Миссия в глубины времени

Джей Бакури, 2012

Герой романа Ильхам после неожиданной катастрофы попадает на инопланетный корабль и знакомится с Нарсом, представителем иной цивилизации. Нарс предлагает Ильхаму помочь ему, на что герой соглашается и отправляется в глубины времени. Сколько интересных поворотов судьбы, неожиданных и волнующих событий, приключений ждут на пути к цели героев, а читателей ждёт захватывающее путешествие в мир на грани реальности и фантастики.

Глава 3

Баку. 1941 год

Я проснулся от громкого крика и стона. Какой-то непонятный шепот, разговоры и стоны людей разбудили меня. Я наконец-то пришёл в себя и открыл глаза.

Первое, что я увидел, — высокий белый потолок. Повернув голову на бок, я рассмотрел людей, лежащих рядом со мной на металлических больничных койках. Я немного приподнялся и опёрся на подушку, чтобы лучше осмотреться и понять, где я нахожусь.

На мне, как ни странно, была больничная пижама, и я находился в больничной палате на несколько десятков человек. Многие из них были перевязаны с ног до головы, некоторые сидели на деревянных табуретках и разговаривали друг с другом, опираясь на костыли.

Я был шокирован безрадостной картиной и попытался вспомнить, как я умудрился попасть в эту больничную палату и почему я находился здесь без охраны. Сильно болела голова, а я все никак не мог понять, что же со мной произошло.

— Где это я? — пробормотал я в полголоса, поглядывая на лежащего рядом больного.

— Он пришёл в себя! Доктор! Позовите доктора! Сообщите ему, что наш утопленник пришёл в себя! — крикнул мужчина с соседней койки.

— Ну, как ты, товарищ, тебе уже лучше? — спросил пожилой человек, лежащий с другой от меня стороны.

— Да, да, мне хорошо, спасибо! А где я нахожусь, как я сюда попал? — спросил я.

— А вот и доктор! — сказал кто-то. Ко мне подошёл пожилой врач, тут же появился и человек в военной форме, он держал в руках карандаш и папку с бумагой.

— Ну-с, голубчик, как вы себя чувствуете? — спросил врач, присаживаясь ко мне на кровать и доставая из кармана длинную и узкую металлическую трубку — старинный стетоскоп, которым он собирался меня прослушать.

— Спасибо, доктор, со мной всё в порядке! Я чувствую себя отлично! — сказал я, с удивлением глядя на его медицинский инструмент.

— Ну, вот и славненько! А это товарищ Алексеев, он из милиции, и хотел бы знать, кто вы и откуда. Возможно, вас беспокоит, как вы попали к нам в госпиталь? Я вам расскажу. Дети, играющие у берега моря, нашли вас на песке и сообщили в медпункт. Вы оказались живы, дышали, поэтому вас привезли в наш госпиталь. Ну вот и всё, что мы знаем о вас, голубчик!

Хорошо, что вы здоровы и невредимы, да ещё прекрасно себя чувствуете. Это отрадно, голубчик! Но при вас не обнаружено никаких документов, подтверждающих вашу личность. И одежды на вас практически не было. Как вас зовут, милейший? — мягким голосом спросил старенький доктор.

— Александр Иванович, разрешите лучше мне, — произнес военный и посмотрел на меня довольно грозно.

— Да, конечно! Пожалуйста, товарищ лейтенант! — ответил доктор, посмотрев на милиционера.

— Итак, я, лейтенант Алексеев, должен выяснить ваши данные, гражданин. Назовите свое имя, отчество, фамилию, год рождения и место жительства — словом, всё, что касается вашей личности.

— А где я нахожусь, господин лейтенант? — спросил я у военного.

— Что! Какой я вам господин?! — вспылил лейтенант. — Господа там, за линией фронта, а вот кто вы такой, гражданин, — мне уже стало интересно.

— Мы в военном госпитале с вами находимся, голубчик. Улица Вторая Краснофлотская. Город Баку, — сказал доктор, поглаживая мою руку.

— Какой фронт, о чём вы говорите?! Куда я попал? Послушайте, лейтенант, дайте мне ваш мобильный телефон, мне нужно срочно позвонить моей охране, чтобы они приехали за мной.

Молодой лейтенант растерялся от этих слов, удивлённо посмотрел на доктора и пожал плечами.

— Телефон! Александр Иванович, у вас есть в госпитале мобильный телефон? — спросил Алексеев у доктора, разводя руками.

— Да, есть! Он у меня в кабинете! — воскликнул удивлённо доктор.

— Принесите его, пожалуйста, сюда, вот товарищ хочет позвонить и вызвать свою охрану.

— Охрану? — Доктор настороженно посмотрел на меня и быстрым шагом вышел из палаты. Я присел, облокотившись на спинку железной кровати в ожидании доктора с телефоном. Все присутствующие притихли и с опаской наблюдали за мной, тихо перешептываясь между собой.

Через несколько минут, весь в поту, запыхавшийся доктор вбежал в палату, в руке он нёс небольшой коричневый чемодан.

— Вот наш мобильный телефон! Связь с центром установлена, уважаемый товарищ, — сказал доктор и, поставив на больничную тумбочку чемоданчик, открыл его.

К моему удивлению, это был военный полевой телефон. Лейтенант покрутил ручкой, что торчала сбоку фанерного чемоданчика.

— Ну вот, можете говорить… — он протянул мне трубку телефона. Я встал на ноги и неохотно взял трубку.

— Слушаю вас, товарищ. С кем вас соединить? — прозвучал в телефоне молодой женский голос. Я молча стоял и, оглядываясь по сторонам, не знал, что сказать. Вся палата собралась возле моей койки, раненые наблюдали за каждым моим действием.

— Алло, вы меня слышите, алло! С кем вас соединить, алло?!

— Спасибо, девушка, я позже перезвоню!

Я положил трубку и, повернувшись к окну, вдруг заметил между плотными шторами что-то большое и круглое, висящее в небе над крышами домов.

Я отодвинул рукой шторы и увидел поразительное зрелище! Огромные воздушные… дирижабли парили в небе, которое со всех сторон прорезали лучи прожекторов. Окна госпиталя и прилегающих домов были крест-накрест заклеены бумагой…

«Так их обклеивали во времена Второй мировой войны, — подумал я, — чтобы не вылетали стёкла от взрывной волны авиационных бомб». На другом конце крыши госпиталя я увидел зенитную пушку и дежуривших у орудия солдат с винтовками. Я был потрясен… Может быть, это только сон? Или что-то совсем нереальное? Я закрыл глаза и встряхнул головой, желая очнуться от увиденного кошмара. Темные облака, дирижабли и свет прожекторов — да, всё это я видел когда-то по телевизору в фильмах о войне. Я обернулся и встретил взгляды десятков людей, которые смотрели на меня и жадно искали ответа на всё происходящее.

«Неужели я попал в прошлое?» — подумал я и, присев на кровать, взялся за голову. На улице родного Баку я увидел картину времён Великой Отечественной войны, военную обстановку…

— С вами всё в порядке, вы себя плохо чувствуете? — вежливо обратился ко мне доктор.

— Спасибо, доктор, со мной всё в порядке. Товарищ лейтенант, вы меня о чем-то спрашивали? Простите, пожалуйста, за слово «господин», это я непроизвольно…

— Я еще раз повторяю, — строго проговорил лейтенант, — мне необходимо выяснить, кто вы и как попали на побережье Бакинской бухты? — Алексеев близко наклонился ко мне и прошептал на ухо:

— А может, ты шпион? — Я осознавал, что передо мной стоит сотрудник НКВД и что в те времена даже одно неправильное слово могло грозить арестом. Он смотрел на меня, понимая, что перед ним жертва, и, самодовольно улыбаясь, приступил к допросу.

— Итак, кто вы? Имя, фамилия…

— Меня зовут Ильхам! Фамилия — Ализаде.

— Год и место рождения? — И тут я задумался, как мне ответить, чтобы не вызвать еще больше подозрений в свой адрес. Я быстро подсчитал и сказал:

— Я родился 24 декабря 1890 года. Э-э… в Бакинской губернии!

— Так значит, вам пятьдесят один год. Хотя выглядите вы намного моложе. Где ваши документы и как вы попали на берег?

Я принялся сочинять историю, в которую этот лейтенант, конечно же, не поверит и, в конце концов, арестует меня.

— Я работал на каспийской флотилии матросом, на катере-буксире под названием «Каспий». Когда мы отбуксировали очередной эшелон с нефтью, в последнем танке возникло возгорание. Мы кинулись тушить пожар, но произошёл взрыв, и я оказался в воде. Вот, пожалуй, всё, что я помню. Ну, а потом я оказался здесь, в госпитале.

— Хм… есть ли у вас родные или близкие, которые могли бы подтвердить всё, что вы сказали?

— Нет! Это невозможно!

— Что невозможно? Почему невозможно? — подозрительно прищурился лейтенант.

— Да потому, что здесь их просто нет! И потом, лейтенант, я себя плохо чувствую, мне не до ваших вопросов. Вот выпишут меня из госпиталя, а там приходите и разбирайтесь, или я приду — как вам угодно.

— И в правду, голубчик, пусть он полежит у нас, а там посмотрим! Он ведь только что пришёл в себя после трёх дней комы. Разрешите ему ещё двое суток остаться в больнице. Под мою ответственность, товарищ лейтенант! — попросил доктор.

— Под вашу ответственность? — переспросил лейтенант задумчиво. — Хорошо, доктор, пусть отдыхает, а завтра я опять наведаюсь к нашему «больному», — НКВДшник поправил фуражку и вышел из палаты, на ходу упаковывая свой блокнот в офицерский планшет.

— Ну, как вы себя чувствуете? Я понимаю, допрос — не очень приятное дело, но я вынужден был его позвать. Время военное, неспокойное, вы же понимаете, что грозит за укрывательство.

— Послушайте, доктор, а это правда, что я лежал здесь три дня?

— Да, правда! Дыхание, сердце, пульс — все было в норме, но вы спали крепким сном. Я до сих пор затрудняюсь объяснить, почему ваш организм не реагировал на уколы, даже пощёчины не могли разбудить вас. А теперь вы на ногах, и как ни в чём не бывало! Поразительный пример в моей медицинской практике! Впервые в жизни я сталкиваюсь с таким случаем. Я ни за что не отдал бы вас на растерзание этому НКВДешнику, если бы не военное положение… Хочется лучше изучить ваш организм и понять этот феномен.

Доктор что-то говорил, желая успокоить меня после визита офицера, но я не слушал его, а думал только об одном: как я оказался здесь и почему я нахожусь в прошлом?

«Что же случилось со мной, как я мог попасть в этот страшный период времени?» Хотя это и был мой родной город, но в данный момент здесь всё выглядело совсем другим, непонятным и чуждым для меня.

Доктор ушел. На тумбочке у кровати лежала газета «Вышка». В верхней части газетной полосы я прочёл дату: «22 августа, 1941 год».

— Товарищ, разрешите мне взять газету? — спросил я шёпотом у соседа. Тот удивлённо посмотрел на меня и кивнул головой.

Я листал страницы газеты и вдруг увидел фотографию небольшого катера-буксира с названием «Каспий». Прочитав текст под фотографией, я не поверил своим глазам! Три дня тому назад у Бакинской бухты произошла катастрофа.

* * *

«На одном из буксирующих катеров Каспийской флотилии начался пожар. Противником внезапно была проведена атака с воздуха. После чего произошло возгорание баков с топливом, затем случился сильный взрыв. Погиб капитан корабля А. Пархомов, матрос И. Ализаде пропал без вести. За самоотверженность и храбрость, проявленную при тушении пожара, оба члена катера „Каспий“ представлены к правительственной награде — Ордену Трудового Красного Знамени. Слава нашим доблестным героям и морякам Каспийской флотилии!»

— Этого не может быть! — громко произнёс я вслух и спросил у лежащего рядом раненого:

— Послушайте, товарищ, сегодня какое число?

— Двадцать пятое августа!

«Три дня прошло с этого события. Всё совпадает! Значит, я могу быть тем матросом, который пропал без вести. Наверняка, этот лейтенант проверит все данные и получит подтверждение моему рассказу. Вот так удача!» — обрадовано подумал я, глядя в окно.

В палату заглянула сестричка, объявила отбой. Свет выключили, и я заснул.

Утром я опять проснулся от стонов больных, которые звали медсестру на помощь. Их мучили сильные боли от ран. Я сел на кровать и еще раз пролистал газету. Вдруг в палату вошёл доктор, весь красный и вспотевший. Он подошёл ко мне и спросил:

— Ну, молодой человек, как вы себя чувствуете?

— Я здоров, доктор. Вчера немного болела голова, а сегодня я как никогда полон сил. Думаю, пора выписываться из больницы.

— Ну-ка поднимите вашу пижаму, мне необходимо послушать вас.

— Интересный у вас инструмент, доктор…

— Стетоскоп, вы имеете в виду? Это подарок моего дедушки, он хоть и старенький, но служит мне этот прибор, батенька, уже свыше пятидесяти лет! Ну, братец, и сердце, и лёгкие работают у вас, как швейцарские часы. Вы правы! Задерживать вас я просто не имею права. С сегодняшнего дня наша больница работает в экстренном режиме. Война, голубчик! Хотя жаль, очень жаль с вами расставаться, но, увы! Положение на фронте усугубляется, немцы прорвались вглубь страны, очень много погибших и раненых. Ночью в город прибыла новая партия раненых, многие из них лежат в вагонах, дожидаясь места в больницах. Я не знаю даже, где их размещать! Благо, что лето, и можно временно поставить койки во дворе больницы, но что будет потом, когда похолодает?

Доктор сильно нервничал, но не подавал виду.

— Да, ещё сегодня утром приходил лейтенант Алексеев, он говорил о вас и дал мне вот эти бумаги. Он в принципе неплохой человек, я знаю его с детства, но обстановка в стране, вы сами понимаете, какая. Вот вам временное удостоверение личности и повестка к военкому.

Доктор протянул мне бумагу с печатью и сказал, что до военной комендатуры меня сопроводит солдат, там меня переоденут и дадут новый документ.

— А что потом, доктор? — спросил я.

— Потом… потом на фронт, братец! Эх, был бы я чуть моложе, я бы тоже с вами! Надрал бы я фашистам задницы! — сказал, как всегда, в шутливой манере доктор и похлопал меня по плечу.

— Спасибо вам, доктор, за всё, вы очень хороший человек. Но вы нужнее здесь. Кто же будет лечить раненых? Спасать жизни людей — более важное дело, чем убивать!

Доктор удивлённо посмотрел на меня сквозь очки и задумался. Возможно, никто из пациентов раньше не говорил ему таких слов.

— Ох, чтобы не забыть мне, старику, тут я вам немного еды на дорогу собрал. Ну что ж, будем прощаться, уважаемый Ильхам Ализаде, ни пуха вам ни пера, берегите себя, даст Бог, скоро война закончится, и мы ещё увидимся!

Доктор подал мне потертый вещмешок с моим пайком, пожал руку и вышел из палаты.

Перед дорогой я присел на кровать, размышляя обо всём случившемся. На тумбочке лежала газета с заголовком «Последние новости в Баку». Я улыбнулся этим строкам и подумал про себя:

«Этим последним новостям как минимум восьмой десяток лет».

Я пролистывал газетные страницы, как вдруг ощутил странное покалывание в правой кисти руки.

Между пальцами рук я вдруг увидел какие-то маленькие переливающиеся точки, похожие на частицы стеклянной пыли.

«Это ещё что?» — подумал я, потерев светящееся место. Я ещё раз протёр пальцы рук и убедился, что свечение исходит изнутри. Огоньки под кожей переливались, как новогодние лампочки, то медленно зажигались, то исчезали из вида, словно их там не было. Я вышел из палаты и в углу коридора сел на деревянный табурет. Осматриваясь по сторонам, чтобы не привлекать к себе внимание, я опять потёр кисть руки — теперь свечение стало проявляться ещё ярче, аж до самого локтя.

— Что же это такое?! — воскликнул я, рассматривая свою руку как мраморную скульптуру. Но после того как я произнёс эти слова, все светящиеся точки мгновенно погасли.

Я какое-то время ещё сидел в коридоре больницы, наблюдая за своей рукой, но свечение прекратилось, словно ничего и не было.

Я вернулся обратно в палату, так как в коридоре расставляли кровати для раненых, прибывающих с фронта. Больница на моих глазах превращалась в военный госпиталь.

Я лёг на кровать и вновь взял газету, где была статья о взорванном катере. Я читал статью и не мог поверить в совпадение реальных событий с выдуманным мною рассказом.

«Не может быть, чтобы всё, абсолютно всё сходилось с моим рассказом, и даже моё имя», — подумал я, как вдруг на указательном пальце опять зажглась небольшая светящаяся точка. Она то появлялась, то угасала, словно это был небольшой маячок, имплантированный в указательный палец. Посмотрев по сторонам, я прикрыл её другой рукой, и тут произошло что-то невероятное. Вокруг запястья образовалась некая голограмма, похожая на светящуюся цилиндрическую окружность с вращающимися символами и знаками. Яркий фиолетовый свет и вращающиеся знаки были настолько прекрасными, что я забыл о том, что не один в палате. Вытянув руку вперёд, я любовался загадочным явлением.

— Товарищ! — кто-то позвал меня, и я, испуганно спрятав руку за спиной, быстро ответил:

— Да, что вам?

— Не могли бы вы мне, товарищ, кусочек газетки оторвать, чтоб махорку закрутить. Курить страшно хочется. Тут у меня хорошая махорка имеется, если желаете… Эй, товарищ! Вы меня слышите?

Я смотрел на раненого бойца, не отвечая ему, но потом словно включился и протянул ему газету:

— Возьмите всю, она мне не нужна! А за махорку спасибо, но я не курю!

Светящиеся символы продолжали вращаться вокруг запястья, люди занимались своим делом, но никто не обращал на меня внимания, не ведая, что со мной происходит. «Стало быть, кроме меня никто загадочной голограммы не видит», — решил я и немного успокоился.

— Ализаде! Кто тут Ильхам Ализаде? — крикнул вошедший в палату красноармеец.

— Я — Ализаде! — отозвался я. Солдат подошёл ко мне:

— Вас приказано сопроводить в военную комендатуру. Вам необходимо сделать фотографию на военный билет и получить обмундирование. Завтра утром с Сабунчинского вокзала вы отбываете на передовую. Мы должны поторопиться… во дворе стоит грузовик с бойцами… мне приказано доставить вас вовремя.

Солдат говорил со мной торопливо, я же поддакивал ему, а одним глазом смотрел на браслет, который продолжал вращаться вокруг руки, освещая всё вокруг. И в очередной раз я убедился, что никто, кроме меня, его не замечает. Взяв вещмешок, который дал мне доктор, я последовал за красноармейцем.

На улице стоял грузовик с новобранцами, я подошёл к машине и с лёгкостью перепрыгнул через борт.

— Ух, ты! Ну, ты даёшь, отец! — воскликнул один из молодых бойцов, удивлённый моим прыжком. Я улыбнулся ему, а потом и сам удивился тому, как это мне удалось так ловко перепрыгнуть через столь высокую преграду — высотой не менее чем два метра.

Новобранцы смотрели на меня удивлённо и тихо переговаривались между собой, наверное, обсуждая мой прыжок в грузовик. Многие из них были вчерашние школьники семнадцативосемнадцати лет.

— Гасан Мамедов! — назвал себя сидящий рядом человек приблизительно моих лет и протянул мне руку.

— Очень приятно, Ильхам! Ильхам Ализаде!

— Посмотрите, Ильхам, на эти юные лица, им ведь только жить и жить! Мой младший в первые дни войны ушёл на фронт, до сих пор от него нет никаких вестей. Я — нефтяник, работал бригадиром на нефтяных промыслах. Вы же понимаете, что без нефти, бензина и горючего наши танки и самолёты — это всего лишь груда металла. Днём и ночью мы переправляем через Каспий сырьё для фронта. Сколько наших ребят подорвалось на авиабомбах и погибло от обстрелов с воздуха! Сколько моих ребят из бригады ушло на фронт и приняло смерь в первые же дни войны, будь проклята она!

Они ведь были совсем молодыми. Каждый день приходят похоронки на моих вчерашних друзей и товарищей по работе. И вот, наконецто, военком дал и мне добро, теперь я отомщу за своих ребят!

Я давно прошу, чтобы меня отпустили на фронт, но каждый раз получал отказ. Я понимаю, что и в тылу нужны специалисты, но совесть не даёт мне покоя. Мой сын там, может, раненый, а я тут, жив и здоров. Знаете, Ильхам, ведь он у меня единственный… У меня три дочери, а сын один, младший, и на фронте… — Гасан выговорил эти слова, и его глаза наполнились слезами.

— Ну-ну, успокойтесь, Гасан, возможно, он пишет вам письма, но почта, наверное, не успевает… Вы не теряйте надежду! Вы обязательно встретитесь с сыном…

Я не знал, что ему сказать, но хотелось поддержать человека, который отправляется на передовую в надежде найти своего сына.

Мы обогнули центр города и ехали вдоль нефтяных промыслов. Город был окутан серо-чёрной дымкой, но жизнь в нём всё же продолжалась. Люди работали и ждали с фронта своих братьев, мужей и отцов. Когда мы проезжали мимо жилых домов, стоявшие у дорог пожилые женщины брызгали водой из медных мисок под колёса грузовика. По старому обычаю так было принято, когда провожали воинов или близких людей в долгий путь. Это было добрым напутствием и желанием, чтобы все мы возвратились вновь домой. Ехали мы долго. Дорог здесь практически не было, не раз пришлось нам выпрыгивать из грузовика и вытаскивать его из жидкой грязи. Окраина города на первый взгляд напоминала железный лес из нефтяных вышек и огромных металлических баков для хранения нефти. Разбросанные повсюду бурильные трубы и бесконечные нефтяные лужи создавали неприглядную картину.

Война требовала от Баку нефти, нефти и нефти, а здешняя земля становилась ее заложницей. Когда-то цветущий зеленый город превращался в чёрный. Восемьдесят процентов всего топлива поставляли на фронт отсюда, из этих мест, и сейчас о порядке, о чистоте даже не помышляли. Тяжело было смотреть на эту безрадостную картину. Ведь я помнил из «своего» времени, что так называемый «Чёрный город», превращённый во время войны в безжизненную мёртвую зону, затем отстроился и стал прекрасным уголком Баку, и его теперь называют «Белый город». Там опять цветут цветы и зеленеют деревья, а вместо нефтяных вышек возвышаются прекрасные современные дома.

Уже стало темнеть, когда мы прибыли в комендатуру. Нас быстро постригли наголо и выдали обмундирование. Там же меня сфотографировали и вручили военный билет. Теперь я стал полноценным гражданином СССР, рядовым Красной Армии.

Странное у меня было ощущение в этот момент, когда я увидел себя в зеркале в военной форме, в пилотке времён Великой Отечественной войны. Словно сон, смешанный с реальностью, затуманивал моё сознание. Вначале я не воспринимал переход в прошлое всерьёз и успокаивал себя, что подобный эксперимент скоро закончится и я вернусь в свой мир. Но в душе у меня было двойственное чувство: то тянуло назад в свою привычную жизнь, то появлялось смутное ощущение, что моё место именно здесь.

Нас разместили в одном из залов кинотеатра Дома офицеров. Здание было недавно построено, внутри еще пахло свежей краской и известью. Около полуночи пришёл молоденький сержант и сообщил, что в пять часов утра пройдет построение и погрузка в эшелоны. С Сабунчинского вокзала будет отправлен состав, сформированный из добровольцев.

Люди не спали, некоторые сидели во дворе и расспрашивали двух офицеров, которые командовали нами, о фронте, о боевых действиях. Те, конечно же, не говорили правды о реальных действиях противника и об огромных потерях с нашей стороны. Они знали, что за правду о положении на фронте можно попасть под трибунал и запросто лишиться жизни.

Я закрыл глаза, чтобы хоть немного вздремнуть. Но уснуть не удавалось, к тому же огоньки на указательном пальце по-прежнему продолжали мигать, а вот загадочных символов и знаков уже не было, они исчезли. Большим пальцем я прикоснулся к одной из ярко горящих точек, и вдруг опять вспыхнул фиолетовый свет, и опять закружилась вокруг моей руки голограмма.

До утра было много времени, и я стал внимательно изучать таинственные знаки. «Что бы они могли означать? Какой сигнал мне подают?» — задавался я одними и теми же вопросами, пристально всматриваясь во вращающиеся фигурки.

Я дотронулся до одной из них, и от моего прикосновения их движение сначала приостановилось, а затем продолжилось с бешеной скоростью, создавая вокруг моей руки прозрачный шар, от которого рука завибрировала. Я не мог удержаться от мощного потока энергии, он поднял меня вверх и стал кружить под потолком.

Сильнейшее притяжение затягивало меня в эту энергетическую пучину, но в самый последний момент всё стихло, и я опустился на пол. В зале было темно, бойцы спали, не ведая о моём полёте над их головами.

Я вновь внимательно вгляделся в кольцо с таинственными символами и услышал какие-то странные звуки, шёпот, словно это было журчание воды, исходящее из моей руки. Я осторожно наклонился к светящимся знакам и прислушался. К моему удивлению, я услышал своё имя, оно повторялось несколько раз, затем браслет стал опять вращаться. Из ярких символов вдруг отделился небольшой прозрачный шар и навис надо мной. Затем он превратился в копию моего лица, которое приблизилось совсем близко ко мне.

Мой двойник пристально всмотрелся в меня, словно изучал, а затем тихо произнес:

— Здравствуй, Ильхам!

— Здравствуй… те, кто вы и что вам от меня надо? — взволнованно спросил я и отпрянул назад. Двойник улыбнулся мне, опять превратился в шар и завис на уровне глаз. И тут я стал видеть в этом шаре события, которые произошли со мной.

Теперь мне стало ясно, почему я нахожусь в прошлом. Я был послан сюда, чтобы выполнить предназначенную мне миссию.

«Учитель Нарс! Как же я мог всё забыть? А, может быть, так и надо было?» — спрашивал я сам себя и был рад тому, что во мне пробудилась память. Теперь мне необходимо было сосредоточиться и прислушаться к себе, к своей интуиции, чтобы выбрать правильный путь, как советовал Нарс.

Ночь пролетела очень быстро. К утру нас построили на площади комендатуры и провели перекличку. Гасан и другие бойцы, что стояли рядом со мной, тихо говорили о линии фронта, о беженцах и раненых, прибывших в Баку. Гасан жил рядом с железнодорожной станцией и знал об обстановке на фронте от знакомых ему машинистов паровозов. Мы стояли в строю, и он шёпотом мне сказал:

— Раненые твердят, что немец очень сильный, и если его не остановить, он скоро будет в Москве. Тысяча беженцев сидят на чемоданах у моего дома, и все они твердят одно и то же. Многие из них прибыли с западных рубежей страны и рассказывают страшные вещи. Немецкие солдаты сначала мирно относились к гражданскому населению, но потом, когда началось партизанское движение, эсесовцы беспощадно взялись уничтожать и взрослых, и детей. Мы должны остановить этого зверя, иначе он доберется и до нашей земли. Я лучше погибну в бою, но не дам фашисту захватить наш Баку!

Баку оставался в тылу и был хорошо защищен со всех сторон, он все-таки являлся стратегически важным объектом во время Великой Отечественной войны.

Я слушал этих людей и вспоминал моё время, когда сотни тысяч людей покидали свои родные дома и становились беженцами на своей же земле.

Если б они только знали, какое будущее их ждёт и что случится с этой страной, за которую они готовы сложить свои головы! А может, они совсем не за эту страну, а за своих родных и близких идут на войну? Ведь Гасан, чей сын ушёл добровольцем на фронт, еще не осознавал всей трагедии войны. Но он готов умереть, чтобы защитить свою семью и не допустить врага к порогу родного дома. Нет, это не придуманная людьми Отчизна — это сама жизнь диктует условия и правила выживания.

Войны происходили и тысячу лет тому назад, и возможно, пока человек не осознает своё предназначение — созидать, а не разрушать, — он будет продолжать истреблять себе подобных. Пока человечество не признает своих ошибок, пагубность воинствующего эгоизма, оно обречено на страдания и бедствия.

Нарс сказал мне как-то: «Нет хороших и плохих поступков, есть негативная мысль, которая побуждает человека говорить не богоугодные слова, а слова, порождающие ненависть и несущие в себе трагические последствия. Если каждый разумный человек в мире станет хозяином своих мыслей и слов, то и жестоких поступков не будет».

* * *

Вскоре два солдата принесли стол с красной скатертью и разложили ящики с оружием и боеприпасами. Военный комиссар вызывал по списку бойцов и вручал оружие и патроны. Это были старые винтовки Мосина, которые заряжались пятью патронами. Я хорошо знал этот карабин, хотя он и был старым, но ещё производился в советское время. Такая винтовка хранилась на моей даче среди старинных ружей, которые я очень любил и ценил.

— Рядовой Ализаде! — выкрикнул офицер мою фамилию. — Получить боевое оружие! — Я расписался в большом списке фамилий, взял винтовку и встал в строй. Через час всё оружие, которое лежало в ящиках, распределили между новобранцами. Кто-то сзади тихо постучал меня по плечу и спросил:

— А как же мы? Ведь оружия больше не осталось! — Я повернулся и увидел совсем юного парнишку, стоящего за мной. Я, сожалея, пожал плечами и попытался его успокоить:

— Потерпи, сынок, видимо, ты получишь свою винтовку позже, они обязаны обеспечить оружием всех бойцов.

Раздача оружия закончилась. Все встали в строй, дожидаясь приказа офицера. Через пару минут к строю подошёл один из офицеров Красной армии и проговорил:

— Товарищи красноармейцы! Оружие, которое мы смогли достать и раздать вам, — это всё, что у нас было. Скоро нам поставят новую партию, но вы должны понимать, что время не терпит! Враг с каждым часом наступает, и его любым способом необходимо остановить! Тем, кто не получил оружие, придется добывать его в бою. Мы еще вам дадим сапёрные лопаты, которыми вы можете биться в рукопашном бою. Мы верим в вас, и победа будет за нами! За родину! За Сталина, товарищи! Ура!

После речи комиссара бойцы громко кричали «ура», приветствуя товарища Сталина. Парень, стоявший рядом, кричал резким хриплым голосом и смотрел при этом на меня и мою винтовку.

Мне было жаль его, я снял с плеча винтовку и хотел было отдать юноше, но Гасан, который стоял слева от меня, легонько стукнул плечом о моё плечо и тихо произнес:

— Не делай этого! За такой проступок и тебя, и этого парня отдадут под трибунал!

Я послушался Гасана и пообещал самому себе, что в первом же бою отдам своё оружие этому парню, а себе добуду другое.

Строем мы направились к ближайшей железнодорожной станции, которая находилась недалеко от военкомата. Проходя мимо старых домов и лачуг в посёлке Сабунчи рядом со станцией, я увидел страшную картину. Перроны вокзала и сам вокзал представляли собой тонущий корабль с пассажирами на борту. Прибывшие беженцы, женщины, дети, старики, ожидающие на чемоданах своей дальнейшей участи, раненые солдаты в открытых вагонах, дымящие паровозы, стоявшие у перронов, — всё напоминало мне старое чёрно-белое кино о войне.

Состав с вагонами уже дожидался нас. Десять вагонов предназначались для бойцов Красной армии, остальные были транспортными платформами, на которых под брезентом укрывались танки и артиллерия.

Офицер дал приказ о погрузке. К моему удивлению, среди вагонов были и плацкартные, и даже купейные, с лёгкими занавесками на окнах.

Я разместился на нижней полке, а на верхней уже лежал тот самый парнишка, который остался без винтовки. Он вежливо улыбнулся мне и, обрадовавшись моему появлению, кивнул приветливо головой.

— Ну, что, сынок, опять мы вместе! — сказал я дружелюбно, похлопывая его по плечу. — А как тебя зовут? — поинтересовался я.

— Бахтияр.

— Что ж, будем держаться друг друга, Бахтияр.

Рядом примостился Гасан, он уже успел разложить на небольшом столике еду и дожидался соседей, с которыми хотел разделить походный паёк.

— Так, ребята, а не пора ли нам немного подкрепиться? Дорога дальняя, тяжёлая, да и неведомо куда нас забросит судьба! — сказал Гасан. Он полез в рюкзак и, подняв указательный палец вверх, проговорил с грузинским акцентом:

— А вот то, что украсит наш маленький, но необыкновенный стол! — с этими словами Гасан, как свадебный тамада, сделал приглашающий жест, вытащил из рюкзака бутылку, похожую на огромную грушу, и разлил в металлические кружки красное вино.

— Это изумительное вино мой друг Бено прислал мне из Грузии. Он живёт в Телави, сам выращивает виноград и делает вино. А какие там прекрасные места, после войны мы обязательно с семьёй, с сыном… — Гасан застыл на полуслове, а затем продолжил свой рассказ:

— С Бено мы когда-то служили вместе, уже более двадцати лет мы с ним дружим. Прошлым летом он гостил у нас с семьёй в Баку, вот и привёз мне этот замечательный подарок. Он мне сказал както раз по секрету, что этот сорт вина пьёт сам товарищ Сталин. Не знаю, насколько это правда, но поверьте, вино действительно очень вкусное! А какой аромат… почувствуйте его! Эту бутылку я держал для особого случая, вот этот случай и настал. Не думал я, что когда-нибудь я буду пить это прекрасное вино не в праздник, а уходя на войну! Ну, что поделаешь, друзья, от судьбы не убежишь! Я хочу выпить это прекрасное вино за нашу победу и за наших детей, сыновей, которые ушли на войну, чтобы вернуться обратно с победой! — голос Гасана дрогнул, он вытер рукавом гимнастёрки слёзы и выпил вино.

Все понимали состояние этого человека и поэтому, выпив вино, просто помолчали.

Паровоз дал гудок, состав тронулся. Люди на платформе бежали рядом с вагонами, прощаясь со своими родными. Я сидел у окна и смотрел на грустные и растерянные лица провожающих. Никто из них не мог знать, останутся ли живы их отцы, братья и близкие люди на этой жестокой войне.

Женщины плакали вслед уходившему поезду. Концы белых ситцевых платков на их головах развевались на ветру, словно флаги веры, что мужчины возвратятся домой. В руках они держали медные кружки с водой и плескали воду под стучавшие колёса вагонов. Старинная примета была для них хоть толикой надежды, что судьба сохранит жизнь их мужей, отцов, братьев.

Поезд набирал скорость, оставляя позади мирную жизнь. Он стремительно уносил нас от родных мест в дальние края и в бескрайние просторы неизвестности. А пока за окном мирно паслись коровы и лошади, мелькали сады и небольшие сельские домишки. Они пролетали перед глазами как кинолента доброго старого фильма о мире без войны. Мы молча смотрели в окно, любуясь красотой нашей земли и прекрасной природой. Каждый думал о чём-то своём и, конечно же, все — о предстоящих боях. Но никто из сидящих рядом со мной людей и представить себе не мог, с чем ему придется столкнуться на фронте, с какой беспощадной правдой, жестокой кровавой трагедией и неутолимым горем…