Я полюбила бандита…

Дарина Смирнова (2025)

Изо дня в день я кручусь как белка в колесе, чтобы заработать денег на жизненно необходимую операцию для самого близкого и родного человека, пока не случается эта авария. Честно говоря, я в ней и не виновата даже. Только владелец очень крутого и очень дорогого (чтоб его!) внедорожника имеет по этому поводу свое мнение. Как и по поводу того, каким именно образом я должна возместить ему ущерб. Серьезно? Меня вот так вот запросто средь бела дня, невзирая на крики о помощи, заталкивают в чужую машину и куда-то везут?! Внимание! Содержит ненормативную лексику и откровенные сцены!

Глава 7

Марьяна

Честно говоря, не знаю я, как к такому готовятся. Что я должна сделать? Выщипать брови? Сделать укладку и макияж? Френч? Побрить подмышки? Покрасить в розовый волосы на лобке? Ну ладно. Допустим, там нет волос. Но, может, ему нравятся морские свинки. Откуда мне знать? Мог бы как-то более развернуто предоставить список пожеланий.

В конечном итоге вся моя подготовка сводится к тому, что я отменяю все назначенные на сегодня консультации и весь день валяюсь в кровати перед телевизором. Разве что душ еще принимаю.

Где-то в середине дня приходит сообщение.

«Приеду в семь».

В семь, так в семь.

В семь часов вечера в дверном замке со скрежетом проворачивается ключ. У него есть ключи от моей съемной квартиры. Чудненько.

Вадим входит внутрь и проходит в комнату, где я растянулась на кровати в спортивных шортах и такой же футболке и, зевая, наблюдаю, как герои Ли Уоннелла и Кэри Элвеса переживают худшие моменты в своей жизни. Вадим жмет на красную пупочку как раз в тот момент, когда Джон Крамер выходит из ванной. «Игра²…» Тык. Ну что ж ты делаешь?! Это же кощунство!

— А ты чего валяешься?

— Ты обувь не снял, — говорю ему, продолжая хмуро смотреть в черный прямоугольник экрана телевизора.

На нем опять идеально выглаженная рубашка, в этот раз светло-голубого цвета, черные брюки и начищенные до блеска черные летние ботинки, в которых он прошел прямиком в комнату. А полы мыть мне.

— Марьяна. Вещи где?

— Какие вещи?

— Я вчера просил тебя быть собранной, когда приеду.

— Куда собранной?

— Ты переезжаешь ко мне.

— К тебе?

— Да, Марьяна. Ты будешь жить у меня. Ты ведь не думаешь, что я стану трахать тебя в этом клоповнике?

— Здесь нет клопов, — еле слышно говорю ему в ответ.

Я снимаю эту квартиру уже несколько месяцев. Прежде чем заселяться, все тщательно проверила. А сразу после заселения привела квартиру в надлежащий вид. Тамара Петровна, старушка, которая мне ее сдавала, на хорошую уборку была не способна в силу возраста и здоровья. Во многом по этой причине она брала за аренду весьма умеренную цену. С жильцами ей не везло, они менялись с калейдоскопической скоростью, оставляя после себя хаос и разруху. После прошлых жильцов она убралась, как смогла, но… Я перемыла все окна, вычистила до блеска сантехнику, отскоблила плитку в кухне, привела почти в идеально белоснежное состояние газовую плиту. Даже потолок помыла. И двери. Выгребла мусор из каждого уголка и только потом успокоилась.

Конечно, я понимаю, что он выражался скорее фигурально, чем буквально. Вот только я в принципе считаю, что отсутствие денег — это не показатель человеческой дерьмовости. Так уж вышло, что не у всех представителей человечества за домом припаркован Феррари, а на крыше самого дома площадка с личным самолетом. Но это вовсе не обозначает, что скромно живущий человек чем-то плох. Деньги вообще не показатель человеческих качеств и человечности. Некоторых зажиточных и имовитых представителей современного общества и людьми-то назвать сложно. Вот, например, конкретно Вадима. Язык не поворачивается назвать его человеком. Нелюдь. Зверь. Животное.

Мужчина садится рядом со мной на край кровати, протягивает руку, обхватывает меня широкой ладонью за шею сзади и притягивает к себе, приподнимая над матрасом. Я рефлекторно кладу ему ладони на плечи и пытаюсь отпихнуть. Вадим, не обращая внимания на мои попытки сопротивления, притягивает меня ближе и склоняется к уху:

— Собирай тряпки. У тебя пятнадцать минут. Я жду внизу.

И идет к выходу в прихожую.

Вадим уходит, а я беру из встроенного шкафа в прихожей небольшой бордовый пластиковый чемодан, с которым мы с мамой когда-то ездили отдыхать, и несу его в комнату. Значит, он хочет, чтобы его новая игрушка всегда была в зоне досягаемости. Я без разбора скидываю в чемодан вещи из большого бельевого шкафа в комнате. Персональная шлюха, которая всегда будет под боком. В чемодан друг за другом летят несколько футболок, шортов, пара джинсов, спортивок, теплых кофт, самое простое и удобное хлопковое нижнее белье и простенький однотонный домашний халат. Прекрасно. Я не беру ни нарядных платьев, ни косметики, ни украшений, ни любимого мной кружева, ни чего-либо еще такого. Он же сказал, что будет трахать «сколько хочет», очень надеюсь, что эта его хотелка быстро отпадет сама собой, когда я буду появляться перед ним в «разобранном» виде. Хорошо бы еще не мыться и не чистить зубы, но боюсь, что этим я сделаю хуже себе, а не ему. Не выдержу. Так что средства гигиены я тоже беру. Поверх вещей закидываю несколько книг, которые купила давным-давно, но так и не нашла времени прочитать. Еще беру сумку с телефоном и документами. И больше ничего.

Не переодеваясь, я спускаюсь вниз, у входа в подъезд Вадим забирает мой чемодан и закидывает его в багажник машины. Машина на этот раз другая. Но это тоже какой-то внедорожник. Сомневаюсь, что он понес такие уж большие убытки после той аварии. Ну лично для него. Мы с ним находимся на, мягко говоря, разных уровнях благосостояния. Вчера я долго просматривала информацию в интернете, набрав в поисковую строку фамилию с визитки, но ничего выдающегося там не нашла. Громов Вадим. Владелец заводов, дворцов и пароходов. Никаких биографических сведений, личных фотографий. Ни одной странички в соцсетях, каких-нибудь интервью с рассказами «Как я стал успешным». Ничего, за что можно зацепиться глазу. Информации на удивление очень мало. Ее почти нет.

Мы едем в полном молчании. От центральной части города двигаемся куда-то в сторону северной окраины. Высотки за окном постепенно сменяются более низкоэтажной застройкой. Солнце еще достаточно высоко, на улице опять пекло, но в машине вполне комфортно из-за работающего кондиционера. В спальных районах кипит жизнь. Хохочут дети на каруселях за невысокими цветными заборчиками детских площадок, дамы почтенных лет бодро переставляют палки для скандинавской ходьбы, кучка подростков в джинсах и майках замышляют что-то недоброе, мамочки с колясками на вечерней прогулке со своими крикунами двигаются медленно и сонно. Мне грустно. Тоскливо. Одиноко.

— Вадим, а я смогу продолжать работать?

— У тебя будет только одна работа.

О какой работе идет речь, понятно и так, поэтому больше вопросов я не задаю.

Чем дольше мы едем, тем больше на меня наваливается тяжелой плитой неотвратимость происходящего. Вся моя утренняя бравада улетучивается под ее тяжестью, в груди нестерпимо давит, и мне отчаянно хочется реветь в голос. Но реветь нельзя, поэтому я отворачиваюсь к окну и время от времени осторожно вытираю сбегающие из глаз слезы ладонью, чтобы Вадим этого не видел. А то решит еще, что я передумала. А другие предложения, сам говорил, будут хуже.

За это время мы уже выехали куда-то за город. Внезапно машина сбрасывает скорость, съезжает на обочину и плавно тормозит. Вадим протягивает руку, берет меня за подбородок, разворачивает к себе лицом и пристально смотрит в глаза. Все-таки заметил, что я плачу. А в следующий момент я испуганно дергаюсь, когда он склоняется ко мне, обхватывает руками повыше талии и перетаскивает к себе, усаживая боком на своих коленях.

— Что ты делаешь?

Что, прямо здесь? И чем это лучше моего «клоповника»?

— Хочу кое-что проверить, — тихо отвечает мне на ухо мужчина и находит мои губы.

Осторожно касается и мягко углубляет поцелуй. Горячая ладонь проскальзывает под футболку и медленно двигается вверх. Я опять вздрагиваю и хватаю его за запястье.

— Прекрати хватать меня за руки, — строго говорит Вадим, разрывая поцелуй.

Я знаю, что должна отпустить его руку. Знаю! Но не могу.

— Марьяна. Я ничего тебе не сделаю, — уже мягче произносит он, а я все продолжаю его держать.

Вадим склоняется к моему уху и шепчет, обдавая кожу щекочущим дыханием:

— Не бойся, слышишь? Я не трону.

Снова приникает к губам, я заставляю себя ослабить хватку, и его ладонь скользит выше, сдвигая вверх спортивное бра под футболкой, и обхватывает полушарие груди. Чуть сжимает, поглаживает и большим пальцем выводит круги вокруг соска, потом осторожно касается его подушечкой пальца и снова поглаживает. Я уже почти не сопротивляюсь, когда он задирает на мне футболку, еще выше сдвигает топ и обхватывает твердую вершинку губами.

В тот момент, когда его рука скользит мне под резинку шортиков, хочется провалиться сквозь землю или раствориться в воздухе. Потому что там я вся мокрая.

— Ножки раздвинь.

Разумеется, я плотно свела бедра вместе.

— Вадим…

— Давай, цыпленок. Расслабься. Это всего лишь ласка.

И я сдаюсь. Слегка развожу ноги, утыкаюсь лицом ему в плечо и замираю, не дыша.

Он слегка приглаживает складки, потом чуть раздвигает и скользит между ними пальцем.

— Ты вся вымокла, — шепчет мне на ухо то, что я и так знаю.

Невозможно не возбудиться от таких прикосновений, понятно?! Это естественная физиологическая реакция!

Наверное.

Затуманенный патокой желания мозг постепенно теряет контроль над телом. Вадим сказал мне, что не тронет (правда, потом добавил это свое сегодня), другого выбора у меня все равно нет, и постепенно я сдаюсь. Окончательно отпускаю самоконтроль и попытки сопротивляться накатывающему состоянию блаженства. Шире раздвигаю ноги, давая ему больше доступа, и, лежа на его плече, жадно вдыхаю густой терпкий мужской аромат с легкими нотами свежего цитрусового парфюма. Сейчас мне приятен этот запах. Кульминация наступает быстро. Сначала подступает слабыми импульсами, а потом взрывается яркими разрядами где-то там, в самом низу, и огненными брызгами разлетается по всему телу. Хорошо настолько, что еще секунда и я начну постыдно стонать. Я приникаю губами к его шее и, жарко дыша, осторожно прикусываю горячую бархатную кожу зубами. Потом выпускаю и, пытаясь отдышаться, виновато шепчу:

— Извини.

Вадим собирает в кулак мои волосы на затылке, тянет, отрывая мою голову от своего плеча, и целует. Его поцелуй неспешный, чувственный и томный. В промежности все еще сладко подергивает. Определенно, у нас с ним разное понимание значения слова «не трону». Но сопротивляться я уже давно не пытаюсь, растеклась в его руках как кисель. Одной он держит меня за волосы, а вторая лежит на моей талии, едва ощутимо поглаживая.

Внезапно тишину салона машины и наш поцелуй разрывает настойчивая мелодичная трель.

Вадим бросает взгляд на экран своего смартфона, который лежит здесь же на панели, и одновременно с этим по-хозяйски похлопывает меня ладонью по боковой поверхности бедра:

— Обратно пересядь.

Да не очень-то и хотелось. Ты сам меня сюда усадил.

А потом он принимает звонок и сухо и холодно выдыхает, поднося смартфон к уху:

— Да.

Я вылезаю из машины, чтобы не лезть враскорячку через консоль, обхожу ее перед капотом и сажусь со стороны пассажира в тот момент, когда Вадим раз за разом повторяет в трубку холодное «нет». Затем долго слушает размеренный голос на том конце. Слов не разобрать.

— Хорошо, Борис. Но с моей стороны это будет не более, чем дружеский жест, — в конце концов произносит Вадим, отбивает звонок, а после заводит мотор и разворачивает машину обратно в сторону города.

Какое-то время я сижу, не задавая вопросов, но в итоге беспокойство и любопытство все равно берут верх, а Вадим опять сидит абсолютно молча, и поэтому я осторожно интересуюсь:

— Вадим, а куда мы едем?

— Поужинаем.

Спустя время мы и правда подъезжаем к какому-то ресторану с броской, расцвеченной огнями, вывеской «Амели» и затемненным стеклянным фасадом.

— Вылезай.

Я выбираюсь из машины, Вадим выходит со своей стороны, потом открывает заднюю дверь, берет с сиденья пиджак в тон брюкам и надевает. Он замерзнуть боится? На улице пекло — не продохнуть.

Внутри все кричит о дороговизне и высокой престижности заведения. Темно-коричневые стены, почти черный глянцевый потолок со множеством встроенных светильников, столы, окруженные полукруглыми диванчиками, обитыми черной бархатной тканью. Более светлые столы и множество бра уравновешивают использованные в интерьере темные тона. В зале полный аншлаг. Но в зал мы не проходим, а в сопровождении официанта идем вглубь помещения и через длинный коридор минуем несколько одинаковых дверей, пока не останавливаемся у еще одной такой же. Начинаю подозревать, что этот мужчина — любитель приватных кабинок.

В центре помещения, за круглым столом, застеленным бежевой скатертью, сидят несколько мужчин. Свободный стул только один. Вадим уступает его мне, сухо представляет меня собравшимся, не назвав ничего, кроме моего имени, а сам ждет, когда официант принесет еще один стул. Они здесь такие же, что и диванчики в зале: обиты черной, бархатистой на ощупь, тканью. Я сажусь напротив полного мужчины средних лет с одутловатым лицом и густыми темными усами, который окидывает меня с ног до головы долгим оценивающим взглядом светло-голубых холодных глаз. Вадим садится справа от меня рядом с худым импозантным мужчиной в темно-синем костюме и с коротко стриженными седыми волосами.

Все собравшиеся мужчины, сидящие за столом, сплошь в белых рубашках и явно дорогих костюмах с галстуками, на запястьях в лучах искусственного света поблескивают часы, вместо пуговиц на манжетах — запонки. И я. В спортивных шортиках и футболке. И с чем-то похожим на воронье гнездо на голове, потому что, когда мы сидели в машине, и Вадим наматывал мои волосы на свой кулак, он стащил мою резинку с волос, и я теперь не знаю, где она. В помещении работает кондиционер, тут достаточно прохладно, и соски на груди предательски твердеют. Надеюсь, что это не сильно заметно, потому что под футболкой у меня тот самый спортивный топ и чашечек в нем нет. И зачем только Вадим приволок меня сюда? Я бы вполне себе посидела в машине, книжку почитала…

Приносят еду, мужчины за столом заводят долгий разговор про бизнес-план, маржу и рентабельность. Я почти не прислушиваюсь к их разговору, так как все равно ни слова не понимаю и, не поднимая головы, ковыряю вилкой в тарелке с кусочками мяса в каком-то соусе, нарезанными ломтиками овощами и какой-то крупой. Я такую раньше не ела.

А поднимаю я голову как раз в тот момент, когда сидящий напротив голубоглазый усач не сводит с меня внимательного изучающего взгляда. А может быть, я поднимаю ее именно поэтому, потому что его взгляд какой-то липкий, почти физически ощутимый.

Снова опускаю голову и возвращаюсь к еде, стараясь не думать, почему этот противный толстяк так на меня пялится. Хочется чем-нибудь прикрыться, как будто я сижу перед ним абсолютно голая.

— Красивая девочка, Вадим. Мне нравится. Тебе не жалко будет уступить мне ее на этот вечер? — светским тоном внезапно произносит толстяк во время образовавшейся паузы в разговоре.

Меня парализует. Вилка со звоном вываливается из моих рук, я бросаю беглый взгляд на сидящего справа Вадима, а затем на входную дверь слева. Не знаю, чего мне в этот момент хочется больше: попытаться, пока не поздно, рвануть к выходу или схватить его за руку. Мы с ним не обсуждали этот момент, но мне казалось очевидным, что наш договор предполагает наличие только двух сторон. Не может же этот мерзавец быть настолько подонком? Почему-то я была уверена… не знаю, в чем я была уверена. Я тупица, да? Наверное, тупица.

В помещении тем временем воцаряется гробовая тишина, нарушаемая лишь парой каких-то тихих щелчков. Я сижу, опустив голову, и лихорадочно соображаю. Все-таки мчаться к дверям или попытаться выколоть вилкой глаз хотя бы одному из них? Решив, что одно другому не помеха, беру упавшую вилку обратно в руку и крепко сжимаю.

— Вадим, мальчик, остынь. Сергей ошибся в своих выводах, — вдруг слышится справа ровный спокойный голос.

Это говорит седой импозантный мужчина, сидящий по правую руку от Вадима, а я бросаю еще один быстрый взгляд на Вадима, который сидит, небрежно откинувшись на спинку стула, и смотрит на замершего под его взглядом полного мужчину, очевидно, что Сергея, в упор. Вадим, остынь? Остынь? Да я с таким лицом макароны дома варю! И какой он вам мальчик? Ему тридцатка как минимум.

— Марьяна, — неожиданно произносит толстяк, сидящий под его взглядом как перед дулом пистолета, — я приношу вам свои извинения за эту неуместную шутку. Я и правда ошибся.

Напряжение водопадом стекает с моего оцепеневшего тела, и я, все так же не поднимая головы, на автомате накалываю на вилку кусочек мяса и кладу в рот. Если этот весельчак рассчитывает на наигранную дружескую улыбку в ответ на свои извинения, то не дождется.

— Истинное достоинство подобно реке: чем она глубже, тем меньше издает шума³. Да, Марьяна? — произносит седой мужчина справа от Вадима. Надо же.

— Очень сложно хлопнуть дверью, если вас выбросили в окно⁴.

Мужчина вдруг рассмеялся.

— Ваш мужчина сделает это за вас, Марьяна.

Ага. Был бы еще у меня мужчина. Но у меня есть я. И мне и меня хватает.

Постепенно разговор между мужчинами возобновляется. Честно говоря, я не понимаю ни слова из того, что они обсуждают. Понимаю только, что они предлагают Вадиму какой-то контракт, от которого он отказывается. Время от времени он протягивает руку и кончиками пальцев тихонько поглаживает меня по задней поверхности шеи или, зарываясь пальцами в волосы, массирует кожу на затылке, а я в эти моменты ощущаю себя карманной собачкой, которую заботливый хозяин решил взять с собой.

Спустя часа два Вадим поднимается со своего места и сухо прощается с собравшимися за столом мужчинами. Сидевший справа от него мужчина, оказавшийся тем самым Борисом, который ему звонил, тоже поднимается со своего места и вызывается нас проводить.

У выхода из ресторана он жмет Вадиму руку, зачем-то поправляет воротник его рубашки и фамильярно хлопает по плечу.

— Я предупреждал, Борис, что смысла в этих переговорах не будет, — сухо говорит ему Вадим.

— Ну будет тебе, Вадим. Нет ничего зазорного в небольшом дружеском визите к старинному другу отца, — отвечает ему Борис и снова похлопывает его по плечу.

Ты еще в щечку его поцелуй!

То, как ведет себя этот холеный седовласый крестный отец итальянской мафии с моим персональным насильником и мерзавцем почему-то раздражает. Вадим выше его почти на голову, шире в плечах раза в два, а он ведет себя с этим взрослым здоровым лбом как с непослушным пятилеткой, который рассказал забавное стихотворение, стоя на стульчике перед Дедом Морозом. Видимо, что-то такое отражается в моем взгляде, потому что, поймав его, мужчина вдруг начинает смеяться. Но не зло, а как-то удовлетворенно. Как будто я тоже пожелала влезть на стульчик.

— Вы позволите, Марьяна?

Мужчина протягивает мне руку, и я вкладываю свои пальцы в его сухую прохладную ладонь. Он подносит их к своим губам.

— Был рад знакомству.

— Взаимно.

Я улыбаюсь ему почти искренне. Потому что мы наконец-то уходим.

Примечания

2

«Игра окончена». Цитата из фильма «Пила: Игра на выживание», реж. Джеймс Ван, 2004 г.

3

Изречение французского писателя и философа эпохи Возрождения Мишеля де Монтеня.

4

Изречение поэта первой половины ХХ века Аминада Петровича Шполянского.