Вечный двигатель маразма

Дарья Донцова, 2018

Самая опасная профессия – это писатель! А вы как думали? Вот врывается в офис к мужу Виолы Таракановой некая тетка потрепанной наружности, швыряет едва ли не в лицо брошюру и орет благим матом. Понятно, что у Виолы, как у каждого мало-мальски известного литератора, есть свой личный шизофреник. Но посетительница оказалась ее одноклассницей Любкой Гаскониной! И она утверждает, что Вилка еще в школьные годы завидовала ей и поэтому накропала книжонку, в которой были смачно расписаны всякие семейные тайны и пороки самой Любки и ее мамули – балерины на пенсии. Виола заявила, что подобную дрянь она никогда бы не стала писать – не тот жанр и формат. Тем не менее муж Вилки, Степан Дмитриев, посчитал своим долгом отстоять честь жены и шаг за шагом начал погружаться в семейные разборки семейства Гаскониных. Ох, если бы он только знал, сколько в этих дебрях маразма и кто его вечный двигатель!

Глава 8

— Первый вопрос, — начала я. — Перед нами роман или автобиографическая повесть? В первом случае писатель спокойно может переплести правду с ложью. Обидел его кто-то из знакомых, писатель сделал вид, что ни на йоту не огорчился. А потом выпустил опус, где дружок выведен омерзительным типом. Имя, фамилию, естественно, дал другие, массовый читатель ничего не понял. Но члены семьи, друзья, вот они живо скумекали, о ком речь. В сюжет автор вплел мелкие детали, случаи из жизни, которые ясно дают понять близким, кто подразумевается под фамилией Иванов. Но у нас имя сохранено: Люба Гасконина, правда, автор упорно именует ее Гасконской, он с упоением сообщил про Какашина, обвинил деда Любы в присвоении дворянской фамилии. В книге четко сказано: Люба Гасконская, по документам Гасконина. Следовательно, это биографическая повестушка. И писатель приводит такие детали, которые никто, кроме самих участников событий, не знает. Беременность Ксении Петровны…

Я остановилась глотнуть воды.

— Что не так? — поинтересовался Степа.

— Рассказано, как супруги мечтали о детях, а они никак не получались, — продолжала я. — Вот, слушай отрывок. «Ксении Петровне прописали гормональные препараты. Ничего не помогло.

— Почему я никак не забеременею? — плакала пациентка.

— Случается такое, — пояснил врач, — Господь детей не дает. Вы сделали все, что в человеческих силах. Предприняли массу попыток, но результата нет. Иногда необходимо смириться с тем, что не каждое твое желание исполняется. Не всегда выходит так, как мечтается. Возьмите ребенка из приюта. Вероятно, Господь от вас именно этого ждет.

— Бога нет, — отрезал атеист Сергей Николаевич, — это все поповские выдумки, чтобы с людей денег содрать. Мы с женой верим в искусство и в науку. Непременно найдем того, кто нам поможет.

— Воспитывать чужого ребенка? — возмутилась балерина. — Хорошие люди младенца в роддоме не оставят. Отказники дети наркоманов, алкоголиков, проституток, цыган, воров. Дурные наклонности непременно вылезут в ребенке. Что вы нам советуете? Взять в детдоме свое горе? Будем с ним возиться, отдадим ему самое лучшее, а в пятнадцать лет тот, кого будем считать сыном, кого-нибудь убьет. И позор падет на наши головы».

Я отложила книгу.

— Кто, кроме врача и самих Гаскониных, мог знать подробности сей беседы? Навряд ли супружеская пара прихватила с собой к доктору на прием парочку приятелей.

— Друзей точно не было, — согласился Степа, — а вот медсестра могла сидеть в кабинете. Иногда помещение, в котором врач принимает пациента, соседствует с процедурной. Они соединены дверью, если ее неплотно прикрыть, то больной, который ждет каких-то манипуляций, может стать незримым свидетелем приватной беседы.

— Хорошо, — кивнула я, — пусть так. Хотя много вопросов возникает. Как тот больной понял, что в кабинете именно Гасконины?

Степан погладил меня по голове.

— Вилка! Ну почему ты решила, что автор четко решил соблюсти жанр? Биография или роман? Вопрос уместный, если писатель приносит в солидное издательство толстую рукопись. Редактор ее прочитает, спросит: «Сюжет выдумка? Или вы с документами работали?» А у нас брошюрка! Один экземпляр. Автор наваял текстуху в жанре лживо-правдиво-фантастической биографии. Одно придумал, второе правда, третье наполовину фантазия, автор вранье с реальностью смешал, и пейте компот. Кстати, это излюбленный прием желтой прессы. О нем еще Геббельс говорил. Главный пропагандист фашистской Германии советовал взять каплю истины, о которой всем известно, смешать ее с тонной нужного тебе вранья, напечатать в газетах, и… народ поверит всей информации.

— Ладно, пусть ты прав, — согласилась я, — но послушай еще один отрывок.

Я откашлялась и принялась читать:

« — Ты отвратительна, — кричала Ксения, — ни один муж рядом с истеричкой не удержался. Всех мужей оттолкнула! Отпугнула своим эгоизмом. Любишь только себя. Я заболела, а дочь чашки чая мне не принесла. Супа не сварила. Почему ты такая холодная, злая, вредная выросла?

— Потому что меня так воспитали, — огрызнулась Люба, — я в родителей. Мать, от елки не родятся бананы».

Я посмотрела на мужа.

— Чудесная сцена. Если проанализировать все содержание, то возникает образ законченной эгоистки, которая думает исключительно о себе, о своем комфорте. Люба лентяйка, терпеть не может домашнее хозяйство. Когда Ксения Петровна заболела, дочь быстро разменяла гигантскую квартиру, себе купила просторные хоромы в центре, а мать отправила на выселки. Мотивация ее поступка проста, как полено: мама вот-вот умрет, а у нее есть родственники-нищеброды. Они тоже наследники, заявят свои права, начнется дележка. Любе достанутся не все родительские апартаменты, а только часть. Пусть и самая большая, но кусок-то меньше целого. Дочка приехала к матери в больницу и предложила ей…

Я взяла книгу.

— Слушай.

« — Подари мне квартиру!

— Нет.

— Жалко, да?

— Доченька, я очень тебя люблю.

— Сто раз это слышала. Одни слова. Как до дела доходит, ты в кусты.

— Мы живем вместе, неважно, кто владелец жилья.

— Ха! Когда ты умрешь…

— Люба!

— Что?

— Я жива!

— Люди смертны.

— Но я пока на тот свет не собираюсь.

— Тебе просто правды не сообщили. Врачи соврать решили.

— Боже! Что со мной?

— Хочешь знать истину?

— Да.

— У тебя онкология!

— Нет!

— Да. Больше года ты не протянешь.

— Хирург сказал, что у меня сломана шейка бедра, мне поставят протез, новый сустав. И полный порядок.

— Мать! Эти слова часть правды. Перелом есть, тебе сделают операцию, и все будет в порядке — это истина. Но тебе не объяснили, что кость разрушилась не потому, что ты упала. Наоборот.

— Как? Не понимаю, — прошептала балерина.

— Ты грохнулась по причине перелома изъеденной раком кости. И полный порядок наступит через несколько месяцев, — вкрадчиво говорила Люба. — Если слова о любви ко мне правда, то вспомни о Галине, нищете рваной, и ее дочери.

— Мы давным-давно не общаемся.

— Да просто тетя Галя с тобой не желает дела иметь.

— С чего ты это взяла?

— Почему вы отношений не поддерживаете?

— Сложно в двух словах…

— Я не ограничиваю твое время. Говори.

— Когда Сергей женился на мне, Галина не смогла сдержать зависти. Я была счастлива в браке, а у нее дочь от алкоголика. Галина стала мне хамить, устраивала скандалы. Пришлось взять в отношениях паузу.

— А у меня другие сведения. Отец сначала ухаживал за Галиной, а ты его у сестры отбила.

— Чушь! Просто Сережа воспитанный, интеллигентный человек, приходя в гости, всегда приносил два букета. Галя получала от него цветы из вежливости. Она, глупая от природы, решила, что является невестой Сергея. Неприятно вспоминать.

— Имей в виду, после твоей смерти Галина с дочуркой Настей заявят права на наследство, нашу квартиру придется делить.

— Как? Почему? Она же только наша! Галина и уж тем более Анастасия ни малейшего отношения к жилью не имеют.

— После того как ты умрешь, они тоже станут наследниками. А вот если составишь дарственную на мое имя, фига им обломится.

— Не знала, что все так сложится.

— Теперь ты в курсе. И?

— Я подумаю.

— Времени нет.

— В смысле?

— Завтра в полдень тебя оперируют.

— Да.

— Вдруг ты на столе умрешь?

— Люба!

— Мать, я всегда говорю правду. Без лукавства. Никогда не вру. В твоем состоянии риск очень высок. Уж реши, любишь ты меня?

— Да! Больше жизни.

Люба рассмеялась.

— Приятные слова. Осталось подтвердить их делом. Отдать мне жилплощадь, чтобы другим не досталась. Ну! Да? Нет? Скажи, и я сразу пойму, как ты ко мне относишься.

— Хорошо.

— Ты согласна?

— Да, только сейчас уже восемь вечера. Никто не работает. Как мне в город поехать? Сидеть я не могу, идти тем более.

— Нет проблем, мама. Нотариус ждет в коридоре».

Я захлопнула книгу.

— Далее зачитывать не хочется, сообщу, как развивались события. Больше Люба к матери в больницу не приходила. Ни разу не навестила ее. Апартаменты она сразу продала, себе купила прекрасную квартиру в соседнем доме с тем, где детство-юность провела. А мать туда, куда Баба-яга не залетала, отправила. Все-таки процитирую еще один отрывок из книжонки: «При выписке из больницы врач отдал Гаскониной-старшей медицинские документы. Ксения спросила:

— Мне теперь к онкологу?

— Зачем? — удивился врач.

— Так я же больна раком, — вздохнула Ксения.

— Откуда вы взяли этот бред?

— Сами моей дочери правду сообщили, а она ее мне передала. Скажите честно: сколько мне осталось?

— Понятия не имею. Лет сорок, пятьдесят. Вы в прекрасной форме, операция прошла успешно. Разрабатывайте ногу, не ленитесь, тогда не будете хромать, — сказал хирург, — рака у вас никогда не было.

— Но дочь!..

— Я с ней не встречался.

— Она рассказала, что… А-а-а! Наверное, Люба общалась с вашим коллегой.

— У нас каждый ведет своих больных. Чужих не касается».

Я встала, подошла к окну и открыла его.

— Душно тут. Далее Ксения Петровна разоткровенничалась с хирургом, рассказала ему про размен квартиры. Врач мрачно процитировал фразу из романа Булгакова «Мастер и Маргарита»: «…обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их». И Ксения поняла: ее обманули, дочь просто хотела жить одна, без нее, и решила проблему. С той поры, по утверждению автора, она с Любой не виделась.

— Сказать нечего, — поморщился Степа, — попадались мне на жизненном пути разные люди. Некоторые родителей ненавидели. Но Любовь Сергеевна отдельный экземпляр.

— Понимаешь важность последнего отрывка, который я процитировала? — спросила я. — Что в нем главное?

— Ты прямо как Инна Герасимовна, учительница немецкого, — засмеялся муж, — любила она меня к доске вызвать, помариновать там, спросить: «Какая основная мысль в рассказе про мальчика Ганса?» Двойку нарисовать, и свободен.

Я отошла от окна.

— В момент беседы Ксении с врачом, когда мать сообразила, что обожаемая ею Любочка очень жестока, она ей легко соврала про рак, ничего, кроме денег, дочурку не волнует, в этот час кто присутствовал при разговоре?

— Доктор и больная, — протянул Степа. — Я понял, куда ты клонишь. Что книгу написала Ксения Петровна. Но…

— Только не говори про медсестру, которая сидела в кабинете или затаилась в соседнем помещении, — предупредила я.

— Я хотел сказать другое. Зачем Ксении позорить дочь? — спросил Степан.

Я потерла живот.

— Матерям тоже свойственны обидчивость и мстительность. Думаю, балерина не ставила целью опозорить дочь.

Степан поднял бровь.

— Написав этот пасквиль? Любовь утверждает, что все ложь.

— Возможно, мать и присочинила некоторые детали, — вздохнула я, — или по истечении лет у нее память ослабла. Но обрати внимание. Издан всего один экземпляр. Люба есть в соцсетях?

— Конечно, — кивнул Степан, — почти во всех присутствует, похвастаться миллионами подписчиков не может, если суммировать читателей, у нее их около пятисот.

Я села рядом с мужем.

— Что мешает Ксении подписаться на всех и транслировать им правду про дочь? Или выпустить, например, сто экземпляров книги и отправить ее… да хоть бывшим одноклассникам своей дочери?

— Вспомни, сколько лет балерине, — остановил меня супруг, — небось она ничего про Интернет не слышала.

— Вот не надо делать из людей пожилого возраста дураков, — остановила я Степу, — пенсионеры активные пользователи сайтов, которые посвящены саду-огороду, кулинарии, воспитанию внуков, культурным мероприятиям, здоровью, физкультуре. Там очень активная жизнь идет. И, если мы предполагаем, что книгу написала Ксения, то она ее по емейлу и прислала в издательство.

— Или у нее есть помощник. Надо поговорить с госпожой Гаскониной-старшей, — подытожил Степа.