Камин для Снегурочки

Дарья Донцова, 2004

«Кто я такая?» Этот вопрос, как назойливая муха, жужжит в голове… Ее подобрала на шоссе шикарная поп-дива Глафира и привезла к себе домой. Что с ней случилось, она, хоть убей, не помнит, как не помнит ни своего имени, ни адреса… На новом месте ей рассказали, что ее зовут Таня. В недалеком прошлом она была домработницей, потом сбежала из дурдома, где сидела за убийство хозяина. Но этого просто не может быть! Она и мухи не обидит! А далее началось и вовсе странное… Казалось, ее не должны знать в мире шоу-бизнеса, где она, прислуга Глафиры, теперь вращается. Но многие люди узнают в ней совершенно разных женщин. И ничего хорошего все эти мифические особы собой не представляли: одна убила мужа, другая мошенница. Да уж, хрен редьки не слаще! А может, ее просто обманывают? Ведь в шоу-бизнесе царят нравы пираний. Не увернешься – сожрут и косточки не выплюнут! Придется самой выяснять, кто же она. Вот только с чего начать?..

ГЛАВА 8

Утром я проспала подъем, очнулась оттого, что кто-то рявкнул:

— Эй, Танька, хватит дрыхнуть!

Глаза распахнулись и увидели Свина.

— Совесть иметь надо, день на дворе! — заорал он.

— Ой, простите, — залепетала я, прикрываясь одеялом.

— Не корчись, — неожиданно хмыкнул Свин, — нечего тебе прятать, никакими особыми прелестями не обладаешь. Ладно, можешь отдыхать!

Я страшно изумилась:

— Что?

— Спи спокойно, — продолжал Семен, — небось устала.

— Да, есть немного, — ответила я, немало пораженная приветливостью Свина.

— Ясное дело, — кивнул продюсер, — мы-то люди привычные. Нам в три ночи лечь, а в шесть утра встать плевое дело, но остальной народ мигом ломается. Даю тебе до двух часов дня время на реанимацию. Мы поедем к стилисту, имидж менять, потом домой притопаем и на съемки рванем.

— Куда? — переспросила я.

— Клип делать! — снова рявкнул Сеня. — Отсюда стартуем в четырнадцать ноль-ноль, ясно, клуша?

Я упала в подушку. Боже, какое счастье! Можно еще поспать. Скорей всего, в прошлой жизни я никогда не вылезала из-под одеяла раньше десяти утра. Глаза закрылись, я свернулась калачиком, теплая темнота стала заволакивать мозг, я пошевелилась и неожиданно удивилась тому, как ловко это у меня получилось. Внезапно дрема улетела прочь, я села на узком диване. В голове возникло смутное воспоминание.

Вот я лежу в комнате, вокруг темно, мое тело свернуто калачиком, я пытаюсь вытянуть ноги и не могу, что-то мешает… Вернее, кто-то, каменно-тяжелый, неподвижный. Мои ступни пытаются отодвинуть неподатливое тело. Вдруг оно чихает, спрыгивает на пол и, цокая когтями, уходит, сердито фыркая. Собака! В той жизни у меня был пес, он спал вместе с хозяйкой… Впрочем, почему собака? Вдруг это кошка? И вообще, может, это даже никакое не животное вовсе, а муж. Может, я имела супруга? Хотя нет, навряд ли мужчина, которого жена столкнула с супружеского ложа, уйдет, недовольно фыркая и стуча когтями по паркету. Значит, кошка или собака…

— Что сидишь с таким видом, словно выпала из самолета? — спросила Глафира, входя в комнату. — Суп, который ты вчера сварганила, гаже некуда. Я попробовала и выплюнула, похоже на бульон из старой тряпки. Хватит нежиться в постели, поднимай задницу и рысью в магазин, список и деньги на столе. Ну что ты на меня уставилась, а?

— У тебя на руке пятно, — быстро сказала я, стараясь скрыть растерянность. — Вот тут, чуть повыше локтя, чем-то измазалась.

— Да нет, — отмахнулась Глафира, — это меня вчера Костик, гитарист, сигаретой обжег. Стоял рядом в кулисе и попал случайно по руке.

— Наверное, больно?

— Ерунда, бывали в моей жизни и покруче неприятности. Слушай внимательно, — принялась раздавать указания Глафира, — сделаешь по-новому щавелевый суп, затем в моей комнате, на подоконнике, найдешь кучу писем и начнешь отвечать, текст стандартный, он есть в компьютере: «Дорогой, дорогая! Счастлива была получить письмо. Спасибо, люблю, целую, твоя Глафира». Вместо подписи печаткой хлопнешь, она там же валяется.

— Ты отвечаешь всем фанатам?

— Жалко их, — неожиданно сказала Глафира, — сама такая была, пока на эстраду не выползла.

— Извини, я не смогу выполнить поручение…

— С какой стати?

— Не умею пользоваться компом.

— Деревня, — скривилась Глафира, — ладно, потом научу.

Оставив после себя удушливый запах элитных духов, хозяйка унеслась. Я встала и побрела на кухню, оглядела сверкающую, похоже, почти никогда не используемую посуду и тяжело вздохнула. Уж не знаю, кем я была в прошлой жизни, имела ли собаку с кошкой или мужа, ходящего на четвереньках, но мне ясно одно: домашнее хозяйство никак не являлось моим хобби, иначе отчего сейчас при одном взгляде на сковородки меня охватила тоска?

Зевая, я взяла чайник. Прежде чем впрячься в работу, выпью кофейку. И тут зазвенел телефон.

— Глафира, — прочирикал голосок, — понимаю, что ты на меня злишься, но, ей-богу, я не виновата, так фишка легла…

— Я не…

— Дай договорю, не швыряй трубку!

— Но…

— Деньги могу отдать, прямо сейчас привезу, хочешь?

— Какие? — растерянно спросила я.

— Те, что ты дала в долг, — зачастила девушка, — конечно, много времени прошло, но мне просто не везло, а теперь я заработала. Спасибо, что ты не шумела, подождала.

— Я не Глафира!

— А кто? — осеклась невидимая собеседница.

— Ее домработница, Таня.

— А Глаша когда будет?

— Ну… в два, только она сразу потом уедет.

— Ага, скажи ей, что Алла звонила, хочет долг вернуть, — торопливо сообщила девица и отсоединилась.

Я осторожно положила трубку на стол. Однако Глафира странная девушка. Изображает из себя алкоголичку, а коньяк выливает в раковину… Ладно, это хоть как-то объяснимо, но она на людях корчит из себя звезду, растопыривает пальцы, а на самом деле является рабой Свина. Крикливая, наглая, капризная… Однако отвечает на письма фанатов, дает деньги в долг, а потом не поднимает шума, когда ей их вовремя не возвращают. И Глафира пожалела совершенно незнакомую женщину, стоявшую на шоссе, остановилась, привезла ее к себе. Все-таки в певице больше хорошего, чем плохого. Хотя она не преминула воспользоваться ситуацией и мигом предупредила, что не станет платить мне деньги! Ладно, хватит составлять психологический портрет хозяйки, надо топать за продуктами.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль появился Свин и заорал:

— Дуй в машину!

— Глафира не поднимется пообедать?

— Засунь себе суп в… — меланхолично сообщил продюсер. — Шевелись! Не забудь все необходимое!

Я пошла за костюмами и ящиком с косметикой. Свин — жуткий, неисправимый грубиян.

Сев в машину, я ойкнула и сказала:

— А где Глафира?

Свин, устроившийся на переднем сиденье, заржал.

— Не узнаешь?

Брюнетка, сидевшая около меня, растянула в улыбке большие кроваво-красные губищи, поморгала карими глазами и чуть хрипловатым голосом протянула:

— Хай!

— Хай, — машинально ответила я и спросила: — А кого нужно узнавать?

— Митьку, — хрюкнул Свин и пихнул шофера в плечо.

— Вот же он, — недоумевала я, — и куда подевалась Глаша?

— Сногсшибательно, — резюмировал продюсер, — она около тебя сидит!

Я уставилась на брюнетку, та подмигнула мне.

— Это… ты? — вырвалось у меня. — Не может быть!

— Лися постарался.

— А с голосом что?

— Вот блин, охрипла чуток!

— Ну… а почему глаза карие?

— Это линзы.

— Да?

— Не верит, — взвизгнула Глафира, — супер! Народ сляжет! Все газеты нам обеспечены! Да я это, я! Вот гляди, след от ожога!

Я уставилась на обнаженную руку Глаши, действительно…

— Можно пощупаю?

— Еще плюнь и потри, — хмыкнула она.

— Хватит базлать, приехали, — сообщил Свин.

Когда мы вышли из машины, певицу утащила толпа народа. У меня выхватили ящик с гримом, сумку, портпледы и велели сидеть тихо на табуретке. Я послушно устроилась на жестком сиденье и привалилась спиной к дереву.

Снимать клип собирались на природе, режиссер выбрал симпатичную лужайку, покрытую зеленой травкой. Палило солнце, было очень жарко, где-то высоко в небе щебетали птички, изредка моего лица касался легкий ветерок.

Съемочная группа толпилась вокруг всяких приборов.

— Ну, звезда моя, ты готова? — заорал режиссер. — Эй, кто-нибудь, поторопите ее, натура уходит! Мне вон та тень не нравится! Сколько можно одеваться! У нее что, три задницы?

— Нечего орать, — ответила Глафира, выходя из расположенного рядом микроавтобуса.

Я бросила взгляд на певицу и чуть не свалилась с колченогой табуретки. Стройная Глаша напялила шубу из соболя, длинную, до щиколоток. Застегивалось одеяние лишь до пояса. Когда Глафира сделала шаг, полы разошлись в разные стороны и стала видна коротенькая ярко-красная юбчоночка и сапоги-ботфорты. На иссиня-черных волосах моей хозяйки сидела шапка-ушанка, верхний отворот которой украшала россыпь стразов.

— Где снег? — завопил режиссер.

Я почувствовала себя участницей пьесы абсурда. Какой снег? Они что тут, все с ума посходили? Одна стоит в шубе и ушанке, второй желает видеть белые хлопья, валящие с неба. На улице жаркий июнь! Сейчас Свин вызовет психиатрическую перевозку.

— Да, — капризно топнула ножкой Глафира, потом повернулась к режиссеру. — Меня торопили, а сами! Непорядок, Гена! Я звезда!

— Снег, живо! — замахал руками Гена.

Я вцепилась в табуретку.

— Только не нервничайте, — пробасил один из парней, стоявших возле какой-то непонятной штуки.

Затем он нажал кнопку, взял шланг… Мигом из него полилась обильная пена. Через пару секунд лужайка стала похожа на опушку зимнего леса.

— Что они делают? — спросила я у шофера Мити, который меланхолично курил на редкость вонючую сигарету.

— Клип снимают, — пожал тот плечами, — на песню «Зима души». Снег им нужен, вот и наваливают.

— Но почему же зиму снимают летом?

Митька пожал плечами:

— Хрен их разберет. А в декабре Глашка в купальнике по набережной бегала, тогда про август пела.

— Интере-есно, — протянула я.

— Всем заткнуться! — рявкнул Гена. — Мотор, пошла, пошла!

Глафира выскочила в центр лужайки, раскинула руки, завертелась, словно юла, и противным, слабым дискантом завела:

— В моей душе зима, зима, там нет тебя, тебя…

Я изумилась до глубины души. Секундочку, а где же звук? Сколько раз я слышала Глафиру, и все время у нее был не слишком большой, но вполне приятный голос. И потом, она сейчас фальшивит. Мой слух улавливает… Минуточку, похоже, у меня есть слух. может, я училась музыке?

— Стоп, стоп, — заорал Гена, — всех уволю на фиг! Где фонограмма? Где?! А? Все сначала!

Глафира отошла на стартовые позиции.

— Мотор, пошла, живо, радость на лице, счастье, — командовал Гена, — работаем!

Из автобуса грянула музыка, чистый, правильный голос завел:

— В моей душе зима, зима…

Я вздохнула. Похоже, в шоу-бизнесе сплошной обман. Поют под фанеру, говорят не то, что думают, цвет волос, глаз, эмоции — все неправда.

— Где счастье? — вопрошал Гена. — Хватай снег и умывайся! Ты в восторге.

Глафира зачерпнула было пригоршню пены и тут же с отвращением отбросила.

— Фу, воняет.

— Стоп! Сначала!

— Не хочу этим умываться.

— А надо.

— Ни за что.

— Делай как велят.

— Не буду.

Чуть не зарыдав, Глафира кинулась к автобусику и исчезла внутри.

— У нас обострение звездности, — перекосился Гена, — о боже! Очень тяжело настоящему мастеру! Одни истерички кругом. Живо выгоните идиотку, поддайте снегу, немедленно! Свет уходит! Солнышко мое, суперстар, ну постарайся!

Последняя фраза, сказанная совсем иным тоном, чем предыдущие, относилась вновь к появившейся на лужайке Глафире.

Действие повторилось во второй раз, третий, четвертый, пятый… У меня заболела голова. «Снег» нестерпимо вонял, музыка гремела, режиссер орал. Через два часа после начала съемок я от всей души пожалела Глафиру. Ей-богу, никаких денег и славы не захочешь, если требуется такая адская работа!

— Хватит, — взвыл Гена, — теперь конец. Глаша срывает шубу, падает лицом в снег, ее заносит метель. Ах черт, красивая картина будет!

И тут у моей хозяйки случилась самая настоящая истерика. С воплем: «Ни за что не стану падать!» — она унеслась в автобус.

— Да уж, — вздохнул Гена, — некоторые, понимаешь, звезды… Свин, наведи порядок.

— Надоела она мне, — вздохнул продюсер, — имидж вот поменял.

— Волосы недолго покрасить, — заржал Гена, — ты девку смени! Эта совсем от рук отбилась!

Став красным, Семен медленным шагом двинулся к автобусу. Я поняла, что он сейчас начнет рукоприкладствовать, и кинулась за ним.

— Пойми, Глафира устала. Легла поздно, встала рано, потом у стилиста была, и съемка такое тяжелое дело.

— Отвянь! — рявкнул Свин и влез в автобус.

Я вскочила за ним.

— Пожалей ее.

— Смойся.

— Она заболела!

Внезапно Свин усмехнулся:

— Это шоу-биз, детка, красиво лишь из зала. Кому какое дело, что с тобой? Мама умерла, любовник бросил, чирей на заду вылез, ноги отвалились — пой, киса, весели народ, тебе деньги уплачены! Это ее работа, ща пойдет и станет мордой в ихние химические сугробы нырять. Знаешь, сколько запись клипа стоит?

— Ей плохо.

— И что?

— Как это? — растерялась я. — Ну… пусть отдохнет.

— В могиле выспится, у нас еще два концерта сегодня.

Свин свирепо гаркнул:

— Глашка, вылазь!

Я быстро побежала в глубь автобуса и увидела певицу, ничком лежащую на вытертом диванчике.

— Не могу, — простонала она, — тошнит. У меня началась аллергия.

— Живо на площадку, — поднял кулак Свин.

Я бросилась на него:

— Ой, не бей.

— Съемка стоит, отойди.

— Не могу, — стонала Глафира, — все, ухожу, сыта по горло, бросаю сцену.

— Сначала отработай! — взревел Семен, пытаясь оторвать меня от себя.

— Нет.

— Ну ща заработаешь на орехи…

— Свин, — заорала я, — там же только надо лицом в снег упасть?!

— Ну? — он слегка сбавил тон.

— Давай я за нее прыгну.

— Ты?

— Да.

Секунду Свин надувал губы, потом буркнул:

— Переодевайся, живо, — и вышел на улицу.