Русская власть. Опыт деконструкции

Д. Б. Тараторин, 2020

Идея этой книги возникла в странном месте – в пещерном городе Чуфут-Кале, в Крыму. Перед мавзолеем Джанике-ханум, дочери хана Золотой Орды Тохтамыша, царя Руси. Да, этот его статус был очевиден для современников и, конечно, для великого князя Дмитрия Донского. Чем же, на самом деле было «Русское царство»? Каковы его корни, «источники и составные части» самодержавной идеи? Изначально легитимность великого князя Московского основана исключительно на ханском ярлыке. Это знала Джанике-ханум. Но чем это обернулось? И что это значит для нас? Естественно, исследование не претендует на окончательность ответов и всеохватность выводов, слишком многогранна тема. Слишком по сей день востребован самодержавный миф…

Глава III

Святость князя

Меч Бориса

Погибает Андрей, поскольку им был утрачен священный меч святого князя Бориса. Он всегда был с Боголюбским, но в ночь смерти убийцам удалось заблаговременно удалить его из спальни. Они понимали, что иначе, даже всей толпой они могли бы с ним, опытным воином, не совладать. Или, уж по крайней мере, не обойтись без потерь.

Фигура Бориса в концепции Андрея тоже не случайна. Он первый канонизированный русский святой, и он князь. Святой князь…

Обратимся к Георгию Федотову, его «Святым Древней Руси»:

«Смерть князя Владимира (1015) застает Бориса в походе на печенегов. Не встретив врагов, он возвращается к Киеву и дорогой узнает о намерении Святополка убить его. Он решает не противиться брату, несмотря на уговоры дружины, которая после этого оставляет его. На реке Альте его настигают убийцы, вышгородцы, преданные Святополку. В своем шатре князь проводит ночь на молитве, читает (или слушает) утреню, ожидая убийц. Путша с товарищами врываются в палатку и пронзают его копьями (24 июля). Верный слуга его, “угр” (венгр) Георгий, пытавшийся прикрыть своим телом господина, убит на его груди. Обвернув в шатер тело Бориса везут на телеге в Киев. Под городом видят, что он еще дышит, и два варяга приканчивают его мечами. Погребают его в Вышгороде у церкви св. Василия.

Глеба убийцы настигают на Днепре у Смоленска, в устье Медыни. По летописи и “Сказанию”, князь едет водным путем, по Волге и Днепру, из своей волости (Мурома), обманно вызванный Святополком. Предупреждение брата Ярослава, застигшее его у Смоленска, не останавливает его. Он не хочет верить в злодейство брата Святополка. (По Нестору, Глеб находится в Киеве при смерти отца и бежит на север, спасаясь от Святополка.) Ладья убийц встречается с ладьей Глеба, тщетно умоляющего о сострадании. По приказу Горясера собственный повар Глеба перерезает ножом его горло (5 сентября). Тело князя брошено на берегу “между Двумя колодами”, и лишь через несколько лет (1019–1020), нетленное, найдено Ярославом, отмстившим братнюю смерть, и погребено в Вышгороде рядом с Борисом».

Далее Федотов приводит отрывок из Жития, рисующий Бориса русским Гамлетом. В его размышлениях тот же вопрос: «Быть или не быть?». В отличие от датского экзистенциалиста, он решат его строго по-христиански. Он воин (вспомним, что весть застает его в походе), но одно дело защищать христиан от язычников, а другое — вступить в борьбу за власть с собственным братом. И здесь не о родственных узах речь, здесь речь о духовной цене, которой будет оплачена мирская победа. Которая может быть добыта только преступлением заповедей, только погружением души в пучину ненависти. Речь о том, что побеждающий в мире по законам «князя мира сего» — проигравший в мире Духа.

Из Евангелия от Матфея:

«Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною,

ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее;

какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?»

Федотов пишет о борениях Бориса: «Сильно выделен аскетический «момент суеты мира и бессмысленности власти: «Аще пойду в дом отца своего, то языци мнози превратят сердце мое, яко прогнати брата моего, яко же и отець мой преже святого крещения, славы ради и княжения мира сего, и иже все мимоходит и хуже научины… Что бо приобретоша преже братия отца моего или отец мой? Где бо их жития и слава мира сего и багряницы и брячины (украшения), сребро и золото, вина и медове, брашня честная и быстрии кони, и домове краснии и велиции, и имения многа и дани, и чести бещислены и гордения, яже о болярех своих? Уже все се им какы не было николи же, вся с ними исчезоша… Тем и Соломон, все прошед, вся видев, вся стяжав, рече: «Все суета и суетие суетию буди, токмо помощь от добр дел и от правоверия и от нелицемерныя любве».

Даже княжение святого Владимира проходит как смена мирских сует, не оставив следа.

Но всего сильнее переживается Борисом мысль о мученичестве: «Аще кровь мою пролиет, мученик буду Господу моему», — эти слова он в «Сказании» повторяет дважды…

Убийцы уже в шатре, а последние слова святого все те же: «Слава Ти, яко сподобил мя убежати от прелести жития сего лестного… сподоби мя труда святых мученик… Тебе ради умерщвляем есмь весь день, вмениша мя, яко овна на снедь. Веси бо, Господи мой, яко не противлюсь, ни вопреки глаголю».

Федотов показывает, таким образом, что идеалом Руси, почему и именовалась она Святой, было бескомпромиссное стремление в Царство Божие. Потому и дороги были русскому сознанию образы князей-мучеников Борис и Глеб, что самоотречение их было максимальным. Не от какой-то вообще жизни, но от жизни максимально насыщенной, максимально сладкой. Они отрекались от жизни царской во имя Жизни в Царстве.

Андрей же желал создать проекцию этого Царства на его «Новый Израиль». То есть «царство Божие» на земле — первый вариант сквозной русской утопии.

«Апостол» руси

Но он опирался здесь на авторитет не только Бориса и Глеба, но и самого Владимира Крестителя. Первое наше богословско-политологическое произведение — «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. И он сразу же формирует повестку на века — христианство у нас — от князя. Князь — наш апостол. Так и начинает складываться представление о священном статусе русской власти.

Иларион пишет: «Хвалит же хвалебным гласом римская страна Петра и Павла, от них уверовавшая в Иисуса Христа, Сына Божия, Асия и Эфес, и Патмос — Иоанна Богослова. Индия — Фому, Египет — Марка. Все страны, и города, и народы чтут и славят каждый своего учителя, научившего их православной вере. Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами, великое и дивное сотворившего, нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих и ныне победами и силою поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли».

Здесь сразу и возвеличивание Русской земли, как «всемирно» известной, и приравнивание Владимира к самим апостолам Христовым.

Иларион продолжает: «И вышел из купели убеленным, став сыном нетления, сыном Воскресения, имя приняв вечное, именитое в поколениях и поколениях — Василий, коим вписан он в Книге Жизни, в вышнем граде, в нетленном Иерусалиме. После того, как это произошло, не оставил он подвига благоверия, не этим только явил сущую в нем к Богу любовь, но подвигнулся дальше, повелев по всей земле своей креститься во Имя Отца и Сына и Святаго Духа и ясно и велегласно во всех городах славить Святую Троицу, и всем стать христианами: малым и великим, рабам и свободным, юным и старым, боярам и простолюдинам, богатым и бедным. И не было ни одного, противящегося благочестивому его повелению. Да если кто и не любовью, то из страха (перед) повелевшим крестился — ибо было благоверие его с властью сопряжено. И в одно время вся земля наша восславила Христа с Отцом и со Святым Духом».

Мысль о внедрении праведности через «страх» аукнется в «мероприятиях» Ивана Грозного. Но до этого еще целая эпоха. Впрочем, корневые идеи времени неподвластны. Из них произрастают плоды и «цветы зла».

Впрочем, даже с самим превозносимым Иларионом Ярославом («Мудрым» он прозван историками XVIII века), которого летописцы сравнивают с царем Соломоном, не все ясно. Сомнения возникли, когда к «делу» об убийстве Бориса и Глеба были приобщены вновь открывшиеся показания.

Ярослав «Смутный»

В Борьбе со Святополком за киевский престол Ярослав опирался на наемную варяжскую дружину. Скандинавы имели обыкновение слагать о своих геройских деяниях саги. И похождения этой «бригады» на Руси также были «задокументированы» сказителями. О них повествуется в «Пряди об Эймунде», которая входит в состав «Саги об Олаве Святом».

Согласно этому источнику, конунг Эймунд сотоварищи прибывают в «Гольмгардию, к Конунгу Ярислейфу», то есть, в Новгород к Ярославу. Эта информация вполне согласуется и с русскими летописями. Они нанимаются к князю на службу. При этом сага доносит до нас весьма характерные подробности — требования Эймунда и ответы Ярослава, именуемого Конунгом:

« — Во-первых, ты пожалуешь дом для нас и всех наших людей, и не откажешь нам ни в каком добре из лучших твоих припасов, в котором будем мы иметь надобность.

— На это иждивение я согласен, — сказал Конунг.

Эймунд примолвил:

— Тогда эти люди готовы сражаться впереди тебя, и идти (на врага) первые за твоих людей и за твое владение. Сверх того, должен ты отпускать на каждого нашего воина по унции серебра, а каждому начальнику ладьи платить еще по пол-унции.

Конунг возразил:

— Этого мы не можем!

Эймунд сказал ему:

— Можешь, Господарь, потому что вместо этой платы мы примем бобров, и соболей, и другое добро, какое здесь, в вашей земле, водится в изобилии; оценку же им будем производить мы сами, (а не наши воины). А если случится какая добыча, тогда можете отпустить нам пенязями. Если будем сидеть без дела, то добра жаловать нам менее.

Конунг изъявил на все это свое согласие, и заключенное условие долженствовало продолжаться двенадцать месяцев».

Таким образом, они бьют по рукам. И вскоре бойцы Эймунда вступают в битву с воинами главного (судя по саге) врага Ярислейфа — Бурислейфа. Но это имя явно никак не созвучно со «Святополк». Гораздо больше оно напоминает имя «Борис»…

Но это уж, конечно, никак не согласуется с русскими летописной и житийной версиями событий. Что же происходит дальше? А дальше идет рассказ о перипетиях войны, о спорах по поводу вознаграждения со скупым Ярислейфом и, наконец, об убийстве его брата и врага Бурислейфа. Идею и план операции по его ликвидации Эймунд приписывает себе. А описывается свершившееся так:

«Эймунд еще с вечера тщательно затвердил в памяти то место, где Конунг спит в своей палатке: он двинулся туда, и быстрыми ударами нанес смерть ему и многим другим. Достав Бурислейфову голову в свои руки, он пустился бежать в лес, — мужи его за ним, — и (Турки) (по утверждениям Эймунда у Бурислейфа была огромная рать, в которую входили «Турки, и Бело-Куманы, и многие другие злые народы» — Д. Т.) их не отыскали. Оставшиеся в живых Бурислейфовы мужи были поражены ужасным испугом от этого страшного приключения, а Эймунд со своими людьми ускакали прочь. Они прибыли домой (в Киев) утром, очень рано, и пошли прямо в присутствие Конунга Ярислейфа, которому наконец донесли с достоверностью о (последовавшей) кончине Конунга Бурислейфа.

— На! вот тебе голова, Господарь! Можешь ли ее узнать? — (воскликнул Эймунд). Конунг покраснел при виде этой головы. Эймунд молвил:

— Этот великий подвиг храбрости совершили мы, Нордманны, Господарь! Прикажите теперь прилично похоронить вашего брата, с надлежащими почестями.

Конунг Ярислейф отвечал:

— Опрометчивое дело вы сделали, и на нас тяжко лежащее! Но вы же должны озаботиться и его погребением. Ну, какой ряд станут теперь рядить те, которые ему следовали?

Эймунд сказал:

— Я полагаю, что они соберутся на вече, и будут друг друга подозревать в этом деле, потому, что нас они не приметили. Поссорившись, они разойдутся, не станут более доверять одни другим, и побредут толпами восвояси. Я уверен, что немногие из них будут думать о пристроении (тела) своего Конунга.

Вслед за тем, Нордманны вышли из города, и поехали тем же путем в лес. Они прибыли к стану. Там дело сбылось так, как предполагал Эймунд: Бурислейфовы люди все ушли прочь, перессорившись между собою при расставании. Эймунд отправился на поляну: на ней лежал труп Конунга, а при нем не было ни одного мужа. Они срубили гроб, приложили голову к телу, и поехали с ним домой, (в Киев). Тогда и сделалось погребение его известным многим лицам. После этого, весь народ той страны поступил в руки Ярислейфу, поклявшись ему присягою, и он сделался Конунгом тех владений, в которых прежде княжили они вдвоем».

Как же эти «показания» интерпретировать? Были попытки все-таки признать «Бурислейфа» Святополком на том основании, что на его стороне воевал Болеслав, король польский. И мол, по прошествии времени, в саге как бы «слиплись» два персонажа, причем главный получил имя второстепенного.

Возможно ли такое? Окончательный вердикт по «делу» так и не вынесен. И это очень характерно, что прямо у корней русской истории есть нечто навсегда, по всей видимости, не проясненное. И мы по сей день не можем быть уверены в исторической подлинности образа и первого нашего святого, и нашего «царя Соломона».

Непосредственным наследникам Боголюбского тоже пришлось вступить в братоубийственную войну. Впрочем, если быть точным, сражались дядья с племянниками.