— Садитесь! — приказали мне.

Немногословно.

Палец указал мне на третий столик слева. Там сидел понурый мужчина с большими пушистыми усами цвета вороного крыла. Он обедал. А может, завтракал… Все эти походы из конца в конец исчерпали все шансы следить за временем.

Большая алюминиевая ложка то и дело скребла по дну многоячеистой пластиковой тары для еды. Ложка то загребала тушеные овощи, то вылавливала кусок мелко порубленного мяса. Либо первое, либо второе то и дело отправлялось в открытый рот с кривыми желтыми зубами и там пережёвывалось с небрежным мещанским чавканьем.

Я сел напротив.

— Сиди здесь!

Это был новый приказ. Выдав его, конвоир удалился.

Я же остался. Сидел, смотрел…

Было скучно. И я спросил:

— Нормально живётся?

Мужчина едва заметно вздрогнул. Зубы пару раз сомкнулись в процессе перемалывания пищи, а затем мужчина как в замедленной съемке перевёл взгляд с ложки на меня. Он тоже нашел что спросить:

— Зачем вы создаёте сомнение?

Это был чудной вопрос. Я его не понял. И это меня испугало. Но доброта в чужих глазах не позволила мне зациклиться на глупой идее страха. Я проигнорировал страх. И я стал проговаривать всё, что приходило на ум:

— Я тут впервые…

Челюсти мужчины снова двигались.

— Произошла какая-то ошибка. Я уверен…

Полоска шинкований капусты перепрыгнула из одного угла рта в другой.

— Они называют меня убийцей. Но я этого не понимаю…

Далеко за спиной вроде как располагалась кухня. Я слышал стук ножей и звон посуды. Кран с водой то начинал шуметь, то замолкал. Что-то шипело. Что-то скворчало. Я слышал раздражённый возглас повара:

— Давай вынимай!

— Это точно ошибка…

— Быстрее! Сгорит же…

Мужчина с усами всё молчал и молчал. Он то жевал капусту, то жевал мясо, а то и вовсе чванливо причмокивал, наслаждаясь послевкусием только что употреблённого в пищу разносола.

Потом пришла и моя очередь.

— Пожалуйста!

Передо мной поставили аналогичную тару.

— Спасибо, — машинально ответил я.

Но тут же мне стало ясно, что всё совсем не то. В моей таре нельзя было обнаружить мясо и капусту. В ней были три поджаристых сырника, сметана и варенье из черноватых ягод. Возможно, это была смородина.

— А почему мне это?

Мой возмущённый голос не позволил конвоиру далеко уйти.

— Чем-то недоволен?

Женский голос был резким и сердитым. А мог бы быть добрым и ласковым.

— Это неправильно.

— Что неправильно?

— Хрень какая-то.

Я хотел рассмотреть лицо женского пола. Я хотел понять его насущные взгляды и эмоции. Но яркая лампа на потолке мешала. Так что пришлось уткнуться в тарелку.

— Я тоже хочу мясо и капусту.

— Хотеть не вредно. Но у тебя диета.

— Какая ещё диета?

— Ты убил пятнадцать человек. Значит, твой рацион подлежит снижению ингредиентов агрессивности.

— Что?

— Подчинись!

— Не хочу.

Я едва не ударил кулаком по столу. Настолько много в тот момент во мне было злости и негодования. Но моему конвоиру было плевать. Она оставила меня наедине с обедом и усатым товарищем по несчастью, не проронив более ни словечка.

— Сука, — зло прошептал я.

Глаза пытались испепелить сырники, в ушах громким эхом звучали удаляющиеся шаги.

— Хрен с вами…

Я ткнул пластиковой вилкой в еду. Всё же я был голоден и тоже хотел жевать.

— Судя по словам этой дамочка, ты мало похож на невиновного.

Я с недовольным видом сунул в рот кусок сырника.

— Меня зовут Анфасий.

Мне нечего было ответить. К тому же во мне затаилась обида на мужика с усами. А вот его прям-таки прорвало:

— Пойдём отсюда.

Мужчина отодвинул от себя недоеденное.

— Дело есть.

— Зачем? Куда?

— У нас тут есть игровая комната.

— Ещё одна комната? Много же у вас их…

— Не капризничай.

Он встал. Его взгляд сверху вниз ждал от меня ответных действий.

— Может позже, — предположил я.

— А сейчас что? Будешь выковыривать ягодки из варенья?

Этим я и занимался.

Не дождавшись моего решения, мой собеседник вышел из-за стола и направился прочь.

— Удачи.

— Тебе тоже.

Мне казалось, отрицание поможет.

Не помогло.

Я посмотрел по сторонам. Ещё девять человек были разбросаны по столикам. Каждый что-то ел. Или пил. Я заметил одного жирдяя, что откинулся на спинку стула и, покачиваясь на задних ножках, амбициозно дегустировал кофе из маленькой глиняной чашки. На его столе стоял большой глиняный кофейник. В выражении лица этого человека не было волнения или беспокойства. Он был смиренно экзальтирован.

Но он, как и я, находился в тюрьме. Он был обязан иметь при себе что-то, похожее на переживания.

Но их не было.

Внезапно я понял, что не хочу стать этим человеком. Нежелание быть смиренным заставило меня действовать. Я отбросил вилку. Я встал из-за стола.

— Постой, — крикнул я.

Усатый обернулся.

— А что там есть?

— Шахматы и много всего прочего.

— Шахматы…

Мне показалось это интересным. Однако же мое умозрительное впечатление, соответствовавшее заданной точке пространственно-временного континуума, очень сильно рознилось с насущной реальностью. Я убедился в этом очень быстро. Для этого понадобилось лишь пересечь очередной порог.

— О, у нас новые игроки! Славно, славно…

Шагавший впереди, усатый Анфасий отошёл в сторону и из-за его спины возникла женщина. Она смотрела на меня с притянутой за уши улыбкой. Да и на остальных в помещении она смотрела точно также.

— Здрасьте.

Моя рефлекторная вежливость пришлась не к месту. Во всяком случае, так мне показалось.

— А шахматы-то где? — взбрыкнул я словом в адрес человека, приведшего меня на новую стезю.

— Так вот же они…

Анфасий развёл руками с таким тоном, словно я не понимал очевидного.

— И у нас как раз не хватало двух человек.

Старая кошелка продолжала улыбаться.

Именно старая!!!

Нет бы молодую ветром занесло. Я бы тогда возможно смог смириться с нюансами. Но не свезло.

Старая женщина смотрела на меня. Старая женщина ждала.

— Давайте уже, — требовал её слегка картавый голос, лишенный половины зубов.

— Чего?

Я не понимал, чего от меня хотят. Я видел комнату и шестнадцать мужиков, что стояли по стойке смирно в три шеренги. Про суть этого действа мне никто не донёс. Даже усатый Анфасий, обещавший чудеса, быстро слился и также быстро оказался в одной из шеренг.

— Ты… ты куда? — я попытался его окликнуть.

Но где уж там?

Он к тому моменту уже был на другом краю комнаты и прятался за чужой кучерявой башкой.

Мне естественно вся эта тема не понравилась.

Но что ещё я мог сделать?

Постарался остыть. Встал я, значит, в шеренгу, постоял с минуту, повертел головой из стороны в сторону. И чувствую, что не мое.

— Скучно у вас здесь, — говорю я тётке.

Она как раз закатила глаза к потолку и надрывно постанывала:

— Ме-ме-ме…

Тётка не ответила. Видимо была слишком увлечена дыхательным экстазом. Зато меня толкнул мой сосед по шеренге:

— Это не для веселья, — сказал он.

Его светло-зеленые глаза излучали чистое сияние доброго и светлого.

Я же смотрел на него, пытаясь выразить недоумение.

— Тогда для чего? — спросил я.

— Практикуем правильное отношение к женщинам.

— Это какое же.

— Стоическое.

— С хера ли?

Кривить лицо ещё сильнее было невозможно. Зато я мог сверлить горе-просветителя презрительным взглядом. Просверлить, конечно, не получилось, но я заметил закономерность: у этого человека тоже были пушистые чёрные усы. Такие же, как у Анфасия.

В голове поскрипели извилины, потом внезапно громко щёлкнуло умозаключение.

— Е мое…, — сорвалось с моих губ.

Я смотрел на одного, второго, третьего… Семнадцать человек стояли в непоколебимой позе перед изрыгающей стоны женщиной:

— Ме-ме-ме…

И у каждого из них были чёрные пушистые усы.

Нет! У меня не двоилось в глазах. И не троилось. И других степеней приумножения тоже не было. Я точно знал, что мой знакомый Анфасий (тот, что привёл меня играть в шахматы) сбежал на другой конец комнаты. И у него были чёрные с сединой волосы. А мой теперешний сосед по шеренге был рыжим с небольшими залысинами.

Взгляд пошёл дальше. Там были блондины, полностью лысые, сильно кучерявые…

— Как зовут тебя? — спросил я того, кто был рядом.

— Анфасий.

Это был окончательный удар по здравомыслию.

Возник кратковременный транс моего сознания. А потом я поступил так, как посчитал нужным.

Эффектно. Неотразимо. Неожиданно.

Захотелось порвать шаблон.

Я стал медленно стягивать с себя одежду. В этот раз меня не просили. Но в этом и заключался прикол. Каждый элемент гардероба я постепенно откидывал в сторону, пока не оказался гол как сокол.

Решил, это точно сработает.

Должно было. Я так думал. Но не сработало.

— Как вам такое отношение?! — после первой неудачи я захотел привлечь чужое внимание не только телом, но и словом, — Нравится?

Только снова нет. Не привлёк.

Прошла минута настойчивого ожидания. Всё-таки мне очень хотелось надеяться, что меня заметят и оценят, что семнадцать мужчин всё же оторваться от пустого таинства, которое им навязала чужая воля, и переключаться на что-то новое.

Я предлагал раздевание, возвращение к сути и естеству.

Однако мой личностный рост до голого короля никого не заинтересовал.

— Ме-ме-ме…

Ещё один миг и стало в конец скучно. Я понял, что оставаться нет смысла. Но и удаляться с позором мне не хотелось.

Я посчитал, что нехорошо признавать поражение. Моя гордость требовала ухода с высоко задранным подбородком. А потому я не стал собирать вещи с пола и вновь натягивать на тело. Я так и оставил их на полу, а сам вышел в дверь всё таким же — голым.

Мне показалось, это умная мысль.

Только лишь показалось.

— Здрасьте!

Я снова оказался в столовой. И теперь на меня смотрели два десятка женских глаз. Кто-то подавился…

— Да уж…, — прошептал я, но постарался быть стойким.

Голый, но король!

Как видно, завтрак для заключённых кончился. И вполне закономерно начался обед для сотрудников.

Но я-то не знал…

Неловкости или смущения я не чувствовал. У меня не было повода бояться собственного тела. А вот другие…

— Вам нравится? — спросил я у них.

Женщины молчали. Они пожирали своими жадными блестящими глазами мое низкокалорийное тело. Одна из них попыталась подняться со стула, влекомая моим мясом.

— Тук-тук-тук!!!

Её остановил громкий стук дверь. Три громких удара по дереву с выдержанными ударами. Женщины оглянулись на стук. Я посмотрел прямо.

И тут раздался грохот:

— Бах-барах!!!

Дверь в мгновение ока разлетелась на щепки. Женщины скрючились в защитных позах. Все они берегли лицо. Я же спасал куда более важные вещи.

Секундой позже дым рассеялся, град из щепок прекратился. Из обугленного дверного проёма появилась фигура. Я узнал её. Это была та самая девушка, которая так и не назвала мне своего имени. Она была со мной очень грубой. Она издевалась надо мной. Но при всём при этом я не желал ей зла. И поэтому когда я увидел её худощавое тело в светло-синем комбинезоне и очки, и черты лица, которые меня чем-то тронули и заинтересовали, из меня вырвались слова искреннего беспокойства:

— Что случилось?

Голубоглазая девушка не ответила. Она подалась вперёд, и из густой пелены дыма показалось поблёскивающее лезвие широкого ножа. Это лезвие было плотно прижато к её горлу.

— Что происходит? — повторил я.

Ещё немного движения вперед и из дыма показалась сжимавшая нож рука, потом появилась голова.

— Всем стоять! Не двигаться! — закричала голова.

Она была одета в розовый чулок. Голос определился как мужской.

— Это захват! Исполняйте приказы и с вами ничего плохого не случиться!..

Ситуация была внезапной, нежданно-негаданной. Понятное дело, что нервы тотчас взвинтились.

— Какие ваши оправдания?

Голова повернулась в сторону вопроса. Его задала женщина в большой фуражке. Её крючковатый нос выглядел недовольным.

— Никаких!

Чётко и ясно. Затем голова обратила взор на меня.

— Мне нужен он!

Я не удивился. Неприятности снова нашли меня.

— Что? Опять? Не нужно меня снова похищать. Мне прошлого раза хватило…

Интуитивно и логически я прекрасно понимал, что мои слова и доводы не имеют силы в данном контексте. Однако же не сказать своего «фу!!!» мне мешала моя гордость. И я ждал, что мне скажут:

«Закрой хлебало!»

Сильно и властно. От такого гордость обычно затыкается. Она начинает понимать кто в доме хозяин.

Но таких слов не последовало. Не было грубости и авторитарного приказа. Был лишь тихий шаркающий звук. Пронзительно-скоротечный. А потом на пол рухнуло худощавое тело в светло-синем комбинезоне.

— Пах…

Глухой удар костей о мраморную плитку.

Мне сразу стало не до гордости. Мои широко раскрытые глаза источали недоумение.

— Что?..

— Лови!

Я поймал. Получилось словно в пионерболе. Мной был перехвачен отличный бросок с восьми метров. В других обстоятельствах захотелось бы грамоту или медаль. Но сейчас в моих руках была отсечённая женская голова.

— Ты поймал! Поздравляю!

Я потерянно смотрел то на человека в розовом чулке, то на голову в руках.

Я пытался понять.

— Зачем? — спрашивал я, — Зачем?

И внутри меня что-то рушилось.

— Ты идиот?

Вот о чем волновался человек в розовом чулке. Он не хотел говорить о высших материях.

— Нет.

Я смотрел на него и не видел сожаления. Я видел кривую розовую маску на лице. Отверстия вырезались поспешно, без предварительной разметки. И потому получились неровными и слишком большими. Из-за этого обнаженной оставалась добрая треть лица, а то и больше. Отверстия для глаз сползали до середины носа. А отверстие для рта — на подбородок, обнажая редкую козлиную поросль.

Ещё я смотрел на голову в своих руках. Кровь стекала с кровоточащего обрубка шеи мне на живот, капала на гениталии. Не знал, зачем я снял с головы очки, а потом сложил их аккуратно. Наверное, я следовал некой внутренней примете, древней традиции «не разбей очки, а то…»

— Что?

Кого я спрашивал? Человека в розовом чулке? Или кого-то другого? Мир? Вселенную?

— А вы почему молчите?

Я словно обвинял.

— Да! Почему?

Человек с ножом не был моим союзником. Он издевался: надо мной, над двадцатью женщинами, парализованными страхом его присутствия, над комнатой для обедов и завтраков…

Все женщины молчали. Одна прежде что-то пикнула и на этом всё. И более того, они даже не смотрели в мою сторону. Период экстаза закончился. Они теперь вообще никуда не смотрели. Их зрение играло в странную игру, фиксировалось в самых бессмысленных точках мироздания. Это была причудливо-глупая зрительная гимнастика, которая преследовала единственно возможную цель — отрицание.

— Они не видят ни тебя, ни меня. Для них такой образ мира безопасен.

— О чем ты?

Мы перешли на «ты». Человек с ножом сорвал со своей головы чулок. Я отбросил мертвую голову в сторону. Прекрасные голубые глаза приземлились на один из столиков, а потом скатились вниз.

— Оставь их себе на память, — сказал человек, лишенный маски.

Он имел в виду очки в моей руке. Я посмотрел на очки, потом на того, кто мне их подарил.

— Ты — убийца, — обвинительно бросил я.

— И что?

На меня смотрел обычный молодой мужчина с короткими русыми волосами, с красивыми зелёными глазами, с прекрасной улыбкой.

— Спите!

Он приказал, но не мне. И уснул не я. Уснули женщины. Все они, словно мертвые, упали. Кто-то рухнул головой на стол, кто-то вместе со стулом завалился на пол. Совсем рядом одна из женщин расшибла себе голову при падении, и тонкая струйка крови потекла по мраморному полу крошечным ручейком.

Я отступил.

— Не бойся!

Я поднял взгляд с пола, посмотрел вперёд.

Красивые зеленые глаза смеялись.

— Это всего лишь кровь!

Так просто!!! Человек с ножом в руке двигался вперёд лёгкой поступью, переступая через неподвижные женские тела, перегородившие проход.

Ему было всё равно.

Я хотел ещё больше отступить. Но куда мог скрыться голый человек?

Нож приближался. И я не знал, что будет потом.

Что было у меня? Чужие очки?

Я посмотрел на сжимаемый рукой трофей.

— Они теперь твои!

Что это значит? Что значат его слова?

Я не понимал. Но тело о чем-то знало. И поэтому оно отвергло чужую вещь. Оно отбросило её, словно вещь прокаженного, словно большого мерзкого паука, словно мохнатую отвратительную гусеницу.

— Ну что же ты…

Человек с ножом рассмеялся горлом. И звонкое эхо этого леденящего хохота пронзило мне душу.

— Чего ты хочешь? — спросил я, понимая, что бежать мне некуда.

— Мне нужен ты.

— Зачем?

— Ты задаёшь слишком много вопросов.

— Это плохо?

— Как сказать…

Человек с ножом замешкал с ответом. Он задумался, а пока думал, использовал нож для забавы.

— Бамц…

Металл скользнул по плоти и по дереву. И три обрубка пальцев оказались в свободном полёте.

— Не надо! Что ты делаешь?

Я пытался остановить его уговорами. Лезть на нож я не решился.

— Мне скучно.

— Ты не должен этого делать…

— Должен.

Он смотрел мне в глаза. И мне передавалась неисчерпаемая ярость его действий.

— Ты и все эти твои друзья-женщины…

— Они мне не друзья.

— Зачем врать? Ты пляшешь голым под их дудку.

— Всё не так.

— Всё именно так.

— Это был протест.

Я не собирался что-то доказывать. Мне всего лишь хотелось постоять за правду.

— Чушь!

— Тогда убей меня!

Я увидел странное движение одной из лицевых мышц. Наверное, это было междометие.

— Что? — воскликнул я, пытаясь перевести мимику в слова.

— Возможно, позже.