Хорошие манеры Соловья-разбойника

Дарья Донцова, 2021

В детективное агентство Макса Вульфа пришла скрипачка Алла Федина. Едва скрывая волнение, она призналась, что очень боится за свою жизнь, потому что ее пытаются отравить. Оказывается, после концерта Фединой за кулисами вручили торт. Так получилось, что им полакомилась уборщица и… мгновенно умерла. И вот что интересно: тортик передала молодая женщина, которая представилась дочерью Веры Арамакиной – многолетней фанатки, верной поклонницы Фединой. Но почему же Вера сама не принесла сладкое своему кумиру? А потому что недавно скончалась… Испуганная скрипачка умоляет Макса и Евлампию найти эту девушку. И выяснить: а была ли вообще дочь у Арамакиной?

Глава десятая

— Лампа, ты достойна премии за свой вопрос, — рассмеялся Махонин. — У девочки был отец! Ребенок, как правило, носит его фамилию.

— Отец Веры Иван Марамамакин? — уточнила я.

— Скажем так, этот мужчина записан ее отцом, — сообщил начальник отдела компьютерного поиска, — а уж от кого училка ребенка родила, знала только она сама.

— Стой, стой, — зачастила я, — директора нашей музыкальной школы звали Иван Алексеевич Марамамакин, у него была жена Людмила Павловна, очень милая дама. Она у нас не работала, но часто приходила к мужу. Красивая, хорошо одетая, никакой обожаемой советскими дамами «химии» на голове. На фоне педагогов она казалась райской птицей в стае куриц. Но если директор записал Веру как свою дочь, значит, он ее отец. Ну и ну!

— Тебя удивляет факт измены мужа супруге? — осведомился Махонин.

— Нет, — возразила я, — во все времена есть люди, которые не хранят верность партнеру по браку. Но Иван Алексеевич глава школы, скорей всего он был коммунистом. Поход «налево» мог спровоцировать развод с женой и, как следствие, развал семьи, потерю руководящей должности. В СССР строго соблюдали так называемый моральный кодекс строителя коммунизма. Пошарь в интернете, думаю, он там есть. Когда кого-то из граждан СССР собирались отправить в составе делегации в соцстрану, кандидатуры тех, кто поедет, всегда обсуждали на парткоме. Если выяснялось, что один из предполагаемых делегатов замечен в адюльтере, секретарь партийной организации заявлял:

— Сегодня он жене изменил, а завтра Родину продаст.

И вычеркивал фамилию сластолюбца из списка. Это правило распространялось как на мужчин, так и на женщин. Поэтому любовники старательно скрывали свои отношения, не хотели неприятностей ни дома, ни на работе. Иногда правда выплывала наружу, и тогда возникала война местного масштаба. Изменников могли побить их вторые половины, порой пары разъезжались, жена отправлялась к своей матери, или муж сбегал на дачу. Но посторонним о разрыве не сообщали, делали вид, что все в порядке. Получение новой квартиры, путевки на море, продвижение по службе и много чего еще зависело от морального облика человека. Мне трудно представить, что какой-то мужчина посмотрел на Анелию как на женщину. Но я рассуждаю с позиции ребенка, которому Орехова с энтузиазмом ставила колы. Интересно, почему Вера сменила фамилию, но оставила отчество? Если она затаила обиду на отца, то должна была стать Ореховой.

— Вера получила десятилетнее образование, — прервал меня Николаша. — Но есть нюанс. Девочка — инвалид. Она училась в так называемой «лесной школе». Что за болезнь у нее, я пока не выяснил. Вера получила паспорт на фамилию Марамамакина. Недуг не помешал ей поступить в институт, выучиться на редактора и работать в военном издательстве. Замуж Вера вышла за генерала, переехала жить к нему, супруг был значительно старше ее. После его кончины Вера устроилась в архив и работала там до своей смерти от инфаркта. Единственный странный шаг с ее стороны — смена фамилии за пару лет до смерти. Анелия Орехова умерла в июле, а в сентябре ее дочь стала Арамакиной.

— Марамамакина — Арамакина, она просто убрала часть отцовской фамилии, — вздохнула я. — Знаешь, Николаша, будь Анелия жива, я не согласилась бы ехать к ней ни за какие коврижки.

— А и не надо! Сходи к законной жене Ивана, — тут же предложил Махонин, — это Людмила Павловна Будкина. Живет она в паре шагов от тебя, на соседней улице, за пять минут ты легко дойдешь. Дом называется «Лебединое озеро».

— Знаю, — обрадовалась я, — это многоэтажная башня за забором. Сквозь него видно, какая у них красивая детская площадка. Киса очень хотела там играть. Но жильцы запрещают пускать посторонних. Горки, качели и все прочее только для местных ребят и для тех, кого приглашают их родители. А почему Людмила Будкина? Муж-то у нее Марамамакин?

— После смерти Ивана Алексеевича вдова вернула себе девичью фамилию, — объяснил Николай.

— Какая-то странная чехарда, — пробормотала я. — Вера тоже сменила фамилию.

— Я договорился с Людмилой, — сообщил Махонин, — позвонил ей до того, как соединился с тобой. Просто подумал: если муж признал девочку от любовницы, то жена точно знает о существовании незаконнорожденной. И какие чувства к Арамакиной она испытывает?

Забыв, что Махонин меня не видит, я кивнула:

— Возможно, добрые, но скорее всего не очень.

— Значит, она расскажет про Веру все, что знает! Без прикрас! Ой! — воскликнул Николаша.

— Очки опять разбил? — спросила я.

— Нет, раздавил, — расстроился мой собеседник. — Одна пара упала, а я не заметил, решил на стуле до подоконника доехать и прокатился по оправе. Капец ей!

— У Энтина для тебя всегда есть набор вторых глаз, — напомнила я. — Мой тебе дружеский совет: хоть раз в месяц передвигайся по комнате на ногах. А то они отсохнут за ненадобностью. Во сколько мне завтра надо прийти к Людмиле?

— В восемь! Утра!

— Ты уверен? — удивилась я.

— Да. Она так сказала!

— Ну ладно, — согласилась я, — заведу будильник на шесть тридцать.

— Зачем вставать в такую рань? — спросил Махонин. — Полвосьмого поднимешься, не опоздаешь. Идти тебе пять минут черепашьим шагом.

— Надо умыться, причесаться, одеться, наложить макияж, позавтракать, — перечислила я, — за тридцать минут я не успею.

— Как у вас все сложно, — хмыкнул Коля, — хорошо, что я родился не женщиной! Сплошное неудобство и трата времени на всякую ерунду.

— Ой, мама! — закричала Роза Леопольдовна. — О господи!

— Все, пока. До встречи завтра в офисе, — скороговоркой выпалила я и помчалась в коридор.

Краузе была в гостевом санузле, который превратился в фабрику по производству косметики. Кроме няни там оказался Макс, он успел вернуться домой, пока я говорила с Махониным. Муж стоял спиной к двери и молчал. А Роза заламывала руки и твердила:

— Ну… ну… ну…

— Что случилось? — спросила я.

Вульф повернулся ко мне:

— Привет. Как это тебе?

— Что? — не поняла я.

— Не видишь? — рассмеялся супруг.

— Куда смотреть надо? — уточнила я.

— Смотреть в глаза, — рявкнул Макс и рассмеялся. — Фразочка из старых кинофильмов и современных дурных сериалов. Но в этом случае она очень даже актуальна.

Я уставилась на Вульфа.

— Ну? — спросил муж.

— Зачем, зачем, зачем… — простонала Краузе, — ну, зачем?

— Лампудель, ответь, — попросил Вульф. — Как я выгляжу?

— Обычно, — ответила я.

— Да? — уточнил супруг. — Ты уверена? Я не похорошел?

— Ты всегда прекрасно выглядишь, — сказала я.

— Я в противогазе, — расхохотался муж.

— Его на тебе нет, — удивилась я.

— Просто я вспомнил старый анекдот, — проговорил сквозь смех Вульф. — Пришел мужик с работы, женушка его в прихожей встречает, спрашивает: «Как я тебе?» Он в затылке почесал: «Платье новое?» — «Нет». — «Волосы покрасила?» — «Нет!» — «Губная помада другая?» — «Нет!» — «Так что изменилось-то?» — «Я в противогазе перед тобой стою».

Макс опять расхохотался.

— На его лоб посмотрите, — прошептала Краузе. — Над глазами что?

— Ничего, — ответила я. — А что там должно быть?

— Я в противогазе, — пропел Вульф.

— Брови! — выкрикнула Краузе. — Роскошные такие, соболячьи! Черные. Где они?

— Нету! — подпрыгнула я. — Макс! Что ты сделал со своим лицом?