99 мир – 1. Маджуро

Данияр Сугралинов

Девяносто седьмую жизнь он провел императором целой планеты. Девяносто восьмую – в теле российского студента-геймера. Девяносто девятая может стать для него последней. Отец-гладиатор погиб на Арене. Мать стирает чужое белье. Младшая сестра – воровка. Мир, похожий на Землю. Тело нищего парализованного подростка-инвалида. И отрицательный баланс очков Тсоуи. Слишком устал, и слишком неблагоприятные стартовые условия. Так что держи, парень, нейроинтерфейс и решай свои проблемы сам!

Глава 3. Волшебное исцеление

— Карим вылечил калеку! — вдруг закричал Толстый Пит. — Волшебный бросок!

Шутку не поддержали. После последнего попадания Лука свалился с коляски и неподвижно лежал довольно долгое время. Они решили было, что тот умер, и собирались разбежаться, пока не появилась стража — маловероятно, но все же. Но калека встал!

Не веря своим глазам, подростки продолжали пялиться на Луку. Тот же не терял времени. Мнимым было выздоровление или нет, но неизвестно, когда это закончится. Мальчик, обтерев рукавом лицо, выбрался из лужи, подобрал пару булыжников, лежавших ближе всего, и, неумело замахнувшись, бросил.

Камень пролетел пару локтей и, поднимая кучу брызг, плюхнулся в лужу. Хулиганы удивились, а потом разразились хохотом.

Немедля Лука бросил еще один, и тот воткнулся в грязь рядом. Злясь на себя, Лука стал подбирать и бросать булыжники в тех, кто продолжал издеваться над ним и сейчас, когда он владел телом, но не мог докинуть даже до середины лужи, на другой стороне которой умирали от смеха хулиганы.

Карим аж всхлипывал, держась за живот, а вместе с ним хохотали и остальные. Громче всех надрывался Толстый Пит, правая рука Карима. Он подобострастно поддерживал вожака в любом начинании, ведь сын хозяина трактира щедро делился с ним и другими ребятами недоеденными остатками с тарелок посетителей, а в этом районе столицы еда имела наивысшую ценность.

Сколько раз Лука мечтал, что сможет поднять и вернуть брошенный в него камень! И вот… Будучи всю жизнь прикованным к постели, как и когда он научился бы швырять булыжники? Был бы рядом отец… Да хотя бы Кора, вот уж кто легко и непринужденно смог бы его научить! Но сестренка томилась в застенках тюрьмы, пока мама собирала деньги на выкуп.

Лука огляделся, но камней рядом больше не было.

— Эй, калека! Лови! — крикнул Толстый Пит и бросил в него булыжником.

По привычке Лука неподвижно наблюдал за тем, как летит камень, но вдруг услышал в голове вроде бы свои, но чужие мысли: «Подвинься! Прости, но я не могу на это смотреть!» — после чего его тело само собой принялось двигаться, сделало разворот и прогиб, уклоняясь. Камень пролетел в дюйме от него.

— Ничего себе! А ну, парни, пусть потанцует!

Цель стала подвижной, и это раззадорило хулиганов. Суетясь, они стали хватать что ни попадя и бросать в Луку. Но мальчик нашел даже определенное удовольствие в том, чтобы не дать им попасть в себя. Не делая лишних движений, он легко уклонялся от всего, что в него летело.

«Надоело, — подумал Лука-Эск. — Моя очередь». Меткими выверенными бросками он вывел из строя Натуса, сына торговца рыбой, Джамаля, чумазого остолопа с полным отсутствием ума. Потом дошла очередь до Толстого Пита — булыжник угодил прямо в желеобразный живот, выбивая из легких воздух. Пит согнулся и рухнул лицом в лужу.

Лука подкидывал в руке очередной камень, раздумывая, в какую часть тела Карима его бросить. Тот заметался, не зная, то ли бежать, то ли помогать друзьям. В итоге он спрятался за Толстого Пита, вытащив того из воды, как бегемота из болота.

Лука прицелился. Из-за спины Толстого Пита высовывалось плечо Карима, в него он и швырнул. Камушек был небольшой, размером с перепелиное яйцо, но тем точнее вышел бросок. Наглый и задиристый семнадцатилетний сын трактирщика взвыл, как девчонка. Глядя на это, его свора заохала, переглянулась и… побежала!

— Подождите меня! — завопил Карим и помчался за остальными.

Обернувшись, он сорвавшимся голосом прокричал:

— Ты труп, калека! Ты труп!

Лука смотрел ему вслед, чувствуя, как в груди зарождается нечто неизведанное. Это было удовлетворение. Ему нравилось, как послушно тело, как быстро бежит кровь по жилам, нравился клекот выплеснутой, по-настоящему выплеснутой ярости. Ведь раньше он мог только беззвучно, чтобы не разбудить маму с сестрой, плакать ночами или скрипеть зубами и вращать глазами. Он не позволял себе истерик, не желая казаться еще слабее, чем был, а потому гнев копился в нем, подобно лаве, подступающей к жерлу вулкана.

Сейчас он дал волю чувствам, и на место заслоняющего мир гнева пришло тихое, умиротворенное удовлетворение. Эск’Онегута позабавило происшествие, но и он чувствовал то же, что и Лука.

Все-таки у них было одно тело.

Тело, которое начало отчаянно болеть. Атрофированные мышцы, казалось, впали в шок от запредельной нагрузки. Ноги Луки подогнулись, но он сумел не упасть. Шатаясь, мальчик добрался до коляски, поставил ее на колеса и, превозмогая боль, выкатил из лужи. Едва сделав это, он тут же упал на сиденье, принял удобное положение и покатил в сторону дома.

В лачугу он заходил уже на своих ногах. Мать, не заметив его, продолжала тереть белье на стиральной доске. С нее ручьями лился пот, но она стирала так остервенело, будто от этого зависела жизнь ее детей. Хотя так оно и было.

«Срань Хорваца, куда я попал?» — подумал Эск, и та же мысль пришла в голову Луке. Мальчик посмотрел на место, где он прожил последние годы, новыми глазами. Да и с другой высоты — с высоты своего роста.

Единственная комната на всех. На одной половине плохо освещенного помещения все кровати, маленький обеденный столик, сундук со старым барахлом. Вторую половину занимает прачечная — повсюду развешано белье, к стене жмется гладильный стол со старым чугунным утюгом. В углу напротив стирает мать. Мыльная вода в тазу и ведрах на полу уже черна от грязи, и вскоре матери предстоит тащиться за квартал отсюда к общественному колодцу. Никаких рек, озер и прочих естественных водоемов в столице не водилось, и жители трущоб брали чистую воду в общественных колодцах.

Выжав белье, она слила воду в ведро, поставила таз на место и выпрямилась. Лука заковылял к ней:

— Мама…

Приска подняла голову, заметила стоящего перед ней сына и потеряла сознание, начала оседать, но Лука кинулся к ней, чтобы не дать упасть.

«Силенок-то совсем нет», — заметил Эск, когда, не удержав тело матери, рухнул на мокрый пол.

Аккуратно удерживая женщину, он сел и погладил ее по голове. Приска была очень красива, когда выходила замуж за отца, но последние годы совсем ее подкосили. Лицо осунулось, под глазами набрякли мешки, волосы поредели, а грудь обвисла после рождения Коры. Но она оставалась привлекательной, хотя это было сложно заметить сразу.

— Мама, мам… — тихо шептал Лука. — Мама, очнись!

Он коснулся губами ее лба. Приска открыла глаза. Лука встал сам и помог подняться матери.

— Не приснилось! Не приснилось! — глаза мамы наполнились слезами. — Лука! Сынок!

— Да, мам…

— Но как? — воскликнула женщина.

Лука рассказал ей все, разве что умолчав о том, как бросал камни в ответ. В его версии событий хулиганы разбежались, стоило ему подняться.

— Чудо! Чудо! — не уставала повторять Приска, целуя и обнимая сына.

Слезы так и лились из ее глаз, она была мокрой от стирки и пота, да и Лука только вылез из лужи. Обнявшись, они долго так стояли: Лука прижимал мать к груди и впервые смотрел на нее сверху вниз. Теперь он видел, как много у нее седых волос.

— Мама, я схожу за водой. А ты пока отдыхай.

— А ты сможешь? — Приска недоверчиво осмотрела сына с головы до ног.

— Я постараюсь. Буду носить по одному ведру, не переживай. Отдыхай, мам.

Лука отвел ее к кровати и усадил, а сам взял полное ведро и, сжав зубы, делая маленькие шажочки, понес из дому, чтобы вылить в канаву грязную воду и принести чистой.

Эск, наблюдая за этим, подумал, что мальчишка надорвется.

Пора крутить Колесо.