О нечисти и не только

Даниэль Бергер, 2023

В дебютной книге Даниэля Бергера, режиссёра-документалиста из Кыргызстана, главные герои – полумифические, мифические и совсем уж сказочные существа, живущие бок о бок с людьми. Влюблённый застенчивый демон Стрекопытов и работающий в краеведческом музее злой дух Албарсты, тихий домовой и стареющая сирена, шуликуны-красноармейцы и упыри, проникнувшиеся идеями Маркса… Не то гоголевские, не то геймановские персонажи замечательно вписываются в повседневную жизнь и становятся героями ярких, трогательных, грустных и смешных рассказов. По книге снимается сериал.

Стрекопытов

Григорий Стрекопытов, не слишком крупный дьявол из служащих, за две минуты успел проснуться, натянуть кепку-шестиклинку на белёсые рога, схватить с пола чемоданчик и выскочить из середины общего вагона в тамбур, где проводница готовилась закрывать дверь. Легко перепрыгнув изумлённую девицу и больно стукнувшись правым плечом о стену вагона, он не очень уклюже приземлился на щербатую платформу уже в тот момент, когда локомотив издал прерывистый вой, и поезд № 115 шатко покатился по направлению на Оршу. В боковом зеркале машиниста блеснула полная луна — ярче всех прожекторов республики, — но тут же поднимающийся с земли Стрекопытов заслонил её высокой своей фигурой. Машинист мигнул зелёным глазом, сплюнул, чертыхнувшись, прямо на зеркало и прибавил скорость.

До открытия заводоуправления Стрекопытов тюкал носом на чьей-то завалинке, зябко потирая плечи и ладони. А как солнце пригрело, так он и пошёл к двухэтажному зданию льнокомбината, прямо к самому директору.

Директор Ширко А.А., принимая гостя, одновременно улыбался и хмурился, но улыбался всё-таки чуть чаще. А хмурился и вовсе только потому, что сам не любил иметь дело с нечистью. С другой стороны, где ж ты найдёшь снабженца лучше, чем дьявол?!

— Да… Образование у вас, я смотрю… Гхм… Ну ладно, — басил он, всматриваясь в документы. — Но опыт работы по специальности имеете. Взыскания какие-то, порицания, выговоры?.. Даже так! Грамота… Гхм! А родители где? Аж в Бугульме? Это где это?.. Ну а сюда, к нам на вёску, чего потянуло-то?..

В конце концов директор крепко пожал стрекопытовскую ладонь:

Добро! Иди в отдел кадров, оформляйся, получай подъёмные. Ключ от гостиницы там же спросишь. День тебе на утряску и завтра чтоб как штык! У нас на комбинате строго!

Гостиницей называлась хата, заколоченная, да сырая, да паутиной занавешенная, да червём древесным изъеденная, скрипучая, но чудом ещё каким-то стоящая, хоть и криво, в самом конце заводской улицы, между ольхой и рано отцветшей в этом году вишней. До магазина десять минут, до завода пятнадцать, баня — вот она, напротив. Нашёлся в хате веник, нашлось ведро со шваброй, и даже сероватое, но чистое и выглаженное постельное бельё с блёклым инвентарным номером тоже нашлось на узкой пружинистой кровати под единственным окошком с засохшими цветочными горшками.

В целом жить можно, если претензии поубавить. А у Стрекопытова их никогда и не было.

Магазин был обычный, тихонький. Вышла к прилавку когда-то воздушная и бойкая, а сейчас величавая, полная, с затаённой страстью в сорокалетних коровьих глазах Валентина. Мгновенно оценив возраст, социальное положение и семейный статус посетителя, она отряхнула белый халат над пышным бюстом и послала миру ослепительную улыбку во все двадцать восемь зубов плюс четыре золотые коронки.

— Доброго денёчка! Подсказать вам чего, гражданин?

— Да, пожалуйста. Нет ли у вас плетёной авоськи? Понимаете, свою в райцентре забыл, — говор Стрекопытова был чарующе нездешним.

— Как не быть? Да вот же она, смотрите… А вы к нам надолго из райцентра?..

— Ну, пока не уволят…

Валентина усилила напор:

— А в авосечку-то чего? У нас вот огурчики справные есть, а к ним колбасочку с бутылочкой, а? Или хоть пряников к чаю возьмите!

— В другой раз, спасибо! У меня своё всё. До свиданья!

Такая сдержанность распалила сердце продавщицы сильнее, чем еженедельные приставания замдиректора овощебазы и двух тамошних грузчиков, одного из которых Валентина однажды даже как-то всерьёз полюбила.

— Икорка с праздников ещё, товарищ! — запоздало вдруг вспомнила, но жилистый брюнет уже не слышал её. Остаток дня Валентина посвятила томлению духа, кратко уведомив об этом на дверях сельпо: «Ушла на базу!»

Войдя в хату, Стрекопытов взмахнул пустой авоськой и тут же вытащил из неё маленькую пачку гранулированного индийского чая, сахар, пряники, полкольца краковской и четвертинку подового сельского каравая. По привычке прилетевшие с чаем папиросы он твёрдо отослал в небытие, бросив обратно в авоську.

Вечером, закончив уборку, дьявол выпил чаю и устроился под настольной лампой со справочником узлов, агрегатов и запчастей линии по производству однотипного льноволокна. Так и уснул.

В ту ночь в посёлке особенно хорошо спалось — повеяло с реки прохладцей, смолкли беспокойные жабы и кузнечики, и стали слышны тонкие голоса серебряных колокольчиков, каждое полнолуние объявляющихся на соседнем совхозном поле. В такую-то ночь только и можно их отличить от других цветов, скромно закрывающих свои головки. Серебряные вверх смотрят, луной любуются. Тут ты их, не будь дурак, и рви и беги к дому, пока роса не выпала. Если успеешь в хату забежать, обернутся те колокольцы серебряными лепестками, а не успеешь — обычной травой останутся.

Только кто ж побежит ночью в поле серебро искать, если на проходной надо к восьми быть, а совхозникам и того раньше — в шесть первая дойка! Пропадают колокольцы зазря…

Директор Ширко на пару с главным инженером Пиневичем терзали нового снабженца:

— Шестерни в мялко-трепалке износились. Если в Туле заказывать, то месяц жди. Положим, их и в инструменталке выточить можно, а только ты сам договаривайся. И на Тулу не слишком-то надейся — они нам ещё вальцы не поставили рифлёные. В общем, сам давай, сам…

Стрекопытов понятливо покивал головой, уточнил марку стали для шестерёнок и заодно срисовал в блокнот, как выглядят рифлёные вальцы. Пока кабинет свой обустроил, накладные заполнил, до Тулы дозвонился — а они вальцы не выслали ещё, уже и обед начался. Пришлось встряхнуть авоську на ходу, да так и идти в столовую с промасленными деталями, искать главного инженера.

— ГЩ-012? Ты смотри! Ведь могут же, когда захотят! — главный инженер одной рукой держал шестерню, а другой споро наворачивал борщ. — А ты молодец, Григорий, пробивной парняка! Садись давай, ешь.

Так и пошли стрекопытовские будни. Оборудование на комбинате было старым, а планы руководства амбициозными. Поэтому и работы по снабжению хватало. Зато во втором квартале план перевыполнили. Всем дали грамоты, пообещав в конце года премию. А Стрекопытову ещё и малосемейный коттедж. На совещаниях в районе директора Ширко теперь хвалили и ставили в пример как энергичного руководителя и умелого хозяйственника. Раз как-то даже фотографировали на доску почёта, но с размещением пока не спешили, дожидаясь итогов года.

А Ширко не дурак, Ширко понимал, кому обязан успехом, и все силы направлял на то, чтобы удержать у себя такого снабженца. Гостиницу побелил ему. Мебель туда из красного уголка притаранил. Учителку уговорил подождать со свадьбой, забрав у неё ордер на строящийся коттедж. Пару раз даже пытался угостить Стрекопытова самогоном тёщиного производства. Тот, правда, отказывался, но до того вежливо, что директору не в обиду и даже в радость было возвращаться домой с непочатой бутылью под мышкой. Так и шёл Ширко от самой гостиницы, чуть пританцовывая, и улыбался всякий раз, как только вспоминал ласкового и обаятельного дьявола. Дома бутылку откупорил, налил — себе полный стакан, жене поменьше, махнул, похрустел капусткой, задумался. Жена, бывшая в курсе всех тревог Ширко, молча прильнула сбоку и погладила мощную спину. И тут Ширко осенило — женить его надо!

— Легко сказать! А на ком? Нет, девок-то у нас полно. И сам Григорий — мужик видный, по нему не одна только Валюха сохнет. Да только не гуляет он ни с кем! На танцы не ходит, пиво по вечерам не пьёт. Даже в домино не режется! — раскрасневшийся Ширко высказывал жене свои заботы, пока та участливо подливала ему самогон.

— А ты бы поговорил с ним, Апанас. Так, мол, и так. Может, у парня проблемы какие? Может, его к врачу хорошему устроить надо? Или к бабке?

Не врал Ширко — по Стрекопытову девки страдали. Когда проходил он по улице — высокий, стройный, голубоглазый — женские сердца ёкали. А если с кем заговаривал по делу или просто так, то и дыхание порой перехватывало у счастливицы, так был хорош собой скромник. И всегда-то рубашка у него отглажена, подбородок выбрит и опрыскан ядрёным одеколоном с шипровыми нотками. Ну как в такого не влюбиться! Вот и влюблялись.

Валентина из сельпо схуднула здорово, сделала в районе перманент и дала от ворот поворот грузчику с овощебазы. Не помогло. Тогда она повысила культуру обслуживания и перестала разбавлять сметану, но Стрекопытов всё так же проходил мимо.

Кадровичка Ядвига, наоборот, набрала пару лишних кило, принимая подношения в виде шоколадок за возможность почитать личное дело популярного сотрудника.

Библиотекарша Антонина Павловна увидела в снабженце тонкую, мятущуюся натуру и за свой счёт подписала его на толстый литературный альманах. Стрекопытов сдержанно поблагодарил, но на свидание так и не позвал. И в библиотеку больше не заглядывал.

Полногрудая фельдшерица Стася забросила все свои утренние дела и дежурила на пороге гостиницы с целью профилактического измерения давления у единственного постояльца. Стрекопытов начал уходить из хаты через окно.

И это только самые видные женщины села! Более скромные работницы комбината и другие поселянки, не знавшие, под каким предлогом подойти к мужчине, просто фланировали вдоль заводской улицы, замедляя ход у гостиничного окна, пока Стрекопытов не повесил на него штору.

К ночи женское внимание всё-таки спадало. Кого отцы загоняли домой, которые сами уходили, натерев мозоли тесными лодочками. Дольше всех на этот раз задержалась учителка, коттедж которой был обещан Стрекопытову. Несмотря на наличие официального жениха, она каждый вечер изображала из себя случайную прохожую, слегка отягощённую аккордеоном «Заря». Но и она ушла, напоследок промурлыкав что-то трогательное на своём инструменте. Стрекопытов вышел на крыльцо и тоскливо огляделся.

Все дьяволы привлекательны и опасны для женского пола, но некоторые особенно. К таким относился и Стрекопытов. Ему бы шелабудить, по курортам разъезжать со столичными актрисками и девушками из дома моделей, ан нет! Не интересовался этим. Отец его — он, кстати, из местных, к Мозырю приписан был — по молодости ох как гулял! Не то что девок, кикиморы запечной ни одной не пропустил на просторах от Кенигсберга до Камчатки. Пока не встретил бугульминскую одну, щекотуху из рода Шурале. Ну и она, известное дело, не слезла с него уже, щекотала, пока не поклялся жениться на ней. А женившись, дьяволы теряют свою магическую силу и тратят своё обаяние только на жён, отчего и плодовиты бывают без меры.

От отца Григорий унаследовал власть над женским сердцем, а от матери — лесную застенчивость и скромность. Вот и хоронился он в сельцах да вёсках, где соблазнов поменьше, девки почестнее и отцы у них построже. Да и то переезжал чуть не каждый год, когда очередная дура какая-нибудь совсем уж доставала.

За гостиничной хатой начиналось то самое поле, на котором серебряные колокольчики водились. До полнолуния было далеко, но знающий человек, а тем более дьявол, и в безлунную ночь найдёт, чем себя занять. Вот трава высокая с махровым стеблем — симтарим называется. Из груди мертвеца растёт и большую силу имеет от ведьминой порчи защищать. А вот нечуиха, которой ветер остановить можно, если, во рту травку эту зажав, заклятие верное произнести. Но Стрекопытову она ни к чему. Он искал навий лист. Про этот лист в старину говорили, что он может невидимкой обратить. Врали, конечно. Но кое-какие полезные свойства у навьего листа всё же есть. Например, если его истолочь в кашицу и намазаться ею, то люди на тебя внимание обращать перестанут. Видеть будут, но как-то вскользь, как будто не интересен ты им или дело какое важное отвлекает. За это навий лист любили ярмарочные воры, а шпионы всякие и пуще любили бы, да только теперь никто не помнит, как его искать. Оно и к лучшему.

А между тем найти его можно так: надо в безлунную ночь выйти в поле спиной вперёд с заговорённой свечой и ножом, потому что голыми руками навий лист не сорвёшь — обожжёшься. Идти нужно осторожно, прислушиваясь к шорохам и поглядывая на свечу — где она затрещит, а потом затухнет, там и ищи. На землю падай и слушай, какая трава гусём шипит. А услышишь, так сразу руби её ножом под корень, пока не затихла, не спряталась! Ну а потом бери её безбоязненно — лишённая корней, не обожжёт уже.

Свечка затрещала неожиданно, когда Стрекопытов упёрся спиной в ограду совхозного коровника. В полной темноте бросился он на землю и навострил уши. Но вместо гусиного шипения услышал томный вздох. Потом ещё один. И ещё. За стеной коровника происходило что-то странное. Сначала Стрекопытов смутился и хотел уйти, пока его не заметили, но тут вздохи участились и перешли в страстное мычание такой силы, что все окрестные собаки, проснувшись, ответили дружным заливистым лаем. В коровнике зажёгся свет.

— Майка! Майка! Ой, мамочки, как же это я проглядела тебя? Ну прости, прости, заснула… Сейчас всё сделаем, потерпи немного.

Отковыряв пальцем кусок пакли в стене, Стрекопытов разглядел рыжую корову с белой звездой и новорождённого телёнка. Ещё пару раз мелькнула фигура девушки, бегающей туда-сюда с ведром, а потом всё стихло и свет погас.

Над посёлком поднималась заря, навий лист уже не найдёшь, а скоро на завод. Стрекопытов привалился спиной к коровнику и задремал. А когда утренняя тень сползла с лица, он проснулся и увидел уходящую в поле девушку. Тонкая, загорелая, она шла по траве, не сминая её, и цветы кивали ей вслед. А потом девушка обернулась на секунду, скользнула насмешливым взглядом по Стрекопытову — и тот пропал навеки.

На работе он был рассеян. То достанет из авоськи алую гвоздику вместо гвоздей, то извлечёт оттуда денатурат в красивом хрустальном фужере. Дома под вечер вовсе стал задумчив, нашарил пачку «Казбека» и закурил впервые за последние три месяца. Где-то тарахтел мотоцикл, лениво брехали собаки и стрекотали ранние кузнечики, под окном распевалась Оксана Георгиевна со своим аккордеоном. А девушка всё так же стояла перед глазами и насмехалась над влюблённым дьяволом…

Следующим вечером Стрекопытов пошёл на танцы. Перед этим он целый час смотрелся в зеркало. Небольшие рожки сначала прикрыл фетровой шляпой. Но потом вернулся к привычной кепке. Надел, снял и снова надел галстук. Гвоздику поместил в петличку — не пропадать же добру! Затем глянул в окно, оценил обстановку и выскочил в тот самый момент, когда большинство прогуливающихся девиц отвлеклись на проезжающий мимо мопед.

По причине тёплой погоды танцы проходили не в самом клубе, а рядом, на площадке, освещаемой по центру единственным фонарём. Под фонарём, кстати, танцевались только энергичные танцы. А когда взвился над площадкой баритон, призывая вспомнить, как давно по весне он на чёртовом крутился колесе, пары танцующих сместились в тень, оставляя в центре место для эффектного появления дьявола.

Из темноты раздалось дружное девичье «а-а-ах». Стрекопытов расправил неслабые плечи, отбивая возникшее было у некоторых парней желание проверить его рога на прочность, и тут же согнулся под тяжестью двух-трёх, а то и четырёх селянок, повисших на руках.

— Григорий Вениаминович, — жарко дышала в ухо наиболее авторитетная.

— Гришенька! — молила откровенная и смелая.

— Товарищ Стрекопытов, — властно призывала самая близко знакомая — заводская кассирша, отвечающая за выдачу зарплаты.

Да, без навьего листа туго приходилось дьяволу. И главное, отцепить от себя настойчивых девиц не было никакой возможности — так и передвигался по площадке в окружении поклонниц, несколько беспокоясь о том, какое впечатление произведёт его эскорт на прекрасную совхозницу. Но её нигде не было видно.

— А где мне взять такую песню? — вопрошали невидимые динамики.

— Кто мне плеснул бы граммов двести? — вторили из кустов местные хулиганы.

Танцы заканчивались. Стрекопытов лениво лузгал семечки, предложенные кассиршей. Сама она танцевала с каким-то тощим пэтэушником рядом, в двух шагах, и при этом не спускала глаз с красавца-дьявола. Остальные претендентки отчаялись и разбрелись по неосвещённому периметру. И тут на дорожке, ведущей к клубу, мелькнуло синее платье. Стрекопытов вскинулся раньше, чем узнал её — видать, сердце откликнулось, — перемахнул через ограду одним прыжком и нагнал девушку в тот самый момент, когда она поприветствовала шедшего ей навстречу рыжего крепыша с пышными баками.

Вовремя затормозив, дьявол увидел, как фраер поцеловал её в щеку, осторожно приобнимая за талию.

— Привет, Натуся! Извини, что так поздно, — на линии авария была. Погуляем?

— Да поздно уж, Володь. Давай завтра.

И они пошли мимо клуба, через памятник, к полю.

Вот с тех танцев Стрекопытов и затосковал. Мало того что у телятницы Наташи оказался жених — рыжий электромонтер из местного ЖЭКа, — так ещё и дьявольские чары на неё не действовали, как будто Стрекопытов был с ног до головы вымазан противной зелёной кашицей из навьего листа. Вот ведь необъяснимый наукой факт!

Стрекопытов ходил в совхоз, к коровнику, и вышагивал там рядом, неотразимый в своей мужской красоте и молодости. Наташа привыкла к нему, здоровалась уже как со старым знакомым, но на шею с поцелуями не бросалась и знойных взглядов не дарила. По вечерам она чинно прогуливалась по полю с Володей или шла с ним на танцы.

Стрекопытов ходил по пятам и мучился. Не единожды порывался он подойти к Наташе и признаться в своих чувствах, но всё не мог совладать с волнением — сердце (оно у дьяволов справа находится) бухало кузнечным молотом о грудную клетку, ноги подкашивались, а ладони трусливо потели. Наташа даже как-то, заметив неладное, сама к нему подошла:

— Вам плохо, Григорий Вениаминович?

Дьявол почувствовал себя ужасно старым. Да ведь по человечьим меркам он и был старым — почти девяносто, но Наташе-то откуда это знать!

— Нет-нет, что вы. Спасибо за заботу. Не беспокойтесь, — ответил и сам себя обругал. Ну кто так разговаривает с девушками… Точно дед!

— Какой вы смешной, — Наташа улыбнулась и взяла его за запястье. — Дайте-ка пульс послушаю… Жить будете! Молочка парного хотите?

Стрекопытов энергично замотал головой. Он всё-таки дьявол, а не домовой, с парного молочка и пронести может — не хватало ещё опозориться.

А потом пришёл жених. Со Стрекопытовым поздоровался за руку, ничуть не ревнуя. Поцеловал Наташу и повёл её глазеть на новую высоковольтную линию, протянувшуюся от райцентра к посёлку.

Стрекопытов смотрел им вслед и закипал. Володя был мужественен, сплошь положителен и надёжен, как целая бригада электриков. Но куда ему до настоящего дьявола! И как Наташа не понимает… И тут его соперник совершил роковую ошибку: в порыве вдохновения он запрокинул голову девушки и впился ей в губы таким страстным поцелуем, что Стрекопытов не утерпел.

И как ещё хватило у него выдержки сперва скинуть с себя одежду, а уж потом оборачиваться! Спустя минуту прямо на целующуюся парочку с диким рёвом нёсся рослый годовалый подтёлок. Стрекопытов высоко вскидывал копыта, угрожающе наклонял кривые рожки, кровавым глазом следя за электриком. Неизвестно, чем бы закончилась эта история — скорее всего, пошумел бы Григорий, попылил да и оставил несчастного Володю, устыдившись собственного поведения, но тот совершил вторую роковую ошибку. Встретившись взглядом с бычком, он вдруг разжал объятия и задал такого стрекача, что у Наташи рот открылся от удивления. В этой ситуации выбора у дьявола не оставалось. Он радостно поскакал за рыжим электриком, подстёгивая самого себя хвостом и в конце концов загнал его на свежепоставленный электрический столб, куда Володя взлетел с прямо-таки профессиональной грацией. Стрекопытов пару раз боднул столб, поревел для порядка и потрусил к коровнику.

Володя кричал вслед что-то живодёрское, Наташа заливалась смехом, а потревоженные коровы удивлённо мычали, выпытывая друг у друга детали происшествия. Забежав за угол, Стрекопытов перекувыркнулся, торопливо натянул брюки и бросился бежать на полусогнутых, прячась за плотной стеной боярышника.

Как электрик ни убеждал Наташу в том, что своим бегством самоотверженно отвёл от неё угрозу, она его не простила. Девушки не любят трусов. Тем более когда на пороге сердца начинает отираться симпатичный дьявол с букетом ромашек. А именно так Стрекопытов и действовал.

Каждый вечер он перебегал поле, аккурат успевая к концу вечерней дойки, и они с Наташей шли куда-нибудь: то в клуб, то к речной заводи послушать лягушачий концерт, а то и просто посидеть на брёвнышке у края леса, вдали от любопытных совхозных и поселковых глаз. Но как ни прячься, на язык бабам всё одно попадёшь. Нет, на Наталку зла никто не держал. Так, завидовали ей по-хорошему, слёзы в девичьи подушки пряча. Меж собой сплетничали, конечно, как тут удержаться, когда такой мужчина пропадает для женского общества. И ради кого? Не учительницы, не передовички, не Валентины из сельпо — вот уж кто все глаза выплакал за месяц! А ради простой телятницы, обучающейся заочно на втором курсе агротехникума. Не отличницы даже. Ну а как слухи до Наташиной родни дошли, так пришлось Стрекопытову фетровую шляпу из сумки доставать и идти на поклон к Валентине за «Рижской сиренью» и армянским коньяком. Мог бы, конечно, всё взять из авоськи, но не стал. Неуважительно это ему казалось — дарить бесплатное и без труда добытое.

Валюша проявила лучшие человеческие качества, достав из запасников и то, и другое, да ещё и от себя добавила красивую коробку шоколадных конфет.

— Иди уж, красавец… Ой, дай хоть поцелую разок на прощанье! — и продавщица прижала Стрекопытова к страдающему сердцу, по-матерински чмокнув в щёку.

Семья у Наташи была большая: мать, отец, двое младших братьев, бойкая бабка Ладиславна и малоподвижная прабабка Станиславна, да дядья, да тётки с детьми, да кумовья к тому ж. Хата Стрекопытову понравилась: хорошая хата, справная. Пили за столом умеренно, с тостами не частили. Спрашивали о работе, родителях, осторожно интересовались зарплатой и жилищными перспективами. Непривычный к таким посиделкам Стрекопытов смущался, но отвечал степенно и обстоятельно, что, мол, оклад, конечно, не велик, но есть премии, начальство его как специалиста ценит, с жильём обещает помочь к концу года. Родственники одобрительно гудели и в свою очередь перечисляли собственное поголовье скота и предметы мебели, стоящие на балансе.

— Ну, кур, свиней ты видел. А ещё второй холодильник в прошлом годе взяли с премии. Сервант с зеркалом есть. Зелёный сервиз — мать, покажи! И подушки — пух свой, не покупаем.

Стрекопытов хоть и догадывался, что разговор о посуде и прочем ведётся с какой-то определённой целью, но, будучи незнакомым с этой стороной человеческой жизни, намеков не понимал. Какая разница, что там пылится в кладовой у Наташиных родителей? Как будто продать мне хотят, удивлялся дьявол.

Ну а вскоре Наташа, думая, что Стрекопытов по робости своей сам решиться не может, официально уведомила собравшихся, что борова Юрку пора к зиме откармливать, иначе сала не нагуляет в достаточном количестве, а чем же тогда на свадьбе закусывать прикажете?

От обморока и позора Стрекопытова спасла прабабка Станиславна. Неподвижная и безмолвная до той поры стокилограммовая пенсионерка внезапно встала и зычно объявила:

— Горько! — после чего сама же и полезла целоваться с оторопевшим дьяволом. Пока родственники объясняли старушке, что она немного поторопилась, Стрекопытов вышел на крыльцо и закурил. Окрылённая Наташа последовала за ним.

Бедный Стрекопытов! Ему и невдомёк было, что холостятству пришёл конец и дата свадьбы зависит только от одного: успеет ли к зиме какой-то боров набрать необходимое количество сала. У людей жизнь короткая, не то что у нечисти, вот и спешат они семьёй обзавестись пораньше, детей нарожать, внукам порадоваться. А ему каково это? Жил девяносто лет не тужил, и вдруг — женись! Нет, Наташу он любил, и даже очень, но отдавать свою свободу… Ведь женатый дьявол не только власть над женщинами теряет — тьфу ему эта власть, но и посерьёзнее кое-чего, а именно — свободу передвижения.

Раз и навсегда должен он остаться в том населённом пункте, где застигнет его врасплох нелёгкая. Вот и отец его из Бугульмы шагу ступить не может — таков закон, свойственный природе всякого дьявола. А Стрекопытов любил переезжать с места на место: сегодня Крупки, завтра Мари-Турек, а послезавтра, может быть, Хальмер-Ю. А что, толковые снабженцы везде нужны! Ну как тут жениться!

Вот так думал дьявол, пока курил одну за одной папиросы «Казбек» из нарядной коробки. Темнело. В хате продолжались посиделки, здравицы в отсутствие главных героев торжества звучали чаще, а потом и петь бабы начали — виновата ли я, виновата ли я…

— Ой, Гриша, ты моим так понравился! Жаль только, что твои приехать не смогут. А коттедж теперь Ширко тебе точно даст. Положено как молодому семейному специалисту. Но это мы ещё посмотрим на коттедж этот. Может, и сами не возьмём. У нас хата большая — всем места хватит! Ну обними меня… Теперь можно!

И обречённый дьявол неловко обнял счастливую невесту.

Наташа была девушкой умной и почувствовала перемену в настроении возлюбленного уже через неделю. Но как девушка гордая, ничем это понимание не выдала. Не устраивала ему сцен, не ждала, когда он перестал прибегать к ней в коровник, не выслеживала его и не плакала. Ещё через пару дней просто сказала дома, что свадьбы не будет. Родители погоревали, бойкая бабка Ладиславна хотела было пристыдить Стрекопытова, но Наташа не позволила. А малоподвижная прабабка Станиславна, лёжа ночью на печке и слушая, как Наташа вздыхает, твёрдо сказала сама себе: «Не бывать этому! Он у меня ещё попляшет…»

У Станиславны были к Стрекопытову свои счёты. Мало не семь десятков лет назад, когда она была ещё молоденькой ведьмой, бегал к ней до хаты один такой дьявол, до женского полу больно охочий. Всегда одетый как франт в тёмно-синюю визитку и брюки с полоской, вскружил он ей голову, обещая показать Париж, Венецию и Рим. Ох как они носились с ним то на почтовых, то в собственном экипаже, а то и запросто, на помеле, прижавшись поплотнее друг к другу, по всей Минской губернии, от Мозыря до Новогрудка, разоряя винные погреба и опустошая ювелирные магазины. Как пили шампанское на крыше королевского замка в Варшаве и пугали стоящих на посту гвардейцев демоническим хохотом. Как… Как бросил её пан дьявол, усвистал куда-то в Аргентину, едва заикнулась она о свадьбе. Зареклась Станиславна с той поры дело иметь с нечистью, ведьмино занятие бросила и замуж вышла за самого обычного паренька, из людей. Но, увидев Григория Стрекопытова, вспомнила молодые годы и решила во что бы то ни стало заполучить в семью дьявола, связав его свободу нерушимой клятвой!

Директор Ширко задумчиво жевал прокуренный ус, с трудом разбирая бумагу, написанную по всем правилам дореволюционной орфографии. Уразумев изложенное там, нажал кнопку селектора: «Стрекопытова ко мне быстро!»

— Анонимка на тебя имеется, Григорий. Вот погляди, — Ширко передал Стрекопытову бумагу, — о посягательстве на честь Заруцкой Дануты Станиславовны 1880 года рождения против воли её и согласия. Якобы ты, воспользовавшись печной трубой в доме потерпевшей, на протяжении трёх ночей являлся к ней в образе чёрного кота и…

— Да это же чушь! Вы что, поверите?

— Я-то, может, и не поверю, но милиция… Смотри, в конце приписка — «копия сего письма будет направлена начальнику местного отделения». И вот ещё — «при наступлении обстоятельств, суть которых подлежит обсуждению с потерпевшей (а именно вступление в брачные отношения с потерпевшей), вышеописанные насильственные акты могут быть трактованы как любовные ухаживания».

— Что? Жениться на этой старухе? Да она из ума выжила! Выбросите вы эту гадость!

— Ну выброшу… И что с того? Она новую напишет. И пошлёт уже не мне, а парторгу. Ты, кстати, в партии не состоишь, я запамятовал?

— Ннннет, не состою.

— А почему? Ах да, понимаю-понимаю. Вам же нельзя. В общем, найдёт старуха кому анонимку отправить, уж поверь. Ты лучше как-то полюбовно дело реши. Тебе виднее. Давай, Гриш, не затягивай.

— И решу. Вот сейчас прям решу! Напишу заявление по собственному желанию, а дальше делайте что хотите! Две недели — и нет меня здесь, ясно? Пусть хоть в обком свои анонимки пишет!

— Да ты чего, Гриш? Ну подожди, не кипятись! А как же коттедж? А премию хочешь? Ну хочешь, я тебе премию мотоциклом выдам? Гришенька, не уезжай только! Ведь план погубишь! А, э-эх! — директор скомкал анонимку Станиславны и швырнул её в угол.

Но Стрекопытова было уже не остановить. Он твёрдо решил уехать куда-нибудь подальше. Хоть в Туркмению!

Вечером того же дня директор тайком от широкой общественности пришёл к Наташе. Хозяева предложили ему чаю с пряниками, но Ширко жестом попросил чего-нибудь покрепче. Махнув подряд две стопки и отдышавшись, директор сказал Наташе:

— Не ты одна страдаешь, девка. Судьба всего нашего годового плана… Да что там плана! комбината!.. зависит от Стрекопытова. И мы не вправе сейчас отступать и сдаваться. Надо действовать!

Дальнейшее походило на разработку военной операции. Руководил ею лично Ширко. К операции, помимо Наташи и Наташиных родителей, были привлечены все прогрессивные жители посёлка и некоторые особо доверенные совхозники. Тщательным образом проинструктированные, они ждали своего часа, изображая простых сельских обывателей, но на деле…

В первую очередь, к Стрекопытову в гостиницу въехал сосед. Это был завклубом Аристарх Леонидович Вьюный, славящийся своим умением кого угодно развести на пол-литра, причём исключительно за счёт разводимого. На этот раз Вьюный не стал полагаться на своё красноречие и заранее приготовил несколько различных по крепости алкогольных напитков, включая дефицитнейший Вана Таллин — привет Валентине!

Кольцо вокруг Стрекопытова начало сжиматься…

Придя вечером к себе в хату, он застал там изысканную атмосферу богемной пьянки, в которой принимали участие уже упомянутый Вьюный, заводской художник Семён и директор свинокомплекса Пал Палыч Свирепый. Каждый из собравшихся олицетворял свой культурный пласт и налегал на присущий этому пласту алкогольный напиток, предоставляя дьяволу широкую возможность выбора. Вьюный употреблял эстонский ликёр без закуски. Свирепый пил картофельный самогон, закусывая белоснежным салом с чесноком. Семён глушил Агдам прямо из горла, занюхивая испачканным в краске рукавом. Все трое приветствовали дьявола самым дружественным образом, буквально силой усадили за стол и заставили выпить штрафную. Причём сразу три.

Когда градус вечера приблизился к критической отметке, то есть пить попросту стало нечего, своё решение предложил Свирепый, у которого самогон имелся в изобилии. Друзья встали и, преодолевая гравитационное воздействие Земли, воспарили по направлению к дому директора свинокомплекса.

О том, что объект покинул здание гостиницы, администратор стоящей напротив бани уведомил по телефону заместителя поселкового отделения милиции лейтенанта Трепунова. В течение двух минут после звонка Трепунов завёл служебный мотоцикл Урал, в коляске которого уже сидел, разминая пальцы, недавно освободившийся из мест лишения свободы вор-рецидивист Попроцкий, он же Сява.

В гостиницу Трепунов и Сява вошли стремительно, плечом к плечу, осознавая высокую значимость своей миссии. Сява привычным движением натянул тонкие перчатки и замер над дьявольским чемоданчиком. Несколько едва уловимых движений отмычкой и вуаля — чемодан открыт. Трепунов столь же привычным жестом обернул руку целлофаном и извлёк из чемодана общегражданский паспорт.

В тот момент, когда Стрекопытов с товарищами подходил к заветной двери, за которой водились неисчерпаемые запасы картофельного самогона, лейтенант Трепунов, держа паспорт в вытянутой руке, поднимался на второй этаж поселкового совета. Там его ждала секретарь совета Лидочка, также выполняющая функции паспортистки и делопроизводителя. Перед ней лежал паспорт Наташи, в котором Стрекопытов уже значился как муж. Открыв принесённый лейтенантом паспорт на нужной странице, Лидочка красивым округлым почерком внесла в него Наташины данные и сегодняшнее число. Затем она открыла коробочку с печатью, несколько раз дохнула на штамп и от всей души приложила его к странице. Но обычного фиолетового отпечатка на ней не появилось. Лидочка удивлённо посмотрела на печать и повторила свои действия.

Отпечатка не было. Лидочка попробовала поставить штамп на черновике. Отпечаток появился — яркий, сочный и четкий. Тогда девушка самым внимательным образом осмотрела паспорт. Документ как документ, ничего особенного.

«Шпион, — мелькнуло у неё в голове. — И паспорт у него поддельный! А вдруг он сейчас кинется его искать и найдёт меня? Ой, мамочки!»

От страха за свою юную жизнь комсомолка Лидочка впервые в жизни совершила абсолютно не комсомольский поступок. Она перекрестилась, потом перекрестила дьявольский паспорт и, зажмурившись, зачем-то ещё раз приложила к нему печать. Отпечаток на мгновение вспыхнул синим пламенем и утвердился на своём месте.

В тот же миг Стрекопытов, первым из друзей приложившийся к бутылке с самогоном, зашатался и рухнул наземь.

— Отравился! — испуганно прошептал Вьюный.

Семён прислонил ухо к груди упавшего.

— Точно. И сердце не бьётся, — авторитетно подтвердил он, не зная, что сердце у дьяволов находится справа.

Свирепый жадно припал к бутылке и, набрав полный рот, опрыскал Стрекопытова как из пульверизатора. Тот поморщился, резко сел и потёр полученную при падении шишку на затылке.

— Чтоб с моего самогона помирали? Да никогда! — Свирепый протянул дьяволу бутылку. — А это до свадьбы заживёт. Не боись!

И действительно зажило. Перед самой свадьбой фельдшерица Стася, уже нечувствительная к стрекопытовским чарам, разрешила снять с головы повязку. И за столом жених сидел при полном параде, счастливый и довольный. Так и живёт до сих пор, детишек уже двое. На отца очень похожи, но дьявольских рожек, правда, нет. А может, и не выросли ещё — старшему-то всего три.