Образ.ЕЦ. Часть 0.2. Король под горой

Данила Странник (2024)

Жгучая своенравная красотка и верный одному себе молодой человек, — двое избранных, идущих каждый к своей заветной цели. Разными тропами ведут их пути: её манит источник истинной власти, его — ответ на извечный вопрос. Одна тропинка освещена ярким солнцем, другая — вечно укрыта в тени. Она одна борется против всех, он — лишь сам с собой.В череде интриг и древних загадок, испытаний и трудных выборов обоим предстоит найти своё место.Широко открытые глаза покажут след Истины только одному, но, чтобы её увидеть, обоим понадобится…

Сутки шестнадцатые. День

Следующим утром без пяти девять, только со второго раза найдя нужную просеку, Лена подъехала к высокому забору, где её уже ждал чёрный джип. Сегодня она предпочла минимальный макияж и скромно-практичный гардероб, подходящий сарайно-завхозной деятельности, — джинсы и тёмно-синий джемпер.

В ангаре в это время заканчивались последние приготовления к запуску конвейера: рабочие засыпали химикаты в ёмкости, Михаил с Кириллом закладывали картонные заготовки в упаковочную машину. Главный технолог Людмила, упитанная блондинка лет сорока с короткой стрижкой, ходила по залу и раздавала всем указания.

Как объяснил Паша, из конспиративных соображений фамилии среди работников были запрещены, все знали друг друга только по именам. Никаких дружеских отношений и общения за пределами ангара также не допускалось. Всё, что происходило под землёй, там и должно было оставаться. Лена запомнила с первого визита, что возле аппарата работали Женя, Марат и Алибек. За компьютерами сидели Людмила, Егор и то ли Роман, то ли Рустам. Маски на лицах мешали опознать, кто есть кто. Да и какая разница, в подобных условиях можно вообще друг друга хоть по номерам называть.

«На первый взгляд вроде несложно. Даже проще, чем в автомагазине. Во всяком случае, номенклатура существенно меньше, и по полкам со стремянкой не лазить. Разберусь как-нибудь», — самоуспокоилась Лена.

— Зарплата у нас тоже в конвертах? — поинтересовалась она.

— Ты что, аванс уже спустила? — усмехнулся Павел Петрович. — Рано про зарплату думать. Посмотрим, как в роль войдёшь. Приживёшься, тогда и будем обсуждать твою цену и бонусы.

Он аккуратно приобнял Лену за талию и проводил в «офис» в углу, где вручил небольшую синюю брошюрку.

— Это инструкция. В ней магические таинства по всем производственным этапам. Можно сказать, это твоя новая настольная Библия, — читай с упоением каждый день перед сном, — усмехнулся он.

Книжечка в полсотни страниц вызвала лёгкое раздражение, подобное списку литературы на лето, который вытесняет всю радость беспечного отдыха обязательством вечерних бдений у торшера возле окна аки старушка с пряжей. На первой странице красовалась цветная фотография этого самого агрегата с надписью «Дженезис-Омега» снизу. На второй страничке была разноцветная схема-алгоритм с кружками, треугольничками и стрелочками, смахивающая на картинку из школьной программы информатики.

«Значит, этот гудящий Нотр-Дам-де-Омега и есть основной актив моей новой фирмы. Придётся заняться его изучением. За триста тысяч в месяц я хоть всю Махабхарату выучу и спою под сенью сливы в позе лотоса», — решила Лена. Она довольно смутно представляла, что из себя представляет эта Махабхарата, но не раз слышала о ней от Маши и Марины.

— Чтобы выйти в свет, чтобы он признал тебя своей частью, за спиной нужно иметь приличный багаж. Клад из опыта и знаний, — сказал Павел Петрович, заметив покислевший вид спутницы. — В любом случае, блаженное неведение тебе уже не светит.

— Все твои намёки на «свет» у меня ассоциируются с толпой накуренных в хлам хиппи в обносках, медитирующих на ковриках перед голой стеной Ашана. Ты, случайно, не заманиваешь меня в грибной ашрам дядюшки Ошо?

Павел Петрович рассмеялся.

— Разум с радостью примет любое учение, которое сможет нажать на его заветные рычажки. Но маленькая иллюзия скоро растает, поскольку у любого разума есть одно волшебное свойство, заложенное производителем. Снова и снова этот инструмент будет заставлять уютно расположившийся на подушках удовольствия разум отрывать свой зад в поисках того, что будет жать на эти рычажки всё сильнее и сильнее. Пока, наконец…

— Пока, наконец, что?

— Пока, наконец… всё, — Павел Петрович развёл руки в стороны с загадочно-ехидной улыбкой буддистского гуру, который познал (или сделал вид, что познал) сразу всё везде и ничто нигде. — Учи матчасть, — ткнул он пальцем на брошюру.

— Ладно, выбора у меня всё равно нет, — согласилась Лена. — Будем познавать и жать на рычажки.

— Ошибаешься, — вмиг посерьёзнев, ответил собеседник. — Выбор был, есть и будет всегда. Парадокс лишь в том, что он уже сделан. Я уехал, часа в четыре ещё заеду. Если будут вопросы по технической части — Людмила поможет, но я не советую лишний раз беспокоить её понапрасну. И не забывай, у нас здесь полузакрытый режим. Выход из ангара — не больше тридцати минут в день, по графику. График у Михаила. Ты всё равно не куришь, лишний кислород не потребляешь, делать тебе снаружи нечего. Выход за пределы участка в рабочее время — только с моего разрешения и лишь в экстренных случаях. Никто не должен знать, что здесь творится. Даже твоя мама.

Павел Петрович покинул ангар, оставив Лену с синей брошюрой и размышлениями о неожиданно сузившейся «Вселенной». Прогулки по полчаса за высоким забором — это что-то новенькое, прям как на зоне. Впрочем, всё равно лучше, чем в автомагазине, — оттуда и выходить некуда.

Она заняла своё место, обозначила его любимой кружкой и маленьким красным зеркальцем, включила компьютер и открыла брошюру. Рабочий стол загрузился, незнакомый интерфейс ввёл в ступор. На экране высветились странные ярлыки и совершенно незнакомые пиктограммы, все привычные функции работали как-то по-другому или же вообще отсутствовали. Даже курсор мышки ползал как-то иначе. Михаил объяснил, что компьютеры в ангаре настроены исключительно под рабочие процессы, специальная программная оболочка давала доступ к управлению и внутренней системе производства, в которую были вшиты бухгалтерия и весь техпроцесс.

«Вот тебе и пасьянс-косынка… Ни интернета, ни чата с подружками», — продолжила огорчаться Лена. Сотовая сеть в ангаре не ловила.

Похоже, в этом бункере действительно придётся браться за ум и набивать рюкзак знаниями, опытом и деньгами, раз выбор уже сделан. С трудом осилив десяток страниц с непонятными словами, схемами и инструкциями, она заварила чай в пакетике и попросила вроде не слишком занятого Кирилла помочь с методическим гранитом науки. Тот нехотя встал с места и, опасливо косясь на потолок, подошёл. Взгляд Лены последовал в том же направлении и встретился с мигающим красным глазом камеры наблюдения в углу.

«И тут большой брат следит… В туалете тоже камеры? Впрочем, надо же забыть про слабость и жалость. Хотят — пусть смотрят, нам стесняться нечего».

Так, попеременно отрывая от работы то Кирилла, то Михаила, Лена управилась с брошюрой. Теперь она могла сказать, какое вещество в какой из бочек находится, как их надо хранить и куда засыпать. И даже примерно запомнила, какие кнопочки надо потом нажимать, чтобы эти вещества благополучно усвоились в механической утробе.

— Здесь у вас как будто тюрьма строгого режима… Всегда так было? — спросила Лена то ли Романа, то ли Рустама в короткий обеденный перерыв.

— Нет, не всегда. Я сам тут не так давно, но народ рассказывал, что когда-то здесь были чуть ли не райские условия: прямая маршрутка из города, бесплатные обеды привозили, даже корпоративы на улице устраивали. Шашлыки, музыка, коктейли… А потом кто-то попытался выкрасть какие-то секретные формулы из сейфов и с тех пор вот так… Действительно, как в тюрьме. Условия, конечно, не самые гуманные, но в трудовую инспекцию никто не жалуется. Деньги хорошие, у меня жена просто счастлива. Не переживай, скоро и ты привыкнешь.

«Скоро привыкнешь», — отзеркалилось эхом где-то в голове. «Интересно, можно ли за деньги продать всю свою жизнь? День за днём, каждую минуту, каждую секунду делать то, что тебе не хочется во имя того, что нужно кому-то другому. Отказаться от солнечного света, решать чужие проблемы, думать чужие мысли… Да не, глупость. Мы же не лохи какие-нибудь. К тем ли «истинам» ты свернула в этот раз, подруга?».

Тем временем Михаил подсунул ей на подпись первые платёжки. Бегло пробежав их глазами и спросив «на поверхности» одобрения у Паши по телефону, Лена поставила свою первую подпись и даже заверила её круглой синей печатью из верхнего сейфа. Всё, готовый натуральный гендиректор, пол женский, одна штука. Сам Павел Петрович заехал ближе к окончанию рабочего дня. Он забрал подписанные платёжки и предложил выйти проветриться наружу.

— Сколько ящиков будет готово к приезду транспорта? — спросил он наверху.

— Не знаю, но все вроде работают без перерывов, никто не отвлекается, — немного слукавила Лена.

— А что, так тяжело посчитать? У тебя тут не так много задач, Лен. Плохо! Должна контролировать процесс, иметь полную картину и держать руку на пульсе каждую секунду, по каждому работнику. Они ведь как дети малые — кто-то уснул на обеде, кто-то на забор залез… Должна всё заранее предугадывать, расталкивать первых и одёргивать вторых. В этом и есть роль руководителя — блюсти правильный баланс, дабы всё не скатилось к хаосу. Забудь оправдания, это никому не интересно. Партнёры, бизнесмены, даже сам губернатор — все ждут результат, так что быстрее встраивайся в рабочий процесс.

— А они-то тут каким боком?

— А как думаешь, для кого мы работаем? Но это опасная информация, тебе об этом пока рано знать. Твоя задача — смотреть, чтобы эти лентяи не стопорили производство, чтобы конвейер работал гладко.

С этими словами он взял её за подбородок и по-отечески ласково посмотрел сверху вниз.

— Хорошо, я поняла, — опустив глаза, покорно согласилась Лена.

— Вот и славно. Завтра на девять вечера у нас забронирован столик в Ривер-палас. Я заеду за тобой, — не спрашивая согласия, сказал он, сел в джип и уехал, а Лена спустилась обратно считать ящики и подгонять лентяев.

Ровно в шесть вечера конвейер «Омеги» остановился. Возле стены стояли тридцать запакованных ящиков, рядом с ними, довольная собой, ухмылялась Лена. Проследив за их бережной погрузкой, она отпустила всех по домам и, как настоящий капитан-гендиректор, погасила свет и покинула ангар последней.

На следующий день ознакомление с порядками и особенностями подземной жизни продолжилось. Она принялась усердно вгрызаться в суть работы каждого, попутно подгоняя и вживаясь в руководяще-балансирующую роль. Природа новой стези захватывала её всё больше.

— А что вообще за таблетки мы тут штампуем? — поинтересовалась Лена у Михаила на обеде.

— Передовой нейростимулятор, очень мощная вещь! — с гордостью ответил он. — Швейцарская разработка, может за один курс превратить мозг в совершенную вычислительную машину. Как искусственный интеллект будет работать!

— В смысле захочет человечество уничтожить?

— Ха-ха… В смысле соображать будет как компьютер, сложнейшие задачи сможет как семечки щёлкать. Эффект, конечно, не постоянный, но бонус к интеллекту даёт заметный.

— Ну-ка, сколько будет 28 умножить на 45? Быстро!

— Ты что, я сам «Атлантис» только один раз пробовал! И то, считай, случайно, Петрович в хорошем духе был и расщедрился. А так нам даже упавшую с конвейера таблетку запрещено брать под страхом увольнения! Как думаешь, для чего здесь камеры везде?

— Жесть. Кому тогда все эти ящики уходят?

— Кому-кому… Догадайся.

— Партнёрам, бизнесменам, даже самому губернатору… — задумчиво пробормотала Лена.

Второй день прошёл даже продуктивнее, по итогу тридцать один ящик был отгружен в перевозчик. Паша за целый день не появился. То ли Роман, то ли Рустам, оказавшийся на самом деле Русланом, угостил вкусным имбирным печеньем. Знает, чем брать даму…

В целом нравы в здешнем коллективе отличались от привычных ей отношений и были какие-то прохладные, натянутые и искусственные. Все смотрели друг на друга с подозрением, словно когда-то у кого-то пропал кошелёк, а виновного до сих пор не нашли. Особенный холод в её сторону дул со стороны главного технолога Людмилы, видимо, почуявшей угрозу своему положению главной самки в этом бункере. Что ж, война так война, потом не жалуйтесь, что имбирного печенья не досталось.

Паша подъехал к её дому в половине девятого. В этот раз он был на заднем сиденье удлинённого Мерседеса, водителем был какой-то бритоголовый здоровяк. Лена села в машину, и они покатили в Ривер-палас — шикарный ресторан на набережной реки, обустроенный на закрытой двухэтажной палубе круизного теплохода. Их столик был на верхней палубе, с видом на широкий центральный проспект, освещённый растянувшимся вдаль пунктиром ночных фонарей. Двухцветная река из жёлтых и красных огоньков автомобильных фар неспешно уносила мысли к самому горизонту, над которым царила звёздная ночь. Каждый из этих огоньков таил в себе как минимум одну человеческую душу, заключённую в четырёхколёсный железный каркас.

— Ты сегодня не заезжал. Чем ты вообще занимаешься? Наш бункер ведь не основное твоё детище? — спросила она Пашу, когда официант принёс меню в папке из чёрной крокодиловой кожи.

— Не основное, но любимое. Детей у меня много, за каждым нужен глаз да глаз. Чуть отвернёшься — тут же норовят либо всё разрушить, либо занять моё место. Нет, я-то ничего не имею против и всегда открыт для диалога, но только не по пути Николая Второго. А они по-другому не умеют.

— То есть, чисто гипотетически, я могу стать полноправной хозяйкой фирмы со всеми вытекающими?

— А что есть хозяйка в твоём понимании?

— Ну как… Та, кто собирает главный урожай, сливки снимает.

— Представь, что завтра у тебя появился урожай из тридцати тонн пшеницы. Он весь твой, хоть объешься. Это сделает тебя счастливой хозяйкой? Что ты с такой горой будешь делать?

Лена задумалась. Её съёмной комнаты, да даже целой отдельной квартиры едва ли хватит для размещения такого сомнительного сокровища.

— Сдам её на хранение, конвертирую, а сама буду пользоваться процентом с прибыли. Есть же зернохранилища, биржи всякие, ценные бумаги, активы… Любое хозяйство не должно лежать без дела.

— Ещё одна «предпринимателька»… Ты поразмышляй на досуге, что значит быть хозяйкой. Бажова почитай.

— Ты так и не ответил, чем вообще занимаешься, сказочник?

— Я, как и ты, генеральный директор. Только мой бункер надземный и побольше, да и сотрудников почти тысяча душ.

— Значит всё-таки бизнесмен… — глядя в окно, задумчиво произнесла Лена.

— Я бы сказал предприниматель. Люблю решать интересные задачки, творить, рисковать… Подталкивать людей делать то, на что они сами по себе никогда не решились бы. Мужчина ведь познаёт Вселенную через преодоление — острым умом, победой над страхами, риском и жертвой.

— Чё за сексизм, почему это только мужчина? А женщины что, недостаточно «острые» по-твоему?

— У женщины есть более эффективные инструменты.

— Это какие же?

— Женщине не нужно исследовать миры и пространства в телескопах и микроскопах. Ей достаточно просто заглянуть в себя. При достаточной мудрости она может постичь всю палитру красоты, всю глубину граней бесконечности, и тогда сможет до конца понять и природу любого мужчины.

— И зачем мне природа любого мужчины? Ты же говорил про Вселенную.

— Да? Действительно… Вижу, что забежал немного вперёд. Ну, ничего, у тебя ещё столько всего впереди.

— Чёрт с ней, с Вселенной и мужиками. Что за «Атлантис» мы производим? Для чего он? И для кого?

— Просто достойный мозгоправный препарат. Стимулятор. Очень полезен людям, которым приходится по долгу службы много и напряжённо думать, жить в мире больших решений и огромного стресса. Препарат направляет мысли в правильное русло, настраивает мозговые волны на нужные резонансные частоты.

— А почему тогда, раз он такой хороший и полезный, мы его под землёй производим?

— Конспирация. Я же говорил, что лицензии ещё не выдали, у нас это процесс небыстрый. Плюс серпентис — очень светобоязненный компонент.

— Серпентис? Это синий порошок в ящиках?

— Он самый.

— Интересное название. Его-то я и не обнаружила в методичке. Серпень — это же, кажется, август по-украински?

— Верно, август. Месяц серпа, время жатвы урожая.

— Ой, а интересно… Название «серпентарий» с этим как-то связано?

— Всё возможно, — слегка поморщившись, ответил Паша. — Но отвлекаться на посторонние размышления тебе сейчас точно не следует.

— А почему работникам не положено брать таблетки?

— Им разве нужно много думать? — рассмеялся Паша. — На самом деле у меня договор с большими людьми, я, по сути, связан по рукам и ногам. Каждый грамм взвешен, каждая таблетка на счету, препарат очень дорогой и сложный. Оборудование швейцарское, сто́ит как целый самолёт. Отсюда и зарплата такая.

Он отвернулся к окну. Там, на левой стороне уходящего вдаль проспекта возвышалась башня католического собора чего-то там святого и непорочного, с которой донёсся тревожный бой часов. Потемневшее от времени и осадков человеческой деятельности кирпичное здание в неоготическом стиле служило теперь музеем, куда водили на экскурсии начинающих задумываться о разного рода зачатиях школьников. Вокруг башни порхала стайка голубей, изредка выхватываемая из сумрака лучами декоративной подсветки от земли. Крылатые серые оккупанты регулярно устраивали курлыкающие слёты и заседания на чердаке башни, разместив в ней свои гнёзда.

— Красивый отсюда вид, правда? — произнёс Паша, заметив задумчиво-мечтательный взгляд спутницы, устремлённый куда-то в рассеянное пространство проспекта.

— Эти маленькие огоньки напоминают человеческие души, которые переправляются по реке Вечности… Наивные и полные энергии жёлтые приходят в наш мир, а красные уже отбыли свой срок, прогорели и уплывают обратно в сторону бесконечности.

— Вся наша жизнь — один большой Стикс. Старик Харон когда-то сопровождал эти огоньки, но в современном многобожно-безбожном мире он давно разочаровался и бросил вёсла. Теперь души сами прокладывают себе путь по волнам неизвестности.

Взглядом старого философа Паша смотрел в сторону потока ярких огней фар и разочарованно качал головой.

— Ты, случайно, не путаешь причину со следствием? Запретный плод ведь не боги стырили. Может, он бросил вёсла потому, что люди давно забили на правила, и каждый пытается переплыть самостоятельно? По-чапаевски.

— Кто знает…

В Ривер-паласе Лена впервые попробовала стейк вагю. Количество нулей на ценнике поначалу вызвало у неё резко негативный протест капиталистическому мироустройству с характерной нецензурной окраской орально-сношательного характера, но Паша настоял. Ну, раз контора угощает…

Когда официант только подносил к столу тарелку, на которой дымилось что-то коричнево-поджаренное, во рту уже выделилась изрядная порция слюны от соблазнительного аромата. Надо отдать должное японским бычкам пивного откорма, нежнейшее мясо с дымком в буквальном смысле таяло во рту. Лене вдруг стало совершенно очевидно, что животное прожило красивую беззаботную жизнь и погибло совершенно не напрасно. Гарнир из стручковой фасоли в соусе терияки на этом фоне смотрелся как картошка фри на тарелке с камчатским крабом.

— На выходных едем на охоту в сафари-парк «Корона», — как бы между делом заявил Паша.

— Возражения не принимаются?

— А они есть? Ты ведь никогда не бывала на охоте. Это особое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Для некоторых сильных мира охота — образ жизни. Многие успешные люди ради такого отдыха тратят целые состояния, готовятся месяцами, летают на другие континенты за ценными трофеями. Это как первый секс — впечатления на всю жизнь.

Лена поморщилась, подавляя всплывшие в памяти образы трёх потных подонков в вонючем гараже. Интересно, как бы отреагировал Паша, узнав этот грязный секрет?

— Уговорил, господин начальник, поехали за трофеями, — с ироничным смешком согласилась Лена, пригубив шардоне по тридцать тысяч за бутылку.

Из-за башни собора выглянул молодой месяц, стайка голубей испарилась. Время приближалось к десяти. Паша куда-то торопился, и ужин продлился недолго. Он вызвал ей такси, поцеловал на прощание в щёчку и скрылся за тонированными стёклами Мерседеса. «Зря только ноги брила», — огорчалась Лена в такси, красочно описывая подругам в чате волшебный вкус вагю.

Остаток недели она всё глубже проникала во вверенный производственный процесс. Словно укротительница, Лена лёгкими щелчками подстёгивала притормаживающих и притормаживала убегающих. Учитывая подземную обстановку, смахивающую на забой в шахте, вполне уместной была аналогия с музой-Белоснежкой для семи милых гномиков и с бельмом в глазу для одного злобного мигероида-мачехи. Лена всё чаще закусывалась с Людмилой по поводу и без: сферы их влияния никак не расходились по разным углам ангара и постоянно входили в тесный клинч. То сумочка главного технолога оказывалась слишком близко к столу Лены и нестерпимо раздражала поблескиванием золотого шильдика LV (или, скорее, известным ценником этого блеска), то бокс Лены с обедом занимал в холодильнике «чужое» место. Впрочем, эти перелаивания доставляли всё больше удовольствия, поскольку всерьёз она не относилась ни к самим конфликтам, ни к их объекту.

Первая неделя жизни в новом направлении наконец-то подошла к концу, мысли сфокусировались на поездке в «Корону». Облазив с десяток охотничьих форумов, Лена нашла у себя в шкафу примерно подходящий по степени спортивной говнодавности и морозоустойчивости сменный наряд и в десять утра субботы сидела с рюкзаком на переднем сиденье Пашиного джипа.

Сафари-парк оказался охраняемым экоотелем бизнес-класса посреди леса, километрах в восьмидесяти от города, с отдельными домиками пятизвёздной комфортности, баней, закрытыми беседками и, как вишенка на торте, — горячим бассейном прямо в снегу под открытым небом. Вечером в столовой главного корпуса состоялся фуршет, на котором присутствовали много знакомых Паше лихих и прямолинейных бизнесменов, умных и бедных учёных (непонятно, какой электричкой их сюда занесло), представителей каких-то фондов и некоммерческих организаций. В отличие от предыдущего банкета в загородной резиденции, здесь уровень был явно пониже, разговоры шли в менее пафосной, более практически-прикладной и неформальной, но всё так же далёкой от Лены плоскости. Какие-то проекты и исследования, социальные эксперименты и экспириенсы, таргетные группы и целевые аудитории… Она ощущала себя серой самочкой, скромно жующей бутербродики с икрой в окружении стаи нахохлившихся павлинов.

После ужина, нежась в джакузи с бокалом дорогого шампанского, Лена размышляла о том, как же сложно устроено общество и сколько в нём всевозможных слоёв, прослоек и надстроек. Каждый человек, подобно пчёлке, обустраивает свою ячейку, зачастую даже не задумываясь и не осознавая, куда и зачем. Ячейки склеиваются в слои и классы, которые, в свою очередь, формируют целые сектора и отрасли, выстраивающие общую картину улья подобно рекам, стекающимся в моря и океаны. И над всем этим роем тружеников медовой отрасли, пересекаясь друг в друге, путаются ниточки невидимых рук рынка и серых кардиналов, тонко и незаметно корректирующие русла питающих рек сообразно одним им известным планам. Или вообще без оных. Интересно, у Паши есть влияние на каждом из этих уровней?

— Завтра рано утром пойдём на косулю, — произнёс он, сыто развалившись на двуспальной кровати в халате и с зубочисткой. — Амуницию дадут егеря. Постарайся не приглушить всю бутылку, силы тебе пригодятся.

— Значит, зря я с собой костюм везла?

— Ты бы ещё леопардовые лосины и валенки цвета хаки притащила. Охота — не шоу и не маскарад, подготовка должна быть идеальной. Истинный охотник невидим и бесшумен. Всё необходимое получишь — термобельё, нож для разделки туш и прочее. Привыкай, больше не надо думать о выборе гардероба, теперь тебе предстоят решения совсем иного уровня.

Допив бокал и окончательно разомлев от расслабляющего массажа упругой нежности тёплой воды, Лена отключилась, едва голова коснулась подушки.

Проснулась она от бесцеремонных расталкиваний. На часах было пять утра, за окном — кромешная темень и промозглый холод. Переодевшись в белые утеплённые камуфляжные костюмы, они в компании сопровождающего засели на удобных мягких креслах в охотничьей вышке на окраине лесной опушки ещё до того, как первые лучи солнца показались над горизонтом. В предрассветной синеве пронизывающий холодный ветер постукивал голыми ветвями деревьев, снегопад застилал поляну ровным белым покрывалом. Просидев с полтора часа на морозе, изредка перешёптываясь и едва шевелясь, чтобы отпить из термоса спасительного горячего чая, они, наконец, дождались сигнала сопровождающего. Тот молча указывал пальцем в сторону дальнего края поляны.

Паша аккуратно взял со стола тяжёлый охотничий бинокль и устремил объектив в ту сторону. Затем он показал большой палец и передал бинокль Лене. Сквозь снегопад она с трудом разглядела трёх молодых косуль, которые осторожно выходили из леса. То и дело замирая, прислушиваясь к малейшему шороху и озираясь по сторонам, грациозные животные медленно шагали к центру опушки, где для них была разложена приманка. Раньше Лена видела косуль только в передачах про животных, где их с истинно охотничьей хитростью выслеживали и окружали волчьи стаи. Теперь в роли волков были они трое.

Лена вернула бинокль сопровождающему. Холод сковал пальцы рук и подступал к самому сердцу, предвещая недоброе. Замёрзшие синие губы отказывались слушаться. Неожиданно в её руках, словно материализовавшись из пустоты, оказался тяжелый карабин с оптическим прицелом. Лена подняла глаза и встретилась со строгим Пашиным взглядом. Его лицо было словно высечено из серого гранита. Она вопросительно указала на себя пальцем и жалобно замотала головой, но Паша лишь утвердительно кивнул и строго указал в сторону маленького окошка. Он даже положил руку ей на плечо и мягко, но настойчиво сопроводил к бойнице.

Ствол опустился на обитый мягкой кожей край окна, левый глаз приблизился к прицелу. Руки дрожали, внутри шла отчаянная борьба. Борьба с чувствами, эмоциями, сомнениями и страхами. Борьба с самой собой. Замёрзший приклад холодил ладонь даже сквозь толстые перчатки. После некоторого поиска в перекрестье круглого прицела попал молодой самец. Он ни о чём не подозревал и беззаботно поедал осиновые ветви, лишь изредка поднимая голову и прислушиваясь. Мелкая, но сильная дрожь сковала тело. Через стекло прицела Лена смотрела на живое создание, прямо в его большие черные глаза, а в голове словно прокручивались кадры жизни благородного животного. Зелёные холмы, сытые бескрайние луга, чистые воды лесных рек и безгранично свободное небо над головой. Кадры жизни, которая уже была, или которая могла бы быть впереди…

Над ухом раздался приглушённый хриплый голос.

— Страх парализует свободную душу. Именно его ты сейчас чувствуешь. Он блокирует разум и мешает слышать истинный голос Вселенной. Но это и твой лучший друг, лишь он способен сделать тебя сильнее. Той, кто ты есть на самом деле. И сейчас ты с ним лицом к лицу. Перешагни через себя, преодолей незримый барьер. Только так ты станешь полноправной хозяйкой своей жизни и сможешь услышать её голос внутри.

Лена зажмурилась и спустила курок. Громкий хлёсткий хлопок заложил уши звенящей пустотой, пороховые газы заполнили вышку. Вниз по щеке сбежала одинокая слеза.

«Ты — мой лучший ангел», — раздался горячий шёпот в темноте.

* * *

Вечером опять было большое шумное застолье. На этот раз между блюдечек с чёрной икрой, осетриной и прочими деликатесами дымилась свежая дичь. Но Лена почти не смотрела на угощенья, она сидела молча и лишь едва притронулась к овощному салату. Зато почти в одиночку приглушила полбутылки какого-то элитного коньяка.

Когда они остались наедине в их домике, Паша достал из кармана куртки пакетик белого порошка и насыпал на столе тоненькую дорожку. Закончив обряд, он обернулся к ней со взглядом, в котором объединились любопытство, коварство и нотка почти отеческой жалости. Подобно стопке водки, протянутой другом в трудный момент, он будто бы подмигивал: возьми, полегчает.

Лена уверенно отодвинула его рукой в сторону, твёрдой походкой подошла к столу и вдохнула отравляющий сознание яд.

— Что легче постичь — всю вселенную чувств или все чувства Вселенной? — словно сквозь туман донёсся до сознания хрипловатый голос.

— А ты всегда выбираешь только самые лёгкие пути, трусливый зайчишка? — ответила Лена, звонко рассмеялась и рухнула на кровать.

Паша подошёл к ней и медленно вытащил ремень из своих джинсов.

— О-о-о, ты хочешь поиграть?

Она перевернулась на живот и стала соблазнительно выгибаться. Кровь прильнула к голове и растворила мысли в огне вожделения. Медленно сгорая в пламени страсти, она заводилась всё больше, но никакой ответной реакции не следовало.

— Ну же, папочка, накажи меня! Я была очень плохой девочкой сегодня! — томно проворковала Лена и приспустила джинсы.

Звуки звонких шлепков наполнили охотничий домик. Резкие удары со свистом обжигали молодую плоть, оставляя на ней яркие румяные полосы. Паша бил не спеша, со знанием дела, чередуя отрывистые удары с мягкими массирующими поглаживаниями. Пьяное сознание находилось уже где-то на самой грани, грозясь сорваться в пропасть бессознательного. Неудержимый ураган безраздельно властвовал в голове, огонь желания потоками горячей лавы растекался в заветной области ниже живота, запуская по телу каскады едва ощутимых конвульсий. Теряясь в головокружительных эмоциях, Лена не заметила, как шлепки прекратились. Вдруг на шею резко опустилась петля, а Паша по-хозяйски сел сверху и прижал собой к кровати. Задыхаясь и практически теряя сознание от всё сильнее затягивающейся удавки, она чувствовала лишь неистовое пламя всепоглощающего наслаждения где-то внутри, словно в центре самой своей сущности. На сопротивление не было ни сил, ни желания.

Кислород почти перестал поступать в мозг, в глазах потемнело. Сквозь пьяный туман и разноцветные пятна, застилающие обрывки сознания, до неё донёсся сухой хриплый шёпот над ухом. Словно прозвучав из другого измерения, он был обжигающий и безжизненный, как иссохший пепел.

— Ты сильнее всех. Когда врата откроются, все падут к твоим ногам…

Мощнейший разряд молнией пронзил тело от темечка до самых пальцев ног. Пульсирующий свет окончательно померк.

* * *

Прорвавшись сквозь пелену тьмы, из призрачной завесы бессознательного проявилось здание огромного белого завода, блестящего на солнце рядами высоких труб. Словно Титаник на ровной глади зелёной травы, он величественно возвышается над землёй и наверняка виден на многие километры вокруг.

Из труб к самому небу поднимаются клубы горячего пара. Неустанно сбрасывая внутреннее давление, завод с шипением всё чаще выпускает в безоблачное голубое небо огромные бело-серые сгустки, но температура продолжает расти.

По территории завода, словно муравьи вокруг разворошенного муравейника, в панике носятся обезумевшие толпы маленьких людей. Сотни и даже тысячи объятых страхом несчастных душ мечутся из стороны в сторону, судорожно пытаясь спасти всё больше раскаляющееся здание. Кто-то поливает его водой из ведра, заставляя с шипением трескаться штукатурку, кто-то засыпает землёй, пороча слоями коричневой грязи белоснежный фасад. Некоторые безумцы в это время, наоборот, незаметно подливают горячего масла и вытаскивают расшатанные кирпичики из трескающегося фундамента.

Вдруг откуда-то сверху, словно из бесконечных глубин космоса, на здание опустился столп чистого белого света. На непродолжительное время он скрыл и завод, и все суетящиеся человеческие аномалии вокруг.

Когда свет рассеялся, стальные трубы больше не стремились к небу. На месте огромного блестящего здания осталась лишь небольшая ветряная мельница из ровных белых брёвен. Совершенно бесшумно и с особым величественным достоинством она вращает свои крылья-лопасти: с одной стороны они безупречно-белые, с другой — матово-чёрные.

Спиной к мельнице, взявшись за руки, стоят мужчина и женщина в просторных белых одеждах. Их спокойные светлые лица обращены в сторону высокого полуденного солнца.

Вдруг из чрева мельницы зазвучал тонкий, слегка переливающийся, мелодичный звон. Звон нарастал, пока не превратился в громкую сирену, звук которой заполонил всё окружающее пространство.

* * *

Душераздирающий крик втиснулся в покой ночного сна и заставил пробудиться. Как это часто бывает с особенно глубокими сновидениями, было непонятно, является ли этот звук продолжением сна или уже приходит откуда-то из реальности материального мира.

Сергей Новожилов открыл глаза и нахмурился, на часах было четыре утра. Пронзительная сирена, которая и стала причиной пробуждения, доносилась откуда-то с улицы. По потолку и стенам тёмной комнаты скользили синие огни. Он неохотно вылез из кровати и подошёл к окну. Внизу стояли две пожарных машины и скорая, из третьего этажа девятиэтажки напротив вырывались языки пламени. Сергей закрыл щель проветривания, вой сирен стих. Он задёрнул шторки поплотнее и лёг обратно в постель.

«Если бы таким простым способом можно было решить любую проблему», — подумал он. «Закрыл глаза — и нет проблемы. Нет, конечно же, пожар снизу от этого сам собой не потухнет. Но это больше не моя проблема».

После глубокого переосмысления понятий «работа» и «долг» Сергей пересмотрел и взаимоотношения с директором завода «Неосинтез», на котором он трудился начальником отдела. Его больше не прельщали должности и удобные кожаные кресла, он перестал стремиться заполнить своим вниманием каждый аспект окружающего мира. Ставшая размеренной работа утратила былой азарт и превратилась в рутину. Подробные отчёты по производству «Атлантиса», которые он отправлял директору на почту каждую пятницу, словно падали в бездонный чёрный ящик. Сам Моисеев всё чаще пропадал, разъезжая по каким-то делам и оставляя работу завода на самотёк. Попасть к нему на аудиенцию стало практически нереально, но и нужды в этом, в общем-то, не было. Корабль отдела стимуляции нейроактивности, или, если коротко, отдела СНА, — угодил в мёртвый штиль. Внимание Павла Петровича к «швейцарскому проекту» сошло на нет. Заветная вершина, выпестованная наивными детскими мечтами, растворилась, а на её месте образовалась зияющая пустота. Словно в комнате без окон, в которой вдруг погасла единственная лампочка, Сергей на ощупь шаркал ногами и шарил руками по этой пустоте в поиске новых смыслов, медленно привыкая к полной темноте. Лишь в одном сейчас он был уверен — в наличии твёрдой почвы под ногами.

Что ж, фундамент — это уже половина дела.

Новожилов смирился со странным исчезновением любимой и так запавшей в сердце секретарши Лены Христенко и даже признал тщетность попыток отыскать её след. Разожжённый огонёк в душе горел с каждым днём всё тусклее. Рутинные серые будни поглощали всё больше радости, безжалостно обесцвечивая чувства и эмоции начальника отдела. Сергей старательно гнал прочь мысли о бессмысленности теперешнего существования. Если люди рождаются на свет — это кому-то и зачем-то нужно, должна быть какая-то цель. Он лелеял надежду рано или поздно нащупать конец волшебного клубка, который выведет его на правильный след, даст новый смысл. Нужен лишь знак, крохотная подсказка, проблеск в кромешной темноте. Или понимание, что темнота эта не так кромешна…

Друзья и коллеги порой замечали вершину сумрачного айсберга самокопаний на лице начальника отдела, но на все приглашения на праздники, в кино и на концерты, в бары, клубы и походы Новожилов вежливо отнекивался, не желая сворачивать с намеченного пути поиска собственных смыслов. Страданиями душа полнится — решил он. Это тоже путь, и у него тоже рано или поздно должна быть конечная точка. Нужно лишь не отступать от принципов и держать глаза открытыми.

Утро понедельника выдалось отвратительно промозглым. Ночные сирены не дали выспаться и испортили всё впечатление от выходных. Холод, грязь и слякоть зимы словно проникали под кожу и въедались в душу. Но в кабинете его уже ждал горячий кофе и пара аппетитных бутербродов с сервелатом. Любовь Максимовна полностью освоилась в новой для себя роли секретарши и даже привнесла в неё какую-то материнскую частичку. Порой она словно читала мысли и угадывала настроение, что делало работу начальника отдела максимально комфортной. Едва Новожилов расправился с завтраком, в кабинет зашёл Сергей Сергеевич. Отношения между начальником отдела и представителем швейцарского концерна «Дженезис Лабс» заметно изменились и перешли на уважительно-дружеское «ты». Как и говорил директор, Безродный оказался вполне порядочным человеком и интересным собеседником.

— Мне тут коллеги из Швейцарии прислали хороший чай. Настоящий десятилетний шу пуэр, — сказал Безродный и поставил на край стола красную узорную коробочку с золотой лентой. — Успокаивает нервы, снижает градус мыслей. Помогает обрести правильный внутренний баланс.

— Спасибо, чай я люблю, — поблагодарил Новожилов и убрал коробку в стол. Расспрашивать, на каком складе этот шу пуэр пролежал десять лет, он постеснялся.

— Ты в последнее время сам не свой. Глаза потухли, как у старого карася в дедушкином аквариуме, — в самый раз персонажа Достоевского писать. Что, кризис среднего возраста прихватил? Радость жизни потерялась?

— Сам не свой, говоришь? А чей же я тогда? — вяло улыбнулся начальник отдела. — Сергеич, вот как бы ты отреагировал, если бы узнал, что всё вокруг — ложь. Всё, во что ты верил, к чему стремился… Всего лишь бессмысленная суета. И вся твоя жизнь была лишь иллюзией, погоней за нарисованными призраками?

— А что от этого, по большому счёту, меняется? Живёшь-то ты сейчас, а в сейчас никакого «была» не существует. Вчера ты считал свою жизнь настоящей, и всё было хорошо. Сегодня вдруг проснулся не с той ноги и решил, что там была иллюзия, а настоящая жизнь — она какая-то другая. Но где гарантии, что и эта «другая» жизнь завтра не растает как дым? И вообще, может жизнь — это и есть иллюзия? Единственное, на что это влияет, в конечном счёте, — на твои ожидания от «сегодня» и твою самооценку.

— Но ведь была же какая-то цель… Успех, признание, слава. Блеск софитов, зависть друзей, гордость родителей.

— А ты не думал, что это всего лишь разновидности самообмана? Говорят, чтобы добиться выдающихся успехов, у тебя должны быть непомерно большие амбиции и непременно маленький член. Стоят ли пара мгновений на вершине всей крови, пота и слёз, если в итоге они всё равно принесут лишь опустошение?

— Говоришь как начитавшийся шизотерики «гуру» на тантрическом сеансе в подвале или батюшка в семинарии. Всё тлен и пустота, выйди в астрал и найди себя, отбрось корыстный разум и приди к богу, дыши чакрами и подпишись на наш канал — и всё у тебя сразу расцветёт, затанцуют слоны и котики, воспарят шестрикрылые херувимы и с неба опустится огненная колесница с третьим глазом. Но оно всё никак не расцветает, а гуру тем временем просветляет в подсобке по несколько послушниц за день. Да и батюшка уже давно на Лексусе ездит.

— У меня нет готовой правды. Ни у кого нет. Но это не повод опускать руки и отказываться от её поиска. Желание и воля откроют путь. Она сама, так или иначе, найдёт тебя, — подмигнул Сергей Сергеевич, кивнул в сторону банки с чаем и вышел.

«Сам не свой… А правда, чьи мы все? Ведь нельзя прям вот так взять и сказать, что я полностью свой, собственный. Я же не кот. Попахивает шизофреническими отклонениями. К тому же, как ни крути, существует маленький внутренний зоопарк, который нам вроде как помогает, но про который почему-то не очень приятно вспоминать, — бактерии и вирусы, микроорганизмы, микрофлоры и внутрифауны, перерабатывающие, ферментирующие и обеспечивающие вот это вот всё. Гормоны, кислоты, секреты… Если разобраться, кого там только нет — в микроскоп смотреть на себя страшно. Говорят, организм взрослого человека процентов на семьдесят состоит из того, чего по умолчанию в нём быть не должно. Посторонние бактерии, продукты клеточного распада и жизнедеятельности микроорганизмов, «подарки» экологии из половины периодической таблицы, токсины, неразлагающиеся пищевые добавки, пестициды, газы, мутации ДНК. В теле новорожденного ребёнка ничего этого ещё нет, он словно чистый лист, на котором очень скоро будут черкать пометки все кому не лень. По мере взросления человек всё больше становится частью этого мира, а этот мир в буквальном смысле становится всё большей частью человека, пожирая и отвоёвывая его тело по кусочкам, пока не приберёт окончательно.

Ну хорошо, хотя бы частично я могу быть свой? Наверное, могу. А на сколько? На тридцать процентов? Даже звучит странно, какой-то салат имени меня… Чьи же тогда остальные «я»?».

Вечером раздался звонок от помощницы Моисеева Марины, директор вызывал к себе. Это было неожиданно, за последние две недели Сергей видел Павла Петровича только на планёрках и ни разу не разговаривал с ним. Директор встретил в своём кабинете, расслабленно раскинувшись в кресле. Его лицо не выражало каких-то особенных настроений, он походил на сытого тигра, скептически оценивающего входящего к нему в клетку козлика и раздумывающего — поиграть с ним или лечь спать.

— То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, — медленно начал он. — На эти сведения распространяется действие подпункта восемнадцать-шесть-три литера «Г» подписанного тобой контракта — коммерчески-чувствительная информация. По согласованию с инвесторами и «Дженезис Лабс» мы открыли второе производство. Оборудование отличается, немного доработан технологический процесс и, соответственно, состав продукта другой. Конечная цель всё та же: стимуляция нейроактивности и борьба с заболеваниями головного мозга.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Во-первых, ты долбаный ботаник и параноик, альтернативные движения на рынке непременно вызовут у тебя подозрение. А ни мне, ни, поверь, тебе, опрометчивые действия сейчас не нужны. В конце концов, мы ведь общее дело делаем. Во-вторых, после нового года мы с тобой поедем туда на ознакомительную экскурсию. Хоть ты и избрал путь непослушного сына, я всё ещё твой наставник здесь. Взгляд со стороны будет полезен для расширения кругозора.

— Препараты отличаются? Какой «Атлантис» лучше — наш или альтернативный?

— Лучше, хуже — это субъективные суждения. Это как спор про плацебо и гомеопатию. Они действуют по-разному, но, словно вьющиеся тропинки, приводят к одному результату. Детальное сравнение провести невозможно.

«Вдруг это и есть тот самый знак свыше?», — размышлял Сергей, возвращаясь в свой кабинет. Образ альтернативной кухни направил мысли к собственному холодильнику, в котором сегодня утром мышь повесилась. Лень готовить… Надо что-нибудь придумать с ужином. Сергей решил поинтересоваться, как обстоят дела с блюдами на скорую руку в далёкой Швейцарии и обратился за советом к Безродному.

— Там всё основательно, на ходу есть не любят, — включил гастрономического гида Сергей Сергеевич. — Фондю, рёшти, сыры, телятина, макаронная запеканка. Вообще, швейцарская кухня — это салат из итальянской, немецкой и французской. А что, простая шаурма в рот уже не лезет, экзотики захотелось?

— Просто лень готовить, — признался Сергей.

— Время с каждым днём ускоряется и выходит всё дороже. Я частенько в одном ресторанчике тут неподалёку ем, «Чердачок» называется. Рублей в пятьсот полноценный ужин выходит. И не макароны с сосисками какие-нибудь.

— Звучит подкупающе. Покажешь?

— Запросто.

В половине седьмого они уже устроились за дальним столиком в небольшом уютном ресторане «Чердачок», который и в самом деле расположился на чердаке старого трёхэтажного кирпичного дома, отделанного в новомодном стиле лофт. Через высокое окно можно было наблюдать за уличной жизнью городского муравейника, оставаясь незаметным и словно возвышаясь над круговоротом будничной суеты. Внизу, выхватываемые светом уличных фонарей, медленно вальсировали пушистые хлопья снега, погруженный в хлопоты народ торопился с работы по своим тёплым домам. В ресторане было немноголюдно. Как и обещал Сергей Сергеевич, цены оказались вполне гуманными. Приличная порция наваристого густого гуляша, салат с тунцом и чай обошлись в пятьсот рублей. «Можно спокойно иногда тут ужинать, кошель стерпит», — одобрил мероприятие внутренний казначей. На стене висел большой телевизор, по которому крутили «Властелина колец». Как раз в этот момент на фоне зловонных болот, скрывающих жертв великой битвы древности, терзаемый играми разума Голлум декламировал глубокомысленное стихотворение:

Конец ознакомительного фрагмента.